«За Веру, Царя и Отечество»

Дмитрий Александрович Шмарин – заслуженный художник России, член-корреспондент Российской академии художеств. Он окончил Московскую среднюю художественную школу (МСХШ) и Суриковский институт, проходил стажировку в Высшей Школе Искусств Западного Берлина и Международном Центре Искусств Парижа. В настоящее время работает в Российской академии художеств под руководством народных художников СССР, действительных членов Академии художеств А. П. и С. П. Ткачёвых.

Корр.: Дмитрий Александрович, к теме Первой мировой войны Вы пришли через интерес к истории казачества?

Дмитрий Шмарин: Путь был немного сложнее. Любовь к казачеству – это родное, родовое – пусть и по материнской линии. А тяга к художественному осмыслению той войны – скорее из неутолённого ещё в юности голода по высокой русской культуре. В те годы, когда я учился в Московской средней художественной школе (МСХШ) и Суриковском институте (окончил его в 1993-м), поток «эмигрантской» литературы наконец-то прорвал дамбу запретов. А для меня всё началось с «Холодной осени» Ивана Бунина. Рассказ построен вокруг одного эпизода, меняющего всю жизнь человека: девушка прощается со своим любимым. Он отправляется на фронт и через два месяца погибнет в Галиции. А она попадёт в водоворот событий, где судьба человеческая подобна щепке: революция, эмиграция, Константинополь, Париж… Ощущение этого трагического рубежа я и попытался передать в картине «Прощание. Осень 1914 года». Ходил с этюдником в Троице-Лыково, в Строгино. Заброшенные усадьбы сохранились в том виде, в каком их когда-то покинули владельцы: уже не новый усадебный дом, обветшавшая церковь… Первый вариант картины я написал в 1992 году. Но тема не отпускала. Поэтому позже появились «Прощание. Осень 1917 года», «Прощание. Осень 1919 года».

Корр.: Ну что же, Иван Бунин тоже переселял своих героев из одного произведения в другое – не мог с ними расстаться. Человек, действуя, реализуется так, а мог бы иначе. В Ваших полотнах не так много действия. Нет батальных сцен. Есть скорее сосредоточенность перед боем.

Дмитрий Шмарин: Вы совершенно правы. Внутренний мир человека намного богаче событий, в которые он вовлечён. Момент подготовки к бою, предстояния, молитвы гораздо важнее, чем последующая атака, битва не на жизнь, а на смерть. Там уже все равны. Война и мир, как описывал их Толстой. А в преддверии схватки каждый готовится к ней по-своему: ктото погрузился в себя, кто-то молится. И, я думаю, это актуальнее для зрителя, ведь каждому хоть раз приходилось совершать решающий выбор.

Корр.: «Молитва перед дальней дорогой» будто насыщена тишиной самоуединения. Как рождалась эта картина?

Дмитрий Шмарин: Писал я её неподалеку от Вёшенской. Шолоховские места. А замысел рождался, конечно же, из стремления постичь и передать мир казачества. Донской казак, отправляясь в поход на защиту Отечества, всегда испрашивал у Богородицы помощи, защиты и покровительства. Много было в своё время споров, кто такие казаки: народность, этнос, сословие? А Гоголь уже давно нашёл им определение – «рыцари Православия». Постоянная готовность положить голову «за други своя» – это же прямое исполнение Евангельского завета, вся жизнь казачества на этом построена. Понятно, ради чего люди жили. В конечном счёте – ради спасения души. Душа погибшего за Отечество попадает к Престолу Господню.

Ещё один пример, литературный, из любимого мною Бунина: в деревню приходит похоронка на сына. Женский плач, вой… А старик-отец выговаривает: Не плачь ты… Это ж Богу свечка! А вот пример исторически достоверный. Двенадцатого октября 1914 года был смертельно ранен Великий князь Олег Константинович. В госпитале, умирая, он сказал удивительную вещь: Даже хорошо, что на этой войне уже пролилась кровь Романовых. Моя жертва вдохновит солдат на подвиги: они будут видеть, что не только крестьяне гибнут в сражениях…

Я горжусь тем, что «Молитва перед дальней дорогой», преподнесённая в дар Патриарху Кириллу, украшает стены Московской Патриархии.

Корр.: Одним из литературных манифестов «потерянного поколения» после Первой мировой войны стал роман Ричарда Олдингтона «Каждый умирает в одиночку». В Европе – кризис самосознания, у нас – социальная революция, камня на камне не оставившая от тысячелетнего уклада, прежних ценностей.

Дмитрий Шмарин: Как сказать… Советская власть перелицевала на новый лад старые устои, старые песни. А глубинный дух, энергия их остались. Песню приамурских партизан «По долинам и по взгорьям» пели на мелодию марша Преображенского полка. «Смело мы в бой пойдём за власть Советов» – просто калька с популярной в годы германской войны «Смело мы в бой пойдём за Русь Святую». А созданный в 1912 году Василием Агапкиным марш «Прощание Славянки» сопровождает нас в любой поход…

Просто пора признать, что нельзя выбрасывать целые исторические эпохи. Что патриотический подъём в 1914-м году был не меньшим, чем в 1941-м. И войну тоже называли Великой, Отечественной и Великой Отечественной. Недостойно принижать подвиг наших предков.

Корр.: Память о Первой мировой возрождается, устанавливаются памятники её героям. Ваша картина «За Веру, Царя и Отечество» стала живописным выражением этой памяти. Лаконизм, доведенный до аскетизма, придаёт композиции символическое значение. Как это задумывалось?

Дмитрий Шмарин: Картину я написал давно, ещё осенью 2002 года. Тогда я работал на Академической даче имени И. Е. Репина, использовал имеющийся там натюрмортный фонд. Мне действительно хотелось выразить эту историческую триаду в образах-символах: винтовка-трёхлинейка, наган, фуражка, фото Государя из «Нивы», медное Распятие, казачья шашка, Молитвослов. Если вы видите в этой композиции больше, чем просто натюрморт из антикварных предметов, – значит, задачу я выполнил.

Корр.: Благодарю Вас за беседу, Дмитрий Александрович, желаю новых творческих достижений!

Дмитрий Шмарин: Спасибо и вашему журналу за традиционную поддержку реалистической традиции русской живописи. Она очень важна для нас.

Интервью с художником провёл В. Н. Ильин