Русский исторический сборник. Выпуск III

Русский исторический сборник. Выпуск III

Вниманию читателя предлагается третий выпуск научного издания «Русский исторический сборник», продолжающего традиции одноименного сборника, издаваемого Обществом истории и древностей российских при Императорском Московском университете с 1837 по 1844 г. под редакцией секретаря общества известного историка М. П. Погодина.

Я. А. Седова*

« — О! — сказал, улыбаясь, Столыпин. — Насчет проведения финляндского законопроекта без поправок, — я спокоен: Гучков у меня в кармане.

Гучков выглянул из кармана и пропищал:

– Не беспокойтесь, ваше высокопревосходительство. Если понадобится кворум — он у меня в кармане.

А кворум из его кармана тоже высунул головки и пискнул сотней голосов еще тоньше:

– У нас тоже есть кое-что в карманах! Мы повезем это нашим избирателям…

То, что было в карманах кворума, уже не могло пищать: оно было — кукиш».

А. В. Волочаева*

В последнее время ставится вопрос о необходимости более глубокого изучения идеологических, политических представлений участников народных движений России, возникла и новая проблема — определение типов народных движений: восстание, крестьянская война, бунт. Это связано с отказом от марксистско-ленинской концепции и поисками новых подходов в изучении данной темы. Также это стало актуально и с попытками определить место и роль казачества в этих движениях, поскольку речь идет о социальном и национальном восстановлении этой группы с ее правами, привилегиями, обязанностями.

Дореволюционная историография практически не касалась вопросов политических представлений Е. Пугачева, да и самого казачества, поскольку даже самому движению иногда не находилось места, он нем лишь упоминалось, как о бунте. Например, В. О. Ключевский рассматривал движение Е. Пугачева как «громадный пугачевский бунт», «слияние множества мятежей, которые начались в царствование Екатерины II». Так как «дворцовые перевороты подготовили законодательное освобождение дворянства от обязательной службы», то и остальное «крепостное население думало раскрепоститься: вслед за дворянством и оно хотело достигнуть свободы рядом незаконных восстаний»[i].

Е. В. Сапаева*

Перефразируя К. Маркса, можно сказать, что еще в 15 в. изумленная Европа обнаружила на своих восточных окраинах огромное государство, о котором едва ли даже подозревала ранее. 17 в. — время европейских катаклизмов. Войны, революции, неурожаи, голод, эпидемии — все это заставило западных правителей развернуть свою политику в сторону восточного соседа. В Московию отправлялись посольства различных государств. Кроме того, в Россию приезжали купцы, на службе у московского царя состояли иноземные ученые мастера, в войсках служилые люди, и многие из них оставляли в записках, дневниках, мемуарах, официальных донесениях свои впечатления о московском государстве.

Однако все они, излагая, в принципе, одни и те же факты, освещают их по-разному. Этому есть ряд причин. И кроме личного приятия или неприятия имеется еще один немаловажный фактор: нельзя забывать, что Европа 17 в. еще не дожила до эпохи Просвещения, когда многим стало казаться, что наука способна разрешить все мировые проблемы, и иностранцы, посещавшие Россию, были люди, в большей или меньшей степени, религиозные. Поэтому, конечно же, их видение России и Русского Православия преломлялось через их конфессиональное мировоззрение. К 17 в. Европа уже не представляла собой религиозного единства в Римо-католической церкви. Минул 16 в., осталась позади европейская Реформация, и практически вся Германия, Швейцария и ряд других стран были протестантскими.

1.

Начальнику департамента
управления имуществом
ОАО «Российские железные дороги»
Д. В. Петрову

Уважаемый Даниил Викторович!

По Вашей просьбе в Институте российской истории РАН подготовлены и обсуждены Исторические справки о деятельности М. Горького и Я. М. Свердлова. Их авторы научные сотрудники ИРИ РАН, кандидаты исторических наук И. А. Курляндский и В. В. Лобанов.

Учитывая, что исторические названия уже возвращены городам Екатеринбургу и Нижнему Новгороду, и в свете изложенного в прилагаемых Справках, ИРИ РАН считает исторически оправданным и целесообразным возвратить исконные наименования «Екатеринбург» и «Нижний Новгород» железнодорожным станциям, которые в ушедшую советскую эпоху были переименованы соответственно в «Свердловск» и «Горький».

Л. В. Борисова*

В последние годы в распоряжении исследователей оказался значительный комплекс архивных документов, ранее находившихся на секретном хранении. Они позволяют объективно рассмотреть многие исторические проблемы, в том числе и отношения между рабочими и властью. Благодаря начавшейся работе уже изданы первые монографии[1] и сборники документов[2] о рабочем движении, в которых анализируются идеологические мифы и стереотипы, созданные участниками событий и более поздними интерпретаторами.

В современных условиях изучение забастовочного движения, активно развернувшегося в годы нэпа, и тесно связанная с ним история советских профсоюзов приобретают наряду с научным и практическое значение. Эта ретроспектива показывает, как власть в условиях экономического кризиса искала баланс между соблюдением своих социальных деклараций и скудными материальными ресурсами. «В возможный период ослабления пролетарской диктатуры профсоюзам придется заслонить собою советское государство, принять, быть может, на себя все удары, которые направлены по его адресу. Мы сейчас видим на практике, какую огромную работу в деле защиты Советской власти от взрывов отчаяния проделывают профсоюзы», — писал о значении профсоюзов в это время один из партийных руководителей [3].

Протоиерей Александр Балыбердин

Ежегодно, в период между 3 и 8 июня, небольшое село Великорецкое, затерявшееся среди бесконечных лесов и полей на севере Вятского края, становится духовным центром этой древней православной земли. Тысячи паломников, отложив дела, преодолев болезни и расстояния, взяв с собой только самое необходимое, решаются отправиться в путь по вятскому бездорожью на реку Великую, к месту явления чудотворного Великорецкого образа Святителя Николая.

После того как в юбилейном 2000 г. Великорецкий крестный ход получил статус всероссийского, здесь можно услышать не только вятскую речь с характерным для нее «оканием» и «цоканием». Здесь можно услышать всю Россию — от Калининграда до Владивостока, сквозь голоса которой изредка пробивается иностранная речь из Мадрида, Лондона, Нью-Йорка и даже далекой Австралии.

В. С. Дормидонтов*

Почти двадцать лет тому назад, в начале 1990-х гг., Комиссией Моссовета по наименованиям был вынесен на обсуждение проект возвращения утраченных в годы большевистской диктатуры исконных исторических названий площадей, улиц и переулков нашего города (для начала, хотя бы в пределах заповедной историко-культурной зоны Садового кольца).

В пору советской власти топонимия Москвы понесла громадные потери. Будучи до неузнаваемости изуродована насильственно внедренными, конъюнктурными наименованиями, увековечивающими различные идеологические понятия и имена революционеров и советских политических деятелей, топонимика стала одним из средств партийной пропаганды. И делалось это, как правило, за счет замещения многовековых старомосковских названий.

Реакция общественности на предложение возвратить московским улицам их исторические имена была отнюдь не однозначной. Наряду с искренним и горячим одобрением наиболее здравомыслящей части нашего общества в адрес Комиссии посыпались самые невероятные обвинения и угрозы.

Г. М. Иванова*

В конце 1950-х — начале 1960-х гг. советское общество трансформировалось из преимущественно аграрного с преобладанием сельского образа жизни в преимущественно урбанизированное и индустриальное общество. О переходе СССР в завершающую стадию модернизации свидетельствовала также его успешная международная интеграция в рамках Совета экономической взаимопомощи[i]. Советскую модернизацию нельзя трактовать как линейное движение в сторону западных институтов и ценностей. Особенность исторического типа советской модернизации заключается в том, что последствием перехода от традиционности к современности была не демократия, которая в западных теориях рассматривалась как феномен, имманентно присущий модернизации[ii], а коммунистическая система ценностей. Советский процесс форсированной модернизации, осуществлявшийся в рамках мобилизационной модели развития экономики, несмотря на присущие ему особенности, в не меньшей мере, чем любой другой «модернизационный маршрут», порождал социальные, экологические, техногенные и другие риски.

Сельское население в СССР доминировало до начала 1960-х гг. По переписи, проведенной 15 января 1959 г., численность населения СССР составила 208,8 млн. чел., из них 100 млн. (48%) проживали в городских поселениях и 108,8 млн. (52%) — в сельских местностях. На 1 января 1961 г. число городских и сельских жителей практически сравнялось. Перепись, проведенная 15 января 1970 г., зафиксировала в СССР 241,7 млн. жителей, в том числе городских — 136 млн. (56%) и сельских — 105,7 млн. (44%)[iii]. Таким образом, все население СССР увеличилось за 11 лет на 15,8%, городское — на 36%. Если в 1959 г. городское население преобладало только в РСФСР, Латвийской и Эстонской республиках, то в 1970 г. уже в восьми союзных республиках численность городских жителей превышала 50%. Из 15 союзных республик преимущественно аграрными оставались Белорусская, Узбекская, Грузинская, Молдавская, Киргизская, Таджикская и Туркменская республики. В Азербайджане и Литве к началу 1970-х гг. городское население составляло 50% в общей численности населения этих республик[iv]. Происходившие изменения свидетельствовали о включении в процессы модернизации новых территорий и, соответственно, о расширении географии социальных рисков.

монах Платон (Рожков)*

Введенский монастырь Оптина пустынь в г. Козельске[1] в начале ХХ в. являлся одним из известнейших монастырей России. Расположенный на берегу реки Жиздры, монастырь имел развитое хозяйство, насельники трудились на свечном и кирпичном заводиках, столярном и плотничном производстве, в мастерской пошива одежды (рухольной), ризнице, просфорной, имелась собственная хлебопекарня, булочная, пасека, плодовые сады, конный двор. Были даже свои ювелиры — «серебряники». Монастырю принадлежали четыре мельницы, имелся лазарет, аптека, иконно-книжная лавка, разного рода гостиницы: для обеспеченных паломников, для «простых», «странноприимная». Неподалеку от монастырских стен располагался скотный двор. Обители принадлежали четыре дачи для снабжения лесом, дачи «Рыбная ловля» и «Сенная». Имел собственную лесную дачу Иоанно-Предтеченский скит. Работала лесопилка. Для различных работ привлекались сторонние специалисты, сезонные и поденные рабочие. С монастыря взимались государственные налоги[2].

Богослужения проводились в восьми храмах обители, в том числе в двух храмах в скиту. В числе священнослужителей среди братии в 1916 г. были: один епископ (на покое), архимандритов — 2, игуменов — 2, иеромонахов — 36, иеродиаконов — 18. Всего в обители к 1917 г. числилось 204 насельника, а также 138 т. н. добровольных послушников — ожидающих вакансии, находящихся на испытании или трудившихся по обету.

О. В. Новохатко*

У публикации архива стольника А. И. Безобразова в высшей степени непростая, а, главное, долгая судьба. Но сначала о самом архиве и его создателе.

Андрей Ильич Безобразов родился в 1621 (или 1622) году. Он происходил из незнатного, но старинного рода, первые сведения о котором относятся к XV в. Отец Андрея Ильича, Илья Кузьмич (Аврамьевич) Безобразов (его переписка также вошла в архивный комплекс), занимал заметные административные посты: был вторым воеводой в таких важных стратегических городах, как Двина и Астрахань, судьей Разбойного приказа и Патриаршего разряда[1]. Служебную карьеру Андрей Ильич начал в 20 лет со стряпчего (1642-1643 гг.), через пять лет (1647-1648 гг.) он был пожалован в стольники, в каковом чине и оставался всю жизнь.

Андрей Ильич был воплощенным идеалом «Домостроя» — рачительный, даже скуповатый хозяин, страстно приверженный домоводству — в широком, разумеется, смысле, включавшем и московский двор, и любимое поместье Спасское-Курилово под Серпуховом (в то время Боровского уезда), и множество других поместий и вотчин, разбросанных по нескольким уездам. Любопытно, что подобный тип служилого по отечеству далеко не был исключением: боярин Б. И. Морозов являет абсолютно те же черты характера и мировоззрения, что и А. И. Безобразов, вплоть до одинаковых оборотов речи[2]. Именно эта черта характера А. И. Безобразова и привела к рождению его архива: стольник предпочитал службе хозяйственную деятельность и большую часть времени проводил в поместье, всеми возможными способами избывая придворной и административной службы, а связь с родными, друзьями, знакомыми, приказчиками поддерживал перепиской. Следует подчеркнуть, что А. И. Безобразов избегал именно придворной, а, по возможности, и административной службы, но его нельзя обвинить в трусости или отсутствии верноподданности. Его служебный путь ничем не отличался от службы обычного служилого по отечеству, он много воевал — в 1645/46 г. был в полку во Мценске, в течение семи лет (с 1654 до 1661 г.) участвовал в литовских и немецких походах; после войны, в 1663/64 г. и в более поздние годы выполнял различные правительственные поручения административного характера (разборы ратных людей, выдача им жалованья). Неким дополнительным толчком к окончательному превращению Андрея Ильича в «домостроевца» стала смерть его отца в 1670 г., после чего А. И. Безобразов стал полностью самостоятельным хозяином, в его распоряжение перешли и отцовские поместья и вотчины (в разделе с братом Федором Ильичем).

С. П. Сизинцев*

«Собрание некоего старца на воспоминание своего обещания о отвержении мира» — сочинение Вассиана Патрикеева, публициста-«нестяжателя» первой трети XVI в., написанное в полемике с Соборным ответом 1503 г. Изучение его содержания имеет большое значение для понимания всего «нестяжательства» в целом как религиозно-культурного феномена в истории Русской Церкви первой половины XVI в.

Памятник был обнаружен А. С. Павловым в составе списков Кормчей книги Вассиана, но остался неопубликованным и почти незамеченным в литературе второй половины XIX — начала XX вв. Период его полноценного научного изучения пришелся на 50-е — 80-е гг. XX столетия, в течение которых было осуществлено критическое издание текста, оформилась непростая научно-исследовательская проблематика в его характеристике и оценках со стороны исследователей.

Рукописная традиция «Собрания некоего старца» включает девять списков, пять из которых были известны исследователям уже в конце XIX в.

Л. Е. Морозова*

На рубеже ХХ и ХХI вв. в различных изданиях появилось сразу несколько научных работ, посвященных истории Галицко-Волынской Руси XII-ХIII вв. Среди них можно назвать исследование П. С. Стефановича об отношениях галицко-волынских князей с местной знатью, статью А. П. Толочко о годе рождения Даниила Галицкого, ряд работ Н. Ф. Котляра о Галицко-Волынской летописи и Данииле Галицком и др.[i] Но при этом главное событие конца XII — начала ХIII вв. — междоусобная борьба за Галич осталось без внимания ученых. Никто из авторов вышеперечисленных трудов не задумался над тем, почему столкновения между противоборствующими сторонами были столь яростными и продолжались много лет, почему среди участников сражений оказались не только князья-Рюриковичи, но и правители Венгрии и Польши. По-прежнему в данных работах повторяется точка зрения Н. М. Карамзина о том, что Даниил и Василько Романовичи вели справедливую борьбу за отцово наследство, что их противники черниговские князья были узурпаторами, а венгерские короли и принцы — агрессорами и интервентами. При этом местные представители знати якобы были реакционерами, поскольку противодействовали объединительной политике Даниила[ii].

Источником для возникновения данных представлений является Галицко-Волынская летопись, дошедшая до нас в нескольких списках. Наиболее исправным считается текст в составе Ипатьевской летописи, а наиболее близким к протографу — Хлебниковский список, не содержащий хронологической сетки. Он дошел в списке ХVI в. и имеет ряд утрат и перепутанные листы[iii]. Летопись неоднократно издавалась с учетом особенностей различных списков[iv].