Смутное время началось с династического кризиса, вызван­ного убийством в 1591 году царе­вича Дмитрия. Иван Тимофеев в своей «Притче о вдовстве Мо­сковского государства» в составе «Временника» сравнил Россий­ское государство, оказавшееся без наследника, с бездетной вдовой без господина: «Все её рабы изме­няют порядок своего рабского по­ложения, скоро становятся непо­слушными, вводят свои обычаи и законы и служат как захотят...». «Иное сказание», «Московская хроника» начинаются с того, как 18 марта 1584 года преставился «государь царь и великий князь Иван Васильевич, самодержец всея Руси». И когда царь совсем изнемогал, он приказал «благо­нравному боярину князю Ивану Петровичу Шуйскому, да князю Ивану Фёдоровичу Мстиславско­му, да Никите Романовичу Юрье­ву, чтобы их, наших государей [царевичей Фёдора и Дмитрия], воспитали и со всяким тщанием стерегли их царское здоровье». По благословлению и повелению Ивана Васильевича воцарился Фёдор Иванович, а царевич Дми­трий был отправлен в Углич.

Фёдор Иванович, по «Вре­меннику», был государь болезнен­ный, «преблаженный». Он сам предложил боярам избрать до­стойного правителя. Выбор пал на Бориса Годунова. «И этот Бо­рис начал прельщать многих бояр и дворян из царской палаты, под­чинил себе многих начальствую­щих и богатых купцов, одних при­влёк дарами, а других угрозами... И увидел себя среди царского син­клита превыше всех почитаема». Именно в период управления Бориса авторитет власти крайне снизился и начались трагические события Смуты.

Конрад Буссов обвинял Бориса в том, что у Ирины Фё­доровны не выживал ни один наследник. В «Ином сказании» описано, как силой, под угрозой штрафов и побоев, собирали народ к Новодевичьему мона­стырю, чтобы просить Бориса вступить на престол. Эти данные также встречаются у Конрада Буссова. Иван Тимофеев обличал трусость Годунова, его страх дать битву крымскому хану, пришед­шему под Москву в 1591 году.

Вместе с тем современники пытались быть объективными. Конрад Буссов отмечал дипло­матические успехи Бориса: с королём Швеции правитель за­ключил вечный мир; с поляками — перемирие на 21 год; римскому императору Рудольфу обещал на благо христиан ежегодно выстав­лять 10 000 людей против турок. Он «многие неисправные дела привел в порядок, многие злоу­потребления пресёк, многим вдо­вам и сиротам помог добиться справедливости». Царь укрепил стены Москвы и Смоленска, а на юге построил две мощные кре­пости — Борисоград и Царьград. Иван Тимофеев писал, что Году­нов «повелел построить особые судебные палаты и приказы, из­дал новые законы и постановле­ния, положил конец языческому распутству», запретил пьянство и продажу водки, медов, пива.

По мнению современников, страшным грехом Бориса и при­чиной Смуты стало убийство царе­вича Дмитрия. «Иное сказание» приводит две противоречивые версии этого события. По одной из них Годунов не раз подсылал Дмитрию смертоносный яд. По другой — «задолго узнав злой по­мысел Бориса... мать царевича иного ребёнка кормила вместо царевича, а сам царевич был ото­слан к верным людям на соблюде­ние». По сведениям Конрада Буссова, Годунов послал в Углич своих прислужников — дьяка Михаила Битяговского да его племянника Никиту Качалова, один из коих перерезал отроку гортань.

«Хронограф» называл при­чиной Смуты брожение в среде казаков и прочих деятелей самозванщины. Иван Тимофеев утверждал, что всё произошло «от нашего разногласия и небра­толюбивого расхождения». Ан­гличанин Джильс Флетчер писал, что в стране были «всеобщий ро­пот и непримиримая ненависть». Конрад Буссов замечал, что «на­чались раздоры и несогласия, так что ни один человек не мог ожи­дать от другого ничего хорошего. Страшное, сверхъестественное повышение цен... бессовестное ростовщичество, обирание бед­ных шло вовсю».

Важной причиной обо­стрившихся противоречий стало нравственное разложение наро­да. Конрад Буссов писал «о новых покроях одежды и пестроте тка­ней, о грубом, нелепом чванстве и мужицкой кичливости, приво­дившей к тому, что каждый мнил себя выше остальных, о неуме­ренном обжорстве и пьянстве, о распутстве и разврате, — а всё это, как потоп, распространялось сре­ди людей и высокого, и низкого звания». Это мнение разделяли Авраамий Палицын и протопоп Терентий.

Англичанин Джером Горсей видел корень Смуты в размерах владений Ивана Грозного: «Они едва ли могли управляться одним общим правительством и должны бы были распасться опять на от­дельные княжества и владения, од­нако под единодержавной рукой монарха они остались едиными».

Одной из самых страшных причин Смуты называли голод 1601-1604 годов, вызванный мо­сковской дороговизной. Конрад Буссов писал: «Царь снарядил ро­зыск по всей стране, не найдётся ли запасов хлеба, и тогда обнару­жили несказанно много скирд зер­на, которые 50 и больше лет про­стояли не вымолоченные в полях, так что сквозь них росли деревья». Конрад Буссов восклицал: «Люди лежали на улицах и, подобно ско­ту, пожирали летом траву, а зимой сено... в Москве умерло от голода более 500 000 человек». Авраамий Палицын писал, что умерших было более 127 тысяч.

К 1604 году поползли слу­хи, что царевич Дмитрий жив, скрывается в Польше и собира­ется выступить против Бориса Годунова. До сих пор точно не­известно, кто скрывался под ма­ской человека, назвавшего себя наследником царского престола. Все три автора утверждали, что он не был царевичем Дмитрием. Самая распространённая версия, что Лжедмитрий — это бывший монах Чудова монастыря Григо­рий Отрепьев. Об этом впервые упоминала челобитная старца Варлаама, включённая в состав «Иного сказания». Конрад Бус­сов считал, что Гришка Отрепьев не был самозванцем. Он лишь на­шёл по заданию монахов, состо­явших в заговоре против Бориса, юношу, возрастом и обличьем схожего с царевичем Дмитрием, и уговорил его назваться цар­ским отпрыском. Конрад Буссов слышал от знатных поляков, что этот юноша был незаконным сы­ном бывшего польского короля Стефана Батория.

Описывая поход Лжедмитрия на Русь, автор «Сказания о Гришке Отрепьеве» большое вни­мание уделил вопросу о том, как беглый монах сумел обмануть и «прельстить» целое государство. Главным, по его мнению, были подмётные грамоты самозванца, в которых тот обосновывал за­конность своих притязаний на престол и чернил Годунова.

Борис скончался 13 апреля 1605 года. В «Ином сказании» написано, что царь принял яд. Впрочем, многие источники это отрицали. Государем стал Фёдор Борисович. Но «иные не захо­тели креста целовать», высоко­ поставленные бояре переметну­лись к Дмитрию: «Да лучше нам по собственной воле, чем нево­лей, подчиниться ему, и в чести будем». Гаврила Пушкин и Наум Плещеев 1 июня приехали с гра­мотой от Лжедмитрия в Москву и зачитали её на Лобном месте. По «Московской хронике», на­род испугался большого войска, поверил самозванцу: «И при­зывая друг друга, бросились на царя Фёдора... и на весь род их, и в мгновение ока всех ограбили». По данным «Иного сказания», царедворцы встретили царевича под Тулой и целовали ему крест. Лжедмитрий послал слуг вперёд себя, чтобы те убили Фёдора Бо­рисовича и царицу Марию.

Самозванец вошёл в Мо­скву 20 июня 1605 года, но пра­вил меньше года, вызвав бурю негодования у народа. Конрад Буссов упрекал Лжедмитрия за легкомысленность и чрезмерное самомнение. Автор «Московской хроники» писал, что новый царь даже не пытался поднять свой ав­торитет в народе, а, наоборот, со­вершал много необдуманных по­ступков. По «Иному сказанию», Лжедмитрий «начал гонение на христиан и изменил христи­анской вере... начал соблюдать субботний пост, а в среду и пят­ницу стал есть говядину и прочую нечистую пищу». Лжедмитрий надругался над телом Бориса, оскорбил его дочь. «И задумал... перебить бояр и гостей и всех православных христиан мая в 18 день, в воскресение». Как пишет Тимофеев, от его приближённых стало известно, что Лжедмитрий хотел искоренить православие. Но в официальных грамотах на­писано, что самозванец задумал лишить жизни только тех, кто не хотел подчиниться новому, «ис­тинному» царю. В любом случае он с церковью не считался.

Конрад Буссов, будучи ка­толиком, дал иной взгляд на лич­ность самозванца: Лжедмитрий был хорошим оратором, прекрас­но образованным человеком. Царь дал свободу всем кормиться своим делом, благодаря чему экономическая ситуация улучшилась и дороговизна пошла на убыль. Он отлил большое количество мортир и пушек, в результате чего напуганный турецкий сул­тан покинул Азов.

Лжедмитрий был свергнут народом 16 мая 1606 года. Его сме­нил на престоле Василий Ивано­вич Шуйский. В «Ином сказании» заговор Шуйского был представ­лен как подвиг, страдание за веру, автор осыпал царя неумеренной лестью. Между тем автор «Вре­менника» напоминал, что Васи­лий Иванович, расследуя смерть царевича Дмитрия, убоялся Бо­риса и утаил от людей правду.

Избирали царя в большой спешке, причём только москов­ские горожане и его приближён­ные; о наречении не сообщили даже Патриарху. «Он царствовал в блуде и пьянстве и пролитии неповинной крови, а также в бо­гомерзких гаданиях, которыми думал утвердиться на царстве». Ав­тор считал, что Василий Ивано­вич в своё время был выдающим­ся первым советником, но когда стал царем — «отдался плотским страстям и умом развратился».

«Московская хроника» так рассказала о появлении Лже­дмитрия II. Князь Григорий Шаховской похитил золотую государственную печать и бежал к крепости Путивль. Он распро­странил слух, что Дмитрий жив, и собрал всех горожан, убедив их, что Дмитрий снова намеревается идти на Москву. Было спешно на­брано несколько тысяч полевых казаков, над путивлянами и каза­ками был поставлен воевода по имени Истома Пашков. Принад­лежавшие ранее Дмитрию горо­да снова присоединились к само­званцу, и когда войска Василия Шуйского в 1606 году подошли к Ельцу, то обнаружили там вме­сто врагов собственных соотече­ственников.

Иван Тимофеев оставил нам драгоценные сведения о племян­нике Василия Шуйского — Ми­хаиле Скопине-Шуйском. К этой личности автор «Временника» относился с особой симпатией. Князь Михаил был новгородским воеводой, оборонял город и «сер­дечно заботился обо всем город­ском устроении». Скопин «был юн телом, но ум его достиг много­летней зрелости». По сведениям Конрада Буссова, именно Ско­пина отправили в Шведское ко­ролевство за военной помощью, оттуда он вернулся в Новгород в 1609 году с отрядом Понтуса Делагарди более чем в 3000 человек и освободил город от осады, уда­рив полякам в тыл.

В осаждённой Москве в это время находился Гермоген. По «Временнику», он «мужественно сражался только своим языком и устами». Авраамий Палицын писал, что во время двоевластия вельможи в Москве и Тушине ради наживы перебегали из одно­го лагеря в другой по пяти и деся­ти раз. Тогда Лжедмитрий послал Сапегу с 15 000 человек к Троиц­кому монастырю, чтобы с этой стороны преградить пути под­воза продовольствия к Москве. Как написано в «Московской хронике», «под этим монастырём Сапега стоял так же долго, как и Дмитрий под Москвой, и точно так же не смог взять его».

В 1609 году, по словам Конра­да Буссова, «беды с ещё большей силой обрушились на все четыре конца России». Во-первых, «поль­ский король Сигизмунд III при­шёл под Смоленск... Он потерял во время штурмов много храбрых немецких воинов, так что от его полка едва осталось 400 человек. Смольняне в крепости испыты­вали недостаток в соли и уксусе, отчего у них началась повальная болезнь. при взятии города там находилось едва 300 или 400 со­всем здоровых людей, которые никак не могли отстоять город». Во-вторых, шведы всё глубже про­никали на территорию Москов­ского государства. В-третьих, по свидетельству Буссова, в лето 1609 года в Россию вторглись татары и увели множество людей и скота. «А об ужасном вреде, который они причинили стране поджога­ми, и говорить не приходится».

Одновременно нарас­тали признаки национально-­освободительного движения. Конрад Буссов, повествуя о ря­занском воеводе Прокопии Ля­пунове, ошибочно называл его польским боярином, который «переманил на свою сторону не­сколько принадлежавших Мо­скве городов и повёл войну про­тив Дмитрия, против Шуйского, а также против его величества ко­роля польского. Он называл себя белым царем, хотел бороться, как говорил, за христианскую московитскую веру». «Хронограф» отмечал, что Ляпунов в 1611 году первым откликнулся на призыв Гермогена освободить Москву.

Смерть руководителя перво­го ополчения вызвала справед­ливое негодование Авраамия Палицына. По его словам, Иван Заруцкий, «исполнишяся ярости и зависти мужества ради и разу­ма» Прокопия, оболгал Ляпунова перед казаками, и те убили муже­ственного полководца. Мятеж ка­заков принёс новые скорби всем христианам, силы поляков, на­против, увеличились. Авраамий Палицын рассуждал о первом и втором ополчениях. Якобы ни­жегородцев подняли на борьбу грамоты монастыря, хотя другие источники указывали, что ини­циатива создания второго опол­чения принадлежала земскому сходу Нижнего Новгорода во гла­ве с Кузьмой Мининым.

В январе 1610 года, по «Мо­сковской хронике», Скопин и Понтус пошли на Дмитров, освободив Троице-Сергиев мо­настырь. По данным «Времен­ника», войско Михаила, дойдя до столицы, осталось верным полководцу, что было редко­стью в то время. Иван Тимо­феев утверждал, что если бы

Скопин не погиб от яда, то все «готовы были возложить на его голову рог святопомазания». Как писал Авраамий Палицын, после смерти Михаила все ста­ли склоняться к кандидатуре Владислава на русский престол. Второго января 1611 года горо­да и крепости принесли клятву и присягнули избранному царю, господину Владиславу. Однако Буссов писал о серьёзных кон­фликтах между москвичами и поляками. Девятнадцатого мар­та произошло восстание рус­ских. В ответ поляки подожгли дома, и от этого «через полчаса Москва от Арбата до Кулижек была вся охвачена огнём». Ка­питан Яков Маржерет, по дан­ным «Московской хроники», перешёл с солдатами реку, так как лед был ещё крепкий, уда­рил в тыл стрельцам и нанёс им поражение. Во время осады Кремля поляки проникали в город с провиантом, но «потом Ходкевич уже не смог больше ничего доставить им и не смог снова отбить и отогнать моско­витов, чтобы вызволить поля­ков из крепости, ибо русских становилось больше, и они уси­лили осаду Москвы». Наконец Кремль был отвоёван. Царём в 1613 году был избран Михаил Фёдорович. В русских источни­ках с царём Михаилом связыва­лись надежды на укрепление и оздоровление государства.

Сочинения современников Смутного времени необходимо рассматривать в совокупности, не упуская ни одной значимой детали. При всей их заданности, а подчас и тенденциозно­сти, они представили полную картину народной трагедии в один из переломных периодов в истории Русского государства, отмеченного печатью Смутного времени.