Усадьба Станиславского

М. Ю. Зерчанинова, театральный критик

Летом 1902 года Антон Павлович Чехов приехал погостить в подмосковное имение Любимовка, принадлежавшее Константину Сергеевичу Станиславскому. В то лето все ждали от Чехова новой пьесы, знали, что в общих чертах она уже обдумана и даже было известно название – «Вишневый сад».

Хозяин Любимовки, сам отдыхавший с семьёй за границей, втайне надеялся, что в идиллической атмосфере дачной жизни скорее родится пьеса, обещанная к началу нового сезона. Напрасно: ни летом, ни вообще в тот год Чехов не написал ни строчки. Но когда в сентябре 1903 года Станиславский всё-таки получил текст последнего чеховского шедевра, то сразу же узнал в его типажах некоторых своих домочадцев, а в бытовой среде пьесы – весь уклад летней жизни в имении на берегу Клязьмы, с чаепитиями и гудками паровозов с ближней железнодорожной станции Тарасовки.

Отлежавшись в творческой лаборатории писателя, впечатления любимовского лета дали всходы. Но вот что было бы интересно узнать: а знаменитый чеховский «звук лопнувшей струны» из второго акта «Вишневого сада», это тревожное предвестие надвигающегося конца – слышал ли и Станиславский его так же отчётливо в вечереющем небе над мирными крышами изящных усадебных строений? Мог ли богатейший потомственный фабрикант Алексеев (настоящая фамилия создателя МХАТа) предвидеть такую картину: 1917 год, полуголодный, с мешком картошки он возвращается на грязной электричке из театра в Любимовку, чтобы найти там комиссаров, которые навсегда отнимут у него семейное гнездо.

Как же текла жизнь в имении? Что превращало его в колыбель, откуда вышел основатель МХАТа, режиссёр-реформатор, создатель русской психологической театральной школы, прославившейся на весь мир?

Сельцо Любимовка впервые упоминается в купчей XVII века. Известно, что в 1834 – 1851 годах имение принадлежало В. А. Крекшиной. Сергей Владимирович Алексеев, отец Станиславского, и его сестра Вера Владимировна Сапожникова приобрели его в 1869 году. Два семейства делили правый и левый флигель большого особняка, прозванного «домом с ушами». В 1873 году Вера Владимировна, чьи сыновья владели фабрикой шёлковых тканей и парчи у Красных ворот, купила землю в соседнем сельце Финогеновка и построила там особняк в венецианском стиле, названный Белой дачей (архитектор А. А. Никифоров). Соседний с любимовским Сапожниковский парк был распланирован по лучшим иноземным образцам.

Отец С. В. Алексеева и В. В. Сапожниковой Владимир Семёнович Алексеев владел крупной золотоканительной фабрикой. С середины века дело постепенно росло и расширялось, а когда после смерти отца в 1862 году бразды правления принял средний сын Семён, просвещённый купец европейского склада, оно поднялось на новый уровень. Торгово-промышленное товарищество «Владимир Алексеев» включало овцеводческие хозяйства, конные заводы в Закавказье, хлопковые угодья в Средней Азии, фабрики в Москве, механическую шерстемойню и химический завод-красильню. В 1882 году на Всероссийской выставке в Москве мериносная шерсть, произведённая на харьковской Григоровской фабрике Алексеевых, была удостоена золотой медали. Алексеевы состояли в родстве и свойстве с самыми знатными московскими купеческими фамилиями: Сапожниковыми, Бостанжоголо, Четвериковыми, Мамонтовыми, Третьяковыми, а затем и с Рябушинскими. К концу века вся текстильная промышленность Москвы находилась в руках этих купеческих династий.

Сергей Владимирович, однако, участвовал в деле не так активно, как его братья и племянники. И хотя в 1877 году он был избран старшиной московского купечества, а в 1875–1891 годах – депутатом городской думы и гласным Московского уездного ведомства, его больше привлекали благотворительность и воспитание большого семейства. Он и его супруга Елизавета Васильевна вырастили девятерых детей. Станиславский пишет о своих родителях: «Простота, скромность, деликатность, доброта, полное отсутствие мысли о своём превосходстве над людьми менее богатыми и врождённая глубокая порядочность ума и сердца, серьёзное отношение к жизни – вот те черты, которые родители передали детям, охарактеризовав тем самым самих себя».

В Любимовке, куда каждый год с мая по сентябрь перебиралось всё семейство, дачная жизнь была поставлена на широкую ногу, но всё же, под стать характеру своих хозяев, без излишней роскоши. Будь иначе, вряд ли Чехов почувствовал бы там себя так уютно. Родители с удовольствием поощряли весёлые затеи и совместные увеселения детей, родственников и друзей.

От станции Тарасовка ехали на лошадях через великолепный сосновый бор и попадали в имение с вековым липовым парком. В плане оно имело форму квадрата. От главного «дома с ушами» лестница спускалась к реке, где были устроены купальня и лодочный причал. У детей были площадка для крокета и гимнастические приспособления: шест, лестницы, трапеции, качели. Дети очень любили играть в прятки в экипажном сарае.

Костя Алексеев, по-домашнему Кокося, и его старший брат Володя многие часы проводили в верховых прогулках и на конюшне, сами кормили и чистили лошадей.

На территории усадьбы были двухэтажный дом для гостей, деревянная церковь Покрова Богородицы, оранжерея и грот. Но самое главное – это театр, построенный Сергеем Владимировичем к именинам супруги. Он был торжественно открыт 5 сентября 1877 года весёлым представлением. Театр был бревенчатый, с двухсветным зрительным залом на 300 мест и хорами наверху. Портал сцены, перильца на хорах и лестнице украшала резьба. Для артистов устроили гримуборные и отдельный артистический вход.

В спектаклях домашнего театра Алексеевых принимали участие все: и дети, и отец. Среди приглашённых часто показывались друзья семьи – художники Илья Репин, Валентин Серов и Константин Коровин. В тот памятный вечер 5 сентября 14-летний Костя исполнял в спектакле ответственную роль. Годы спустя он вспоминал и о своём волнении, и об ощущении небывалого праздника. Балконы всех зданий были убраны цветами и украшены флагами, а после спектакля в саду зрителей ждали фейерверки и роскошный стол.

Родители приобщали детей к искусству, особо культивируя театр и музыку. И неспроста. Считалось, что домашняя сцена, объединяя детей, укрепляет в них чувство семьи и дома. А семья – фундамент жизни и фамильного дела, которое сыновьям предстоит принять из рук отца и продолжить. Даже в большей мере, чем образование и науки, которые – боялись родители – могли подорвать здоровье и принести вред, поощрялись детские игры и забавы. Так игры детей становились делом жизни взрослых. Зимой Сергей Владимирович абонировал ложу в Большом театре на 40–50 балетных и оперных спектаклей. Станиславский великолепно рассказывает о своих первых театральных впечатлениях в «Моей жизни в искусстве».

Летом устраивались домашние спектакли, в которых с каждым годом Костя принимал всё больше участия. Через семь лет он распорядился устроить на большой площадке перед театром эстраду для музыкантов, иллюминацию, поставить столики с напитками. Все удовольствия должны были протекать беспрерывно – окончился первый акт, музыка уже призывает зрителей выйти наружу, затем, отдохнувших, их ожидает продолжение представления. Привычку продумывать каждый этап театрального дела, входить во все организационные мелочи Станиславский, по-видимому, усвоил ещё во времена своих первых дачных спектаклей. И это в немалой степени способствовало успеху его главного начинания – Московского художественного театра…

После революции Любимовку ждала печальная участь жизни после жизни – национализация, превращение в дом отдыха имени Калинина, затем в приют для детей испанских коммунистов, в годы войны – в военный госпиталь, а после войны – в общежитие для студентов Педагогического института. Разорения, перестройки, пожары, уничтожившие в 1990-е годы главный усадебный дом и деревянную церковь, а заодно и Белую дачу Сапожниковых, двоюродных братьев Станиславского, находившуюся здесь же, по соседству; вырубка векового парка, обмеление когда-то глубокой реки. Вот как описывает Любимовку драматург М. Угаров, в 1990 году затеявший на берегу Клязьмы фестиваль молодой драматургии «Любимовка»: «Какие развалюхи, прах деревянный и каменный…»

Сегодня Любимовка числится как Мемориально-культурный центр К. С. Станиславского и принадлежит Союзу театральных деятелей. Отреставрирован уцелевший дачный театр. Домовая церковь Алексеевых – храм Покрова Пресвятой Богородицы, закрытый в 1930-е годы, был возрождён в 1966 году. Чудесным образом в алтаре перестроенного храма сохранилась часть первоначальной росписи – лик Спасителя. Но, к сожалению, никакой музейной деятельностью центр не занимается, фестиваль молодой драматургии с 2001 года переехал в Москву, и доступ в усадьбу для посетителей на сегодняшний день закрыт. И всё же будущее Любимовки не безнадежно. Она обещает стать местом проведения ежегодных режиссёрских лабораторий. Уже в нынешнем году, в октябре месяце, первую такую лабораторию провёл знаменитый литовский режиссёр Эймунтас Някрошюс. В присутствии молодых режиссёров на сцене новенького «Домашнего театра» мастер репетировал «Божественную комедию» Данте. Будем надеяться, что и Любимовка, пройдя все круги ада, обретёт, наконец, свой потерянный рай.

Другие материалы в этой категории: Смоленску 1150 лет Книжные новинки