1. Визит Державина

Поэт Гаврила Романович Державин был первым, кто начал публикацию русской руники. Краткое изложение истории его знакомства с рунами уже приводилось. (1,3‒4) Вернемся к ней еще раз. Сведениями о первоначаль­ном знакомстве Державина с Сулакадзевым мы целиком обязаны Степану Жи­хареву, бывшему очевидцем интересующих нас событий. В его мемуарах под мартом 1807 года помещен рассказ:

Гаврила Романович толковал о каком-то Селакадзеве, у которо­го будто бы находится большое собрание русских древностей и, меж­ду прочим, новгородские руны и костыль Ивана Грозного. Он очень любопытствовал видеть этот Русский музеум и приглашал А.С.Шишкова и А.Н. Оленина вместе осмотреть его. «Мне давно говорили о Села­кадзеве, — сказал Оленин, — как о великом антикварии, и я. приз­наюсь, по страсти к археологии, не утерпел, чтоб не побывать у него. Что же, вы думаете, я нашел у этого человека? Целый угол заваленных черепков и битых бутылок, которые выдавал он за посуду татарских ханов, отысканную будто бы им в развалинах Сарая; обло­мок камня, на котором, по его уверению, отдыхал Дмитрий Донской после Куликовской битвы; престрашную кипу старых бумаг из како­го-нибудь уничтоженного богемского архива, называемых им новго­родскими рунами; но главное сокровище Селакадзева состояло в толстой уродливой палке, вроде дубинок, употребляемых кавказскими пастухами для защиты от волков; эту палку выдавал он за костыль Иоанна Грозного. Когда я сказал ему, что на все его вещи нужны исторические доказательства, он с негодованием возразил мне: «По­милуйте, я честный человек и не стану вас обманывать». (3,360)

Болховитиновский список

Евгений Болховитинов состоял в переписке с заслуженным профессо­ром Казанского университета Григорием Николаевичем Городчаниновым. Профессор Городчанинов возглавлял Общество любителей отечественной словесности при Казанском университете, среди рядовых членов которого находим А.С. Пушкина. (7,6) В Журнале Министерства народного просвеще­ния в 1857 году была опубликована подборка из 32 писем Евгения к Городчанинову. В письме, датированном издателями 15.01.1811, Евгений со­общал:

Письмо ваше от 19 декабря получил я чрез Н.Н. сего месяца 9... поздравляю с прошедшими уже праздниками и наступившим новым годом, а также и умножением вашего семейства...

Приятель наш тульский В.М. Протопопов скончался еще 1810 го­да марта 21, оставив кучу сирот.

Благодарю за сообщения казанских новостей и за обещание об­разчика ваших газет. А я вам сообщаю при сем петербургскую лите­ратурную новость. Тамошние палеофилы, или древностелюбцы, отыска­ли где-то целую песнь древнего славенорусского песнопевца Бояна, упоминаемого в песни Полку Игореве, и еще Оракулы древних нового­родских жрецов. Все сии памятники писаны на пергамине древними славенорусскими буквами, задолго якобы до христианства славеноруссов. Если это не подлог каких-нибудь древностелюбивых проказ­ников, и если не ими выдумана сия славеноруническая азбука и не составлена из разных северных рунических письмен, кои описывает Далин в своей Шведской истории часть 1, гл. VIII; то открытие сие испровергает общепринятое мнение, что славяне до IX века не имели письмен. Я прилагаю при сем вам срисовку первой строфы Бояновой песни и первой строчки жрецова оракула.

1. Сулакадзевские азбуки

Сулакадзевская транслитерация большей части «Боянова гимна» у нас отсутствует. Старательность владельца при переделке текста возрастала в тех случаях, когда в наборе звуков «виделось» имя или какое-нибудь славянское слово. Эта склонность делает восстановление транслитерации весьма желательной. Даже приблизительная реконструкция способна ока­зать помощь в определении наслоений.

Азбука, применявшаяся Сулакадзевым при прочтении КР, имеет вид:

1. Значения рун

Составим руническую азбуку по данным КР. Графические формы знаков 14/1, 9/3, 14/6, 17/4 и 10/6 КР следует записать на счет искажений рун протографа, соответственно знаков типа 2/2, 9/2, 4/2 КР; 16/56, 10/58 ПР. Сравнение с текстом ПР позволяет зачислить в этот же разряд знаки типа 6/4 КР, в основе которых лежали знаки типа 9/2 ПР. Исключим из рассмотрения искусственные знаки 12/6. 16/7, 15/8. Азбука КР:

 1. Общие замечания

Обе дошедшие до нашего времени редакции «Боянова гимна» вышли из-под пера Сулакадзева. Ему же принадлежат и сопутствующие текстам транслитерация и перевод. Сулакадзев от копии к копии меняет состав рун, иногда произвольно присваивает знакам их звуковые значения, при переводе не всегда опирается на текст, допускает и иные вольности.

В ходе реконструкции текста многократно производилась замена об­лика знаков, перестановка их на иные места, вносились изменения в раз­бивку текста на слова и т.п. Таким образом, применялись все те же при­емы, которые были в арсенале Сулакадзева. Такая методология расшифров­ки особого доверия вызвать не может. Используя подобные подходы можно «восстановить» текст, придав ему любое наперед заданное содержание. Действительно, реконструкция КР 1993 года и реконструкция того же участка в составе ПР 1995 года существенно разнятся.

Для анализа достоверности разных участков полученной реконструк­ции важен учет сулакадзевской манеры обращения с текстом. Например, чем ниже частота встречаемости графемы в роли той или иной сулакад­зевской буквы, тем вероятнее ее искусственное происхождение и принад­лежность к сулакадзевскому слою.

В отношении наиболее употребительных знаков возникает другая проблема. Сулакадзев не обращал особого внимания на то, какой конкрет­но графемой он записывал букву. Если он считал, что ряд разных графем передает один и тот же звук, он мог выбрать из них любую. Так как не­которые графемы он озвучивал неправильно, при создании копий происхо­дило случайное, то есть не вызванное потребностями сулакадзевского пе­ревода, искажение текста.

1. Архив язычников

Большая часть языческого текста написана неким ладожским жрецом. По этой причине назовем памятник «Ладожским документом». Для сущест­венно отличающихся от него сулакадзевских копий оставим устоявшееся название «Боянов гимн».

«Ладожский документ» — сборник посланий двух лиц — коба и госпо­дина. В копиях последовательность строк меняется. Между тем их исход­ный порядок нам не безразличен.

Строки 1‒19 делятся обращением «гну» на два блока, «сшитых» об­щим мотивом — просьбой выслать «дочи». Мотив ковы и ее приготовления точно так же объединяет блоки 1‒11 и 54‒61. При этом если первый заканчивается упоминанием ковы, то второй с такого упоминания начина­ется — некогда блоки граничили. Назовем этот текст «Посланием о дочи».

Из двух обращений к господину в начале послания должно было сто­ять второе, имеющее «стандартную» для начала записки форму. Следова­тельно, первоначально блок 12‒19 предшествовал блоку 1‒11. Содер­жание подтверждает такой порядок. Коб требует дать в жертву Перуну «дочи», затем укоряет в неповиновении и грозит небесными карами. После фразы «послушай коба» следуют ласковые уговоры, вновь угроза Перуновым гневом, а за многозначительным «сладим», соблазнительные посулы. Роль подарка играет чудодейственная карпатская кова. Действие ковы зависело от Перуна, а его благоволение — от выполнения просьбы о «дочи».

 1. Следы копииста

«Ладожский документ» не оригинал, а копия с более раннего памят­ника. Об этом говорит неправильное размещение строк 56‒57 и блоков 12‒19, 20‒23, 36‒39, 54‒61, разброс числа знаков в разных строках, не соответствующий строгой упорядоченности текстовых единиц, разное число строк в равных по емкости текстовых единицах. Кроме того, есть ошибки, которые не обязательно приписывать Сулакадзеву.

Ряд искажений трудно объяснить нуждами сулакадзевского перевода. С более ранним переписчиком можно связать утрату буквосочетания «дом» в строке 44, так как сулакадзевская активность на этом участке была низкой. Слово «удычъ» звучит бессмысленно и в переводе не задействова­но. Следовательно, нужды менять руну «а» на руну «л» (18/54) не было. Сомнения вызывают и другие случаи замены знаков, например 11/9, 9/12, 18/14, 8/19, 5/28, 10/34, 3/36, 14/38, 3/39, 14/42, 5/51, 1/59.

На каждой из сторон «листа» размещено по четыре строки. Исключе­ние составляют пострадавший блок 5‒7, блок без укороченных строк 12‒19, блок 40‒45. Четырехстрочность блока 1‒4, составляющего одну из сторон, говорит о том, что первоначально и блок 12‒19 состоял из 12 строк — при копировании текст был размещен на меньшем числе строк. Таким же образом переписчик поступил с блоком 40‒45. В блоке 5‒7 одна строка была утрачена еще до создания копии.

В.В. Грицков

В истории появления «Патриарси» имеется много белых пятен. Даже многократно описанные Юрием Миролюбовым обстоятельства его знакомства с памятником вызывают много вопросов. В 1953 году он писал С. Парамоно­ву о том, что впервые увидел дощечки в 1925 году. (5,22) Но вот письмо Ю. Миролюбова С. Ляшевскому от 15.09.1958, где есть такие слова: «Я ведь ими (дощечками. — В.Г.) занимаюсь двадцать три года». (4,162) Из чего явствует, что знакомство состоялось в 1935 году.

Дата, фактически сообщенная Ляшевскому, более достоверна, так как лучше соответствует известному комплексу сведений. Поводом для зна­комства с «Патриарси» стало желание написать «поэму о Святославе Хоробре» — Святославе Великом. Узнав о намерениях приятеля, Изенбек по­казал ему мешок с дощечками. (5,22) «Сказ о Святославе хоробре, князе киевском» был начат в 1935 году, а отнюдь не в 1925. (6,IV)

Миролюбов утверждал, что копирование памятника продолжалось 15 лет. Если брать за основу 1925 год, то окончание работ падает на 1940 год. «Патриарси» имеет значительный объем. Несмотря на размеры, копи­рование не могло занять пятнадцать лет. Очевидно, «копирование» вклю­чало транслитерацию текста, разбиение «сплошняка» на слова и частичное его осмысление, автоматически приводившее к корректировке транслитера­ции. Именно такого рода результаты работ Миролюбова и были обнародова­ны. В письме от 31.07.93 вдова Миролюбова называет для собственно ко­пирования более короткий срок:

...дощечек Изенбека больше нет. Мой муж не нашел их после смерти Изенбека в его квартире, и все поиски были тщетными. К счастью, они были годом раньше переписаны. (8)

1. Бамбергский идол

В 1837 году увидела свет статья выдающегося славянского историю Павла Шафарика «Изображение Чернобога в Бамберге». (13,1) Она был; посвящена славянской рунике. Историк писал:

Многие весьма ученые мужи утверждали положительно, что сла­вянам, до принятия ими христианства, вовсе не было известно упот­ребление письмен. На чем основано это мнение? На дикости и грубости славян-язычников, на отсутствии у них гражданственности и образования умственного! По-видимому, мнение такое оправдывалось тем, что из той отдаленной эпохи не осталось надежных, несомни­тельных памятников. Несмотря на то, с вероятностью, даже с досто­верностью можем полагать, что славяне-язычники, подобно кельтам и германцам, знали употребление особенных, именно рунических пись­мен — если не всенародно, не в ежедневных потребностях жизни частной, то по крайней мере в случаях, касающихся предметов рели­гии и законов. В пользу этого мнения говорят положительные извес­тия свидетелей достоверных, каковы: Константинопольская летопись (Chronicon Pashale), Лабушины снемы, Дитмар Мерзебургский, бол­гарский монах Храбр, ибн-Фадлан, Недим и т.д. Особенно же принад­лежат сюда некоторые остатки, сохраненные временем, которые впол­не опровергают мнение противоположное. Малочисленности памятников из времен языческих удивляться нечего: материал, обыкновенно для сего употреблявшийся (дерево), подвержен скорому разрушению. С другой стороны, надобно также вспомнить, что до сих пор в землях славянских мало заботились об отыскании и сохранении подобных ос­татков. (13,227‒228)