Раздел V. Подмосковные усадьбы

Раздел V. Подмосковные усадьбы

Книга посвящена истории подмосковного села Быково, ее архитектурным шедеврам - Владимирской церкви и дворцово-парковому ансамблю Марьино, созданным великими русскими архитекторами В. И. Баженовым и М. Ф . Казаковым. В ней также помещены материалы по истории заселения Москворечья и дворянских усадеб Подмосковья, которые дают представление о культурном феномене Быково на фоне общей исторической панорамы московской культуры.

Для историков, студентов исторических специальностей вузов и всех интересующихся русской историей.

Жемчужины Подмосковья

В окрестностях Москвы есть много живописных мест. Но особую прелесть их природной красоте придают на­рядные церкви, величественные дворцы, иные памятни­ки архитектуры. Как правило, это остатки усадеб русской знати. Только малое их число дошло до наших дней. Но и то, что сохранилось, представляет собой богатейшее до­стояние.

Дача, то есть клочок земли вокруг загородного дома, явление позднее. Природа вплотную обступала стародав­него горожанина. Поэтому у него не было столь острого желания, как у нас, время от времени сбегать от городс­кой суеты в любую лачугу за границей каменных джунг­лей. За городом жили по мере хозяйственной необходи­мости.

Самое ощутительное и красивое, что осталось нам от дворянского быта допожарной Москвы, это «подмосков­ный», — старые барские усадьбы. Во второй половине XVIII века почти все родовитые московские баре заводят себе в окрестностях Москвы роскошные дачи, по богат­ству и великолепию часто превосходящие городские дома, и здесь проводят летнюю половину года.

Таким образом, подмосковная усадьба противопостав­лялась далеким захолустным деревням. Провинциальные поместья служили хозяйственным интересам, подмосков­ные же были приспособлены для господского житья, и в них собственно и развертывается то своеобразное и кра­сивое явление русской жизни, которое мы определяем тер­мином «усадебная культура».

Слово «подмосковная», получившее распространение в конце Екатерининского царствования, нужно понимать немного шире его логического значения. Подмосковные часто были расположены в уездах Московской губернии, а иногда захватывали и соседние с нею губернии.

Подмосковье богато памятниками усадебной архитек­туры XVIII‒XIX веков, — старыми усадебными построй­ками с обширными парками. Особенно широкого разви­тия строительство подмосковных усадеб достигло во вто­рой половине XVIII века, когда в руках отдельных санов­ников и дворян-помещиков сосредоточились обширные земельные владения близ Москвы.

В этот период, а также в первые десятилетия XIX века, было построено заново или перестроено большое число усадебных помещичьих дворов, служебных построек, пар­ковых зданий, образующих вместе с парками и садами целостные архитектурные ансамбли.

От первой половины и середины XVIII века, то есть от петровского и елизаветинского времен, в Подмоско­вье уцелели только отдельные памятники усадебной ар­хитектуры. Зато от второй половины XVIII и первой тре­ти XIX веков сравнительно хорошо сохранилось немало ансамблей.

Расцвет усадебного строительства падает на вторую половину XVIII века, когда после указа Петра III «О воль­ности дворянства», освободившего в 1762 году дворян от обязательной службы и передавшего в их полную собствен­ность поместья с жившими в них людьми, многие из дво­рян разъехались по своим усадьбам, где и занялись строи­тельством. До этого времени дворяне были связаны госу­дарственной службой и в своих поместьях обычно не жили.

В 1785 году Екатерина II подтвердила прежние дво­рянские льготы «пожаловала» дворянам еще ряд новых привилегий, что значительно укрепило экономическое и политическое положение последних.

И. А. Курляндский[*]

Публикуемые ниже документы касаются судьбы только одного священника из многих тысяч служителей Церкви, ставших жертвами политических репрессий 1920‒1930-х гг. Документы выявлены в ар­хивном деле Центрального архива ФСБ, содержащем сводки местных чекистских начальников, посылавшихся ими своим руководителям из центрального аппарата ОГПУ, о волнениях в разных областях СССР, возникавших на «церковной почве» в 1929‒1930 гг., в результате раз­вернутых властями масштабных гонений на религию и Церковь, пря­мо связаных с проводимой тогда политикой «большого скачка» во всех сферах жизни страны. Этот «большой скачок» еще в советских учебни­ках объяснялся расхожим штампом — «наступление социализма по всему фронту», а советским людям той эпохи он запомнился прежде всего коллективизацией и раскулачиванием по-сталински, обернувши­мися не только разорением и уничтожением традиционной деревни, но и ликвидацией целого класса крестьянства как самостоятельных производителей. Именно поэтому ряд исследователей проблемы (С. А. Красильников, В. А. Ильиных и др.) считают необходимым в этом случае употребление термина «раскрестьянивание». Второй круп­ной категорией жертв политики раскрестьянивания стало духовенство (для русской деревни — главным образом православное), сельские священники. Такой ход был вполне логичен для руководства страны. Раз ломался традиционный уклад жизни старой деревни, то для боль­шевиков необходимо было нанести сокрушительный удар и по Церкви как духовной опоре этого сознательно разрушаемого ими уклада, и по ее многочисленным служителям, которые нередко защищали простых сельских тружеников от произвола и насилия властей.

С. В. Пашков[*]

В немецкой хронике продолжателя Регинона Прюмского содержатся сведения о русском посольстве 959 г. к Оттону I, которое проси­ло его прислать на Русь епископа. Последние источниковедческие ис­следования подтверждают достоверность этой информации1. Вокруг нее в исторической науке развернулась дискуссия по вопросу о целях указанного посольства.

Мы условно выделили шесть основных точек зрения на цели рус­ского посольства 959 г. к Оттону I. Согласно первой, посольство не было официальным представителем Киевской Руси. Одно из основа­ний данной позиции — обозначение продолжателем Регинона народа, от которого прибыли послы, термином «руги». Поскольку этот этно­ним употреблялся также по отношению к населению других террито­рий, то некоторые историки посчитали, что именно туда, а не на Русь Оттон I отправил епископа. В. Н. Татищев в середине XVIII в. писал: «Равно сему Ламберт о проповеди римлян народу русскому в 960 году сказует, но явно, что ругиан за русских почитает, чему другие правиль­но противоречат, сказуя, еже оное в Вандалии у ругиан разуметь надлежит...»2 Н. М. Карамзин в 1816 г. отмечал, что «Адальберт был по­слан Оттоном не к русским, а ругенским славянам»3.