В.В. Грицков

В истории появления «Патриарси» имеется много белых пятен. Даже многократно описанные Юрием Миролюбовым обстоятельства его знакомства с памятником вызывают много вопросов. В 1953 году он писал С. Парамоно­ву о том, что впервые увидел дощечки в 1925 году. (5,22) Но вот письмо Ю. Миролюбова С. Ляшевскому от 15.09.1958, где есть такие слова: «Я ведь ими (дощечками. — В.Г.) занимаюсь двадцать три года». (4,162) Из чего явствует, что знакомство состоялось в 1935 году.

Дата, фактически сообщенная Ляшевскому, более достоверна, так как лучше соответствует известному комплексу сведений. Поводом для зна­комства с «Патриарси» стало желание написать «поэму о Святославе Хоробре» — Святославе Великом. Узнав о намерениях приятеля, Изенбек по­казал ему мешок с дощечками. (5,22) «Сказ о Святославе хоробре, князе киевском» был начат в 1935 году, а отнюдь не в 1925. (6,IV)

Миролюбов утверждал, что копирование памятника продолжалось 15 лет. Если брать за основу 1925 год, то окончание работ падает на 1940 год. «Патриарси» имеет значительный объем. Несмотря на размеры, копи­рование не могло занять пятнадцать лет. Очевидно, «копирование» вклю­чало транслитерацию текста, разбиение «сплошняка» на слова и частичное его осмысление, автоматически приводившее к корректировке транслитера­ции. Именно такого рода результаты работ Миролюбова и были обнародова­ны. В письме от 31.07.93 вдова Миролюбова называет для собственно ко­пирования более короткий срок:

...дощечек Изенбека больше нет. Мой муж не нашел их после смерти Изенбека в его квартире, и все поиски были тщетными. К счастью, они были годом раньше переписаны. (8)

1. Бамбергский идол

В 1837 году увидела свет статья выдающегося славянского историю Павла Шафарика «Изображение Чернобога в Бамберге». (13,1) Она был; посвящена славянской рунике. Историк писал:

Многие весьма ученые мужи утверждали положительно, что сла­вянам, до принятия ими христианства, вовсе не было известно упот­ребление письмен. На чем основано это мнение? На дикости и грубости славян-язычников, на отсутствии у них гражданственности и образования умственного! По-видимому, мнение такое оправдывалось тем, что из той отдаленной эпохи не осталось надежных, несомни­тельных памятников. Несмотря на то, с вероятностью, даже с досто­верностью можем полагать, что славяне-язычники, подобно кельтам и германцам, знали употребление особенных, именно рунических пись­мен — если не всенародно, не в ежедневных потребностях жизни частной, то по крайней мере в случаях, касающихся предметов рели­гии и законов. В пользу этого мнения говорят положительные извес­тия свидетелей достоверных, каковы: Константинопольская летопись (Chronicon Pashale), Лабушины снемы, Дитмар Мерзебургский, бол­гарский монах Храбр, ибн-Фадлан, Недим и т.д. Особенно же принад­лежат сюда некоторые остатки, сохраненные временем, которые впол­не опровергают мнение противоположное. Малочисленности памятников из времен языческих удивляться нечего: материал, обыкновенно для сего употреблявшийся (дерево), подвержен скорому разрушению. С другой стороны, надобно также вспомнить, что до сих пор в землях славянских мало заботились об отыскании и сохранении подобных ос­татков. (13,227‒228)