Cпецифика положения офицерства в российском обществе (последняя четверть XIX — начало XX вв.)

Е. Г. Чунина

Сегодня все глубже осознается значение офицерского корпуса как надежной опоры государства, основы Вооруженных сил, хранителя воинских традиций и духовных ценностей. Офицерский корпус являлся важной составляющей социальной структуры Российской Империи, вследствие чего изучение его представляется необходимым как в рамках исследования комплекса проблем функционирования государственного аппарата, так и эволюции российского общества в целом. Актуальность темы подчеркивается необходимостью пересмотреть сложившиеся стереотипы, утвердившиеся в литературе упрощенные представления об офицерстве и его роли в жизни страны, а также в некотором роде изменить массовое сознание, в котором укоренено зачастую негативное отношение к офицерам и их жизни в период правления последних Романовых.

Данная статья охватывает период с 70 — 80 гг. XIX в. и до начала Первой мировой войны. Нижняя граница исследования определяется периодом после проведения военной реформы, который характеризуется совершенно новой системой организации армии. Верхняя граница — 1914 г. — знаменует качественно иной этап развития страны, когда Первая мировая война поставила армию и общество в целом в специфические условия, характеризующиеся изменениями в социальной, экономической, культурной жизни.

На всем протяжении своего существования офицерский корпус императорской России призван был быть наиболее престижной профессиональной группой. С самого начала он был поставлен в привилегированное положение, и статус офицера всегда был статусом дворянина. Служилое сословие было в целом наиболее образованной частью общества. До 90 % деятелей российской науки и культуры происходило из этой среды, и подавляющее большинство их сами были офицерами и чиновниками[1].

Как наиболее качественная в нравственном отношении часть общества офицерство чрезвычайно широко использовалось и на гражданской службе, на нем в значительной степени держалось и общегосударственное управление.

Хотя в конце XIX в. под влиянием ряда факторов — основными из которых явились: ухудшение материального положения, появление ряда профессий, суливших в то время быстрое преуспевание, зачастую негативное отношение прессы определенного толка — престиж военной службы несколько ослабел. Тем не менее за установленным для офицеров официальным титулованием во многом стояло действительное признание обществом их сущности как носителей определенных моральных устоев и принципов. Например, формой обращения к обер-офицерам было «Ваше благородие», к штаб-офицерам — «Ваше высокоблагородие», к генерал-майорам и генерал-лейтенантам — «Ваше превосходительство», к полным генералам «Ваше высокопревосходительство».

Пожалуй, наиболее важной чертой российского офицерского корпуса был его преимущественно наследственный характер. Дети лиц, первыми в своем роду ставших офицерами, практически всегда наследовали статус своих родителей, оставаясь в числе этого слоя. Среди офицеров — потомственных дворян преобладали представители чисто офицерских служилых родов. Однако в рассматриваемый период наблюдается тенденция утраты интереса к военной службе у значительной части потомков знатных фамилий. К началу XX в. большинство служилого сословия составляли представители родов, начавших служить не ранее середины XIX в., то есть принадлежащих к нему в первом — втором поколении, при том, что многие старые дворянские роды дали за двести лет по нескольку сотен офицеров и чиновников. Роль офицерства в то же время не была уже столь значительна, как прежде, хотя бы потому, что резко сократилась его доля в образованном слое страны. В то время как численность офицерского корпуса выросла крайне незначительно, численность других социально — профессиональных групп аналогичного культурного уровня увеличилась в несколько раз. Если раньше почти в каждой культурной семье были военные, то теперь, с одной стороны, более типичными стали чисто военные семьи, где все или почти все дети мужского пола наследовали профессию родителей, а с другой стороны, во множестве семей образованного круга на протяжении двух-трех поколений никто не избирал офицерскую карьеру.

Миф о «кастовости» офицерского корпуса.

Длительное время в российской историографии и общественных кругах существовало мнение, что офицерский корпус, есть некая сословно-замкнутая группа, комплектовавшаяся исключительно лишь выходцами из дворян. И это, в общем-то справедливо, но применительно только к XVIII — началу XIX вв. Современные исследователи — Волков С. В., Коровин В. М., Свиридов В. А. подчеркивают, что российское кадровое офицерство, особенно со второй половины XIX в., напротив было всесословным. Касты в полном смысле никогда не было, но существовала определенная обособленность корпуса офицеров, что вполне могло восприниматься общественностью как закрытость этой прослойки от внешнего мира. Каста — это замкнутая общественная группа, которая отстаивает привилегии и интересы, и доступ в которую для посторонних затруднен или невозможен[2]. Рождение в касте предопределяет на всю жизнь права и обязанности рожденного. Офицерские права и обязанности проистекали не от рождения, а от вступления по собственной воле в офицерский корпус. И корпус этот был не замкнутым, в него ежегодно вливались сотни молодых людей всех сословий, всех групп общества, имущественных положений, а также множество отпрысков семей, никакого отношения к военному миру не имевших.

Этот приток начинался уже в кадетских корпусах, которые имели своим назначением предоставлять офицерам возможность бесплатно давать образование своим сыновьям. Для офицеров, живших в большинстве своем в весьма стесненных финансовых обстоятельствах, было облегчением, что в корпусе не только не надо платить за обучение и учебники, но и питание, и обмундирование были бесплатными. Это побуждало большинство офицеров определять своих сыновей в кадетские корпуса. Побуждал к этому и военный дух в офицерских семьях. Но дух этот не был кастовым и офицерские сыновья по своей воле или по воле родителей свободно могли поступить не в корпус, а в какое-либо среднее учебное заведение. И нередко поступали.

Но бывало и обратное, родители, не принадлежащие к военной среде, отдавали своих сыновей в кадетские корпуса, чему закон не препятствовал. Эти кадеты назывались «своекоштными», то есть родители оплачивали их содержание и обучение. Наличие этих кадет «со стороны» опровергает мысль о кастовой замкнутости офицерства. Процент этих неофицерских детей был различен, но по приблизительной оценке составлял около половины всех кадет. Такой мощный «прорыв» опровергает миф о существовании офицерской касты, якобы существовавшей в России. И, конечно, едва ли возможен совершенно замкнутый сословно корпус офицеров даже в мирное время, а в военное и подавно. Однако впитывая в себя посторонние элементы, он должен был растворять их в себе, а не растворяться в них сам.

Браки.

Был и другой приток неофицерской крови в офицерскую среду — через женитьбу. Офицеры могли жениться на представительницах «штатской» среды — это не возбранялось ни законом, ни традицией, и не было к тому ни «сословных», ни «кастовых» препон. Женясь на девушках разного достатка, разных сословий и разных национальностей, офицеры устраняли возможность создания офицерской касты. Однако и здесь, казалось бы, в сугубо личном для каждого человека вопросе, как выбор спутника жизни, специфическое положение офицерства вносило свои коррективы. С 1866 г. действовал закон об офицерских браках[3]. Согласно ему запрещалось вступать в брак до 23 лет. До 28 лет офицеры могли жениться с разрешения своего начальника и только в случае предоставления ими имущественного обеспечения — реверса, принадлежащего офицеру, невесте офицера или обоим. Представленное обеспечение должно было приносить в год не менее 250 руб. чистого дохода[4]. Позднее эти правила были подтверждены и развиты законом от 7 февраля 1881 г. и другими актами, принимавшимися в 1887, 1901–1906 гг. По-прежнему сохранялись названные возрастные ограничения и внесение реверса офицерами, получающими до 100 руб. в месяц, а с 1901 г. и вообще всеми офицерами, получающими менее 1200 руб. в год независимо от возраста. Сумма реверса была к тому же повышена[5]. Эти и многие другие законодательные меры, направленные к ограждению браков во многом объяснялись тяжелым материальным положением офицеров.

Еще одним немаловажным, а часто определяющим, являлся пункт о пристойности брака. Под пристойностью подразумевалась: добрая нравственность и благовоспитанность невесты, соответствующее офицерскому званию ее общественное положение. Не разрешался брак на особе предосудительного поведения, на дочери человека с неблаговидной профессией, например, ростовщика. Юнкерам и подпрапорщикам женитьба была запрещена.

Разрешение о вступлении в брак испрашивалось рапортом на имя командира полка с согласия общества офицеров.

Замечу, что брачный вопрос в офицерской среде на рубеже веков стоял очень остро и был трудно разрешимым не только для политиков и юристов, но и общества в целом. Законодательство достаточно жестко ограничивало число офицерских браков, на что очень живо реагировала периодическая военная печать того времени.Хотя, хотелось бы оговориться, что некоторые авторы, допуская беспрепятственное разрешение офицерских браков, считали, что это явление приведет в дальнейшем к созданию офицерской касты, «которая таким образом явится на смену дворянскому сословию... Трудность воспитания и обучения детей в других заведениях кроме военно-учебных, в то же время легкий доступ для детей военнослужащего в эти заведения, — все это направляет детей военнослужащих по одному и тому же руслу»[6]. Однако в реальной российской действительности, такое явление как офицерская каста не могло иметь место, и этот вывод подтвердила хотя бы ситуация возникшая после начала Первой мировой войны, когда большая часть потомственного офицерства была убита, а их место заняли унтер-офицеры — разночинцы, прошедшие ускоренных курсы офицеров.

Положение в обществе.

Говоря об общественном положении высшего командного состава армии, хотелось бы подчеркнуть еще один момент. Следует категорически отрицать наличие обособленности духовной: ни одна профессиональная группа людей в России не соприкасалась так тесно и так дружески с народом, как корпус офицеров, ежегодно получавший из народа тысячи новобранцев и сживавшийся с ними на протяжении нескольких лет их солдатской службы. Однако внешняя обособленность от общества существовала, и на то были свои причины. Офицеру предписывалось жить, по преимуществу, в офицерском обществе, чтобы не терять свойств привитых в кадетском корпусе, в военном училище, в полку. Правда, гвардейские офицеры несли много светских обязанностей, но они вращались в «высшем свете», где «светскость» и офицерское поведение отлично уживались. Но разношерстность российского общества, состоявшего из людей самого различного воспитания, образования, из людей весьма пестрых этических понятий и политических воззрений, зачастую стояла в резком противоречии с душевным, духовным, умственным единообразием и своеобразием офицерства. Поэтому оно и обособлялось от общества. Своеобразие корпуса было другой причиной его обособленности, и оно обусловливалось самим назначения офицерства. Чрезвычайно разнообразный по происхождению и воспитанию русский офицерский корпус объединялся во многом лишь чувством преданности царю и любовью к Родине. Офицер был привязан к своему полку. Чем глуше была стоянка, тем сплоченнее была там полковая семья, тем выше был там дух полка. Связи заметно ослабевали в так называемых «хороших» стоянках, больших гарнизонах, где появлялись посторонние, внеполковые интересы. Если можно было считать обычным бытовым явлением наличие более или менее сплоченной «полковой семьи», то единой «общеофицерской семьи» не было. Между родами оружия, да и между отдельными подразделениями одного и того же рода оружия, наблюдалась рознь и отчужденность — явление старое и свойственное всем армиям. «Общими чертами ее были: гвардия глядела свысока на армию; кавалерия на другие роды оружия; полевая артиллерия косилась на кавалерию и конную артиллерию и снисходила к пехоте; конная артиллерия сторонилась полевой и жалась к кавалерии; наконец, пехота глядела исподлобья на всех прочих и считала себя обойденной вниманием и власти и общества. Надо сказать, однако, что рознь это была не глубока и существовала лишь в мирное время. С началом войны — так было и Японскую и в Первую мировую — она исчезала совершенно»[7].

Это явление подчеркивается большинством авторов. Преимущества, дававшиеся офицерам гвардии и Генерального штаба, очень болезненно воспринимались армейцами, считавшими, что у них «перебивают дорогу». Справедливость требует отметить, что эти сетования в общем основательны. Гвардейские преимущества — в частности старшинство чинов — были бы поняты, сохрани гвардия ту важную политическую роль, для которой она была создана. Что касается офицеров Генерального штаба, то, получив высшее военное образование, они уже тем самым ставились в исключительно выгодные условия даже без привилегий, делавших службу строевого офицерства до чрезвычайности неблагодарной. Главной причиной разнородности состава офицерского корпуса была разнородная его подготовка. Кадетские корпуса, а вслед за ними и военные училища, делились на привилегированные и непривилегированные, в училища этой последней категории принимались и не окончившие курса в гражданских учебных заведениях. Уклад жизни учебные программы были различны. При разборке вакансий большинство юнкеров смотрели не на полки, а на стоянки. Заканчивавшие с наивысшими баллами разбирали лучшие стоянки, заканчивавшим последними доставались «медвежьи углы». Таким образом, одни полки комплектовались портупей-юнкерами, другие — последними в списке. Но тут решающие коррективы вносила сама жизнь. Последние в училище, зачастую оказывались первыми в строю и в бою, тогда как карьеристы, выбиравшие не полк, а стоянку, обычно мало что давали полку. К началу Первой мировой войны офицерский состав многих пехотных полков приобрел своеобразный мещанский облик, то есть обратился в элемент не обособляющий, а, напротив, отождествляющий себя с остальной массой армии, вместо того, чтобы сознавать себя ее мозгом, ее нервной системой, ее аристократией. Единственным результатом этого, конечно в связи и с другими причинами, было непротивление революционным тенденциям массы и позднее разложение армии.

Офицерство и политика.

До революции в России утверждали, что армия должна быть аполитичной. Но это неверно, в реальной жизни этого нет, и не может быть! Многие просвещенные и образованные офицеры были убеждены в том, что армия обязана стоять вне политики. Этот постулат на протяжении всей их жизни никогда не подвергался сомнению. И, тем не менее, нет большего заблуждения, чем это. Никогда, ни одна армия не стояла вне политики. А всегда, с тех пор как армии, основанные на всеобщей воинской повинности, существуют, они служат только определенной политике и выполняют определенную политическую роль, быть может, сами того не осознавая. Чрезвычайно важным на рубеже веков стал вопрос о политической грамотности офицерства, сознательном исповедовании им определенной государственной идеологии. В наследии военной эмиграции немало места занимают воспоминания и размышления о том, как в 1917 г. армия стала разменной картой в руках политиков, не сумев противостоять революционному движению масс. Русская армия — была совершенно не знакома с политическими вопросами и оказалась абсолютно беззащитной в политической борьбе.

Политическая программа российского офицерства была проста и ясна. Перефразируя известное выражение «человеческая душа — христианка», можно сказать, «офицерская душа — монархистка». Офицер в России был монархистом потому, что понятие Отечества символизировалось в личности царя — Верховного Главнокомандующего Вооруженных сил. Монархизм офицерства не проявлялся в каких-либо эффектных словах или экзальтированных актах, он традиционно был составной частью души офицера и основой всей его деятельности. Когда заболевший офицер подавал установленной формы рапорт: «Заболев сего числа, службу Его Императорского Величества нести не могу», — то он действительно ощущал, что его служба — есть служба Его Императорского Величества[8].

Офицерство воспитывалось и воспитывало армию и флот в сознании, что войско является не только защитником Отечества от врагов внешних, но опорою царского строя от врагов внутренних. Вопреки общеупотребительной, но ошибочной формуле — «армия вне политики», армия была инструментом государственной политики, воспитывая солдат, а через них и весь народ, в преданности царю и Отечеству. Но армия была вне партийности — офицер и солдат не смели ни принадлежать к какой-либо политической партии, ни принимать участия в проявлении партийной деятельности. Офицер не должен был склоняться к симпатии каким бы то ни было партийно-политическим идеям. Более того, офицеру предлагали уйти со службы, если оказывалось установленным, что его жена увлекается партийно-политическими идеями. Еще с первой половины XIX в. при производстве в офицеры давалась подписка следующего содержания, текст которой так и оставался неизменен: «18... года... дня. Я, нижеподписавшийся, дал сию подписку в том, что ни к каким масонским ложам и тайным обществам, Думам, Управам и прочим, под какими бы они названиями ни существовали, я не принадлежал и впредь принадлежать не буду, и что не только членам оных обществ по обязательству, чрез клятву или честное слово не был, да и не посещал и даже не знал об них, и чрез подговоры вне лож, Дум, Управ, как об обществах, так и о членах, тоже ничего не знал и обязательств без форм и клятв никаких не давал»[9]. Даже после манифеста 17 октября 1905 г. всем офицерам и военным чиновникам запрещалось быть членами политических партий и организаций, образованных с политической целью, и присутствовать на собраниях, обсуждающих политические вопросы.

Практически все авторы отмечали к началу XX в. утрату либо вообще отсутствие у офицеров «политической настройки».

«Несчастные аполитичные офицеры — еще вчерашние герои — сегодняшние враги народа, убивались десятками тысяч, без всякого с их стороны сопротивления... Они не сумели организоваться не только для защиты своего государя и гибнущего Отечества, но даже для защиты их собственных жизней», — писал в начале 30-х гг. полковник А. Шавров[10]. Между тем роль офицера в стране чрезвычайно возросла с введением всеобщей воинской повинности, — и чем дальше, тем росла все больше. Офицер был главной опорой русской государственности. Сплочение воедино и политическая ориентировка офицерского корпуса стала насущнейшей из всех задач. Однако царское правительство не обратило на это внимание.

Недостаточная осведомленность русского офицерства в области политических течений и особенно социальных вопросов сказалась уже в дни первой революции и перехода страны к представительному строю. А в годы второй революции большинство офицерства оказалось безоружным и беспомощным перед безудержной революционной пропагандой.

Институты офицерского корпуса.

Освещение специфического положения офицерства в обществе было бы не полным, если не упомянуть о двух важнейших институтах, регулировавших во многом жизнь офицерского корпуса.

Основным атрибутом повседневной жизни российского офицерства с 70-х гг. XIX в. являются офицерские собрания. Они не только содействовали разумному проведению свободного времени, но и формировали корпоративный дух, который считался одной из основ нравственного здоровья офицерского корпуса.

Офицерское собрание составляло неразрывное целое с частью и находилось в прямом ведении командира, который являлся его председателем и имел значительные полномочия. Членами офицерского собрания обязательно являлись штаб-офицеры и обер-офицеры.Существовала такая категория, как необязательные члены собраний — военнослужащие, вышедшие в отставку. Почетными членами в собрание входили бывшие командиры части, которым был пожалован мундир части. Эти категории пользовались всеми правами обязательных членов. Таким образом, после окончания службы они как бы оставались в строю, сохраняли связь с воинскими коллективами, меньше тяготились одиночеством. Участие в собрании офицеров-ветеранов способствовало преемственности лучших традиций армии и флота, облагораживало молодых офицеров, воспитывало в них честь, достоинство, мужество. Тем самым оказывалось уважение отставным офицерам, которые в течение 25 лет оставались обязательными членами офицерского собрания. Врачи и чиновники военного ведомства, находившиеся в части не могли состоять членами собрания, но могли его посещать. Участие в офицерском собрании предоставляло его членам определенные права и налагало известные обязанности. Так, по «Положению об офицерских собраниях в отдельных частях войск», принятом в 1884 г., членам собрания давалось право: участвовать в голосовании; быть избранным в распорядительный комитет и для заведования одним из отделов хозяйства, посещать собрания, а также пользоваться столовой, библиотекой, играми и всем, что будет установлено в собрании для занятий и развлечений; заносить в книгу свои заявления относительно хозяйственных распоряжений и «излагать мнения, клонящиеся к благоустройству собрания»; вводить в собрание свое семейство и знакомых[11].

В собрании создавался распорядительный комитет из числа офицеров, прослуживших в полку не менее трех лет. Из числа старших офицеров командир части назначал председательствующего на собрании. На распорядительный комитет своим приказом он возлагал обязанности по приему средств, имущества всего собрания. Комитет разрабатывал указания по заведованию столовой, другими учреждениями, устанавливал правила игр. Правила вступали в силу после утверждения командиром. Ему же принадлежало исключительное право давать разрешения на посещения собрания посторонними лицами. На три года избирался хозяин собрания. В его задачу входило заботиться о состоянии имущества, руководить буфетом, столовой, кухней.

В офицерских собраниях должны были соблюдаться все обычные правила и нормы приличия, а также все требования дисциплины. Очень строгими были правила допуска в офицерское собрание лиц, не являющихся его членами.   Офицер нес моральную ответственность за тех, кого вводил в собрание, и не имел права покинуть его, пока там находились приглашенные им лица. Все правила офицерского собрания распространялись и на приглашенных.

Офицерские собрания функционировали на средства, поступающие из разных источников: сумм, привлекаемых из государственной казны на улучшение общественного быта офицеров; взносов членов собрания; денег, поступающих за игры, и др. Размеры членских взносов определялись общим собранием офицеров и утверждались командиром части. Денежные штрафы в офицерских собраниях не допускалась, за исключением штрафов по библиотеке, а также за порчу вещей, мебели, битье посуды и пр. Также устанавливалась плата за вход в собрание. Несмотря на то, что собрание служило местом культурного отдыха, и каждый чувствовал себя в нем совершенно непринужденно, это не означало, что он мог забыть дисциплину, принципы поведения офицера. Офицерское собрание много делало для пропаганды истории полка, его воинских традиций, уклада службы. Особое внимание уделялось ритуалу приема офицера в члены собрания, разъяснению его частных правил.

Уставы офицерских собраний определяли нормы поведения и взаимоотношения между членами собрания. Даже в свободное время офицер не был вполне свободен в выборе способа своего отдыха и развлечения: у него была не только своя семья, но и полковая семья, и он обязан был проводить часть своего свободного времени в офицерском собрании, являвшемся центром жизни полковой семьи. Там бывали обеды и ужины с обязательным присутствием всех офицеров полка; танцевальные вечера с присутствием офицерских жен. Холостые же офицеры большую часть свободного времени проводили в полковой семье: в офицерском собрании были читальня, шахматы, бильярд, карточная комната.

За недостойное поведение на офицера налагался штраф, он мог получить замечание, быть исключенным из членов собрания на срок до одного года. В качестве наказания применялось и объявление о совершенном поступке офицерскому обществу — суду чести. Эта мера считалась одной из наиболее суровых, ибо напрямую затрагивала достоинство офицера. Собрание могло ходатайствовать о переводе из полка тех, кто чем-то запятнал свою честь. При этом проштрафившемуся офицеру предоставлялось самому подать рапорт об отставке.

Столовая в собрании находилась в непосредственном заведовании избранного «хозяина» или сдавалась на определенных условиях в аренду частным лицам. Постоянное участие в общем столе не было обязательным для членов собрания, но, в силу необходимости сближения офицеров, командир части обязан был, по крайней мере во время сборов, привлечь по возможности всех офицеров к участию в общем столе. Особенно это было удобно холостым офицерам. Также питание предоставлялось в кредит: офицер мог брать продукты на всю семью. Имелась касса взаимопомощи, выдавались пособия к знаменательным датам исобытиям. Помещения офицерских собраний, как правило, хорошо оборудовались. Здесь размещались портреты героев служивших в части, картины, альбомы, наполненные реликвиями, создавался уют и домашняя обстановка. На офицерских собраниях проводились разборы учений, решались тактические задачи, читались лекции и сообщения, проходили беседы и т. д. Проводились и семейные вечера: танцевальные, музыкальные и домашние спектакли. В ходу были шахматы, бильярд, домино, шашки, кегли и другие игры, дозволенные законом.

Важную роль в функционировании офицерского собрания играло собрание офицеров части. Оно проводилось с разрешения командира части, о чем объявлялось в приказе с указанием дня, времени и вопросов, выносимых на обсуждение. Это были вопросы службы, быта, материальной ситуации, установление денежных взносов на нужды офицерского собрания и, что особо важно в рассматриваемом аспекте, — чести и достоинства офицеров. На них проходили также выборы членов суда общества офицеров, в распорядительный комитет, комиссии, заведующего офицерским заемным капиталом и т. д.

Общее собрание назначалось в дни наиболее свободные от службы, присутствие офицеров на нем было строго обязательным. Никто не имел права оставить собрание до его закрытия, уклониться от участия в общем голосовании или передать свое право голоса другому. Вел собрание председатель, каждый раз назначаемый командиром части из числа штаб-офицеров. Вопросы на собрании решались открытым голосованием, большинством голосов присутствующих. Результаты объявлялись приказом по части, причем ее командир не имел права изменить решение по выборам. Таким образом, офицерское собрание занимало одно из важнейших мест в повседневной жизни офицеров и оказывало значительное влияние на их служебную деятельность. 

Повседневная жизнь.

Что же касается повседневно-бытовой стороны жизни российского офицерства, то следует сделать еще одно немаловажное замечание. Это правила или даже требования, которые были тем жестче, чем элитнее был вид войск; влияла и близость к столицам. Приведу несколько наиболее ярких примеров, касающихся жизни гвардейских офицеров. Офицеры были обязаны вести образ жизни, соответствовавший офицерскому достоинству.Тут были требования, так сказать, негативного и позитивного характера: не ходить в рестораны II и III классов, не занимать в театрах, кроме Императорских, места далее 5 ряда кресел, не носить на улице пакетов с покупками, но оплачивать доставку их на дом; требовалось, чтобы офицер вращался в «обществе», то есть в среде лиц соответствующего общественного уровня, а это было связано с хождением в гости, с приемом гостей, с посещением балов, благотворительных базаров. В обычае было, чтобы офицер не скупился на раздачу «чаевых» при выполнении этих общественных, светских обязанностей.

Людям нынешнего времени могут показаться странными такие условности, но без условностей невозможно. В те времена офицер должен был приехать к знакомым с визитом в наемной пролетке, но не прийти пешком. В провинциальных городах тягота этих светских условностей была ощутима, в больших городах: Москве, Варшаве, Киеве, Одессе она возрастала значительно, а в Петербурге она была непосильной для нормального офицерского бюджета. Поэтому при выходе из военного училища, а потом при переводах из части в часть, каждый должен был считаться с наличием «дорогих стоянок». Служба на «дорогой стоянке» обрекала офицера и его семью на урезывание себя во всем ради удовлетворения офицерски-общественных, офицерски-представительных и внешне-общественных обязанностей. В гвардию же юнкер не мог выйти, если его родители не обязывались перед полком финансово поддерживать своего сына-офицера.Владимир Сергеевич Трубецкой в «Записках кирасира», рассказывая о прибытии молодых офицеров, цитирует слова старшего офицера полка, обращенные к ним: «...Теперь — относительно денежных дел... (я говорю об этом с вами в первый, и, надеюсь, в последний раз). Я требую от вас в этом вопросе высшей щепетильности. Полк требует от своих офицеров, чтобы они жили прилично, но... если у вас нет для этого средств — постарайтесь сами скорее покинуть полк. Жизнь выше средств, неоплаченные счета, долги и векселя — все это, в конце концов, приводит офицера к совершению неблаговидных, даже бесчестных поступков. Запомните это и сделайте отсюда сами надлежащие выводы»[12].   

Правовое регулирование жизни. Суды чести.

Если же говорить о правовом аспекте жизни дореволюционного офицерского корпуса, то следует непременно отметить суд чести или суд общества офицеров — важное средство нравственного воспитания в русской армии начиная с петровских времен и до революции 1917 г. Назначение суда общества офицеров выражено в дисциплинарном уставе от 1888 г. следующим образом: «Для охранения достоинства военной службы, офицеры, замеченные в неодобрительном поведении или поступках, хотя и не подлежащих действию уголовных законов, но не совместимых с понятием о воинской чести и доблести офицерского звания или изобличающих в офицере отсутствие правил нравственности и благородства, подвергаются суду общества офицеров. Суду этому предоставляется также разбор случающихся между офицерами ссор»[13]. При этом поступки офицеров, связанные с нарушением обязанностей службы, воинского чинопочитания или противоречащие долгу службы и присяги, суду общества офицеров не подлежали. 

Суды общества офицеров учреждались при полках, отдельных батальонах, артиллерийских бригадах, а также могли быть созданы в других отдельных частях военного ведомства. Их юрисдикции подлежали лишь обер-офицеры. В случаях, когда штаб-офицеры оказались виновными в поступках несовместимых «с доблестью офицерского звания», они увольнялись со службы «с особого высочайшего на то разрешения». Суд общества офицеров в полках состоял из семи человек, избираемых из числа штабных офицеров, ротных командиров и прочих офицеров не ниже штабс-капитанского чина, прослуживших в части не менее 10–15 лет в офицерском чине.

В компетенцию суда чести входило: рассмотрение дел о драках между офицерами, заем денег в долг у нижних чинов, игра с нижними чинами в карты, на бильярде, привод в офицерское собрание лиц сомнительного поведения, писание анонимных писем, нечестная игра в карты, отказ от уплаты карточного долга, двусмысленное ухаживание за женой товарища по полку, появление в общественном месте в нетрезвом или неприличном виде, отказ присоединиться к разделяемым всем обществом офицеров данной части вполне правильным взглядам на задачи армии, вызвавший единодушный протест и порицание всех товарищей.

Функционировал суд общества офицеров следующим образом: прежде всего следовало удостовериться в справедливости предъявляемых обвинений, для чего существовал специальный совет посредников, на который возлагались: 1) производство дознания о справедливости или несправедливости обвинения; 2) первоначальный разбор ссор, случающихся между офицерами; 3) изыскание средств к их примирению.

Если по окончании дознания посредники признавали обвинение недоказанным, старший из них докладывал об этом командиру полка, и совет прекращал свою работу. Если же обвинение подтверждалось, совет был вправе, опять-таки с разрешения полкового командира, предложить обвиняемому покинуть полк и подать просьбу об отставке, назначая ему для размышления трехдневный срок. В случае отказа офицера подать такое прошение совет предоставлял подробный доклад о результатах дознания командиру полка. Командир полка, получив донесение, принимал решение: следует или нет приступать к обсуждению проступка офицера с целью выявления степени его вины, при этом предметом рассмотрения являлось лишь то, о чем было доложено посредниками.

Председательствующим на суде общества офицеров назначался один из штаб-офицеров. Председатель не принимал участия ни в обсуждении, ни в вынесении приговора: он лишь наблюдал за поддержанием порядка и соблюдением правил, установленных для ведения суда и составления приговора.

Надо отметить, что ответчик имел права потребовать отвода какого-либо из членов суда, равным образом и последние могли просить суд освободить их от участия в заседании. Окончательное решение по этому вопросу оставалось за судом, при решающем мнении председателя.

Решение суда принималось большинством голосов в отсутствии обвиняемого. При равенстве голосов решение признавалось в пользу обвиняемого. Если ответчик не являлся в суд без уважительной причины, решение могло быть вынесено заочно, причем вплоть до удаления его из полка. Решение, подписанное председательствующим и всеми членами суда, объявлялось привлекаемому к ответственности офицеру немедленно и затем представлялось полковому командиру. Если офицер решением суда оправдывался, полковой командир докладывал об этом по команде, офицер же приказом по полку оставался служить и уже не мог за ту же вину быть уволен по распоряжению вышестоящего командования. Если суд выносил обвинительное заключение, признавая необходимость увольнения офицера из полка и со службы, полковой командир представлял донесение об этом корпусному командиру с приложением приговор суда. При этом в высочайшем приказе и в указе об отставке офицера, как правило, не объяснялись причины его увольнения и не упоминалось, что офицер уволен по приговору суда общества офицеров, за исключением тех случаев, когда само общество офицеров по свойству проступка признавало необходимым обозначить в приказе, что офицер уволен по приговору суда с указанием причины увольнения. Офицер, уволенный по приговору суда общества офицеров, мог быть вновь принят на службу не иначе, как с особого высочайшего разрешения. Хотя протесты на решение суда подавать не допускалось, обвиненный судом офицер имел все же возможность в течение тридцати суток подать командиру полка жалобу на нарушение тех или иных процессуальных правил, что могло послужить поводом к пересмотру дела, а, следовательно, и к принятию иного решения. При увольнении со службы по приговору суда чести офицер не имел права для доказательства своей невиновности подавать иски в гражданский суд. Считалось, что «колебать нравственно обязательную силу заключения общества офицеров значило бы ослабить самое значение суда и доверие в нравственной справедливости его приговора. С предоставлением обвиняемому права требовать формального суда не достигалась бы и самая цель офицерского суда»[14].

Дуэли.

Однако не всегда и не все спорные ситуации можно было решить мирным путем с помощью суда общества офицеров. В первую очередь это касалось проблемы сохранения офицерской чести и достоинства. Ведь офицерская честь в ее сущностном понимании — это признание общественным мнением социальной значимости личности офицера, а также его чувства собственного достоинства и отношения к выполнению воинского долга. Важнейшим инструментом поддержания чести и достоинства были дуэли. Они существовали и в штатской дворянской среде, но особенно широко были распространены среди офицерского корпуса. Здесь следует особо подчеркнуть, что офицеры рассматривали дуэль отнюдь не как месть или возможность избавиться от соперника. Они рисковали жизнью, прежде всего во имя самоуважения, защиты своей чести. Считалось, что не чужая кровь смывает позор, а своя собственная или, по крайней мере, готовность ее пролить. Таким образом, восстанавливалась безупречная честь офицера. Отказ вызвать противника на дуэль, также как отказ принять вызов, расценивались как поступки, несовместимые с офицерским званием, присущие только тем людям, у которых отсутствует должная нравственность и благородство. Характерно, что извинение со стороны оскорбителя, не считалось унизительным, а, наоборот, как бы возвышало доброе имя человека в обществе.

Официально дуэли России были узаконены приказом военного ведомства от 20 мая 1894 г. № 118[15].

Дуэли случались и ранее, но жестко преследовались: всех участников отдавали под суд, и речь могла идти о наказаниях, вплоть до смертной казни. Тем не менее, вопросы чести считались в офицерском кругу настолько весомыми, что запретами пренебрегали. Ко времени появления российского закона только в Германии дуэли были официально разрешены.

В русское законодательство закон о дуэлях вписывался плохо и вызвал много возражений в печати, даже и военной, по причине жестокости и несоответствия нормам цивилизованного общества. И все же он был весьма сочувственно встречен большинством офицеров, так как ставил понятие офицерской чести на совершенно особую высоту, подчеркивая исключительность положения офицера в обществе. Это было особенно важно в конце XIX в., когда жизненный уровень офицеров резко упал, а престиж этой почетной профессии пошатнулся.

В «Дуэльном кодексе» определялись основные поводы для поединков: брань, пощечина, компрометирование офицера или его жены, другие оскорбления, в том числе и отказ во взаимном приветствии. Игнорирование поклона или рукопожатия, не отдание чести согласно кодексу считались грубыми нарушениями правил вежливости и признаваись посягательством на честь, поскольку демонстрировали пренебрежение к личности, унижение человеческого достоинства в глазах общества. Решение о проведении дуэли «...предоставляет суду общества офицеров права свободно высказывать свое мнение об уместности или неуместности в каждом отдельном случае и участвовать затем, вместе с секундантами, в установлении условий самой дуэли, когда последняя оказывается неизбежною; главное же, удалять из своей части таких офицеров, которые отказались в подлежащих случаях потребовать или дать должное удовлетворение за оскорбление»[16].

Официальное разрешение дуэлей, естественно, сразу же увеличило их число. Если с 1876 по 1890 годы их было всего 15, то за 10 лет со времени узаконения дуэлей число их составило 186[17].

О поединках в армиях доносилось царю, как о чрезвычайных происшествиях. Важно отметить, что в России дуэльный кодекс, составленный французом Шатовильяру в 1836 г., был значительно изменен в пользу жестокости проведения поединка. За одно и то же оскорбление, вопреки Кодексу, удовлетворение требовалось несколько раз. Российская дуэль была значительно жестче и смертоноснее. Русские офицеры дуэли на жизнь и смерть проводили постоянно. Жестокой особенностью российской офицерской дуэли, требовавшей полного хладнокровия, было правило сохранившего выстрел подозвать противника к барьеру и расстрелять его в упор, как неподвижную мишень. Считалось, что выстрелить в воздух можно только после того как выстрелят в тебя.

Виновный в поединке нес наказание — от нескольких дней ареста до 4 лет, в зависимости от тяжести причиненного им вреда противнику[18]. Определенное зло дуэлей, кроме тяжелых исходов, состояло и в закреплении превосходства офицерства, культивировании презрительного отношения к штатским. В целом же закон 1894 г., как его не расценивать с юридической точки зрения, лишь узаконил издавна принятые нормы поведения в офицерско-дворянской среде, соответствующие представлениям о благородстве и достоинстве их носителей.

Подводя итог, хотелось бы отметить, что образ офицера в представлении российской общественности к началу XX в. меняется. На рубеже веков военная служба считалась не престижной, а профессия офицера получала негативную оценку в различных слоях русского общества. Во многом этому способствовал замкнутый образ жизни корпуса, воспринимавшийся как привилегированная каста, часто искусственно отдаленный от народа и его проблем. Вторым существенным фактором, повлиявшим на массовое негативное представление российской общественности о командующем составе армии, стали неудача России в войне с Японией и активное участие армии в подавлении революции 1905–1907 гг. Именно на этот период пришлась первая волна массовой, открытой и по-своему аргументированной критики армейских порядков, статуса и свойств офицерского корпуса.

В России офицеру чаще всего катастрофически не хватало политической культуры, идейного кругозора, государственных и военных знаний, чувства сопричастности к отечественной истории. Военный специалист преобладал над гражданином, воин — над государственным человеком, политически ответственной личностью.

Постоянно игнорировался тот факт, что в России офицерство — не только душа армии, но и становой хребет государства, что при постоянных неурядицах требовалась офицерская корпоративность высочайшего уровня, а не только полкового офицерского собрания, и, следовательно, единое офицерское мировоззрение, образ жизни и действий, чтобы добиваться военных побед.

[1] Традиции русской армии. Под ред. Золотарева В.А. М., 2002. С.213.

[2] Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1981. С.239.

[3] Офицерский быт. (Современные вопросы). СПб., 1902. С.7.

[4] Там же. С.9.

[5] Керсновский А.А. История русской армии. Т.3. М., 1994. С.152.

[6] Гее. По вопросу о браках офицеров. // Военный сборник. 1898. № 9. С.194.

[7] Деникин А.И. Путь русского офицера. М., 1991. С.61.

[8] Керсновский А.А. Указ. соч. Т.3. С.150.

[9] Там же. С.151.

[10] Домнин И. Грехи и достоинства офицерства в самосознании русской военной эмиграции // http: // militera.lib.ru.

[11] Традиции офицеров русской армии. Под ред. Басика И.И. М., 2004. С.198.

[12] Трубецкой B.C. Записки кирасира // http: // militera.lib.ru.

[13] Суд общества офицеров и дуэли в  войсках российской армии. (Действующее законодательство со всеми комментариями). Сост. Швейковский П.А. СПб., 1898. С.11.

[14] Там же. С.14.

[15] Там же. С.112.

[16] Там же. С.115.

[17] Традиции русской армии. Под ред. Золотарева В.А. С.189.

[18] Суд общества офицеров и дуэли в  войсках российской армии. С.163.