Африкан, отец Фриада и Шимона, назван братом короля Якова. Ф. А. Браун сближал имя Африкан с именем Афрека, которое носила жившая в XI веке жена оркнейского ярла. (4, 2) Между тем Африкан, хоть и не распространённое, но имя из православных святцев. (55, 586)

Св. Африкан пострадал в Африке при императоре Декии. Под 20 апреля упоминаются мученики Терентий и Неонила, под 28 октября — мученики Терентий, Неонила и перечислено семеро их детей, далее вновь упоминается Терентий, а перед ним — Африкан, под 10 апреля — муче­ники Терентий, Африкан и иные, под 13 марта — мученики Африкан,

Публий и Терентий в Петрии. Терентий Африкан, то есть африканский, со временем дал жизнь двум литературным персонажам святцев — Те­рентию и Африкану. Произошло это рано, и к эпохе нашего Африкана связь с именем Терентий была уже утеряна.

У Якова был только один брат — Эмунд Старый. Сыновья Эмунда на Руси бывали, но при жизни их отца и не в результате изгнания. По край­ней мере четверо из них приезжали на Русь в качестве наёмников и трое отсюда уезжали на службу в Византию. Жившим на Руси шведским из­гнанником был сам Эмунд.

Эмунд умер в один год с Ярославом Мудрым позднее своего брата Якова. В легенде о Симоне переплелись достоверные и недостоверные черты. Мнение о прибытии братьев в бытность Ярослава после смерти их отца можно связать с мнимой кончиной Эмунда после его ухода в пе­реяславский монастырь вскоре после похода на Карах.

Из шестерых известных сыновей Эмунда четверо погибли до 1044 года. Эйрик унаследовал шведский престол, но вскоре погиб. Оста­ётся неизвестной судьба Хакона. Хакон родился в 1015 году. В 1067 году ему было 52 года, так что, по русскому определению, он имел возраст се­дины. Между Хаконом и Георгием Симоновичем получается большой разрыв, в который умещается ещё одно поколение.

В Киево-Печерском патерике описано переименование Шимона в Симона преподобным Антонием Печерским после того, как варяг пода­рил ему драгоценный пояс и венец:

«Старец же восхвалил Бога за это и сказале варягу: „Чадо! С этих пор не будешь ты называться Шимоном, но Симон будет имя твое'». (26, 299)

Среди скандинавских языческих имён нет близких по звучанию име­ни Шимон, и перед нами вариант христианского имени Симон. Ф. А. Бра­ун заметил по этому поводу:

«Стало быть, в произношении Шимона ясно слышалось „ш“, резко от­личавшееся от русского „с“, иначе слова Антония потеряли бы всякий смысл». (4, 5)

Варягу было дано новое имя, более соответствующее имени его не­бесного покровителя. Шимоном его называли на родине. Браун связы­вал замену «с» на «ш» с диалектными особенностями шведского языка. Подобные замены наиболее рано проявились в записанных в середине

XIV века законах Восточного Гаутланда и записанных в первой половине XIV века законах Седерманланда. (4, 5) Седерманланд выделился из Вос­точного Гаутланда и граничил с ним на западе. Подмеченная Брауном языковая особенность зародилась в местах расселения восточных гаутов. Особенности имени Симона связаны с южной частью района размеще­ния камней Ингвара. Здесь проживали родственники Ингвара и друзья, составившие основу его отряда.

У Симона была тесная духовная связь с преподобными Антонием и Феодосием. Возникла она в результате чуда, случившегося с варягом:

«Во время княжения благоверного и великого князя Изяслава в Киеве, когда пришли в 6576 (1068) году половцы на Русскую землю и пошли трое Ярославичей — Изяслав, Святослав и Всеволод — навстречу им, с ними был и этот Шимон. Когда же пришли они к великому и святому Антонию для молитвы и благословения, старец отверз неложные свои уста и ожидающую их погибель без утайки предсказал. Варяг же этот пал в ноги старцу и молил, чтобы убе­речься ему от такой беды. Блаженный же сказал ему: „О чадо! Многие падут от острия меча, и, когда побежите вы от врагов ваших, будут вас топтать, наносить вам раны, будете тонуть в воде. Ты же, спасённый там будешь по­ложен в церкви, которую здесь создадут".

И вот, когда они были на Альте, сошлись оба войска, и по Божию гневу по­беждены были христиане, и, когда обратились в бегство, были убиты воеводы и множество воинов в этом сражении. Тут же и раненый Шимон среди них лежал. Взглянул он вверх на небо и увидел церковь превеликую — такую, какую уже прежде видел на море, и вспомнил он слова Спасителя и сказал: „Господи! Избавь меня от горькой этой смерти молитвами пречистой твоей Матери и преподобных Антония и Феодосия!" И тут вдруг некая сила исторгла его из среды мертвецов, он тотчас же излечился от ран и всех своих нашёл целыми и невредимыми». (26, 297‒299)

В старших летописях и у Татищева поражение трёх Ярославичей от половцев на Альте датировано 6575 годом, в Тверской и Никоновской летописях — 6576-м. Неудачная для русов битва произошла в четверг 13 сентября 1067 года, и годичное расхождение в датах связано с весен­ним и осенним летосчислением. (60, 424) В сентябре 1067 года Симон был совершеннолетним и родился не позднее 1049 года.

Симон, услышав страшное предсказание об исходе биты при Альте, пал к ногам старца и молил его о заступничестве. Он выглядит скорее молодым, не испытывавшим ужасов поражений человеком, нежели по­жилым и опытным воином. Из битвы Симон вышел невредимым, но для повышения драматизма ему приписали тяжелое ранение, от которого он чудесным образом в одночасье избавился.

Ещё сложнее примирить с имеющимися сведениями упоминание Фриада. Он показан старшим братом Симона. Если мы отождествим Си­мона с Хаконом, то Фриада мы можем отождествить только с Эйриком Эмундсоном.

Браун считал, что имя старшего из братьев звучало как Фрианд, и не находил такового у скандинавов. По его мнению, в сагах слово «фрианди» употребляется в значении «родственник», и чаще всего так имено­вали племянников. Последовало предположение о том, что первоначаль­но речь шла об изгнании из Швеции Шимона, родственника Якуна, а непонятное для русского слуха слово «фрианди» было принято за имя, из-за чего появился литературный брат Шимона. (4, 7)

Имя Фриад восходит к именованию бога Фрейра, которое часто вхо­дило в состав имён скандинавской знати в разных формах: Фрейвид, Фроди, Сигфрид, Фридлейв. Снорри Стурлусон пишет:

«Фьёлниром звался сын Ингви-Фрейра, которому шведы долго потом со­вершали жертвоприношения. По его имени весь род называется Инглингами». (56, 9)

Королевский род Инглингов получил своё прозвание в честь Ингви-Фрейра от первой части этого двойного имени. В древнескандинавском «Описании Земли III» Ингифрейр, сын Одина, назван первым из людей, поселившихся в Швеции. (33, 96) Согласно «Младшей Эдде», Один оставил в Швеции сына Ингви, который стал там конунгом и родоначаль­ником Инглингов. (57, 15) Снорри первым поселенцем Упсалы, главного святилища Швеции, называет Фрейра, то есть использует вторую часть двойного имени. В «Младшей Эдде» перечислены 12 верховных сканди­навских богов-асов. (57, 97) Среди них нет Ингви, но есть Фрейр, кото­рый, правда, считался сыном не Одина, а аса Ньерда. Имена Инги-Ингви и Фрейр выступают в качестве синонимов:

«При Фрейре начался мир Фроди... Его женой была Герд, дочь Гюмира. Их сына звали Фьёльнир. Фрейра также звали Ингви. Имя Ингви долго считалось в его роде почётным званием, и его родичи стали потом называться Инглин­гами». (56, 16)

Одним из имён Фрейра было Ингви. Судя по названию эпохи его жиз­ни миром Фроди, Фроди — также разновидность имени Фрейр.

У нас есть хронологический разрыв в одно поколение между Эмундом и Симоном и вскользь упомянутое имя Фриада, синонимичное имени Ингвара Путешественника. Получается, что Фриад был не братом Симо­на, а его отцом. У Ингвара действительно был сын, упомянутый в его за­вещании:

«А мою долю имущества, которую имею я в золоте и серебре и дорогих одеж­дах, велю я разделить на три части. Одну треть я отдаю церкви и священни­кам, другую беднякам, третью получат мой отец и мой сын». (10, 263)

Сын Ингвара получил часть имущества в золоте, серебре и дорогих одеждах. Африкан, брат Якуна-Якова и отец Фриада-Ингвара, соответ­ствует Эмунду Старому. На Руси Эмунда знали под его православным именем. Редкое на Руси имя Африкан соответствует монашеской тради­ции принимать имена, отличные от принятых среди светских людей. Эмунд был известен под монашеским именем. Из дней памяти св. Африкана в 1033 году воскресеньем, когда принимали монашество, было 28 октября. В этот день Эмунд, чудом выздоровевший после отравления, принял постриг в переяславском монастыре.

Симон был внуком Африкана-Эмунда и сыном Фриада-Ингвара. Ро­дителями Симона были Ингвар Путешественник и Елизавета Ярославна, поэтому он, будучи шведского королевского рода, закончил жизнь на Руси.

Н. М. Карамзин в одном из вариантов патерика нашёл редкий вариант рассказа об обете и даре Симона. Судислав Геуевич, или Климент, пода­рил в монастырь две гривны золота или фунт золота, золотой венец, а так­же богатое Евангелие, исполняя обет, данный в Альтскую битву. Он был боярином Изяслава Ярославича. (24, примеч. II, 138) Симон назван со­звучным языческим именем Судислав. В дружине его знали под русским именем. Отчество Геуевич — переиначенное Ингваревич. Подобно тому, как Юрий именовался Гюргием, Ингваревич именовался Гингваричем, затем в сказаниях малопонятное отчество было упрощено.

Симона назвали в честь томившегося в заключении Судислава Влади­мировича, и он имел ещё одно христианское имя — Климент. Владимир Ярославич, правивший Новгородским княжеством, был племянником предыдущего ростовского князя Судислава Владимировича. Появление у сына Ингвара имени Судислав следует связать с дружескими связями Ингвара с Владимиром и претензиями на правопреемственность от Су­дислава Владимировича во владении Ростовским княжеством.

В «Житии Феодосия Печерского» рассказ о боярине Изяслава в пе­реводе на современный язык звучит так:

«А некий другой боярин того же христолюбца Изяслава как-то, отправ­ляясь с князем своим христолюбцем против вражеской рати, уже изготовив­шейся к битве, пообещал в мыслях своих: „Если вернусь домой невредимым, то пожертвую святой Богородице в монастырь блаженного Феодосия две гривны золота и оклад прикажу сковать на икону святой Богородицы“. Потом была битва, и многие пали в бою. Но всё же враги были побеждены, а наши благопо­лучно вернулись домой.

И забыл боярин об обещанном в дар святой Богородице. И вот несколько дней спустя, когда спал он днём в своём доме, вдруг раздался страшный голос, зовущий его по имени: „Климент!' Он же вскочил и сел на ложе. И увидел перед ложем своим икону святой Богородицы, бывшую в монастыре блаженного. И го­лос от иконы исходил: „Почему же, Климент, не даровал ты Мне того, что обе­щал? Но вот теперь говорю тебе: поспеши выполнить своё обещание!“ Изрекла это икона святой Богородицы и исчезла. Тогда тот боярин, испугавшись, взял, что было обещано, понёс в монастырь и отдал блаженному Феодосию, а также оклад сковал для иконы святой Богородицы.

И вот некоторое время спустя задумал тот же боярин принести в дар мо­настырю блаженного Евангелие. Пришёл он к великому Феодосию, спрятав Евангелие за пазухой, и после молитвы собрались они сесть, и тот ещё не до­стал Евангелия, как вдруг сказал ему блаженный: „Прежде всего, брат Кли­мент, достань святое Евангелие, которое держишь у себя за пазухой, и которое пообещал ты в дар святой Богородице, тогда и сядем". Услышав это, ужаснулся боярин прозорливости преподобного, ибо никому не говорил о своём намерении. И достал то святое Евангелие и отдал блаженному в руки, затем сели они, и, насытившись духовной беседой, возвратился боярин домой. И с той поры полю­бил он блаженного Феодосия, и часто приходил к нему, и немалую пользу получал от бесед с ним». (18, 357)

Перед нами более поздняя и переработанная редакция карамзинского рассказа. Исчезло дружинное именование боярина, несчастливая битва при Альте заменена на победоносное сражение, золотой венец — на драго­ценный оклад иконы, предсказание Феодосия — на чудо с иконой и при­мер прозорливости старца. Видны реликты более раннего сочинения. Кли­мент назван братом, а так монахи обращались друг к другу. Игумен Феодосий назван великим, но это прозвище носил игумен Никон, ставший настоятелем монастыря в 1078 году. После 1078 года Симон был известен как монах Климент. Он продолжал благодетельствовать Печерскому мона­стырю, подарив Евангелие и заказав драгоценный оклад на икону.

После чудесного спасения в битве при Альте Симон рассказал препо­добному Антонию такую историю:

«И возвратился он (Симон. — В. Т.) к великому Антонию, и поведал ему историю дивную, так говоря: „Отец мой Африкан сделал крест и на нём изо­бразил красками богомужное подобие Христа, образ новой работы, как чтут латиняне, большой величины — в десять локтей. И воздавая честь ему, отец мой украсил чресла его поясом, весом в пятьдесят гривен золота, и на го­лову возложил венец золотой. Когда же дядя мой Якун изгнал меня из владе­ний моих, я взял пояс с Иисуса и венец с головы его и услышал глас от образа. Обратившись ко мне, он сказал: „Никогда не возлагай этого венца, человече, на свою голову, неси его на уготованное место, где созидается церковь Мате­ри моей преподобным Феодосием, и тому в руки передай, чтобы он повесил над жертвенником моим". Я же упал от страха и, оцепенев, лежал как мёртвый. Затем, встав, я поспешно взошёл на корабль.

И когда мы плыли, поднялась буря великая, так что все мы отчаялись в спа­сении, и начал я взывать: „Господи, прости меня, ибо ради этого пояса погибаю за то, что взял его от честного твоего и человекоподобного образа!" И вот увидел я церковь наверху и подумал: „Что это за церковь?" И был свыше к нам голос, говорящий: „Которая будет создана преподобным во имя Божией Мате­ри, в ней же и ты положен будешь". И видели мы её величину и высоту, если размерить тем поясом, то двадцать локтей — в ширину, тридцать — в длину, тридцать — в высоту стены, а с верхом — пятьдесят. Мы же прославили Бога и утешились радостью великой, что избавились от горькой смерти. И вот доныне не знал я, где создастся церковь, показанная мне на море и на Альте, когда я уже находился при смерти, пока не услыхал я из твоих честных уст, что здесь меня положат в церкви, которая будет создана". И, вынув золотой пояс, он отдал его, говоря: „Вот мера и основа, этот же венец пусть будет повешен над святым жертвенником"». (26, 299)

Симон передал Антонию золотой пояс весом в 50 гривен золота и зо­лотой венец. Реликвии были сняты с фигуры Христа, изображённого на распятии в новомодной католической манере. Высота распятия опреде­лена в 10 локтей. Локоть торговый составлял 45,75 сантиметра, локоть строительный — 54 сантиметра. Два строительных локтя составляли пояс, а два пояса составляли косую сажень. (48, 114)

Золотой пояс использовался в качестве строительной меры при по­стройке церкви. Пояс строительный также был мерой измерения. Локоть в рассказе подразумевался строительный, и распятие было неправдопо­добно огромным — высотой 5,4 метра. Размер распятия, судя по всему, преувеличен, но оно было большим и стояло в каком-то крупном католи­ческом храме.

М. Ф. Мурьянов отметил:

«Золотой венец на голове распятого Христа открывает возможность типологического определения памятника. Это живой Христос-триумфатор, в отличие от иконографического типа мёртвого Христа-мученика. Антите­за мотивов мученичества и триумфа выразительно запечатлена, например, в ирландской монументальной пластике, где в IX‒X веках появляются кресты с изображением на лицевой стороне — Христа на троне, а на обратной сторо­не— распятого Христа...

Шимон, вручая венец „Распятия" Печерским монахам, просил подвесить этот дар над престолом в алтаре Успенского собора. Такой специфический спо­соб использования венцов и корон очень характерен для латинской Европы в раннее средневековье и в каролингскую эпоху». (36, 189)

Использование венца на распятии — характерная католическая чер­та. В Византии Христа изображали только как мученика, и кардинал Гумберт в 1054 году упрекал греков в том, что они изображают Христа уми­рающим. (36, 189) Новомодное распятие, с которого Симон снял венец, изображало Христа-триумфатора.

Пояс на распятии был также присущ только католикам:

«Пояс как иконографическая принадлежность одежды распятого Христа отнюдь не является обычным. По римской процедуре казни распинаемые на кресте должны были быть нагими. Но реализм средневекового искусства при­шёл в противоречие с понятиями целомудрия и набожности...

Обычные типы одежды распятого Христа — набедренная повязка из ши­рокой полосы ткани или туника (более уместная в триумфальном варианте „Распятия") — никакого повода для аналогий с поясом Шимона не дают. Пояс есть только в одном случае— на знаменитой итальянской святыне собора св. Мартина в Лукке и на тех произведениях, которые являются подражанием луккскому„Volto Santo"...

Установлено, что существующее „Распятие" в Лукке, упомянутое в „Бо­жественной комедии" Данте („Ад", песнь XXI), является повторением утра­ченного оригинала, выполненным в начале XIII века. Оно представляет собой деревянный крест высотой 4,34 м и шириной 2,65 м с фигурой Христа высотой 2,50м из орехового дерева...

Сохранившиеся памятники пластики XI‒XII веков свидетельствуют, что подражания луккскому „Volto Santo" получили повсеместное распространение. Можно назвать в качестве примеров ирландский каменный рельеф в Кашеле, деревянное „Распятие" середины XII века Музея каталонского искусства в Бар­селоне, выполненное немецким мастером Имервардом около 1173 года дубовое „Распятие" Брауншвейгского собора, свинцовые медальоны с рельефным „Volto Santo", уносившиеся паломниками из Лукки в качестве сувениров и особенно ин­тересные тем, что они изображают венец на голове Христа, каким он был на оригинале „Volto Santo", то есть в виде диадемы, а не пышной ренессансной короны, какие сейчас украшают скульптурные „Распятия" романской эпохи. Наконец, следует указать на шведское „Распятие" в Стокгольмском исто­рическом музее.

Примечательно, что все дошедшие до нас деревянные скульптуры типа „Volto Santo" были раскрашены и их пояса хранят на себе следы позолоты. Из этого можно сделать вывод, что золотой пояс является устойчивым иконо­графическим атрибутом данного типа „Распятия", а скульптура, заказанная Африканом, была богаче всех — пояс на ней был не деревянный с позолотой, а из настоящего золота». (36, 189‒190)

Золотой пояс в сочетании с венцом на голове был характерен только для подражаний луккскому распятию. Традиция таких распятий бытова­ла в Швеции, откуда вывез реликвии Симон.

В основу пропорций киевского Софийского собора был положен гре­ческий фут, тогда как в основу пропорций Великой церкви, то есть Успен­ского собора Киево-Печерского монастыря, — римский фут. К. Н. Афа­насьев так описал размеры Великой церкви:

«Сторона подкупольного звена Успенской церкви у восточной пары столбов равна, по масштабному измерению чертежа, 7,95 м. Этот размер, являющийся исходным для построения соразмерностей храма, в данном случае приравнен одной трети ширины всего храма, равной, по указанию летописи, 20 „поясам Шимана“, или 80римским футам.

Необычность применения в строительной практике подобной меры послужила, вероятно, причиной упоминания в летописи этого случая. Причём необычайность заключается не только в применённой мере длины, отличной от греческого фута, но и в самом факте измерения наружных габаритов храма. Представляется очевидным, что указанные размеры явились своего рода заданием, с которым зодчие не могли не считаться. В силу этого был на­рушен обычный для храмостроительства метод построения соразмерностей, опирающийся на подкупольное звено плана или диаметр центрального купола как исходный размер всего построения. И всё же, одновременно, устойчивость традиций заставила соблюсти соответствие с храмом Софии, у которой сто­рона подкупольного квадрата равна 7,7 м, меньше восточной стороны подкупольного звена плана Успенской церкви всего на 25 см. Кроме того, расстояние между восточными и западными столбами Успенской церкви в свету прирав­нено 25 греческим футам, или стороне подкупольного квадрата храма Софии Киевской. Для этой цели были строителями сокращены соответствующие пи­лястры или лопатки столбов.

Исходя из установленной в данной работе стойкой традиции в древнейшей русской архитектуре сравнивать величину храмов прежде всего по размерам подкупольного квадрата, следует отметить, что храм этот являлся круп­нейшим храмом на Руси XI‒XII веков, и, видимо, именно поэтому назван Ве­ликим.

Соотношение сторон подкупольного звена плана равно 20 : 21,24. Причём продольный больший размер устанавливается всей суммой соразмерностей ча­стей храма и необходимостью точно выдержать размер храма по длине, опре­делённый заданием и равный 30 „поясам Шимана“ или 120 римским футам». (2, 73)

Великая церковь строилась в соответствии с полученным Симоном божественным откровением, и строителям пришлось соединять тради­ционные пропорции с размерами, продиктованными заказчику с небес. Соотношения основных размеров собора соответствуют данным пате­рика и составляют 20 : 30 : 50.

Русский фут составлял половину локтя или четверть пояса и равнялся 27 см, пояс — 108 см. Римский фут был чуть больше — 29,6 см. Пояс

Симона был длиной 118,4 см. Пятьдесят гривен золота составляют 2,559 килограмма. Для пояса из золотых колец длиной в четыре римских фута это слишком большой вес. Мы имеем дело с преувеличением на по­рядок. Пояс весил пять гривен золота.

Длина поясного ремня обычного человека составляла около 90 см, а его рост — около 152 см. Пояс примерно на треть превышал поясной ремень, и фигура Христа должна была иметь высоту около двух метров. Симон использовал римский счёт, и в его 10 локтях насчитывалось 5,92 м. Между тем, если мы возьмём за основу пропорции луккского распятия, то высота креста будет составлять примерно 3,3 м. Высота шведского распятия была преувеличена в два раза и составляла около 3 м.

Золотой пояс стал чудотворной реликвией монастыря. В патерике описано чудесное выздоровление Владимира Мономаха:

«Тогда Владимир был болен, и тем золотым поясом опоясали его, и он тотчас же выздоровел молитвами святых отцов наших Антония и Феодо­сия». (26, 311)

Центральный мотив сказаний о Симоне — возведение Великой церк­ви — Успенского Печерского собора. Симон был одним из главных её создателей. Эта церковь являлась ему в видениях, и пояс был использован для определения её размеров. Симон был инициатором строительства и пожертвовал для него свои сокровища. Признание его заслуг вложено в уста Антония:

«Этого никто не может дать, кроме Неё и сына Её, Господа Бога и спаси­теля нашего Иисуса Христа, пояс которого и венец, принесённые сюда варя­гами, и являются мерой ширины, и длины, и высоты той пречестной церк­ви, — голос с неба известил это от великой славы». (26, 305)

Владелец пояса заменён на безвестных варягов. Симон, передавший монахам небесное повеление и детальное описание будущей церкви, дол­жен был выделить и средства на её строительство в определённых им раз­мерах. Деньги у монахов на строительство появляются, но это приписы­вается иному чуду. В константинопольской Влахернской церкви четыре греческих мастера-строителя получили повеление ехать на Русь и по­строить в Киеве богородичную церковь.

Царица, в которой узнаётся Богородица, выделила для строительства золото из расчёта трёх с лишним лет. Выйдя из храма, мастера увидели на небе изображение будущей церкви. Далее же оказывается, что золото было взято мастерами из рук Антония и Феодосия, которые стояли рядом с ца­рицей. При встрече с мастерами Антоний и Феодосий сказали, что их в Константинополе не было. Чудо дублирует чудо с Симоном, также слышав­шим потусторонний голос и видевшим на небе изображение церкви, толь­ко место Христа заняла Богородица. Затем описано начало строительства:

«Основана же была сия божественная церковь Богородицы в 6581 (1073) году. В дни княжения благоверного князя Святослава, сына Ярославова, была зало­жена церковь эта, и сам он своими руками начал ров копать. Христолюбивый князь Святослав дал сто гривен золота в помощь блаженному и размеры определил золотым поясом, как повелел голос,услышанный с небес...

Отец свыше благословил росой, и столпом огненным, и облаком светлым. Сын меру дал своим поясом, хотя и деревянный был крест, но Божиею силою облечён. Святой же Дух огнём невещественным ров ископал, где положить основание, и на таком камне создал Господь церковь эту, что и врата адовы не одолеют её. Так же и Богородица на три года золота дала строителям, и своего пречистого образа икону даровала и её наместной поставила, — от иконы этой чудеса многие свершаются». (26, 305‒307)

Жертвователем на церковь назван Святослав, использовавший для её разметки пояс Симона. Великий князь начал копать ров под фундамент, который в благочестивых рассказах позднее был показан появившимся чудесным образом. Первоначальное пожертвование средств на строи­тельство церкви сделал Симон, но позднее его вклад был переадресован в пользу Богородицы, для обоснования её особого покровительства, а за­тем — в пользу Святослава.

Две гривны кун золота Симона в рассказах увеличились до двух весо­вых гривен и даже до 100 гривен золота, подаренных якобы Святославом Ярославичем. Две гривны золота соответствовали 184 гривнам серебра. Содержание греческим мастерам было выдано на три с лишним года. Каждому мастеру из расчёта на год досталось примерно по 15 гривен. Этого было достаточно, чтобы оплатить труд как мастера, так и его под­собных рабочих.

Если брать за основу годовую оплату службы воина, Симон оплатил трёхлетнюю работу артели, в которой был 61 человек. Мастер получал больше рабочего. Оплата была из расчёта 3 гривны в год мастеру и 1 — рабочему. При каждом из мастеров было по 12 помощников, а всего на стройке было 52 человека.

Всего Симон пожертвовал в монастырь 7 гривен золота, что соответ­ствует 644 гривнам кун серебра. Его дар был воистину царским. Новго­род позволял себе тратить на оплату княжеской дружины 300 гривен кун в год. Наёмник на службе в богатой Византии мог за многолетнюю служ­бу скопить не более нескольких десятков гривен серебра, сокровища же Симона превышают эту сумму на порядок. Мнение о том, что они были им вывезены из Швеции, выглядит убедительно.

В Радзивиловской летописи основание церкви описано в статье 6581 (1073) года:

«В се же лето основана бысть церкви Печерьская игуменом Феодосием и епископом Михаилом, митрополиту Георгию тогда сущу в Г[р]ецех, Святосла­ву седящу в Киеве». (46, 77)

В Никоновской летописи уточнено, что Михаил был епископом Юрьевским. Упоминание его в связи с отъездом митрополита Георгия в Византию следует связать с тем, что он был оставлен местоблюстителем митрополичьего престола. Святослав участником заложения церкви не назван. Закладка церкви правителем, да ещё выполнявшим роль черно­рабочего, чему примеры в русской истории того времени отсутствуют, привлекла бы внимание, но она была малоизвестной. Несмотря на значе­ние Великой церки для монастыря и наличие в нём богатой письменной традиции, дата закладки не сохранилась.

Строительные работы начинались весной. Закладку новгородского Софийского собора произвели 21 мая. Киев был южнее, и строительный сезон здесь начинался ранее. Пасха в этом году была 31 марта. Между Пасхой и 21 мая, наиболее крупным праздником, была Троица. Михаил приезжал в Киев, чтобы решать дела по митрополии, в том числе возглав­лять церковные церемонии, только по крупным праздникам. Закладку Великой церкви следует отнести на Троицу, то есть 19 мая 1073 года.

Обстоятельства скромной церемонии закладки вскоре забылись, что позволило сочинить чудо со рвом. В патерике оно описано так:

«Греки (мастера-строители. — В. Т.) же со страхом поклонились святым (Антонию и Феодосию. — В. Т.) и сказали: „Где то место? Покажите". Анто­ний же сказал: „Три дня будем молиться, и Господь обозначит нам". И в пер­вую ночь, когда он молился, явился ему Господь и сказал: „Обрёл ты благодать передо мной“. Антоний же сказал: „Господи, если я обрёл благодать перед то­бой, пусть будет по всей земле роса, а место, которое тебе угодно освятить, пусть будет сухо“. Наутро нашли сухим то место, где ныне церковь стоит, а по всей земле была роса. На другую же ночь, также помолившись, Антоний ска­зал: „Пусть будет по всей земле сухо, а на месте святом роса". Пошли и нашли так. В третий же день, ставши на месте том, помолившись и благословив ме­сто это, измерили золотым поясом ширину и длину. И воздел руки к небу, и сказал Антоний громким голосом: „Услышь меня, Господи, ныне отметь место огнём, пусть разумеют все, что тебе оно угодно". И тотчас спал с неба огонь и пожёг все деревья и терновник, росу полизал и долину выжег, рву подобную. И все бывшие со святыми от страха упали как мёртвые. Так было положено начало той Божественной церкви». (26, 305)

Прозаичность закладки не удовлетворила позднейших писателей, и в результате от первоначального рассказа остались только измерения с по­мощью золотого пояса. Устроение рва под фундамент осуществили по­тусторонние силы.

Образ Святослава вытеснил образ Симона. Симон в качестве инициа­тора строительства храма и владельца пояса должен был произвести раз­метку и передать деньги. Знатный варяг мог своими руками начать рыть котлован, подобно тому, как бояре из благочестивых побуждений впряга­лись в сани и влекли раки при перенесении мощей святых Бориса и Глеба.

Дополнительное имя Климент, особое благочестие и похороны в мо­настыре говорят о том, что Симон стал печерским монахом Климентом.

В первоначальном рассказе сообщалось о передаче золота на строи­тельство и участии монаха Климента, бывшего в миру воином Судиславом, в закладке храма. Затем какой-то доброхот Святослава Ярославича вставил его вместо варяга. Произошло это во время великого княжения одного из потомков Святослава. Замене способствовало сходство имён — Судислава заменили на Святослава.

Реликтом рассказа о Симоне являются слова о том, что врата адовы не одолеют возводимой церкви. Перед нами цитата из Евангелия от Матфея. Иисус Христос обращается к апостолу Петру со словами, в которых обы­грывается латинское значение имени Пётр — камень:

«И Я говорю тебе: ты Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и вра­та ада не одолеют её». (3, 19)

До того как стать Петром, апостол именовался Симоном. В связи с этим имена Симон и Пётр в православной традиции воспринимались как синонимы. Евангельская цитата о Симоне-Петре, устроителе христиан­ской церкви, была обращена к участнику закладки фундамента Симону Варягу, также ставшему основателем церкви.

В патерике освящение Великой церкви датировано 14 августа 6597 года. Его участниками были митрополит Иоанн, епископы Иоанн Черниговский, Исайя Ростовский, Лука Белгородский, Антоний Юрьев­ский, печерский игумен Иоанн. (26, 313‒315) Иоанн произнёс такие слова:

«Пресвятая Богородица! Как на успение свое ты со всех концов вселенной собрала апостолов, в честь своего погребения, так и ныне, на освящение своей церкви, созвала ты их наместников, наших сослужебников!» (26, 315)

Эти слова входили в службу как на препразднество Успения 14 авгу­ста, так и на сам праздник. Освящение церкви делалось в предпразднество с тем, чтобы на сам престольный праздник церковь уже была дейст­вующей. Даже такое более значимое событие, нежели закладка, обошлось без участия князей.

В августе 1089 года Великая церковь стала действующей, затем печер­ские монахи решили перенести в неё мощи Феодосия. Это событие опи­сано в летописной статье 6599 года, и оно состоялось 14 августа в чет­верг. Мощи были перенесены 14 августа 1091 года.

В патерике сказано: «Этот Симон был первым погребён в этой церк­ви». (26, 301) Симон стал первым, кого похоронили в Великой церкви, что могло случиться только в период между 14 августа 1089 года и 14 ав­густа 1091 года. Ранее в церкви не хоронили, так как она была не освяще­на, позднее Симон уже не был бы первым.

В «Киево-Печерском патерике Иосифа Тризны» сообщается:

«В лето 6580. Благоверныи, христолюбивыи князь Симон, Африканов сын, варяг принесе пояс златыи, меру тоя же церкви, и венец з главы и сосуды к преподобным отцем Антонию и Феодосию от отечества си, от них же слышав пророчески глас, в тои богозданнеи церкви положену ему бысть, еже и збысться по неложному их обещанию. И бысть положен на левой стране противу гробу святого Феодосия». (28, 223)

Драгоценности Симон принёс от отечества, то есть из Швеции в 1072 году по «эре -5508 года». Под следующим годом идёт сообщение об основании Великой церкви. Привезённые сокровища позволили на­чать строительство. Наряду с поясом и венцом в числе даров названы со­суды. Эти золотые сосуды и были теми двумя гривнами золота, позволив­шими нанять строительную артель.

Симон был похоронен на левой стороне, а на правой стороне стояла рака св. Феодосия. В патерике сообщается, что мощи Феодосия положи­ли в притворе на правой стороне. Напротив них, на левой стороне, была похоронена Мария, жена Яна Вышатича, умершая 16 августа этого же года. Позднее у неё в головах был захоронен её муж Ян. (26, 327‒329; 28, 224) На левой стороне притвора стали хоронить благочестивых людей, успевших принять перед смертью постриг.

Похороны в соборе инициатора его строительства породили мысль о перезахоронении Феодосия Печерского. Кончину Симона следует отне­сти на лето 1091 года.

В рассказах об Ингваре есть излишний по отношении к нему мотив о святости и захоронении в храме. Симон же как раз и был глубоко благо­честивым человеком, удостоенным видений, первым похороненным в выстроенной им огромной церкви. Образ литературного Ингвара во­брал черты как его отца, так и сына.

Брак Ингвара и Елизаветы продолжался недолго — с завершения лет­него похода в Польшу 1042 года по весну 1043-го. Симон родился при жизни отца, иначе получил бы его имя и среди русов звался бы Игорем, а не Судиславом. В святцах имеется два Симона. Один был знаменитым апостолом от 70-ти Симоном Зилотом (память 10 мая), другой, поиме­нованный в конце длинного списка библейских праотцов, — «иерей ве­ликий Симон».

Память святых праотцов отмечается в воскресенье между 11 и 17 дека­бря. (8, 198‒200) Д. Вершинский приводит 72 имени из общеупотреби­тельной службы. Симон же стоит на пятом месте в дополнительном переч­не из пролога, состоящем из восьми имён. Более вероятно, что младенца нарекли именем в честь апостола, так как во втором случае следует искать какую-то особенную привязанность к малоизвестному библейскому и ред­кому для святцев персонажу.

Если Симон родился 9 мая 1043 года, то его родители поженились в ав­густе предыдущего года. Свадьба исходя из периода беременности была бы в воскресенье 8 августа 1042 года. Но в это время шёл Успенский пост, во время которого обычно не женились. Ослаблялся пост на Преображе­ние Господне (6 августа), которое приходилось на пятницу — день не­дели не характерный для свадеб.

Свадьба была до поста — в четверг 29 июля или в воскресенье 25 июля — или после поста — в воскресенье 15 августа на Успение. Успе­ние хоть и крупный праздник, но не подходящий для свадебного веселья. Более вероятен четверг 29 июля, ближайший из возможных свадебных дней к 8 августа.

Симон родился 27 апреля 1043 года, его отец Ингвар — 28 апреля 1018 года. В святцах под 28 и 29 апреля имеется редкая память апостола Симона Кананита. Симона нарекли именем в честь этого апостола. Сме­шение в сказаниях черт Ингвара и Симона говорит в пользу их одноимён­ности. Весной 1018 года исход борьбы Святополка и Ярослава был ещё не ясен и Ингвару дали христианское имя, которое служило аналогом имени Пётр, то есть назвали в честь Святополка.

Симон Ингваревич стал совершеннолетним в 1061 году, во время бит­вы при Альте ему было 24 года. По матери он был племянником Всеволо­да, двоюродным племянником Изяслава и скончался в 48 лет.