Однако главная тенденция — это присутствующее в трудах специ­алистов завышение цифр потерь русской армии, причем официаль­ным материалам можно доверять в гораздо большей степени.

Потери русской армии действительно были высоки. Например, армейская пехота за войну потеряла от 4 до 10 штатных составов частей и соединений. Так, 13-й лейб-гренадерский Эриванский Его Величе­ства полк уже за первые полтора месяца войны потерял ²/₃ личного состава⁸.

Впрочем, с достоверностью подсчитать абсолютные цифры потерь весьма затруднительно, так как вследствие боевых событий, револю­ций, Гражданской войны, сознательного уничтожения материалов представителями новой власти огромный массив документов оказался утраченным. Имеющиеся данные, к сожалению, далеко не исчерпы­вающие (что отмечают все исследователи этой проблемы) и полной картины не дают, вследствие чего приходится применять аналогии и допущения. Интересную характеристику отчетности в сфере потерь давал офицер, знакомый с этим на практике, — командир 6-го Фин­ляндского стрелкового полка полковник А. А. Свечин: «Полковую канцелярию соединяет с ротами очень тонкая, рвущаяся нить — рот­ные писаря. Иногда острая, быстро меняющаяся обстановка в течение целой недели препятствует канцелярии. заняться своим хлопотливым делом. Ротный писарь хлопочет о соответствии действительности со списками, которые ведутся в полку, ежедневно циркулирует между штабом полка и ротой, представляет данные об убыли; но весь этот механизм функционирует до того момента, когда потери начинают принимать катастрофические размеры, роты исчезают целиком со своими командирами, фельдфебелями и писарями, в них спешно вли­ваются новые пополнения, и состав роты неожиданно оказывается почти полностью неизвестным полковой канцелярии. И в эти момен­ты полк марширует чуть ли не по 20 часов в сутки, новый ротный пи­сарь старается разобраться в составе роты, люди которой плохо знают друг друга, собирает слухи, куда делся тот или иной стрелок, числя­щийся в ротном списке, — а этот список длинный и заключает в себе порой до 800 безвестных фамилий, часто повторяющихся. Заприходываются прибывающие в полк солдаты канцелярией очень аккуратно, а выводятся в расход, естественно, с большим опозданием. Был солдат и нет его. Какова его судьба? Убит ли, попал ли в денщики, устроился при обозе, послан в командировку или эвакуирован — может быть, че­рез перевязочный пункт соседнего полка, или попал в плен. Пачкать строевую отчетность беспрерывной ссылкой на без вести пропавших не хочется. А пока разберутся, получается естественный приток мерт­вых душ…»⁹

Мы убедились в сложности данной проблемы, проанализировав информацию (репрезентативная выборка) по потерям отдельных пол­ков русской армии в течение войны¹⁰: 1-го пехотного Невского Его Величества Короля Эллинов полка, 2-го пехотного Софийского импе­ратора Александра III полка, 3-го пехотного Нарвского генерал-фельдмаршала князя Михаила Голицына полка. Так, анализ ведомо­стей о потерях 1-го пехотного Невского полка позволяет сделать важнейшие выводы: во-первых, учитывались не все потери (отсутству­ют, например, данные об офицерских потерях) и не всех подразделе­ний полка; во-вторых, из отчетности «выпали» важнейшие боевые пе­риоды — 1914 г. (когда в августе этого года, например, полк практически полностью погиб в Восточной Пруссии); январь — большая часть мар­та 1915 г. и позднее (например, 27 июля — 13 августа, сентябрь — де­кабрь 1917 г.). Заметим, что и эти очень неполные данные говорят о потере полком более 1,5 тыс. человек, т.е. почти половины боевого состава. Вышеприведенная информация в целом свидетельствует как о низком качестве боевой отчетности, так и о неполноте сохранивших­ся документов. Такая ситуация не исключение, а правило. Иллюстри­руют это положение и списки потерь, например, касающиеся 2-го пе­хотного Софийского полка. Список № 1 начинается в ноябре 1914 г. (опять «выпал» период тяжелейших боев лета — осени 1914 г.); в спи­ске № 2 от 22 декабря 1915 г. упоминается лишь о двух умерших с 18 по 20 декабря и т.п. Складывается картина, аналогичная предыдущей. Если взять списки потерь 3-го пехотного Нарвского полка, мы увидим примерно то же самое. Например, список № 1 фиксирует потери на­чиная только с 12 по 31 января 1916 г.!

Обращает на себя внимание и весьма странная периодичность от­четов о потерях. Складывается впечатление, что они составлялись и подавались не в соответствии с какой-то системой, а тогда, когда по­зволяли время и обстоятельства. Это наблюдение, временные отрезки, за которые осуществляется подсчет, а также относительная незначи­тельность потерь позволяют сделать вывод, что мы имеем дело пре­имущественно с потерями русской армии в период позиционной войны, когда части стояли на позициях и документооборот осуществлялся с большей или меньшей периодичностью. Кризисы, крупнейшие сра­жения, отступления и наступления, связанные с гибелью либо плене­нием противником значительных масс людей, приводили к тому, что отчетность в эти моменты регулярно не велась (было не до этого) либо утрачивалась. К тому же убитых и раненых оставляли на территории противника, что также не позволяло осуществлять правильный под­счет. Многое, безусловно, зависело от ситуации на участке фронта, где действовала воинская часть.

Встречаются достаточно противоречивые сведения относительно потерь противника на Русском фронте, хотя и в значительно меньшей степени. Присутствует также тенденция выдавать общие потери про­тивника или российской армии только за потери убитыми и пленны­ми, что приводит к фантастическим результатам и не соответствует общей структуре боевых потерь.

Даже с учетом всех вышеприведенных обстоятельств (главные сре­ди которых — неполнота и противоречивость данных), а также того, что, например, раненые могли учитываться несколько раз, неодно­кратно возвращаться в строй и вновь выбывать из него, остается не­ясной категория пропавших без вести и т.п. — наиболее предпочти­тельным является, на наш взгляд, выявление потерь противников применительно к военным операциям и кампаниям.

Имеются в виду военно-оперативные потери, т.е. количество лю­дей, выбывших из строя в ходе соответствующего боевого события. Это позволит, с одной стороны, уйти от бесконечных подсчетов абсо­лютных величин, с другой — лучше уяснить боевой вес операции и Русского фронта на общем фоне мировой войны.

Стоит отметить, что цифры потерь, приводимые иностранными авторами (прежде всего германскими и австрийскими), включая и ме­муарные источники, — это своеобразные «агитки» времен войны, которые кочуют по страницам исторических работ. Так, например, виднейший представитель германского генералитета П. Гинденбург с поразительным упорством неоднократно упоминал на страницах своей работы, что 200 тыс. солдат его 8-й армии в Восточной Пруссии в августе 1914 г. противостояли 800 тыс. русских солдат 1-й и 2-й армий¹¹. Неужели, генерал не знал истины, указывая фантастические цифры в послевоенной работе? Но если такое высокопоставленное лицо откро­венно лжет, выдавая желаемое за действительное, то для чего?

Это делается в расчете на простого германского обывателя и одно­временно из желания подчеркнуть свой личный вклад в победу, попут­но унизив противника. П. Гинденбург, вероятно, не учел главного: при указанных им данных о численности русской группировки, якобы противостоявшей вверенным ему войскам, германцев не спасли бы никакие «таланты» его и Э. Людендорфа.

Австрийцы замалчивали неудачи в Галицийской битве 1914 г. и Брусиловской операции 1916 г., раздувая результаты своего Лимановского контрнаступления конца 1914 г. Перечень несоответствий мож­но продолжать дальше.

Ключ к пониманию всего вышеизложенного находим в австрий­ском издании Der Erste Weltkrieg. В нем сформулированы особенности пропаганды — одной из форм психологической войны, которая названа разновидностью боевых действий: «Психологическая атака направля­ется на ослабление воли противника к сопротивлению. Солдат, кото­рый сопротивляется нападению противника с оружием в руках, может нанести потери, психологическое же воздействие деморализует его при относительной безопасности атакующего»¹².

Неудивительно, что именно австрийцы стали одними из создате­лей пропаганды и психологической войны — при многонациональном характере их армии данные средства манипулирования массами были жизненно необходимы.

О подобной деятельности австрийцев среди русских войск в Кар­патах свидетельствовал генерал-квартирмейстер Штаба Верховного главнокомандующего в 1914‒1915 гг. Ю. Н. Данилов: «С целью увели­чения шансов на успех, наши противники, с некоторых пор, стали рас­пространять в обширных размерах среди наших войск и населения района военных действий разного рода воззвания и обращения. При­ем разложения противной стороны путем лицемерной пропаганды видимо начинал приобретать у них все большие права гражданства. В данный период времени, с особым рвением, его стали применять ав­стрийцы, не гнушавшиеся распространять среди наших войск прокла­мации…»¹³ Германцы же пошли еще дальше.

Соответственно многие цифры и факты, заявленные противником и перекочевавшие на страницы ряда отечественных исторических ра­бот, нужно рассматривать не как достоверную информацию, а как эле­мент пропаганды противника. Вместе с тем мы вынуждены поль­зоваться данными противника о потерях — особенно это касается не­удачных для русской армии сражений, когда поле боя оказывается в руках врага и он собирает трофеи. Но относиться к таким данным сле­дует с большой долей осторожности.

Русское же командование использовало традиционные методы подсчетов, поэтому его данные гораздо более достоверны. Существо­вала даже своеобразная методика подсчета пленных. Очевидец свиде­тельствует: «Когда пленных мало, подсчитать их недолго. Иначе дело обстоит, если пленных тысячи и больше. Недавно, во время произве­денного нашими войсками прорыва австро-германских сил на реке Стыри (здесь и далее в цитате имеется в виду 1915 г. — А. О.), было взя­то в плен 5552 человека. Сообщение с упоминанием этой цифры было послано в Штаб Верховного главнокомандующего в день боя. А между тем подсчитать такую цифру пленных, конечно, нелегко. Мне не­сколько раз приходилось присутствовать при этой процедуре. Нет ни­каких особо выработанных на этот счет и утвержденных правил. Глав­ную роль играет сноровка.

Если пленных всего несколько сот человек или даже того меньше, их выстраивают в несколько шеренг и попросту подсчитывают или считают, выпуская из помещения, где пленным дан был временный приют... Гораздо сложнее дело, повторяю, когда пленных тысячи.

Помню, в конце апреля я приехал в Шавли. На рассвете в этот день верстах в восьми-десяти от города разыгрался бой, чрезвычайно удач­ный для нас. Мы разбили два батальона германцев и забрали у них пушки, пулеметы.

— А пленных много? — спросил я офицера, который рассказал мне об этом.

— Да, немало! Пожалуй, до двух тысяч. Сейчас их будут подсчиты­вать. Хотите, пойдем, посмотрим?

— С удовольствием! — ответил я.

Всю массу пленных направили в улицу, где находилась мужская гимназия. Перед гимназией был небольшой двор, тянувшийся вдоль фасада здания. Со двора на улицу вело двое ворот. Из кольев и бревен построили посреди улицы перегородку так, что она находилась между воротами. Таким образом, чтобы пройти всю улицу, нужно было войти через одни ворота в гимназический двор, пройти его и выйти через другие ворота. В воротах производился подсчет. Когда пленные прош­ли, сверили подсчет в обоих воротах; оказалась одна и та же цифра.

Через полторы недели после этого я присутствовал при подсчете пленных под Опатовом. Было их взято свыше тысячи человек. Всех их разбили на три группы. Каждую группу выстроили в одну шеренгу. По­том шеренги повернули направо и повели мимо трех офицеров, кото­рые со своими помощниками унтер-офицерами производили подсчет. Когда группы прошли, их повернули обратно, но так, что каждая груп­па попала к иному офицеру. Затем провели в третий раз. Таким обра­зом, каждая группа была сосчитана трижды.

Когда одна из славнейших дивизий нашей армии, под начальством генерала Некрасова, разбила наголову австрийцев под Сенявой и взя­ла массу пленных, хотелось установить точно их цифру. Но в то же вре­мя тратить много времени на подсчет нельзя было, потому что штаб дивизии находился вблизи линии боя, и пленных нужно было поско­рее отправлять в тыл.

За деревней нашли три стоящих в ряд гумна. Между гумнами по­ставили цепь солдат, чтобы ни один из пленных не мог пройти между постройками. В гумнах, как известно, по двое ворот. Раскрыли ворота и стали пропускать пленных через гумна, а внутри их подсчитывали. Вышло 7436 человек. Весь подсчет продолжался не более трех четвер­тей часа. унтер-офицеры, которые помогали офицерам считать, вы­лезли из гумен красные, потные. Но, когда я подошел к одному из них и спросил:

— Что, трудно было считать? — он широко улыбнулся и ответил:

— Ничего! Хоть бы целый день готов таким же манером подсчи­тывать. Лишь бы было что!»¹⁴

Мы специально привели такую обширную цитату как ответ тем, кто считает, что невозможно установить точные цифры при фронтовых подсчетах, а данные с фронтов (и соответственно данные Ставки) — недостоверны.

Конечно, в условиях войны не вся информация соответствовала действительности — достоверность докладов с передовой часто зави­села от добросовестности командира и условий боевой обстановки. Иллюстрацией являются, например, впечатления участника боев в Восточной Пруссии в конце 1914 г.: «Из-за проволоки — частый ру­жейный огонь. Наше “ура”, короткая штыковая стычка после того, как мы разрубили проволоку, и группа пленных... Трупы: наших перед проволокой, немцев — за заграждением и в переулке деревни. Я при­казываю отвести пленных, не пересчитывая (выделено нами. — А. О.)и не посылая записки-донесения»¹⁵.

Однако соответствующие сведения в любом случае аккумулирова­лись и проверялись на уровне вышестоящего штаба.

Помимо российских данных мы интенсивно изучали материалы французских военных специалистов. На наш взгляд, они вполне объ­ективны и нейтральны в своих оценках. А тот факт, что в этих работах использовались данные германского Генерального штаба, придает им повышенную ценность.

При определении цифр потерь нами брались за основу наиболее авторитетные и заслуживающие доверия источники, в некоторых слу­чаях осуществлялись собственные подсчеты на основе архивных мате­риалов. Учитывая вышеперечисленные документы, можно установить приближенную к реальности цифру военно-оперативных потерь на Русском фронте Первой мировой войны.

Интересны цифры потерь противников в кампанию 1914 г. Наи­более авторитетные специалисты¹⁶ определяли германские потери на Русском фронте в 223 тыс. человек, австрийские — в 723 тыс. человек и турецкие — в 90 тыс. человек, всего — 1 млн 36 тыс. человек. Эти цифры вполне укладываются в произведенные нами подсчеты по опе­рациям. Для немцев — до 50 тыс. в Восточно-Прусской операции, до трети от общих потерь — в Варшавско-Ивангородской операции, 100 тыс. — в Лодзинской операции. Остальные приходились на осен­ние бои в Восточной Пруссии и на корпус Войрша, разгромленный в Галицийской битве. Из 723 тыс. австрийцев большинство выбыло из строя в период Галицийской битвы. Подавляющая часть потерь во вре­мя Варшавско-Ивангородской операции также австрийцы (прежде всего разбитая 1-я армия). Остальные потери были понесены в ходе Краковской, Лодзинской операций, контрудара у Лиманова, боев в предгорьях Карпат. О степени преуменьшения противником своих по­терь свидетельствуют приводимые австрийцами на ноябрь 1914 г. соб­ственные потери в 462 тыс. человек (из них лишь 28 тыс. убитыми)¹⁷.

Архивные материалы свидетельствуют, что к 1 декабря 1914 г. в рус­ском плену находилось около 13,5 тыс. германцев и свыше 162 тыс. австрийцев¹⁸. Эти цифры, явно неполные¹⁹, также в основном под­тверждают наши выводы.

Турки в основном выбыли из строя в результате Сарыкамышского сражения.

Хотелось бы отметить следующий значимый аспект. За 1914 г. рус­ская армия вывела из строя свыше миллиона солдат и офицеров про­тивника, наши союзники — 757 тыс. немцев на англо-французском фронте и 226 тыс. австрийцев на сербском фронте²⁰, т.е. около миллио­на. Соответственно, русская армия, оттянув на себя менее 50% войск противника, нанесла ему потери свыше 50% от числа общих потерь ар­мий германского блока.

Еще один немаловажный момент: русская армия к концу 1914 г. потеряла убитыми и ранеными миллион бойцов²¹. Архивные данные, пусть и фрагментарные, в целом подтверждают эту цифру. Так, только офицерские потери к 1 декабря 1914 г. превысили 10 тыс. человек, ко­личество лишь раненых и контуженых нижних чинов за тот же период составило 435 тыс. человек²². За июль — октябрь 1914 г. больных и ра­неных офицеров насчитывалось 3716, а с 1 октября по 10 декабря 1914 г. — уже 5104 человека²³; нижних чинов — 208 554 и 284 505 чело­век, соответственно²⁴. Исходя из вышеприведенных данных можно сделать вывод, что Россия воевала с противником на равных.

Вопреки устоявшимся стереотипам 1915 г. был самым кровавым для государств германского блока, и прежде всего с учетом потерь на Русском фронте.

Немец-фронтовик В. Бекман писал: «Летнее преследование 1915 года было для германских частей временем наиболее тяжелых по­терь за всю войну»²⁵. Например, 91-й пехотный полк 19-й пехотной дивизии 10-го армейского корпуса с мая по сентябрь потерял в Гали­ции свыше 100% своего состава — и это не исключение²⁶. Наступатель­ные и оборонительные операции, равных которым не было на Западе, приводили к большим жертвам. Количества этих операций и потерь, понесенных в них, не выдержали бы никакие другие армии, кроме рус­ской и германской. Цифры подтверждают высказывание очевидца.

По авторитетным данным французских военных специалистов, германская армия потеряла в 1915 г. на Русском фронте 1 млн человек (в то время как на Французском — 721 тыс.), австро-венгерская — 1 млн 252 тыс. человек²⁷ (на Итальянском фронте — 181,6 тыс. человек, на Балканском — 29 тыс. человек), турецкая — до 100 тыс. человек.

В итоге, сталкиваясь с огромными проблемами в плане вооруже­ния и снабжения, отступая, русская армия нанесла странам герман­ского блока урон в 2 млн 350 тыс. бойцов.

Потери этого года были самыми тяжелыми для государств герман­ского блока за всю войну. Давая оценку германским потерям на Вос­токе в 1915 г., подполковник Лярше отмечал, что факт потери миллио­на человек для немцев — «свидетельство качеств армий великого князя Николая»²⁸.

Германская армия потеряла на Русском фронте 58%, австро-венгерская — до 86%, турецкая — до 30% от всех боевых потерь за год.

Особенно разительно цифры потерь врага выглядят при их сопо­ставлении с количеством оттянутых войск противника. Имея на своем фронте менее 50% от всех пехотных дивизий Четверного союза, рус­ская армия нанесла врагу значительный ущерб — более 67% от потерь вооруженных сил германского блока за год.

Потери самой русской армии были тяжелейшими: менее всего ин­формации сохранилось как раз за этот период. Э. Фалькенгайн писал, что «в три месяца одними пленными русские потеряли около трех чет­вертей миллиона»²⁹.

Архивные материалы относительно пропавших без вести дают сле­дующую картину³⁰.

Итого — до 518 тыс. человек.

Практически совпадают цифры относительно пленных у Э. Фалькенгайна (750 тыс. пленных за три летних месяца), в материалах Рейхс­архива (850 тыс. за три с половиной месяца³¹) и у Н. Н. Головина (с 1 мая по 1 ноября — 976 тыс.). Последние цифры в целом можно взять за основу, но Н. Н. Головин общие потери русской армии за тяжелейший и кризисный для России 1915 г. определяет равными около 3 млн 300 тыс. человек³².

Стоит отметить, что в иностранной литературе встречаются более низкие цифры потерь русской армии за 1915 г. — 2 млн человек и даже несколько меньше³³. Не будет ошибкой признать потери русской ар­мии за 1915 г. не меньшими 2,5 млн человек.

Эти показатели можно считать в целом неплохими. Известно, что главные потери войска несут не в сражении, а в отступлении после его окончания в результате преследования противника. Общее соотноше­ние сил и показатели потерь во время проведения войсковых операций были в целом сопоставимы и не выходили за рамки, предусмотренные военным искусством для Первой мировой войны. Несколько более высокие цифры потерь русской армии в 1915 г. по сравнению с про­тивником объясняются прежде всего недостатком вооружения.

Распределение потерь по операциям выглядит следующим об­разом.

Потери в Августовской операции 25 января — 13 февраля 1915 г. составили: 56 тыс. человек для русской 10-й армии и до 20 тыс. человек для германских 8-й и 10-й армий. Потери за Праснышскую операцию 7 февраля — 7 марта 1915 г. составили для 1-й и 12-й армий Северо-Западного фронта — 40 тыс. человек, для германских 12-й и 8-й ар­мий — 60 тыс. человек. В период Карпатской операции Юго-Западного фронта (конец 1914 г. — январь — март 1915 г.) русской армией было потеряно до миллиона человек³⁴, австрийцы и германцы за весь пе­риод карпатских боев (причем по австрийским данным) потеряли до 800 тыс. человек³⁵. Соответственно, отечественные архивные материа­лы свидетельствуют о высоких потерях противников на Русском фрон­те и о значительных русских трофеях³⁶.

Крупнейшими (особенно для русских войск) были потери в не­удачной для Юго-Западного фронта Горлицкой операции 19 апреля — 10 июня 1915 г.

О том, насколько ощутимыми оказались русские потери, свиде­тельствует, например, документ от 21 апреля 1915 г.: «Осталось при­мерно в Седлецком полку 5 офицеров и 150 нижних чинов, в Луковском полку — 6 офицеров и 160 нижних чинов, в Холмском полку — 5 офицеров и 200 нижних чинов, в Красноставском полку — 6 офицеров и 120 нижних чинов, в Ставучанском полку— 1760 нижних чинов и в Дунайском полку — 4 офицера и 120 нижних чинов. В число офице­ров входит и командир полка. Люди три дня не ели. и переутомлены до того, что почти засыпают на ходу. .Пленных взято 4 офицера и 580 нижних чинов. Свидетельствую о безусловной доблести войск, три дня дравшихся под огнем многочисленной тяжелой артиллерии противника, наносящей громадные потери и тяжелые раны. 61-я ди­визия свято исполнила приказ командующего армией: от нее имеются ныне лишь жалкие остатки, она умерла на позиции»³⁷.

А вот отчет о численности полков на 25 апреля: «Холмский полк 731, Луковский резервный полк 400, Хотинский полк 600, 322-й Солигаличский полк 2000, 251-й Ставучанский полк 150, 194-й Троицко-Сергиевский полк 1500, 244-й Красноставский полк 700 человек»³⁸.

Германский историк Л. фон Роткирх писал, что с 19 по 27 апреля союзные войска (т.е. германо-австрийские) взяли свыше 100 тыс. пленных, 80 орудий и более 200 пулеметов³⁹, 11-я германская армия взяла за весь апрель 398 офицеров и 152 тыс. нижних чинов, 160 ору­дий и 403 пулемета⁴⁰.

Потери 3-й армии Юго-Западного фронта (с учетом подходивших резервов) к моменту боев на р. Сан (т.е. месяц спустя с начала Горлицкого прорыва) немцы оценивают в 140 тыс. пленных, 100 орудий и 300 пулеметов⁴¹.

К середине июня, согласно материалам германского Рейхсархива, в качестве общих трофеев германо-австрийских войск (прежде всего опять-таки 11-й армии) оказалось более 250 тыс. пленных, 224 орудия, 600 пулеметов⁴².

Части соседней с 11-й германской Бугской армии в период 1 июля — 12 августа пленили 126 офицеров, около 30,5 тыс. солдат, за­хватили 58 пулеметов, орудие и 2 зарядных ящика⁴³.

Сведения о противоборстве в условиях отступления, когда поле боя остается за противником, вынуждали автора пользоваться данны­ми противника о потерях. В таких боях даже собственные потери бы­вает подсчитать трудно (тем более, когда нарушена система учета раз­битых частей). Но стоит помнить, что германцы имели тенденцию занижать собственные потери, раздувая вражеские.

Тем не менее потери победителей выглядят чувствительными, даже если судить по германским данным.

Так, только германские потери (11-я армия) и лишь за апрель, по Л. фон Роткирху (приводившему официальные данные германской главной квартиры) составили 28 тыс. человек⁴⁴; 11-я армия за период от начала Горлицкого прорыва и вплоть до взятия Львова (т.е. за пери­од 19 апреля — 9 июня — за полтора полных месяца), по данным гер­манского Рейхсархива, потеряла 87 тыс. человек⁴⁵.

Южная германская армия лишь за июнь потеряла 25 тыс. чело­век⁴⁶.

Еще более крупными были потери австрийских войск, прежде все­го 4-й армии.

Русский военный агент во Франции А. А. Игнатьев (использо­вавший информацию разведывательного бюро французского Геншта­ба) сообщал: «Некоторым утешением для русской армии могло явить­ся... обнаружение на Французском фронте германских гвардейского и X корпусов, вернувшихся из России в самом плачевном, обтрепанном виде»⁴⁷.

В итоге потери в Горлицкой операции составили: 11-я германская армия — 87 тыс. человек из 126 тыс. бывших к началу операции, т.е. 69% первоначального состава, 3-я русская армия потеряла практиче­ски весь первоначальный состав.

Праснышская операция 30 июня — 4 июля 1915 г. привела к потере русскими и германцами по 40 тыс. бойцов. Операции в Прибалтике летом — осенью 1915 г. (Митаво-Шавельская, Ковенская, Виленская операции, Свенцянский прорыв) в стратегическом плане были безре­зультатны для германского командования и сопровождались значи­тельными потерями. По данным Рейхсархива, только 12-я германская армия потеряла за июль и август 1,8 тыс. офицеров и 80 тыс. бойцов, захватив 47 тыс. пленных⁴⁸. Бои в октябре 1915 г. стоили Неманской армии потери 15 тыс. человек⁴⁹, а в результате боев 27‒29 августа на виленском направлении потери германских пехотных рот доходили до 100 человек на каждую⁵⁰.

Крупные потери стороны понесли в летне-осенних боях в полосе русского Юго-Западного фронта — операциях на Серете, у Луцка и Чарторыйска, на Стрыпе. Издатели Энциклопедического словаря Рус­ского библиографического института «Гранат» дали такую характе­ристику Луцкой операции: «14‒22 сентября, в районе Луцка, русская 8-я армия. произвела крайне удачную контратаку. 4-я австрийская армия. была разбита наголову. Австрийцы не только не смогли отпра­вить на Сербский фронт 6-й и 17-й корпуса, как у них было условлено с германским командованием, но были вынуждены обратиться с просьбой о германской помощи. Группе Герока, двинутой во фланг русским из Полесья и составленной, главным образом, из 24-го гер­манского резервного корпуса, удалось... остановить наступление Бру­силова. Бои здесь затянулись до 23 октября. Наша контратака дала нам до 70 тыс. пленных»⁵¹. Сами немцы оценивали потери германских ди­визий армейской группы Э. Бем-Эрмоли и Южной германской армии лишь с 8 по 18 октября почти в 10 тыс. человек⁵². Авторы британской «Истории Великой войны» считали «бои августа — сентября на линии р. Стрыпа точкой обратного отсчета — чертой, остановившей австро-германское наступление. Трехдневные бои, давшие 33 000 пленных»⁵³ австрийцев и германцев, качнули маятник войны на Русском фронте в пользу Антанты: противник перешел к обороне.

Подводя итог потерям противников в кампании 1915 г., следует от­метить, что владение германцами инициативой, взятие ими на себя роли активной стороны в боевых действиях предоставляли им возмож­ность создавать любое оперативное усиление на направлении удара — массировать силы и средства, превзойдя противника на значимом участке и по количеству бойцов, и путем создания мощного огневого кулака. Разумеется, они были способны нанести врагу более тяжкие потери, ведь артиллерия окончательно стала «богом войны»! Да и в целом следует признать, что германцы в Первую мировую войну так­тически воевали лучше всех (включая англичан и французов — те тоже несли более тяжелые, чем немцы, потери). Управление, огневая мощь и тактика — вот три козыря германской армии времен Великой войны. Другое дело, что череда ненужных побед немцев привела их в результа­те к поражению.

Говоря о боевых потерях в кампании 1916 г., следует отметить, что захват стратегической инициативы дорого обошелся союзникам по Антанте, и России в том числе.

Постоянные наступательные операции (Нарочская операция, Брусиловское наступление, Барановичи, Митавская операция, серия опе­раций на Кавказском и Румынском фронтах) нанесли тяжелейший удар по воссозданным за осень — зиму 1915 г. кадрам русской армии.

Потери были значительными — до 2 млн человек. Это и неудиви­тельно, если брать во внимание размах наступательных операций и то, что зачастую приходилось прорывать эшелонированную оборону про­тивника (в ходе Брусиловского наступления и на Румынском фронте за девять месяцев было потеряно до 1,5 млн человек, в ходе Нарочской операции — 78 тыс. человек только во 2-й армии, Эрзерумской опера­ции — свыше 17 тыс. человек, Огнотской операции — до 20 тыс. чело­век, Барановичской операции — до 120 тыс. человек и т.д.).

Кровавые потери русской армии в 1916 г. были больше прошлогод­них. С. С. Ольденбург писал: «Кампания 1916 года обошлась русской армии в два миллиона человек — притом пленные в этой цифре составляли уже не 40 проц., как при великом отступлении, а всего 10 проц.»⁵⁴

Находящийся в обороне противник (в первом полугодии это были турки) нес, как правило, меньшие (за исключением турок) потери.

За 1916 г. они составили для германцев свыше 400 тыс. человек (при потерях на Западном фронте — сказались прежде всего Верден и Сомма, активные действия самих германцев — 983 тыс. человек и порядка 60 тыс. на других фронтах⁵⁵). Соответственно германцы по­несли до 28% людских потерь в кампании 1916 г. на Русском фронте.

Австрийцы потеряли на Русском фронте до 650 тыс. бойцов против собственно русских войск и более 36 тыс. против русско-румынских войск (около 293 тыс. на Итальянском фронте и 6,7 тыс. на Балканах⁵⁶). В целом это составляло до 70% австрийских потерь.

Турки потеряли в боях с Кавказской армией свыше 100 тыс. чело­век, или более 50% своих потерь за кампанию; 1916 г. оказался в этом смысле самым результативным для Кавказской армии.

Итого: кампания 1916 г. нанесла противнику русской армии (без болгар) потери свыше 1 млн 200 тыс. человек. От общего числа потерь германского блока за год это составило 45%.

В кампании 1917 г. противник также понес значительные потери. Германцы потеряли до 350 тыс. человек (при 900 тыс. на других фрон­тах) — 28% от всех потерь пришлись на Русско-румынский фронт. Ав­стрийцы на Русско-румынском фронте потеряли около 150 тыс. (при 316 тыс. на других фронтах — впервые за войну потери на Итальян­ском фронте превысили потери на Русском) — 32%. Относительно не­велики были потери турок и болгар. Общие потери русской армии в 1917 г. на всех фронтах оцениваются примерно в 400 тыс. человек.

Так, в самой крупной операции года — Июньском наступлении русских войск и июльском контрударе австро-германцев — противник понес значительные потери — около 37 тыс. человек пленными⁵⁷, 45 тыс. убитыми и ранеными, 121 орудие, 99 минометов, 403 пулемета. По австрийским данным, только Южная армия и лишь за период 16‒23 июня потеряла свыше 12,5 тыс. человек (5444 германца, 4556 ав­стрийцев, 2526 турок)⁵⁸.

Русские (только армии Юго-Западного фронта, без войск Запад­ного и Северного фронтов) с 18 июня по 6 июля потеряли около 50 тыс. убитыми и ранеными, свыше 8 тыс. пленными и пропавшими без ве­сти⁵⁹, 257 орудий, 191 миномет, 546 пулеметов, 14 бронеавтомобилей и 2 бронепоезда.

Учитывая, что бои продолжались до конца июля, а общее количе­ство русских пленных достигло 42 тыс. человек, следует признать об­щие потери Юго-Западного фронта не менее чем в 125 тыс. человек. Противник оценил потери 8-й русской армии в 40 тыс. бойцов⁶⁰.

Потери 12-й русской армии в период Рижской операции составили 25 тыс. человек (из них 15 тыс. пленными и пропавшими без вести), 190 легких и 83 тяжелых орудия, 256 пулеметов, 185 бомбометов, 48 ми­нометов.

Потери германцев доходили до 5 тыс. человек. Фактически это почти исключительно жертвы огня русской пехоты, так как артилле­рия (основной инструмент нанесения урона противнику в Первую ми­ровую войну — до 75% всех боевых потерь) 12-й армии была нейтрали­зована германцами еще до начала активной фазы операции. Маневрирование же резервами и подтягивание свежих огневых средств в условиях революционной разрухи было практически невозможно.

Бои июля — августа 1917 г. на Румынском фронте стоили герман­цам 47 тыс. человек⁶¹. Потери румынских войск составили 27,5 тыс., а русских — 25 тыс. человек⁶².

В итоге цифры общих боевых потерь австрийцев и германцев в 1914‒1917 гг. на Русском фронте подтверждаются словами Г. Блюментрита: «Я приведу малоизвестный, но знаменательный факт, что наши потери на Восточном фронте были значительно больше потерь, поне­сенных нами на Западном фронте с 1914 по 1918 г.»⁶³

Опираясь на цифровой материал, можно констатировать, что об­щие потери германской армии на Восточном фронте в 1914‒1917 гг. (убитые, раненые, пленные, пропавшие без вести) составили до 2 млн человек, австро-венгерской армии за тот же период — 2 млн 825 тыс. человек и турецкой — 300 тыс. человек, а всего свыше 5 млн 100 тыс. человек. В данном случае не учитывались потери болгарской армии, потери, которые понес противник благодаря русским воинским кон­тингентам во Франции и на Балканах в 1916‒1918 гг., а также потери военно-морского флота.

Для сравнения: на конец 1917 г. германская армия потеряла на Французском фронте 3 млн 340 тыс. человек; австрийская армия на Итальянском и Балканском фронтах — 1 млн 130 тыс. человек, турецкая армия на всех (кроме Кавказского) фронтах — до 450 тыс. человек⁶⁴.

Иначе говоря, все союзники России нанесли германскому блоку в рас­сматриваемый период урон менее чем в 5 млн человек.

В целом, сравнивая потери германского блока на Русском фронте и на остальных фронтах по состоянию на конец 1917 г., заметим, что потери противника в боях с русской армией составили свыше 50% от общих потерь германского блока.

Однако, принимая во внимание, что русская армия в 1917 г. воева­ла вполсилы, сравним потери противников с начала войны до конца 1916 г. Результат получается еще более впечатляющим. Так, на конец 1916 г. германская армия потеряла на Русском фронте свыше 1 млн 600 тыс. человек (на Французском — 2 млн 460 тыс.), австрийская ар­мия — около 2 млн 700 тыс. человек (на Итальянском и Балканском фронтах — около 730 тыс. человек) и турецкая армия — до 300 тыс. человек (и до 300 тыс. на других фронтах). Соответственно от общих потерь германского блока к концу 1916 г. в 8 млн 90 тыс. человек 4 млн 600 тыс. человек (57%) было выведено из строя усилиями рус­ской армии. Ранее во многих научных работах, как ни странно, потери противника на Русском фронте отождествлялись только с уроном гер­манской армии. Но ведь сущность коалиционной войны требует оце­нить потери всего германского блока в комплексе.

Каждый из противников России, даже если рассматривать их от­дельно, пострадал достаточно сильно. На конец кампании 1917 г. бое­вые потери германской армии на Русском фронте достигли более 37%, австро-венгерской армии — более 71% и турецкой армии — 40% от их общих потерь почти за 3,5 года боевых действий. На конец 1916 г. соот­ветствующие цифры составили: для германской армии — более 39%, для австро-венгерской — почти 79% и для турецкой — 50%.

Если оценить общие военно-оперативные потери русской армии в 1914‒1917 гг., то можно отметить следующее. На момент начала Фев­ральской революции русская действующая армия насчитывала до 7,2 млн человек⁶⁵, а на 26 октября 1917 г. — свыше 6 млн человек⁶⁶. Учи­тывая, что всего за войну через состав армии прошло немногим более 15 млн человек (из них 2,6 млн — тыловые части и гарнизоны), военно-оперативные потери русской армии на конец 1917 г. не могут быть бо­лее 6 млн человек. Это в целом подтверждается и нашими подсчетами по кампаниям. Можно констатировать, что военно-оперативные по­тери русской армии не более высоки, чем потери ее противников на Русском фронте Первой мировой войны.

Необходимо остановиться и на таком аспекте военных потерь, как военнопленные.

Во время Первой мировой войны русские войска захватили свыше 2 млн пленных (сравнительно с 1 млн 387 тыс., захваченными другими союзниками, в том числе американцами, воевавшими в 1918 г.), или до 60% всех пленных.

Встречается также цифра в 2 млн 200 тыс. (250 тыс. немцев — су­ществуют также цифры 220 тыс., 200 тыс., 190 тыс. и 167 тыс.; 1 млн 850 тыс. австрийцев — встречается цифра в 2 млн и даже 2 млн 250 тыс.; 100 тыс. турок).

Усредненно считаем: 200 тыс. германцев, 1 млн 800 тыс. австрий­цев и 100 тыс. турок, т.е. без болгар 2 млн 100 тыс. человек.

Необходимо уточнить, что взятые русскими пленные были захва­чены в годы тяжелейших боев 1914‒1916 гг. Это, если можно так вы­разиться, «настоящие военнопленные». Напротив, значительная часть взятых союзниками немцев пришлась на 1918 г. — год поражения, ког­да германские солдаты массами сдавались в плен в результате демора­лизации армии после августа 1918 г. (штрейкбрехеры).

За годы войны русскими войсками было потеряно 2 млн 420 тыс. человек пленными (1 млн 400 тыс. на германском, 1 млн на австрий­ском и 20 тыс. на турецком и болгарском фронтах). При этом, по дан­ным германского архива, пытались совершить побег из плена 20‒25% заключенных (удалось бежать 100 тыс. военнослужащих — 4% военно­пленных). Принимая во внимание строгость надзора за пленными в Германии и Австрии, трудность передвижения в неприятельской стра­не малограмотного русского солдата, указанные проценты тем не ме­нее превосходят аналогичные показатели для других армий.

Столь большой процент побегов из плена убедительно опровергает ложное, но распространенное мнение о малом чувстве любви к родине в русских народных массах и о плохо развитом патриотизме. Русский полковник граф А. А. Игнатьев вспоминал: «Летом 1915 года в один из французских окопов. в Эльзасе вскочил ночью здоровяк в желто-серой гимнастерке, повторяя лишь одно слово: “Русс!” На следующее утро вся Франция только и говорила об этом подвиге русского пленно­го, пробравшегося с германской стороны через проволочные заграж­дения к союзникам. Его фотографировали, чествовали, и я представил этого. деревенского парня к награждению георгиевской медалью. Но уже через несколько дней переход на французскую сторону наших пленных стал обычным явлением»⁶⁷.

Нужно отметить также, что многие пленные попадали к противни­ку ранеными или в безвыходной ситуации — например, в результате боев в Восточной Пруссии 2-й и 1-й армий в августе — сентябре 1914 г., 10-й армии в январе — феврале 1915 г., всех армий за время длительно­го отхода в мае — сентябре 1915 г., когда полная и своевременная эва­куация раненых была труднореализуемым делом, вследствие чего мас­сы раненых, как лежавших на полях сражений, так и находившихся в полевых лечебных учреждениях, становились военнопленными.

Условия их содержания были самыми тяжелыми среди пленных всех союзных армий (особенно в отношении питания) — в плену по­гибло порядка 40 тыс. русских. Большинство пленных, занятых на гражданских работах (свыше 25%), нашли применение в сельском хо­зяйстве. Работали в среднем по 12 часов в сутки. При этом на фронто­вых работах («под огнем», что запрещено международными соглаше­ниями) трудилось почти 6% русских пленных. Делались попытки проведения идеологической обработки, русские пленные подверга­лись моральным и физическим истязаниям. Из каждых 10 тыс. вернув­шихся из немецкого плена свыше 6,7 тыс. человек были больны⁶⁸.

Фактически русские войска взяли столько же пленных, сколько потеряли сами, причем больше, чем другие союзники, вместе взятые (на осень 1917 г. французы взяли 160 тыс. пленных, британцы — 90 тыс., итальянцы — 110 тыс.). Соответственно одних германцев рус­ская армия взяла за указанный период столько же, сколько англо-французы. Сравнивать пленных австрийцев, взятых русской и итальянской армиями, нет смысла — разница слишком очевидна.

Подводя итог, хотелось бы отметить следующие обстоятельства.

Во-первых, отсутствие достоверных статистических данных отно­сительно Русского фронта Первой мировой войны вынуждает нас ис­пользовать данные военно-оперативных потерь как главный инстру­мент изучения результативности русской армии и ее противников на Восточном фронте. Вместе с тем уточнение абсолютных цифр по­терь — перспективная цель наших будущих исследований. Мы будем делать это прежде всего посредством изучения боевых потерь по опе­рациям, а также архивных материалов применительно к русским и австро-германским частям и соединениям на Русском фронте.

Во-вторых, военно-оперативные потери русской армии соотно­сятся с потерями ее врагов. Подчеркнем, что эти цифры не противо­речат утверждениям о некотором техническом отставании русской ар­мии от германской в 1915‒1916 гг. — это было отставание на проценты, а не в разы. Но от немецкой также отставали и армии всех остальных участников Первой мировой войны. Всех других своих противников русская армия, безусловно, превосходила. В целом она нанесла им большие потери, чем понесла сама. Соответственно говорить об «от­сталой царской армии» и других подобных штампах не приходится. Русская армия достойно противостояла неприятелю, внеся свою более чем весомую лепту в дело разгрома германского блока.

Примечания

1. Головин Н. Н. Россия в Первой мировой войне. М., 2006. С. 173.
2. Урланис Б. Ц. Людские потери в войнах // Вопросы истории. 1965. № 5. С. 44.
3. Сысин А. Н. Беженцы и военнопленные во время империалистической вой­ны // Известия Народного комиссариата здравоохранения. 1925. № 1. С. 9.
4. Жданов Н. Русские военнопленные в мировой войне 1914‒1918 гг. М., 1920. С. 71.
5. Россия в мировой войне 1914‒1918 гг. (в цифрах). М., 1925. С. 4.
6. Количество русских солдат — участников войны 1914‒17 гг. (по архивным данным) // Военное дело. 1918. № 17. С. 19.
7. Павлович М. Итоги мировой войны. М., 1924. С. 5.
8. Попов К. Лейб-Эриванцы в Великой войне. Париж, 1959. С. 46.
9. Свечин А. А. Искусство вождения полка. М., 2005. С. 108.
10. РГВИА. Ф. 16196. Оп. 1. Д. 56. Л. 1‒92; Д. 57. Л. 1‒62 об.; Д. 58. Л. 1‒105 об.
11. Hindenburg von. Out of my life. London, 1920. P. 87 etc.
12. Wagner A. Der Erste Weltkneg. Wien: Herold Verlag, 1993. S. 228.
13. Данилов Ю. Н. Россия в мировой войне 1914‒1915 гг. Берлин, 1924. С. 309.
14. Д-ский М. Как производится подсчет пленных // Нива. 1915. № 46. С. 852.
15. Шапошников П. В Восточной Пруссии (1914 г.) // Военная быль. 1967. № 87. С. 4.
16. Подполковник Лярше. Некоторые статистические данные войны 1914‒1918 гг. // Военный зарубежник. 1934. № 12; Емец В. А. О роли русской армии в первый период мировой войны 1914‒1918 гг. // Исторические записки. Вып. 77. М., 1965. С. 83.
17. Wagner A. Op. cit. S. 79.
18. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 426. Л. 10.
19. Согласно материалам германского Рейхсархива, уже на конец октября в рус­ском плену находилось 15 тыс. германцев и 200 тыс. австрийцев. В ноябре — де­кабре к ним добавилось еще 60 тыс. австрийцев и якобы всего 2 тыс. германцев. См.: Reichsarchiv. Der Weltkrieg 1914‒1918. ВаМ 6. Der herbstfeldzug 1914. II. Berlin, 1929. S. 367.
20. Подполковник Лярше. Указ. соч. С. 125, 127.
21. Головин Н. Н. Указ. соч. С. 389.
22. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 426. Л. 7‒7 об.
23. Там же. Л. 15.
24. Там же.
25. Бекман В. Немцы о русской армии. Прага, 1939. С. 18.
26. Около 4,5 тыс. человек, см.: Histories of Two Hundred and Fifty-One Divisions of the German Army which Participated in the War (1914‒1918). P. 296.
27. Подполковник Лярше. Указ. соч. С. 125, 127.
28. Там же. С. 124.
29. Фалькенгайн Э. фон. Верховное командование 1914‒1916 в его важнейших решениях. М., 1923. С. 122.
30. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 426. Л. 99, 100.
31. Reichsarchiv. Der Weltkrieg 1914‒1918. Вand 8. Sommer und Herbst 1915. Berlin, 1932. S. 454.
32. Головин Н. Н. Указ. соч. С. 394.
33. Haythornthwaite Philip J. The World war One Source Book. London, 1992. P. 22; Ки­ган Д. Первая мировая война. М., 2004. С. 302.
34. NowakK. F. Der Weg zur Katastrophe. Berlin, 1919. S. 76.
35. Osterreich-Ungarns Letzter Krieg 1914‒1918. Bd. II. Wien, 1931. S. 270.
36. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 426. Л. 45.
37. Сборник документов мировой империалистической войны на Русском фронте (1914‒1917 гг.). Горлицкая операция. М., 1941. С. 140.
38. Там же. С. 203.
39. Роткирх Т. фон. Прорыв Русского Карпатского фронта у Горлицы-Тарнова в 1915 г. Пг., 1921. С. 79.
40. Там же. С. 87.
41. Reichsarchiv. Der Weltkrieg 1914‒1918. Band 7. Winter und Friihjahr 1915. Berlin, 1931. S. 428.
42. Ibid. Band 8. S. 237.
43. Капитан Пэльман. Бои на реке Западном Буге летом 1915 года. Пг., 1921. С. 47.
44. Роткирх Т. фон. Указ. соч. С. 87.
45. Reichsarchiv. Der Weltkrieg 1914‒1918. Band 8. Op. cit. S. 236.
46. Ibid. S. 252.
47. Игнатьев А. А. 50 лет в строю. Петрозаводск, 1964. Т. 2. С. 211.
48. Reichsarchiv. Der Weltkrieg 1914‒1918. Band 8. Op. cit. S. 509.
49. Ibid. S. 546.
50. Бои в Рижском заливе и на Серете. М., 1915. С. 11.
51. Энциклопедический словарь «Гранат». Т. 46. Вып. 1, 2. М., 1918. С. 76—77.
52. В том числе 2 тыс. убитых, 4,5 тыс. раненых и 3,2 тыс. пропавших без вести. См.: Reichsarchiv. Der Weltkrieg 1914—1918. Вand 8. Op. cit. S. 591.
53. The Great WOrld War. A history. General Editor Frank A. Mumby. Volume 4. L., 1917. P. 53.
54. Цит. по: Мультатули П. В. Господь да благословит решение мое... Император Николай Второй во главе действующей армии и заговор генералов. СПб., 2002. С. 153.
55. Подполковник Лярше. Указ. соч. С. 125.
56. Там же. С. 127.
57. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 618. Л. 180.
58. Osterreich-Ungarns Letzter Krieg 1914‒1918. Bd. VI. Wien, 1936. S. 258.
59. Россия в мировой войне 1914‒1918 гг. (в цифрах). Указ. изд. С. 32.
60. Wagner A. Op. cit. S. 260.
61. Виноградов В. Н. Румыния в годы Первой мировой войны. М., 1969. С. 217.
62. Там же.
63. Блюментрит Г. Роковые решения. М., 1958. С. 73.
64. Подсч. по: Подполковник Лярше. Указ. соч. С. 125, 127, 129.
65. Гаврилов Л. М. Численность русской действующей армии в период Февраль­ской революции // История СССР. 1972. № 3 (май — июнь). С. 202.
66. Гаврилов Л. М., Кутузов В. В. Перепись русской армии 25 октября 1917 г. // История СССР. 1964. № 2 (март — апрель). С. 89.
67. Игнатьев А. А. Указ. соч. С. 157.
68. Васильева С. Н. Военнопленные Германии, Австро-Венгрии и России в годы Первой мировой войны. М., 1999. С. 36.

---

^[*]Доктор исторических наук, Астраханский государственный технический университет.