«Главный город этого нома (Саисского – В. Т.) – Саис, откуда, между прочим, был родом царь Амасис». (3,426)
Платон относил посещение Египта к традиционному 593 году.
Обстоятельства обнародования самой легенды излагаются посредством того же Крития:
«К р и т и й. Послушай же, Сократ, сказание хоть и весьма странное, но, безусловно, правдивое, как засвидетельствовал некогда Солон, мудрейший из семи мудрецов. Он был родственником и большим другом прадеда нашего Дропида, о чем сам неоднократно упоминает в своих стихотворениях. И он говорил деду нашему Критию - а старик в свою очередь повторял это нам, - что нашим городом в древности были свершены великие и достойные удивления дела…
Да, в те времена нашему деду было, по собственным его словам, около девяноста лет, а мне – самое большее десять. Мы справляли тогда как раз праздник Куреотис на Апатуриях, и по установленному обряду для нас, мальчиков, наши отцы предложили награды за чтение стихов. Читались различные творения разных поэтов, и в том числе многие мальчики исполняли стихи Солона, которые в то время были еще новинкой». (3,425-426)
Критий Младший был моложе Сократа. Десять лет ему исполнилось не раньше 460 года до нашей эры. Девяностолетний Критий Старший должен был родиться не ранее 550 года, то есть после кончины Солона. Его литературный отец Дропид мог появиться на свет около 580 года. На день отъезда Солона в странствия он был еще довольно молодым человеком и не мог стать героем стихотворений. Но даже в этом случае все участники цепочки по какой-то причине обзаводились детьми в очень позднем возрасте – по достижении 30-40 лет. Мы имеем дело с традиционным исчислением времени по «векам»-поколениям. В античности у греков века были и по 30, и по 40 лет. Все это выдает искусственность конструкций Платона.
Несоответствие платоновского рассказа реальности давно подмечено. Чаще всего его пытаются снять предположением о том, что Критий из диалога - не один из тридцати афинских тиранов, правивших в 404-403 годах, а его дед – Критий Старший. Слушателем же Солона будто бы был дополнительный Критий – дед Крития Старшего.
Еще одна странность заключена в словах о том, что стихи Солона были новинкой. Солон начал писать стихи еще до того, как стал афинским архонтом. Так что новинкой они были в VII веке. Но можно не забираться в столь отдаленную эпоху. Традицию публичных лирических состязаний заложил гораздо позднее афинский тиран Писистрат.
Начиная с эпохи Писистрата, взрослые поэты в праздник Панафинеи участвовали в соревнованиях, читая собственные стихи. Для детей, не искушенных в стихосложении, судя по Платону, устраивались состязания в чтении чужих произведений. Правда, детские состязания Платон приурочивал к другому афинскому празднику – Куреотис. Но перед нами явно одна и та же культурная традиция. Поэтому мы вряд ли ошибемся, если предположим, что детские чтения происходили в те же годы, что и взрослые.
С начала поэтических олимпиад творения греческих поэтов стали частью общественной жизни и приобрели широкую известность. Поэтому «новизну» стихов Солона можно понимать как новизну для широкого круга слушателей, тогда как ранее они были известны только узкому кругу родственников и друзей поэта.
Чтения стихов Солона в ряду культурных новшеств Писистрата следует приурочить к начальному периоду его последней тирании, когда он обрел твердую власть. Первая тирания была краткосрочной, во время второй - Писистрат и Солон были врагами, во время третьей - Солон давно покоился в земле, и былые противоречия были забыты.
Праздник Панафинеи в эпоху третьей тирании Писистрата приходился на 538, 534, 530 годы – за много лет до рождения Крития Младшего. Платон явно не заботился о тщательной хронологической отделке своих придумок.
Письменные свидетельства об Атлантиде в эпоху Платона были неизвестны жителям Афин. Потомки друзей и родственников Солона могли бы обвинить сочинителя во лжи. Поэтому появилась версия об устной передаче легенды по малоизвестной цепочке: Солон – Дропид - Критий Старший – Критий Младший – Платон. Включение в цепочку ребенка Крития Младшего оправдывалось мнением Платона об особо устойчивом запоминании в его роду сведений именно в раннем детском возрасте.
На поверку могла существовать только такая цепочка: от пожилого Солона - юному Дропиду, от Дропида – малолетнему Критию Старшему, от девяностолетнего Крития Старшего – мальчику Критию Младшему, от пожилого Крития Младшего – молодому Платону.
Первоначально Платон хотел представить дело так, чтобы рассказчиком выступил Дропид, а его маленьким слушателем – Критий Старший. Отсюда и намеки на эпоху Писистрата, когда стихи Солона были новинкой. Но в устную передачу изобилующего мелкими подробностями сложного по содержанию рассказа через посредство старцев и мальчуганов никто бы не поверил. Вот и пришлось автору диалога проявлять чудеса изобретательности – прятать за недомолвками и двусмысленностями фантастичность придуманных обстоятельств.
Чувствуя шаткость своих построений, Платон, продолжая рассказ об Атлантиде в последующем диалоге «Критий», выдвинул еще одну версию. Оказывается, Солон записал сведения египтян об Атлантиде, и эти записи оказались в распоряжении Крития Младшего:
«Как только Солону явилась мысль воспользоваться этим рассказом для своей поэмы, он полюбопытствовал о значении имен и услыхал в ответ, что египтяне, записывая имена родоначальников этого народа, переводили их на свой язык. Потому и сам Солон, выясняя значение имени, записывал его уже на нашем языке. Записи эти находились у моего деда и до сей поры находятся у меня, и я прилежно прочитал их еще ребенком». (3,507)
Получается, что бедняга Критий совершенно напрасно мучался в диалоге «Тимей», припоминая бессонной ночью, слышанный в детстве рассказ:
«оставшись один, восстанавливал в памяти подробности всю ночь напролет и вспомнил почти все. Справедливо изречение, что затверженное в детстве куда как хорошо держится в памяти… рассказ неизгладимо запечатлелся в моей памяти, словно выжженная огнем по воску картина». (3,430)
Проще было бы прийти в кружок философов с рукописью Солона или освежить память, прочитав ее. Но незадачливый Критий не воспользовался этой возможностью даже в диалоге «Критий», хотя за время, прошедшее после написания «Тимея», творческий энтузиазм Платона сделал его обладателем бесценной рукописи. В начале своего повествования Критий призывает на помощь богиню памяти Мнемосину и говорит:
«Едва ли не самое важное в моей речи целиком зависит от этой богини. Ведь если я верно припомню и перескажу то, что было поведано жрецами и привезено сюда Солоном, я почти буду уверен, что наш театр сочтет меня сносно выполнившим свою задачу». (3,503)
Слова Крития о том, что он прочитал рукопись Солона «еще ребенком» в контексте диалога говорят об одном - больше им рукопись не открывалась. Критий насилует свою память, так до конца и не припомнив все обстоятельства рассказа. Зато у автора диалога появилась возможность в последующих сочинениях развить легенду об Атлантиде уже на основе «подлинных записей». Жаль, что он не успел этого сделать.
Разумеется, Платон, верный своей манере шифроваться, сообщение о рукописи Солона построил так, чтобы можно было указать на лаконичность записей, содержащих только сухой перечень египетских имен атлантов, а при нужде почерпнуть из рукописи детальнейшее описание их страны и деяний. От диалога к диалогу автор менял версии событий, пытаясь придать им большую правдоподобность.
Имя «Дропид», которым был назван чуть ли не самый главный носитель чудесных знаний, Платон позаимствовал из афинской истории. Так звали следующего за Солоном архонта. Дропид, правивший в 593 году, мог упоминаться в стихотворениях Солона, но к Критию Младшему он, разумеется, никакого отношения не имел. Родственниками их сделала пылкая фантазия Платона.
