Несмотря на то, что Галицко-Волынская летопись была введена в научный оборот очень давно, вопросы, связанные с ее происхождением, авторством, составом и даже датировкой, до сих пор являются предметом спора среди исследователей.

Главной проблемой для обсуждения считается состав Галицко-Волынской летописи. Так, Д. С. Лихачев, вслед за Л. В. Черепниным и А. С. Орловым, отметил, что она является цельным рассказом, подчиненным внутренней логике развития событий. Поэтому ее правильнее было бы назвать историческим повествованием, примыкающим по литературной манере к типу византийских хронографов. По мнению исследователей, первая часть летописи (до 1256-1257 гг.) была создана еще при жизни Даниила Галицкого с целью его прославления. Для этого автор получил в свое распоряжение княжеский архив[v].

В. Т. Пашуто, напротив, полагал, что Галицко-Волынская летопись имеет дробный характер и состоит из нескольких княжеских летописцев не только Даниила, но и его брата Василько и их сыновей, а также всевозможных книжных источников, выписок из различных документов и т. д. Согласно гипотезе исследователя, в составе Галицко-Волынской летописи находится Начальная Галицкая летопись 1211 г. книжника Тимофея, которая в свою очередь вошла в состав свода 1246 г. митрополита Кирилла, продолженного до 1261 г. епископом Иоанном. Далее, по мнению Пашуто, летописание перешло во Владимир-Волынский и велось до 1269 г. Потом было дополнено летописцем Шварна и вошло в свод 1272-1289 гг. Владимира Васильковича. Автором этого свода историк считал епископа Евстигния[vi].

В настоящее время в большинстве работ, касающихся Галицко-Волынской летописи, повторяются с небольшими видоизменениями выводы, сделанные Л. В. Черепниным, Д. С. Лихачевым или В. Т. Пашуто. Согласно мнению первых двух ученых, как уже отмечалось, данное произведение представляет собой единое целое, но внутри как бы разбивается на ряд повестей о галицко-волынских князьях. Н. Ф. Котляр даже полагал, что задача летописи состояла в прославлении галицко-волынских князей[vii]. Пашуто, напротив, выделял в памятнике несколько летописцев и сводов различных авторов. Его точку зрения разделяли И. П. Еремин и А. И. Генсьорский, хотя и называли имена других книжников в числе создателей летописи[viii].

Многие исследователи отмечали использование в летописи фрагментов из нескольких литературных произведений: «Слова о полку Игореве», «Слова о законе и благодати», «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия, греческих хроник и сочинений Гомера[ix].

Таким образом, по мнению большинства ученых, Галицко-Волынская летопись представляла собой жизнеописания местных князей, и ее задача состояла в их прославлении. Для ее написания использовались самые различные источники.

С этим мнением можно отчасти согласиться. Но при этом следует заметить, что в Галицко-Волынской летописи отсутствуют главные компоненты, присущие биографическому жанру: сведения о времени и обстоятельствах появления на свет героев повествования, т. е. Даниила, Василько и их сыновей, полные данные об их родителях, воспитателях, женах, детях, даты главных событий их жизни и годы смерти. В Хлебниковском списке содержится только одна дата — год, месяц и число смерти Владимира Васильковича. В Ипатьевском списке дат много, но, как обнаружили исследователи, они были расставлены позднейшим редактором и часто оказывались неверными[x]. Удивительным является и отсутствие в летописи достаточно обширных и хвалебных некрологов Даниилу и Василько, якобы главных ее героев. При этом развернутый некролог Владимиру Васильковичу, столь восхваляемый за объемы и литературные достоинства в работе Н. Ф. Котляра, на самом деле представляет собой банальную компиляцию, составленную из текстов, выписанных из «Повести об убиении Андрея Боголюбского» и некролога смоленскому князю Роману Ростиславичу, находящихся в составе Ипатьевской летописи[xi].

Более того, по своему характеру Галицко-Волынская летопись вообще не похожа на летописное произведение с погодным изложением событий, поскольку четкая хронология в ней не соблюдалась, к тому же многие статьи в ней охватывали сразу несколько лет. На это в свое время указал Д. С. Лихачев, и как уже отмечалось, сделал вывод о том, что данное сочинение больше напоминает историческую повесть, в которой события описаны не по порядку, а исходя из внутренней логики и задач повествования. Автор, судя по всему, выполнял княжеский заказ и использовал хранящиеся в его архиве различные документы[xii].

Все это говорит о том, что Галицко-Волынскую летопись нельзя изучать как традиционное произведение летописного жанра. Фрагменты, похожие на записи современников и очевидцев, могли быть взяты составителем произведения из архивных материалов (писем различных лиц, отчетов воевод и т. д.). Поэтому их содержание бессмысленно использовать для атрибуции летописи и делать выводы об ее авторе. Совершенно очевидно, что даже несколько книжников не могли присутствовать на всех княжеских съездах и дипломатических переговорах и принимать участие во всех битвах, достаточно подробно описанных в данной летописи.

Поскольку повествование Галицко-Волынской летописи касается не только Даниила Галицкого, но и его ближайших родственников, то напрашивается вывод об использовании документов из нескольких княжеских архивов: Даниила, его брата Василько, их матери княгини Анны, их жен и сыновей. Среди материалов могли быть: важные дипломатические договоры, послания князей друг другу, ответные письма родственников и знакомых, записки воевод, в которых содержались сведения о битвах, отчеты дипломатических посланников о поездках в соседние страны и т. д. Об использовании в летописи данных текстов говорят очень часто встречающиеся в ней фразы: «посла посол свой», «Романовая посла Мирослава», «король посла Бенедикта», «послаша галичане ко брату его», «Лестько же посла посла своего», «и послаша ко гражаном», « и посла к Новугороду», « посла к зятеви своему», «присла король Угорский к Данилу», «Тевтивил присла Ребву», «посла по Романа», «присла же Миндовг к Данилу» и др.[xiii]

Можно даже предположить, что в главе, рассказывающей о нападении Батыя на северо-восточную Русь, использовались послания кого-то из родственников Даниила и Василько, например, пронского князя Александра Кир-Михайловича — его имя дважды упомянуто в тексте. Он был сыном сестры Михаила Черниговского, женатого на сестре Даниила и Василько[xiv].

Совершенно очевидно, что для галицко-волынских князей, участвовавших в бесконечных междоусобных войнах, переписка была главным средством общения. Она позволяла согласовывать действия, извещать друг друга о маневрах противников, о переговорах с союзниками и т. д. В составе княжеских дружин наверняка были писцы, которым поручалось подробно описывать сражения, фиксировать дипломатические переговоры, отправлять послания родственникам с рассказами обо всех событиях. В поздних источниках постоянно указывалось, что воевод в походах сопровождали писцы, которые брали с собой много бумаги и чернил (до ведра)[xv].

Поскольку Даниилу пришлось вести борьбу за Галич значительно дольше, чем его брату Василько за Волынь, то его посланий могло быть значительно больше. Они были использованы в первой части летописи, которую исследователи по ошибке назвали Галицкой. Соответственно и вторая часть не была Волынской, просто в нее вошли документы из архивов Василько и его сына Владимира, в числе которых могла быть переписка с сыновьями Даниила. Отрывки из их писем натолкнули исследователей на предположение о существовании отдельных летописцев Шварна, Романа, Льва и Мстислава Даниловичей. Но для такого вывода, на наш взгляд, оснований нет. Сведения об этих князьях отрывочны и не представляют собой цельного повествования.

Хотя княжеские архивы ХIII в. до нашего времени не дошли, об их существовании и составе можно судить по царским и личным архивам ХVII и ХVIII вв., в которых содержалось множество писем по самым различным вопросам[xvi]. Кроме того, многочисленные находки берестяных грамот в древнейших слоях Новгорода указывают на то, что русские люди в то время считали переписку важнейшим средством общения друг с другом.

Целый ряд особенностей Галицко-Волынской летописи говорит о том, что она была написана одним автором через много лет после ранних событий. Во-первых, на протяжении всего текста встречаются следующие фразы: «В та же лета», «В то же время», «Потом», «По сем же времени»[xvii]. Во вторых, в тексте, описывающем ранние события, часто встречаются данные о том, что произойдет в будущем. Некоторые исследователи почему-то решили, что все они являлись вставками, сделанными поздними редакторами[xviii]. Однако тесная их связь с основным текстом и значительное количество говорят о том, что это не вставные фрагменты, а отражает литературную манеру самого автора. Используя ранние документы, он часто комментировал их.

Рассмотрим несколько примеров. При сообщении о браке венгерской принцессы Кунигунды-Елисаветы-Эльжбетты с вельможей Лудовиком в летописи указано, что после смерти мужа она прославилась добрыми делами и была провозглашена святой[xix]. Естественно, что это могло произойти через много лет после замужества принцессы (по данным католических церковных источников Елизавета была провозглашена святой в 1235 г.).

В летописной статье 1213 г., сообщавшей о женитьбе Даниила Романовича на Анне Мстиславне (на самом деле свадьба была в 1219 г.), перечислены имена их пяти сыновей: Ираклий, Лев, Роман, Мстислав и Шварн. При этом помечено, что именно они не умерли в детском возрасте, как некоторые их братья[xx]. Ясно, что информацию об этих сыновьях автор мог узнать лишь тогда, когда повзрослел младший из них, т. е. лет через 20 после свадьбы Даниила и Анны.

Еще один характерный пример: при первом упоминании венгерского бана Фильни замечено, что «во ино время убьен бысть Даниилом». Действительно, при описании битвы за Ярослав в 1245 г. указано, что Даниил схватил и казнил Фильню [xxi].

Другой пример связан с основанием города Холм. При первом его упоминании в Ипатьевском списке под 1223 г. сказано, что подробное повествование о нем будет помещено ниже. Далее при описании событий 1236 г. автор заметил, что войско польского князя Кондрата располагалось там, где потом основали г. Холм. Само же детальное повествование об этом городе оказалось помещенным в статью 1259 г., по датировке Ипатьевского списка[xxii]. Такой же характер носит статья о женитьбе польского князя Земовита (Сомовита) на княжне Анастасии Александровне. Автор отметил, что после смерти мужа (в 1262 г.) его вдова снова вышла замуж за венгерского боярина Дмитра[xxiii]. Аналогична статья о приходе к власти в Литве Тройдена. В ней прямо указано, что он правил 12 лет[xxiv].

Из всех этих экскурсов в будущее можно сделать вывод о том, что автор летописи писал не раньше, чем в 70-е годы ХIII в. или даже позднее. Считать же их вставками поздних редакторов вряд ли правомерно, поскольку они органично связаны с основным текстом данного произведения. К примеру, после сообщения о начале княжения Тройдена в 1270 г. (в Ипатьевском списке) в последующих главах, описывающих события на протяжении 12 лет, автор постоянно подчеркивал, что тот все еще правил[xxv].

Еще одной особенностью Галицко-Волынской летописи является частое использование литературных произведений для придания тексту красочности и образности. Характерно, что оно встречается и в начале, и в середине, и в конце сочинения. Например, выписки из «Повести об убиении Андрея Боголюбского» встречаются в главах о строительной деятельности Даниила, в его некрологе и в некрологе Владимиру Васильковичу[xxvi].

К числу необычных особенностей можно отнести и частое упоминание на протяжении всего текста летописи лошадей. Они представлены одними из главных участников битв, их дарят в особо торжественных случаях и т. д.[xxvii]

Важной чертой исследуемой летописи является пристальное внимание к вопросам приобретения и передела земельной собственности. Можно заметить, что все описанные в ней события связаны именно с этими проблемами. После каждой битвы или дипломатических переговоров автор фиксирует результат: «Седе же Володимир в Галиче», «Васильку же княжащю во Белзе», «Лестько прия Белз и да Александру», «Король отъя Перемышль от Лестька» и т. д.[xxviii]

Можно заметить также, что автор летописи уделяет большое внимание родственным связям участников междоусобия и постоянно подчеркивает, кто кому приходился братом, сестрой, племянником, тестем, зятем и т. д. В итоге оказывается, что все они принадлежат к одной, сильно разросшейся семье.

Для кого же было написано данное произведение и с какой целью? Ответ на эти вопросы, очевидно, следует искать в заключительной части, подробно описывающей последние годы жизни Владимира Васильковича и его смерть. Ведь только в этой части находится единственная дата, видимо, особо важная для автора или заказчика.

Поскольку некролог данному князю представляет собой компиляцию из других произведений, то напрашивается вывод, что не в его прославлении состояла цель летописи. Ее задача, судя по всему, заключалась в фиксации завещания Владимира. Большую часть своих владений он оставил двоюродному брату Мстиславу Даниловичу, но об этом сказано как-то вскользь и без деталей и подробностей. Меньшая оказалась завещана супруге Ольге Романовне. (Ее имя Ольга несколько раз упоминается в летописи, поэтому непонятно, почему в литературе появилась версия о том, что ее звали Еленой)[xxix]. Характерно, что наследуемые княгиней владения перечислены полностью[xxx]. Это дает право предположить, что для заказчика летописи данный текст был особо важен. Кроме того, в последние годы жизни Владимира Васильковича именно Ольга Романовна представлена главной помощницей и фактической соправительницей мужа. Есть в летописи сведения и об ее отце, братьях и сестрах[xxxi]. Все это наталкивает на предположение, что именно вдова владимиро-волынского князя заказала талантливому и образованному книжнику составить Галицко-Волынскую летопись. Поскольку княгиня не имела детей и могла опасаться, что сыновья Даниила отнимут у нее завещанные мужем земли, то летопись становилась своеобразным дополнительным документом, доказывающим бесспорность ее прав на них. Ведь в ней с деталями и подробностями был представлен процесс борьбы братьев Романовичей за отцово наследство. При этом их действия автор всегда представлял как абсолютно законные и справедливые, напротив, их противников характеризовал как узурпаторов и агрессоров. В итоге сыновья Даниила и Василько смогли стать не только отчичами, но уже и дедичами, т. е. наследниками третьего поколения. В свою очередь уже их наследники, включая Ольгу Романовну, получали абсолютно законные права на наследуемое имущество. Это как раз и доказывала Галицко-Волынская летопись.

Следует отметить, что многие исследователи летописи полагали, что она делится на две части: летописец Даниила Галицкого до 1256-57 гг. и Волынская летопись — в заключительной части.[xxxii] Такое деление обосновано тем, что первая часть посвящена преимущественно Даниилу Галицкому и прославляла его, во второй части героями становится сначала Василько, потом его сын Владимир. Данная особенность Галицко-Волынской летописи наталкивает на предположение о том, что первая часть, вероятно, создавалась по заказу матери Даниила княгини Анны, которая хотела с ее помощью обосновать права сына на Галич. В 1256-57 гг. заказчица могла умереть (в 1254 г. Анна была еще жива), поэтому Галицкий летописец в незаконченном виде остался в ее архиве. Позднее это сочинение попало к жене Владимира Васильковича Ольге Романовне, которая решила его продолжить и использовать в своих целях. Так появился сводный текст Галицко-Волынской летописи, которая, в итоге, также не была завершена из-за ранней смерти княгини.

Кто бы ни являлся заказчиком Галицко-Волынской летописи, совершенно очевидно, что в ней достаточно тенденциозно представлены действия и Даниила, и его брата Василько, и их сыновей. Согласно версии автора этого произведения, они всегда были правы и вели справедливую борьбу за отцовы владения с узурпаторами черниговскими князьями и агрессорами венгерскими королями и принцами. Однако возникает вопрос, а являлась ли борьба Романовичей за Галич абсолютно справедливой, если у них было так много противников, и те вели с ними борьбу в течение нескольких десятилетий? Попробуем в этом разобраться и выяснить, кто оспаривал у Даниила и Василько права на Галич и Владимир-Волынский.

Галицко-Волынская летопись начинается с краткого рассказа о Галицком князе Романе Мстиславиче и сообщения о его гибели, случившейся по данным польских источников в 1205 г. (в Ипатьевской летописи она датирована 1201 г.). Наследниками его остались вдова княгиня Анна и маленькие сыновья 4 и 2 лет. Старшего княжича Даниила местные бояре провозгласили своим правителем и посадили на Галицкий престол[xxxiii], но Анна, сомневавшаяся в прочности его положения, тут же попросила помощь у венгерского короля Андрея II [xxxiv].

У исследователей в связи с этим возник вопрос: почему король стал покровительствовать сиротам? Одни решили, что княгиня Анна состояла в родстве с представителями венгерской династии. Другие предположили, что их родственником был сам Роман Мстиславич. Третьи считали, что никакого родства не было, просто Андрей II являлся союзником галицко-волынского князя[xxxv].

При ответе на данный вопрос необходимо рассмотреть проблему родственных связей князей-Рюриковичей с венгерскими королями. За период с древнейших времен до первой четверти XII в. она достаточно подробно рассмотрена в работах М. К. Юрасова[xxxvi]. Ученый выяснил, что венгерские правители роднились с русскими князьями достаточно часто. Но особенно тесными и дружескими отношения между двумя странами стали после того, как король Геза II (1141-1162) женился на дочери Мстислава Великого Евфросинии. Эта княжна была дочерью второй супруги Мстислава — новгородки Любавы Дмитриевны, а не первой — шведки Христины, как неправильно полагал А. В. Назаренко[xxxvii]. В Ипатьевской летописи отмечено, что на Дмитриевне, внучке новгородского посадника Завида, Мстислав женился в 1122 г., поскольку за год до этого у него умерла первая жена[xxxviii].

Брак Евфросинии Мстиславны с венгерским королем Гезой II мог быть заключен около 1146 г., поскольку тот взошел на престол в 1141 г., когда ему было только10 лет. Можно предположить, что замужеству княжны способствовала ее сестра Мария — супруга великого князя Киевского Всеволода Ольговича. В Ипатьевской летописи содержится много сведений о том, что Геза II поддерживал теплые отношения с тещей и ее сыном Владимиром, который несколько раз ездил в Венгрию и даже женился в 1150 г. на дочери хорватского бана Белуша (дядя короля)[xxxix]. Из летописи известно, что Геза II оказывал существенную военную помощь старшему сыну Мстислава Великого Изяславу, когда тот боролся с дядей Юрием Долгоруким за киевский престол[xl]. Там также указано, что в 1156 г. Любава Дмитриевна по приглашению короля посетила Венгрию, где получила много подарков от зятя[xli].

Следует отметить, что не только Геза II женился на русской княжне. Его брат Стефан также выбрал в жены Рюриковну — дочь Галицкого князя Ярослава Владимировича, прозванного Осмомыслом. Правда, брак оказался недолговечным, и второй женой Стефана, взошедшего на престол в 1162 г., стала австрийская герцогиня. В это время вдова Гезы Евфросиния Мстиславна оказалась втянутой в междоусобицу сыновей и была вынуждена покинуть Венгрию[xlii].

В 1172 г. на венгерский престол взошел сын Гезы и Евфросинии Бела III. По матери он считался внуком Мстислава Великого и племянником всех его многочисленных сыновей, из которых трое были великими князьями Киевскими. Это родство, видимо, побудило нового короля начать активное вмешательство в дела русских земель. Особый интерес у него вызвало Галицкое княжество, находящееся рядом с Венгрией. Там в 1187 г. скончался Ярослав Осмомысл и власть перешла к его сыну Владимиру. Однако вскоре галицкая знать стала возмущаться аморальным поведением нового князя. Бояре подняли против него восстание и вынудили бежать в Венгрию. Там у него, возможно, были дальние родственники по линии бабки, дочери Стефана II, и сестры — рано умершей жены Стефана III [xliii].

Король Бела III под предлогом того, что хочет помочь Владимиру, вторгся в Галицкое княжество и изгнал находящегося там волынского князя Романа Мстиславича, своего двоюродного племянника[xliv]. Но Владимир Ярославич не получил от венгров отцовы и дедовы владения. По приказу короля он был заточен в одной из венгерских башен. На Галицкий престол Бела возвел сына Андрея, который, как и Роман Мстиславич, являлся правнуком Мстислава Великого, т. е., формально, имел с ним равные права на Галич. Но королевич смог удержаться в Галиче не более двух лет — с 1188 по 1190 гг., поскольку Владимиру Ярославичу удалось бежать и с помощью союзников и родственников вернуть отцов престол. При этом он, правда, признал вассальную зависимость от дяди, великого князя Владимирского Всеволода Большое Гнездо[xlv].

Следует отметить, что автор Ипатьевской летописи, описавший все эти события, полагал, что венгры не имели прав на Галицкие земли, поскольку являлись иноплеменниками[xlvi]. Однако, учитывая степень родства венгерских королей с русскими князьями, такой вывод вряд ли можно делать. В Европе в это время национальных династий было совсем немного, большинство правителей состояли друг с другом в тесных родственных связях и могли получать власть над соседними странами. В этой связи можно отметить, что сын Даниила Роман пытался стать правителем Австрийского герцогства путем женитьбе на сестре умершего герцога Гертруде, но его опередил чешский королевич, женившийся на ее старшей сестре[xlvii].

После смерти в 1199 г. Владимира Ярославича ситуация в Галиче вновь обострилась, поскольку у него почему-то не оказалось сыновей-наследников, хотя в летописях есть данные о том, что они были. Возможно, княжичи умерли раньше отца. Этим воспользовался Роман Мстиславич и вновь занял вакантный Галицкий престол. Законным предлогом для этого могло быть лишь то, что его дочь Феодора какое-то время являлась супругой старшего сына Владимира Ярославича. Но к этому времени его уже не было в живых[xlviii]. Так или иначе, но никто из князей не стал оспаривать Галич, пока в 1205 г. Роман не погиб в одном из сражений с поляками[xlix].

Хотя наследниками воинственного князя себя объявили его вторая супруга Анна и два юных сына, Даниил и Василько, абсолютно законных прав на Галицкий престол у них не было. Ведь Галицкое княжество не являлось наследственным владением Романа Мстиславича. Это было ясно великому князю Киевскому Рюрику Ростиславичу, поэтому во главе большого войска он сразу же направился к спорному городу[l].

Следует отметить, что по первому браку Рюрик Ростиславич приходился Роману Мстиславичу тестем. Достаточно долго отношения между родственниками были хорошими. В 1189 г. Рюрик даже помог зятю вернуть Владимир-Волынский, который оказался в руках его младщего брата Всеволода[li]. В 1194 г., став великим князем Киевским, Рюрик Ростиславич пожаловал Роману значительные земельные владения. Однако это вызвало возмущение Всеволода Большое Гнездо, считавшего, что все эти земли полагались ему за помощь Рюрику. В итоге новый великий князь Киевский был вынужден забрать у зятя подаренные ему ранее земли и передать их Всеволоду. Это настолько возмутило Романа, что он тут же отправил свою жену Предславу Рюриковну к отцу[lii].

Данный развод был совершенно незаконным, поскольку Предслава всегда была хорошей супругой и примерной матерью. Она родила несколько дочерей, которые вышли замуж за известных князей: Феодора стала женой старшего сына Галицкого князя Владимира Ярославича, Феофания — женой Михаила Всеволодовича Черниговского. Злясь на тестя, Роман Мстиславич не ограничился высылкой жены к родителям, в 1197 г. он захватил в плен всю его семью и постриг в монастырь и самого Рюрика, и его жену, и свою жену Предславу[liii].

Это было неслыханным преступлением, вызвавшим возмущение у большинства князей-Рюриковичей. В этой связи многие из них, наверняка, считали вторую женитьбу Романа Мстиславича на Анне незаконной и их детей незаконнорожденными. Поэтому-то Рюрик Ростиславич и отправился с войском на Галич, как бы желая восстановить справедливость. Но он был остановлен венгерскими войсками.

Новый венгерский король Андрей II (1205-1234) официально объявил себя родственником и покровителем вдовы Анны и ее сыновей. Характерно, что он назвал княгиню ятровью, т. е. вдовой брата[liv]. Н. Ф. Котляр почему-то решил, что это именование означало не наличие родства, а лишь союзнические отношения Романа с королем[lv]. Однако на самом деле Андрей и Роман Мстиславич были троюродными братьями: Андрей приходился внуком Евфросинии Мстиславне, Роман — внуком ее брату Изяславу Мстиславичу. Это родство считалось значимым, поскольку церковь запрещала браки между такими родственниками.

Вскоре оказалось, что у наследников Романа Мстиславича есть и другие соперники — черниговские князья Игоревичи, внуки Ярослава Осмомысла по матери Евфросинии Ярославне (знаменитой героини «Слова о полку Игореве»). Они считали свои права на Галич более законными, поскольку их дед и прадед княжили в этом городе. Правда, их отец, Игорь Святославич, владел черниговскими землями, поэтому они являлись только дедичами в Галицком княжестве. Но для некоторых представителей Галицкого боярства взрослые Игоревичи выглядели предпочтительнее юных Даниила и Василько[lvi].

В итоге получилось, что в начале XIII в. полностью законных прав на Галицкое княжество ни у кого не было: Даниил был только отчичем, и его законнорожденность вызывала у многих князей сомнение; Игоревичи являлись только дедичами и, формально, должны были довольствоваться отцовыми владениями; Рюрик Ростиславич имел право мстить за обиды своей дочери, первой абсолютно законной супруги Романа Мстиславича, но она уже была монахиней. В этой ситуации претендовать на Галич мог и король Андрей II, поскольку он, как и Роман Мстиславич, некоторое время княжил в этом городе.

Поэтому, хотя автор Галицкой летописи и пытался доказать, что Даниил Романович вел справедливую борьбу за отцово наследство, на самом деле его права были не такими уж бесспорными. Это и стало главной причиной столь яростного и многолетнего междоусобия в Галицко-Волынской Руси в первой половине ХIII в. В него оказались втянутыми местные бояре, которые начали выбирать наиболее подходящих для себя кандидатов на престол, и это еще больше усложнило и обострило борьбу между соперниками. Но в этой ситуации считать представителей Галицкой знати реакционными сепаратистами, на наш взгляд, неправомерно.

Подробно описанная в Галицко-Волынской летописи междоусобица показывает, что во время нее родство по женской линии расценивалось как такое же значимое, как и по мужской. Именно оно позволило Игоревичам выгнать Романовичей из Галича и захватить власть в наиболее крупных городах Юго-Западной Руси. Их правление было бы успешным, если бы они не затеяли междоусобную борьбу уже друг с другом. Это вызвало возмущение у местных жителей, чем тут же воспользовался венгерский король. Он вторгся в Галицко-Волынские земли, захватил Игоревичей в плен и передал власть своему наместнику Бенедикту. По требованию галичан черниговские князья были казнены. Король, желая узаконить вмешательство в дела соседнего княжества, даже хотел женить Даниила на своей дочери, но этот проект не был осуществлен по ряду причин. Одной из них, видимо, стало рождение сына у Андрея II[lvii].

Возможность брака между Даниилом и венгерской принцессой доказывает несостоятельность предположений некоторых историков, начиная с В. Н. Татищева, о том, что княгиня Анна была родственницей венгерских королей[lviii]. Не являлись ее родичами и польские князья, поскольку они, как и венгерский король Андрей II, тоже называли ее ятровью — вдовой брата[lix]. (Известно, что матерью Романа Мстиславича была польская княжна Агнешка, сестра Казимира II Справедливого, поэтому сыновья этого князя Лешек Белый и Кондрат Мазовецкий приходились ему двоюродными братьями). Также маловероятно, что Анна была знатной византийкой, поскольку ей оказывали помощь только родственники мужа. Больше оснований считать, что она принадлежала к восточной знати и была с Кавказа, как и последняя супруга Изяслава Мстиславича, деда Романа. Об этом свидетельствуют странные имена, которые получили внуки княгини. Например, старшего сына Даниила звали Ираклий, как грузинских правителей. Его судьба неизвестна, но ясно, что он не умер в детском возрасте и в Галицко-Волынском княжестве не был похоронен. (В конце XIII в. там были только могилы Романа и Шварна Даниловичей)[lx]. Возможно, его отправили на родину бабушки, где он получил земельные владения и власть. Странное имя было и у Шварна. Аналогичное имел киевский воевода XII в., который предположительно приходился отцом Марии Ясыне, жене Всеволода Большое Гнездо, осетинке по национальности[lxi].

Свержение Игоревичей, как известно, не помогло юному Даниилу закрепиться в Галиче. Местные бояре заставили его бежать вместе с матерью в Венгрию — их не устраивало, что княгиня хотела править вместе с несовершеннолетним сыном. В этой сложной ситуации король Андрей II решил посадить на Галицкий престол своего совсем маленького сына Коломана, предварительно женив его на дочери польского князя Лешека Белого.

В итоге Галицко-Волынское княжество было разделено на несколько частей: Галич оказался под властью пятилетнего Коломана, Лешек получил Перемышль, а Даниил и Василько — Владимир-Волынский, который являлся бесспорным владением их отца, деда Мстислава Изяславича и даже прадеда Изяслава Мстиславича. Эта ситуация на какое-то время устроила всех, но потом Андрей II поссорился с Лешеком и отнял у него Перемышль. В отместку тот заключил военный союз с новгородским князем Мстиславом Мстиславичем Удатным и вместе с ним изгнал венгров из Галича[lxii].

Интересно отметить, что польский князь называл Мстислава братом, хотя прямого родства между ними не было. Но у них был общий родственник Роман Мстиславич. Новгородский князь приходился ему двоюродным братом по женской линии, польский князь — троюродным братом по мужской линии. Союз Лешека с Мстиславом Мстиславичем говорит о том, что представители знати даже из соседних стран хорошо разбирались в своих родственных отношениях и считали значимыми даже очень дальние связи.

Таким образом, новым правителем Галича в 1218 г. стал Мстислав Мстиславич, у которого вообще не было никаких законных прав на этот город, кроме дальнего родства с Романом Мстиславичем. Но его поддержало местное боярство. Поэтому Даниилу в 1219 г. пришлось жениться на его дочери, чтобы иметь шанс стать его наследником. (Единственный сын Мстислава Удатного Василий умер в 1218 г.). Ведь бороться с воинственным новгородским князем у него не было сил[lxiii].

Однако венгерский король не захотел смириться с утратой больших земельных владений и начал борьбу с новгородским князем. Только в 1221 г. противники заключили мирный договор, по которому наследником Мстислава Мстиславича был объявлен второй сын короля Андрея II также Андрей, который предварительно должен был жениться на еще одной дочери Мстислава. До кончины Галицкого князя королевичу полагалось владеть Перемышлем[lxiv].

По неизвестной причине молодой зять вскоре рассорился с тестем и бежал в Венгрию к отцу. Это привело к новым кровопролитным сражениям, которые закончились тем, что Мстислав Мстиславич незадолго до своей кончины в 1228 г. добровольно отдал Галич королевичу[lxv].

К этому времени возмужавший Даниил Романович не захотел окончательно смириться с потерей отцова наследства и начал ожесточенную борьбу с королевичем Андреем, втянув в нее различных родственников. Только, когда во время осады Галича в 1235 г. Андрей внезапно умер, вероятно, был отравлен, Даниил смог занять город. Но с его победой не смирились другие претенденты на Галицкий престол: сын старшего Игоревича Изяслав Владимирович и сын Михаила Черниговского Ростислав. Права последнего заключались в том, что он был сыном дочери Романа Мстиславича от первого брака Феофании[lxvi].

В сложившейся ситуации каждая из враждующих сторон была заинтересована в поддержке нового венгерского короля Белы IV, сменившего в 1234 г. Андрея II. Ростислав несколько раз ездил к нему, пытаясь высватать его дочь. Наконец, в 1243 г. брак был заключен, и при поддержке тестя черниговский князь вновь начал междоусобную борьбу за Галич. Но в 1245 г. в битве под Ярославом он был разбит Даниилом. Вернувшись в Венгрию, Ростислав получил от короля земельные владения и стал его вассалом[lxvii].

Исследователи полагают, что после этой победы Даниил стал с успехом править в Галиче, а венгры окончательно потеряли надежду завладеть Галицкими землями[lxviii]. Однако из Галицко-Волынской летописи выясняется, что с конца 30-х гг. резиденцией Даниила Романовича являлся отнюдь не столичный Галич, а небольшой городок на Волынщине Холм. Здесь он принимал иностранных послов, активно занимался строительной деятельностью, сюда перевел епископию из Угровска, который, видимо, до этого был его главным городом. Характерно, что и похоронен он был в Холмском соборе вместе с сыновьями Романом и Шварном, а не в Успенском соборе Галича, как это полагалось для Галицкого князя[lxix]. Все это означает, что в конце жизни Даниил не княжил в Галиче. Да и в целом в этом городе он правил совсем немного (в общей сложности не более 15 лет), поэтому его правильнее было бы называть не Галицким, а Холмским князем.

С 1246 г. в Галиче, судя по всему, правил сын Даниила Лев, который женился на дочери Белы IV[lxx]. Возможно, это было одним из условий мирного договора между венгерским королем и Даниилом Романовичем. Своеобразной компенсацией князю за утрату значительных земельных владений стало присвоение ему в 1253-54 гг. королевского титула[lxxi]. Формально это давало ему возможность считаться сюзереном всех галицко-волынских князей, но фактически каждый самостоятельно правил в своих владениях.

После смерти Даниила главным его наследником стал Лев. К Галичу он получил Перемышль и Белз, т. е. стал править в трех княжествах[lxxii]. Владимир-Волынский остался за Василько, и уже после его смерти этот город с прилегающими землями перешел к его сыну Владимиру. В Галицко-Волынской летописи часто подчеркивалось, что Лев Данилович держался исключительно независимо по отношению к родственникам и не жаловал даже собственного сына Юрия. Поэтому тот старался быть ближе к двоюродному дяде Владимиру Васильковичу. Он даже женился, видимо, по его совету на владимиро-суздальской княжне. (Женой Василько была дочь великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича Елена).[lxxiii] Хотя в Галицко-Волынской летописи не указано имя и происхождение жены Юрия, в Троицкой летописи есть данные о том, что женой Юрия стала дочь тверского, а потом и великого князя Владимирского Ярослава Ярославича. Это произошло в 1282 г.[lxxiv].

Таким образом, анализируя данные о родственных связях участников междоусобной борьбы за Галич в первой половине XIII в., можно сделать вывод о том, что никто из них не имел абсолютно законных прав на этот город. В итоге сражения между ними оказались и многолетними, и ожесточенными. В них было втянуто местное боярство, которое оказывало помощь и поддержку то одним, то другим претендентам, обостряя противостояние. Компромиссное решение было найдено только тогда, когда сын Даниила Романовича женился на дочери венгерского короля Белы IV. Но уже в XIV в. у галицко-волынских князей появляются новые грозные противники — польские и литовские князья. В итоге под их властью в 1320 г. сначала оказалась Волынь, а потом через 20 лет и Галич. Отсутствие в Галицко-Волынской Руси твердых правил престолонаследия провоцировало бесконечные междоусобицы среди возможных претендентов на верховную власть. Это в итоге настолько ослабило некогда богатое и сильное княжество, что оно было захвачено соседними странами и прекратило свое существование в первой половине XIV в.