Три рукописи были выявлены А. С. Павловым: это Кормчая Вассиана, бывшая из собрания графа Ф. А. Толстого (РНБ. F. II.74), близкий список из Архива древних актов (РГАДА. Ф.181. №1597). В дальнейшем эти списки будут именоваться Толстовским и Архивным). И еще один список Кормчей из собрания Д. В. Пискарева (РГБ. Пискарев. 39. Условное название списка — Пискаревский)[i]. Два списка обнаружили Н. С. Тихонравовов (РГБ. Волок. 566. Условное название — Волоколамский) и В. И. Жмакин (РНБ. Соф. 1451 — Софийский)[ii]. Остальные списки введены в научный оборот первым издателем памятника Н. А. Казаковой: РГБ. Беляев. 55 (Беляевский[iii]), ВСМЗ 5636/399 (Суздальский), РГБ. Унд. 573 (Ундольский), ГИМ. Забелин. 466 (Забелинский)[iv]. Большая часть сохранившихся списков относится к разным десятилетиям (не позднее 60-х гг.) XVI в. При этом четыре рукописи — РГБ. Пискарев. 39, РГБ. Волок. 566, РНБ. Соф. 1451, ВСМЗ 5636/399 — охарактеризованы исследователями как прижизненные автору, и только два списка (РГБ. Беляев. 55, ГИМ. Забелин. 466) дошли в поздних сборниках первой половины и конца XVII столетия[v].

«Собрание некоего старца» известно в двух жанрах: канонического трактата и поучения к инокам. Основное отличие этих жанров состоит в том, что канонический трактат является составной частью Кормчей книги Вассиана Патрикеева. В трактате имеются многочисленные и, как правило, «глухие» (без текстов) ссылки на источники и обязательно канонические постановления, которые должны подтвердить основополагающие идеи автора. В поучении ссылки на канонические правила отсутствуют, а тексты из привлеченных источников процитированы. Кроме того, в зависимости от жанра, меняется композиция и стиль произведения.

В историографии «Собрания» до сих пор остается спорным, с одной стороны, вопрос о соотношении между собой редакций канонического трактата, с другой — реконструкция промежуточных этапов в истории его текста. Нельзя признать до конца решенным и вопрос о соотношении редакций трактата с редакциями, составленными в жанре поучения.

Первый исследователь произведения отметил существование трех редакций «Собрания некоего старца». А. С. Павлов обнаружил «неодинаковую редакцию» в известных ему списках Кормчей книги Вассиана: «в двух (Публичной Библиотеки и Государственного Древлехранилища)[vi] — полную или обширную, в одном (Пискаревском) — сокращенную и, кажется, первоначальную, еще не отделанную». «Третью редакцию того же литературного памятника, — по его мнению, — представляет рукописный сборник Московской Духовной Академии № 183/566 [vii]…»[viii]. Таким образом, предлагая свое деление новонайденного памятника на редакции, А. С. Павлов знал только четыре списка канонического трактата. Редакции, составленные в жанре поучения к инокам, ему были неизвестны.

Большое значение для восстановления истории текста памятника имели работы Н. А. Казаковой. Проанализировав все известные списки «Собрания», она выделила пять этапов редакторской работы над его текстом.

Неизвестный А. С. Павлову текст Беляевского списка Н. А. Казакова определила как «первоначальную редакцию» всего произведения, написанную Вассианом в жанре нравоучительного поучения к инокам еще в период ссылки в Кирилло-Белозерском монастыре после Собора 1503 г. и до возвращения в Москву около 1509 г.[ix]

На примере Беляевского списка Н. А. Казакова разделила содержание произведения на три части. Первая — «позитивная» — заканчивается словами: «И прочая во псалмех таковая о сих». Она «посвящена изложению взглядов автора на иноческую жизнь». Во второй — «полемической» части, заканчивающейся словами «ноипаче запрещали им о сем своим писанием — в мирския ни в какия вступатися вещи», «автор вступает в полемику с защитниками вотчинных прав монастырей». Третья часть (начинается со слов «О горе! Увы…» и продолжается до конца произведения) «посвящена обличению нарушения своих обетов иноками»[x]. В тексте Беляевского списка в этой части отсутствуют ссылки на канонические постановления, а ее структура представляет собой подборку текстов и изречений из святоотеческой литературы.

Другой вариант этого жанра, также сохранившийся в единственном списке (Софийском), она атрибутировала Гурию Тушину, датировав его происхождение между 1518 и 1524 гг.[xi] В подготовленное Н. А. Казаковой издание сочинений Вассиана Патрикеева этот вид «Собрания» включен не был.

От «первоначальной» редакции памятника, т. е. всего произведения в целом, Н. А. Казакова отличает «первую» редакцию канонического трактата «Собрание некоего старца», которая не сохранилась и выявляется гипотетически. Над ней, по ее мнению, Вассиан «работал уже в то время, когда им было написано «Прение с Иосифом Волоцким» (около 1515 года)»[xii]. По мнению Н. А. Казаковой, большой отрывок этой редакции дошел до нас в основном списке третьей редакции канонического трактата.

Вторую редакцию канонического трактата, представленную тремя списками Кормчих книг, Н. А. Казакова разделила на два вида: краткий (Пискаревский) и пространный (Архивный и Толстовский), относя возникновение краткого вида к 1517 г., а пространного к концу 10-х — началу 20-х гг. XVI в.[xiii] Особенностями этой редакции «являются отсутствие обращения к инокам, подчинение всего материала задаче канонического обоснования нестяжательности монастырей, насыщение текста ссылками на священное писание и правила церковных соборов»[xiv].

В Архивном и Толстовском списках текст «Собрания» заканчивается переведенными Максимом Греком специально для Вассиана толкованиями Феодора Вальсамона на 24 правило IV Вселенского Собора, 12 и 18 правила VII Вселенского Собора. В Пискаревском списке эти толкования отсутствуют — текст заканчивается недоумением автора о противоречии одних соборных правил другим. Н. А. Казакова пришла к заключению, что в тексте Пискаревского списка мысли автора еще не получили «того законченного выражения, какое они имеют в двух последних списках (т. е. в Архивном и Толстовском. — С. С.). Это позволяет считать вид, представленный Пискаревским списком, более ранним»[xv].

Третью редакцию канонического трактата Н. А. Казакова тоже разделила на два вида: пространный (Суздальский список) и более поздний краткий (известный А. С. Павлову Волоколамский список и Ундольский список). Первый издатель сочинений Вассиана Патрикеева не связывает ее с авторством князя-инока и относит возникновение обоих видов «к середине и второй половине XVI века», полагая, что третья редакция «была создана в стенах Кирилло-Белозерского монастыря в связи с оживлением идей секуляризации в период подготовки Стоглавого собора»[xvi]. Но определяя составление третьей редакции временем «уже после смерти Вассиана», Н. А. Казакова, тем не менее, считала, что именно в ней отразился начальный этап работы Вассиана Патрикеева над каноническим трактатом, поскольку большой отрывок из ее текста, не имеющий аналогов в других редакциях, является составной частью недошедшей первой редакции канонического трактата[xvii].

Заключительная, третья часть основного списка этой редакции — Суздальского — отличается от третьей части списков второй редакции: «Если в списках второй группы эта часть включала главным образом правила церковных соборов, касающиеся монастырского землевладения, то в Суздальском списке наряду с указанными правилами фигурируют правила, регулирующие жизнь монастыря — о «поставлении» в игумены, о постригающих и постригающихся и т. д., — а также тексты, направленные против идейных противников автора — о муже, который «мневша себе мудра быти», о «кривосказующих» и «блазнителях» … и т. д.»[xviii]

Источниковедческие работы Н. А. Казаковой открыли новую эпоху в изучении литературного наследия Вассиана Патрикеева. Однако некоторые ее выводы обусловили существенные затруднения и противоречия в дальнейшем изучении истории текста памятника.

Предложенная Н. А. Казаковой характеристика текста Беляевского списка как первоначальной редакции всего произведения не нашла согласия у большинства исследователей. Ее гипотеза о существовании недошедшей первой редакции канонического трактата привела к терминологической путанице названий в последующей историографии[xix], а характер публикации «второй редакции» привел к недооценке принципиальных различий между Пискаревским списком с одной стороны, Архивным и Толстовским — с другой[xx]. Н. А. Казакова привлекла к исследованию очень важный Суздальский список, но неточно его датировала, отказав новой редакции в авторстве Вассиана Патрикеева.

Возражая Н. А. Казаковой, исследователи предлагали свои варианты решения поставленных проблем.

Отвергнув предложенную характеристику «Собрания некоего старца» в Беляевском списке как особого литературного произведения, созданного Вассианом Патрикеевым в период ссылки в Кирилло-Белозерском монастыре, Г. Н. Моисеева полагала, что произведение «даже в своем первоначальном виде не могло быть создано ранее 1517 г. — того года, когда князь-инок взялся за работу над Кормчей»[xxi]. С другой стороны, имеющееся в этой редакции «Собрания» отличия от списков второй — в терминологии Н. А. Казаковой — редакции канонического трактата, с точки зрения Г. Н. Моисеевой, показывают «этапы работы Вассиана Патрикеева над «Собранием некоего старца», предназначенным им для Кормчей», т. е. над каноническим трактатом[xxii]. Это заключение заставляет предполагать, что Г. Н. Моисеева считала первые две части текста Беляевского списка, совпадающие с текстом Пискаревского, Архивного и Толстовского списков, незаконченным видом канонического трактата, который предшествовал тексту из трех указанных списков, хотя и дошел до нас в довольно позднем и «дефектном» списке XVII в. Гипотезу Н. А. Казаковой о первой несохранившейся редакции канонического трактата Г. Н. Моисеева не рассматривала.

А. А. Зимин, отвергнув гипотезу Н. А. Казаковой о недошедшей первой редакции канонического трактата, пришел к выводу, согласно которому «трактат Вассиана Патрикеева в первоначальном виде представлен в Суздальской кормчей», где, по словам исследователя, добавлены только толкования Феодора Вальсамона под влиянием переводов Максима Грека[xxiii]. «В Пискаревском и сходных списках, — полагает он, — выпущен большой кусок текста во второй части трактата»[xxiv]. Редакцию Беляевского списка он охарактеризовал как «позднейшую обработку текста, помещенного в кормчих»[xxv].

Н. В. Синицына обратила внимание на принципиальное и определяющее значение переводов Максима Грека для классификации списков канонического трактата. Она предложила определять как две самостоятельные, последовательные редакции (а не виды одной редакции, как считала Н. А. Казакова) текст «Собрания» без переводов афонского ученого монаха (Пискаревский список) и с включением их (Архивный и Толстовский списки)[xxvi]. Следствием этого предложения должно быть заключение о первичности Пискаревского списка (и, следовательно, редакции, представленной этим списком) в истории текста канонического трактата.

Важное открытие А. И. Плигузова (существенное уточнение датировки Суздальского списка: середина — вторая половина 20-х гг. XVI в.) позволило сделать вывод о том, что редакция «Собрания», сохранившаяся в прижизненном списке, принадлежит Вассиану Патрикееву и является третьей авторской редакцией канонического трактата[xxvii]. А. И. Плигузов пришел к выводу, что гипотеза Н. А. Казаковой о недошедшей первой редакции «не нужна для объяснения текстологической истории сохранившихся списков “Собрания”». Предположение о ее существовании, — заключает исследователь, — «нивелирует принципиальные различия между 1, 2 и 3 редакциями «Собрания»»[xxviii]. Вслед за А. А. Зиминым он отверг мнение Н. А. Казаковой о первоначальности редакции «Собрания», написанного в виде поучения к инокам (Беляевский список), называя ее позднейшей обработкой канонического трактата[xxix].

С другой стороны, собственное понимание первого этапа работы Вассиана Патрикеева над «Собранием некоего старца» А. И. Плигузов изложил в своих работах нечетко и противоречиво.

В статье «Текстологическая история “Собрания некоего старца”» (1982 г.) он считал возможным поставить вопрос о том, «имел ли переписчик Пискаревского списка перед собой полный текст «Собрания» или переписывал текст, примерно соответствующий куску общего текста в сохранившихся списках». В этой же статье им была выдвинута гипотеза о «возможности существования полного текста «Собрания», близкого Пискаревскому списку, но имеющего продолжение»[xxx], что вызвало критические замечания Н. В. Синицыной. Основное ее замечание относилось к недооценке исследователем значения Пискаревского списка, в особенности предположения, что он мог иметь «продолжение», о содержании которого А. И. Плигузовым ничего сказано не было[xxxi].

В статье «Вступление Вассиана Патрикеева в полемику о монастырских землях и творческая история “Собрания некоего старца”» (1987 г.) А. И. Плигузов, возражая, утверждал, что был неправильно понят, и уточнил свою точку зрения. Исследователь пишет, что в своей статье выдвигал гипотезу «в пользу возможности существования полного текста “Собрания”, близкого Пискаревскому списку, но имеющего продолжение», а не переводы Максима Грека, и поясняет, что «речь идет вовсе не о смешении признаков 1-й и 2-й редакций, а о разных ветвях текстопередачи, объединяющих в отдельных случаях списки П и С, независимо от АТ»[xxxii].

Однако в предложенных им новых формулировках сохраняется прежнее суждение о существовании некоего текста (или этапа в его истории), предшествующего Пискаревскому: «в протограф П были перенесены пометы из списка 3-й редакции, и П является списком особого вторичного извода 1-й редакции»[xxxiii]. То есть первичность Пискаревского списка ставится под сомнение или отрицается. Эта же мысль повторена и в заключительной части, где подводится итог анализа редакций: «…1 редакция (П без дополнительного текста, вынесенного на поля протографа П из IV фрагмента С[xxxiv]; ред. отразилась в субархетипе К)…»[xxxv]

Предположение исследователя о пометах, которые будто бы были перенесены из списка третьей редакции в протограф Пискаревского списка (отсылка к 15 главе Кормчей Вассиана[xxxvi] и фрагмент текста, совпадающий с текстом из Суздальского списка[xxxvii]), не находит своего подтверждения.

Отсылка к «Сказанию о образе греховнем» из 15 главы Кормчей не могла быть заимствована из текста Суздальского или какого-либо другого списка третьей редакции, так как, во-первых, ни в одном из известных списков этой редакции «Собрания» ссылок на упомянутое «Сказание» нет, во-вторых, в Суздальской Кормчей данное произведение помещено не в 15-й главе, а в 6-й[xxxviii]. Следовательно, эта отсылка является уникальным местом «Собрания» из Пискаревской Кормчей, в которой настоящее «Сказание» действительно является 15 главой[xxxix]. Второй текстовой фрагмент не вполне идентичен своему аналогу из Суздальского списка, в котором читается дополнительная отсылка к 27-му зачалу Евангелия от Иоанна, отсутствующая в Пискаревском списке[xl]. Если допустить, что этот фрагмент был перенесен из Суздальского списка в протограф Пискаревского, то непонятно, почему при переносе была исключена ссылка на указанное зачало. С нашей точки зрения, движение совпадающего фрагмента текста от третьей редакции к первой логически неоправданно. Это совпадение можно объяснить тем, что чтение первой и третьей редакций восходит к архетипу или одному из списков первой редакции и было исключено или утрачено в списках второй редакции (Архивном и Толстовском).

Автор по-прежнему сохраняет представление о какой-то незавершенности Пискаревского списка, который будто бы «обрывается»: «Список П… обрывается на недоуменном вопросе автора, обнаружившего упоминания о монастырских селах…»[xli]

Что касается гипотезы А. И. Плигузова о «возможности существования полного текста «Собрания», близкого Пискаревскому списку, но имеющего продолжение», то в новой статье автор излагает ее уже иначе: оказывается, это продолжение еще не было написано, но только мыслилось: «заключительные слова П можно рассматривать… и как план еще не написанного продолжения текста»[xlii].

Разнообразие мнений по поводу начала работы Вассиана над памятником оставляет открытым вопрос о его генезисе. До сих пор в историографии остаются нерешенными две проблемы: определение первоначального вида «Собрания», т. е. всего произведения в целом, и время происхождения (датировка) этого первоначального вида, или этапа, работы автора над его текстом.

Отвергнув гипотезу Н. А. Казаковой о первоначальности редакции поучения к инокам (Беляевский список), большинство исследователей (Г. Н. Моисеева, А. А. Зимин, А. И. Плигузов) считали, что работа Вассиана Патрикеева над «Собранием» началась с жанра канонического трактата[xliii]. Время работы над первой редакцией трактата традиционно определялось 1517 г. Эта дата устанавливается на основании существующей в трех списках Кормчей Вассиана, в составе которой имеется «Собрание», записи следующего содержания: «Сиа книга списана по благословению господина нашего Варлаама, митрополита всея Руси в лете 7025-го [1517] месяця маия 27 день»[xliv], а также свидетельства Крутицкого епископа Досифея, который на Соборе 1531 г. говорил, что «как Васьян святыя правила апостольския и отеческия разрушил, а новыа своя правила написал тому 14 лет»[xlv].

Но, несмотря на то что 1517 г. является принципиальной датой в определении времени работы князя-инока над сводом канонических постановлений, ее понимание в работах исследователей остается неоднозначным. Так, например, Н. А. Казакова предполагала, что над Кормчей Вассиан работал несколько лет, а составление первой редакции канонического трактата она относила к 1515 г.[xlvi] Г. Н. Моисеева, напротив, полагала, что «Собрание» «даже в своем первоначальном виде не могло быть создано ранее 1517 г. — того года, когда князь-инок взялся за работу над Кормчей»[xlvii]. А. А. Зимин не уточнял время начала и завершения работы Вассиана над «Собранием», придя к выводу, что «опровергать аргументы соборного приговора 1503 г. …Вассиан мог и значительно позже первых лет XVI в. Это могло произойти около 1517 г., когда Вассиан составлял кормчую, куда должны были войти основные правовые нормы церковно-монастырской жизни»[xlviii]. А. И. Плигузов утверждал, что 1517 г. «может интерпретироваться и как указание на день завершения полного вида П (Пискаревского списка Кормчей. — С. С.), и как упоминания дня, когда было получено благословение митрополита Варлаама на редактирование кормчей»[xlix].

Таким образом, проблема датировки первой редакции канонического трактата продолжает оставаться актуальной, поскольку 1517 г. является только верхней границей в хронологии ее происхождения[l].

В литературе, как показано выше, отсутствует единство и в определении состава первой редакции трактата. Но, несмотря на разнообразие мнений, содержание имеющихся списков вполне позволяет определить основные этапы в истории текста настоящего жанра «Собрания». Уже А. С. Павлов характеризовал выделенные им редакции памятника как «первоначальную», «полную или обширную» и «третью»[li]. Но гипотеза А. С. Павлова не скоро получила научно-обоснованное признание.

Первый издатель произведения свела в одну две разные редакции канонического трактата, не придав должного значения коренному различию в их содержании. Между тем окончание текста Пискаревского списка свидетельствует о неспособности автора разрешить обнаруженное им противоречие в соборных правилах относительно монастырских сел. Завершая сочинение, Вассиан недоумевает: «А в том же соборѣ 4-мъ 24-мъ правиле писано: у манастырей селам быти. И въ 18 правиле 7-го собора. Ино которым вѣрити? Чимъ то разрѣшити?» Но сразу же предлагает свой выход из создавшейся ситуации, которого уже не будет в других редакциях: «Токмо Еуангелиемъ, и Апостоломъ, и святыми правилы!» И прибавляет: «А в Богородицких правилѣх въ греческих сел манастырем дерьжати не писано же»[lii]. В Архивном и Толстовском списках «Собрания» автор уже не видит никакого противоречия в соборных постановлениях. Вместо этих слов он прямо утверждает о ложности русских правил, позволяющих монастырям иметь села, и указывает на греческие каноны, в тексте которых «селъ к манастырем не писано держати». После этого приводит переводы толкований Феодора Вальсамона на упомянутые 24 правило IV Вселенского Собора, 12 и 18 правила VII Вселенского Собора.

Для наглядности приведем текст Пискаревского списка и одного из списков второй редакции — Архивного — в двух параллельных колонках.

Настоящее различие между Пискаревским и Архивным списком свидетельствует о том, что в их текстах проблема противоречия одних правил другим решается совершенно по-разному. В тексте Пискаревского списка ее решение предполагает привлечение Евангелия, Апостола и других канонов. В Архивном списке она решена путем добавления в текст новых переводов толкований трех соборных правил, которые первоначально приводили автора «Собрания» в недоумение. Вассиан Патрикеев прибегает к помощи человека, хорошо знающего греческий язык, — Максима Грека.

Отмеченное различие недвусмысленно свидетельствует о существовании в составе Пискаревской Кормчей «Собрания некоего старца» как самостоятельного, вполне законченного произведения. К сожалению, Пискаревский список был опубликован Н. А. Казаковой лишь в виде разночтений к Архивному списку, что затрудняет адекватное восприятие его важного заключительного фрагмента.

Таким образом, первая редакция канонического трактата представлена одним списком — РГБ. Пискарев. 39. Вторая редакция представлена двумя списками: РГАДА. Ф.181. 1597 и РНБ. F. II.74. С определением этих рукописей как списков «второй» редакции согласны все исследователи[liii]. Наличие в ее составе текстов, переведенных Максимом Греком, означает, что эта редакция «Собрания» могла появиться не ранее 1518 г. (прибытие Максима Грека в Россию) и не позднее 1525 г. (арест и заточение ученого монаха).

В работах Н. А. Казаковой рассмотренные редакции получили названия «краткого» и «пространного» видов второй редакции канонического трактата[liv]. Но выше было показано, что Пискаревский список, где переводы толкований Вальсамона отсутствуют, и те списки, в которые эти переводы включены, не могут составлять одну редакцию, пусть даже в разных ее видах. Поэтому предлагается использовать иную терминологию и отнести ее не к видам, а непосредственно к обеим редакциям. Краткое содержание первой редакции позволяет оставить это определение за всем текстом Пискаревского списка и, следовательно, назвать саму редакцию Краткой. Соответственно, расширенное содержание текстов Архивного и Толстовского списков вполне позволяют назвать вторую редакцию Расширенной.

Третья редакция представлена тремя списками: ВСМЗ 5636/399, РГБ. Волок. 566 и РГБ. Унд. 573. Суздальский список, по общему убеждению исследователей, является основным. Время составления новой редакции «Собрания» следует отнести к середине — второй половине 20-х гг. XVI в.

Отличительной особенностью Суздальского списка является вставка двух больших текстовых фрагментов в заключительной части трактата[lv]. Новая редакция отличается «более широким кругом затронутых вопросов», своим ярко выраженным пространным содержанием. Поэтому предлагается назвать эту редакцию Пространной.

Списки Волоколамский и Ундольский не имеют значительной части текста из Суздальского списка и не являются полностью идентичными друг другу. Расхождением в их оценках между Н. А. Казаковой и А. И. Плигузовым обуславливается еще одна немаловажная проблема в истории изучения текста канонического трактата. Известный А. С. Павлову Волоколамский список Н. А. Казакова определила как более поздний краткий вид третьей редакции и к этому же виду отнесла обнаруженный ею Ундольский список[lvi]. А. И. Плигузов, сделав важное уточнение в датировке Волоколамского списка (середина — вторая половина 20-х гг. XVI в.), характеризовал эти рукописи как черновые материалы, предшествующие составлению третьей редакции[lvii]. Данное расхождение в наблюдениях исследователей еще нуждается в дополнительном исследовании. Ранняя датировка Волоколамского списка противоречит предположению Н. А. Казаковой о позднем происхождении этого вида «Собрания». Факт наличия этих списков вне традиции Кормчих книг в качестве самостоятельных произведений и отсутствие канонических постановлений в их содержании не позволяют согласиться и с мнением А. И. Плигузова. Поэтому можно поставить вопрос о том, насколько правомерно относить эти списки к видам третьей редакции канонического трактата.

Рассмотренная проблематика позволяет придти к выводу о важности изучения текстов: единственного списка первой редакции канонического трактата — Пискаревского, а также Волоколамского и Ундольского — двух особых видов третьей редакции. Основной целью настоящей статьи является публикация текста очень важного Пискаревского списка. Задача следующего этапа — публикация другого важного списка, Волоколамского, и определение его соотношения с каноническим трактатом.

Текст Пискаревского списка публикуется по единственному сохранившемуся списку из собрания Д. В. Пискарева (РГБ. Пискарев. 39. Л.430-433). В изданиях Н. А. Казаковой текст Пискаревского списка был подведен в качестве разночтений к списку РГАДА. Ф.181. №1597. Л.321-327об.[lviii] Разночтения по Пискаревскому списку были подведены без пропусков и с сохранением уникальных особенностей его текста. Однако некоторые неточности в них имеются. Это указание на 85-е, вместо имеющегося в рукописи 82-го апостольского зачала («Вассиан Патрикеев и его сочинения», с. 232, прим. 11) и случаи неточной передачи слов («в Еуангалии», вместо «в Еуангелии»; «и по преде сего», вместо «и по преди сего»; «18-м», вместо «18» (там же, с. 233, прим. 13; с. 234, прим. 17 и 19)). Кроме того, в публикации по Архивному списку абзаца со ссылками на канонические постановления исследовательница неверно расставила знаки препинания в перечне ссылок, значительно затруднив понимание важнейших указаний на источники из канонического права[lix].

В настоящем издании из общего текста выделяется название памятника; цитаты из Священного Писания и святоотеческой литературы, а также названия литературных произведений заключаются в кавычки. В некоторых случаях иначе произведено словоразделение, местами изменена пунктуация в соответствии с правилами современного русского языка. Прежнее разделение текста на абзацы полностью сохранено. Текст воспроизводится по правилам современной орфографии без вышедших из употребления старославянских букв, за исключением «ять» (ѣ), «ер» (ъ) и «ерь» (ь). Дифтонг «оу» не обозначается (пишется только «у»). Выносные буквы и слова, написанные киноварью, не выделяются и не обозначаются.

Собрание нѣкоего старца на воспоминание своего обѣщаниа о отвержении мира

Л. 430 Яко же пишет в «Житии» святаго Савы: «Вдавъ себе Богови и вручив ся житью, и печатлѣвъ свою душю цѣлованием святаго Еуангелиа предо многими послухи, и прикоснувся десною рукою на поручение честнаго послушаниа къ своему игумену. И сицевыми дѣлесы и словесы великий Сава душю их кормляше, и напаяти не престааше, и крыла им даяше лѣтати и учаше, выше небеси восходити поучаше».

От Еуангелиа: в Матфее 39, зачало 69 и 79, в Марке 45, в Луце 49 и 77, и 91. А во Апостолѣ в зачале 40-го в концѣ о Акилѣ и Прискилѣ. И в правилѣх, иже на римляны, въ «Словѣ» 80 от Петра апостола. София и с нею 160 женъ прияша житие удаление от мирьских вещей: «Апостолъ же тѣх острищи повелѣ и в сукняны ри // Л. 430об. зы черныа одѣяти их, и поясы ременныя поясати их о чреслѣх. И рече апостолъ: «Аще кто хощет воздержатися, легокъ на высоту быти измѣною, да идет на особная мѣста тихая, да ту празнуем молитвами и алканием, и почитании ума, и очищением»». И во Апостолѣ: зачала 67, 75, 176, 181, 215, 238, 244, 245, 257, 292, 296, 330, 331. И в Василии Великом: «Слова» 5, 6, 7. И в «Словѣ» о овержении* мира и совершении духовнѣм. В нем же и о учителѣ непрелестнѣм, по Бозѣ учаше, а не по человеческому угожению. И в правилѣх. Васильево же правило 84: «Аще кто не по Еуангелию хощет жити, мы с такими не хотим погибнути. Но спасаяй, спасеть душю свою».

И вси святии отци о отвержении мира писаша: иноком жити по Еуангелию, и по Апостолу, и по Великому Василию — селъ не держати, ни владѣти ими, но жити в тишинѣ и в безмолвии, питаяся своима рукама. Аще ли не у // Л. 431 довлимся сим, подобает у христолюбцевъ милостыня приимати: нужная, не излишнее; ни села, ни многаго богатества (сие и мирьским чюже есть — уповати на богатство, а не на Бога), и не внимати человеческим обычаемъ и симь** попирати святая писаниа. Аще ли же не хранят своего обѣщаниа, симъ святая муками прѣтит, и огню вѣчному осужаетъ, и отступники их именует, и проклятью предает.

А се запрещениа. В Марке зачало 2: «Вѣруйте во Еуангелие» [Мк 1, 15]. В Матфее 116: «Вся, елика заповѣдах вамъ» [Мф 28, 20]. В Марке зачало 71. И пакы в Матфее в зачале 39, в Марке 41, в Луце 51, во Иоанѣ 45. И паки в Матфее: «Мний наречется» [Мф 5, 19] в зачале 11. А во Апостолѣ 52 и 53, и 82. И еще в Луце: «Небо и земля мимоидет, а словеса моя не преидут» [Лк 21, 33], в зачале 107. Оле страшно не хранящим закона Божия! О еже во псалмѣх, глаголеть въ 1 псалмѣ: «Сего ради не воскреснуть нечестивии на суд, ни грѣшници въ свѣтъ праведных. Яко съ // Л. 431об. вѣсть Господь путь праведных, и путь нечестивых погибнет» [Пс 1, 5]. И въ 5-мъ псалмѣ: «Ни пребудут же законопреступници предо очима твоима: возненавидѣл еси вся творящая безаконие и погубиши вся глаголющая лжю. Мужа крови льстива гнушается Господь» [Пс 5, 6-7]. И въ 11 псалмѣ: «Потребит Господь вся устны льстивыя и язык велерѣчивъ» [Пс 11, 4]. И въ 36 псалъмѣ: «Безаконници же ижденутся, и сѣмя нечестивых потребится» [Пс 36, 28]. И въ 103-мъ псалмѣ: «Скончаются грешници от земля, и безаконници, яко не быти им» [Пс 103, 35]. И въ 118 псалмѣ: «Запрѣтил еси гордымъ: прокляти укланяющеися от заповѣдей твоих» [Пс 118, 21]. И прочая во псалмѣх таковая о сих. Въ Еуангелии: о Дусѣ Святѣмъ в неделю 50-ю, и в Матфее зачало 116. А во Апостолѣ зачало 73 и 96. А в Василии Великом 144, в «Постнических Словѣх» о Духѣ Святѣмъ в себѣ имуще.

Аще ли кто возглаголеть: «Преже сего манастыри з земля // Л. 432 ми жили», но нѣсть тако. Но преже сего вси отци началници селъ у манастырей не держали: ни Пахомей Великий, ни Ларионъ Великий, ни Ефимей Великий, ни Сава Освященный, ни Феодосей Великий, ни Аполоний Великий, ни Симеон Чюдотворець, иже на Дивнѣй горѣ, ни Афонасей Афоньский, ни Феодоръ Студитьский, ни иные прежние началници селъ у манастырей не имели. Аще кто и давал имъ села, и они не имали, но жили безыменно, по Еуангелию и по своему обѣщанию.

Тако же и Росейскиа земли здѣшние наши началници и чюдотворци — Антоний и Феодосий Печерьский, иже в Киевѣ чюдотворци, и Сергий Радонежский, и Кирил Белозерьский, и Варлам Новогородский, и Денисей Глушицкий, и Дмитрей Прилуцкий, и Павел Комелский — селъ къ своим манастырем не имали, но своих учениковъ учили по Еуангелию жити и по иноческому обѣщанию. // Л. 432об. Понеже села держати епископом у соборных церквей, нищих ради или убогих, и иное церковное богатство, а не иноком, ни манастырем, по своему обѣщанию. И аще кто целомудренъ смыслъ имѣет по Бозѣ, и правила тако же повелевают, наипаче запрѣщали о сем своимъ писанием — ни в мирьскиа вещи ни в какия вступатися.

Но о горе! Увы! Преступивъ заповѣди Божия и отець своих учения, села к манастырем емлют и покупают, и владѣют ими, и вся злая содѣваются от них иноком съпротивна к Божьимъ заповедем. Охъ, что будет в день судный! Едину заповѣд преступит человекъ, мний наречется во царствии небеснѣмъ. Толъкование: А мний ино ничто, мука вѣчная и геона огненая. А во Апостолѣ и въ святых отець писании многая таковая запрещения не хранящим заповѣди Божия.

Въ Никонском послании, во 2-мъ «Слове»: Ибо божествении отци не инако како приемлют иноческое жительство, но по законоположени // Л. 433 ю «Постных Словесъ» Великаго отца нашего Василиа и прочих святых отець, и еще же и жития святаго Пахомиа, яко началника суща и съвершителя общежителных завѣщаний. Зри*** и по прѣди сего 15 главы «Сказание о образѣ грѣховнем».

Въ правилех святых отець: собора 7-го правило 17 2-я грани въ 2 главе, того же правило 11 10-я грань въ 1 главе, собора 1-го и 2-го правило 1 2-я грани въ 2 главе, собора 4-го правила 3 и 4, Кирила архиепископа Александрьскаго от Посланиа, еже к Домну, правило 2 1-я грани въ 6 главе — не повелеваем**** в мирьская вьступатися иноком по своему обѣщанию, ни в села, ни во что ино по сим правилом. А в том же соборѣ 4-мъ 24-мъ правиле писано: у манастырей селам быти. И въ 18 правиле 7-го собора. Ино которым вѣрити? Чимъ то разрѣшити? Токмо Еуангелиемъ, и Апостоломъ, и святыми правилы! А в Богородицких правилѣх въ греческих сел манастырем дерьжати не писано же.