Эта война осознавалась как «испытание», выпавшее на долю России, которое она должна преодолеть с Божьей помощью и ещё больше утвердиться «в уповании на Промысл» (1). Религиозная фразеология активно использовалась также светской пропагандой, в ходе которой Франция и Россия противопоставлялись друг другу как «безбожие» и «благочестие», как «порок» и «добродетель» (2, с. 50–57). В начале войны в войсках по приказу военного министра М. Б. Барклая де Толли полковые священники распространяли сделанное профессором Дерптского университета В.-Ф. Гецелем кабаллистическое изъяснение двух мест из Апокалипсиса – заключительной части Библии, где в имени императора Наполеона высчитывалось число 666, свидетельствующее о его демонической сущности, а также предсказывалось его скорое падение (3). Действие антинаполеоновских воззваний усиливалось кощунственным отношением неприятеля к православным святыням, что вызвало небывалый религиозно-патриотический подъём в армии и народе. Пропаганда стала одной из наиболее эффективных мер, выработанных правительством и Церковью для борьбы с иноземным вторжением, имевшим огромные масштабы и высокую степень опасности.

Религиозные обвинения в адрес Наполеона нельзя назвать необоснованными. Гонения на Церковь и духовенство времён Великой Французской революции, а также прагматичная, даже беспринципная церковная политика Наполеона, его неоднократные столкновения с папой Пием VII, закончившиеся в 1809 году отлучением французского императора от Церкви и пленением римского первосвященника, создали у современников ощущение некоего духовно-религиозного мятежа, поднятого Наполеоном против христианства. Великая армия, покрывшая кровью половину Европы, грабившая и осквернявшая русские православные храмы, действительно воспринималась многими как своеобразная тёмная сила, а её предводитель сравнивался с Антихристом – ставленником Сатаны, который, согласно христианской эсхатологии, должен появиться на земле незадолго до второго пришествия Христа и сосредоточить всё существующее на ней зло для борьбы против Христианской Церкви. По свидетельству ряда мемуаристов, накануне и в ходе войны 1812 года многие пытались найти ответы «на злобу дня» в Библии, и прежде всего в Апокалипсисе, книге пророчеств. Например, современник событий Д. И. Завалишин вспоминал, что в 1812 году даже в глубоком тылу «везде толковали о том, что будет с Россией, что сделает с ней Бонапарт», в дома, где «имелась Библия славянская, бегали справляться о предсказаниях» (4, с. 17). По словам поручика И. Т. Радожицкого, имя Наполеона приводило в трепет «русскую чернь», которая «не иначе о нём разумела, как об Антихристе», по созвучию «с апокалипсическим Аполлионом» – демоном истребления, разрушения и смерти (5, с. 13). В народе распространялись слухи о том, что на Россию идёт армия дьявола, солдаты которой боятся креста (6, с. 113–115).

Православное духовенство приняло непосредственное участие в организации и деятельности народного ополчения. Сразу после выхода высочайшего манифеста от 6 июля 1812 года о созыве ополчения Святейший Синод выступил с воззванием, в котором, в частности, предписал духовенству «научить всех словом и делом не дорожить никакою собственностью, кроме веры и Отечества». В плане выполнения духовенством этого предписания показателен случай, произошедший 25 июля 1812 года в Тамбове во время заседания Дворянского собрания, рассматривавшего вопрос о создании ополчения. Епископ Тамбовский и Шацкий Иона (Василевский), совершив Божественную литургию, во всём облачении вошёл в дом, где проходило собрание, исполнил молебственное пение с коленопреклонением и обратился к дворянству и купечеству с краткой речью, призвав «ополчиться единодушно и сокрушить зубы скрежещущего врага», доказать, что «мы за святость веры, за дом Божией матери, за честь и славу великого монарха нашего готовы победить или умереть». Иона первым внёс три тысячи рублей на создание ополчения. Этот поступок, по словам очевидца, «побудил все состояния к похвальному соревнованию» (7).

Двадцать пятого июля 1812 года император Александр I утвердил доклад Святейшего Синода, предлагавший из прибылей, получаемых от продажи свечей в церквах, отдать 1,5 миллиона рублей «в пособие к составлению новых сил» (то есть ополчения), пригласить духовенство к пожертвованиям, а также разрешить причетникам, детям священно- и церковнослужителей и семинаристам (не выше риторического класса) по желанию увольняться в ополчение. С этого времени по всей стране начался сбор духовенством денежных пожертвований. Судя по рапортам епархиальных архиереев, хранящимся в архиве Синода, а также некоторым другим источникам, общая сумма пожертвований духовного сословия на ополчение (вместе с 1,5 млн рублей, данными Синодом) составила: 2 405 076 рублей 60 копеек ассигнациями, 27 214 рублей 88 копеек серебром, 556 рублей золотом, 3388 рублей 10 копеек медью; 60 пудов 27,5 фунта 67,5 золотника серебра и 10 фунтов 18,5 золотника золота в изделиях и слитках (8).

В ополчение поступили 412 человек духовного сословия, включая учеников духовных академий, семинарий и уездных училищ. Так, например, Казанская духовная академия дала 56 человек, Киевская – 22, Калужская духовная семинария – 50. Ученик Костромской духовной семинарии Василий Яхонтов, служивший в ополчении урядником, за успехи был произведён в унтер-офицеры (9).

Помимо семинаристов и церковнослужителей, которые, как не имевшие священного сана, могли взять в руки оружие, при отрядах народного ополчения состояли священники. Они выполняли те же функции, что и военное духовенство в регулярной армии. Некоторые из них из походов не вернулись. Так, например, в октябре 1814 года под Варшавой скончался протоиерей 3-го отряда Санкт-Петербургского ополчения Алексей Шашкевич.

Перед выступлением ополчений в поход духовенство, как правило, служило молебен и вручало командирам отрядов иконы и освящённые хоругви. Московскому ополчению император Александр I передал образ преподобного Сергия Радонежского, присланный ему Московским митрополитом Платоном (Левшиным).

В регулярной армии каждый полк имел своего священника, свою походную церковь и, как правило, свою икону, считавшуюся покровительницей этого армейского подразделения. Во время Отечественной войны в русской армии в течение трёх месяцев находилась также общая святыня – чудотворная Смоленская икона Божией Матери, вынесенная из Смоленска 5 августа 1812 года при оставлении города и возвращённая ему после его освобождения. Накануне Бородинской битвы, 25 августа, Смоленскую икону Божией Матери пронесли по всему военному лагерю. Вечером перед ней в присутствии М. И. Кутузова был отслужен молебен.

Богослужения и молебны, регулярно проводимые полковыми священниками, поднимали моральный дух русской армии, укрепляли её мужество. Перед сражением, обходя позиции своих полков, священники напоминали солдатам об их долге и присяге. На поле брани под неприятельским огнём они напутствовали умирающих, а при необходимости воодушевляли солдат личным примером – вставали с крестом в руке впереди полка, увлекая его в атаку.

Согласно данным архива Синода, в 1812 году в ведомстве армейского духовенства состояли 240 человек, около 200 из них участвовали в Отечественной войне и Заграничных походах русской армии 1813–1814 годов, 14 полковых священников получили ранения и контузии. Священник Черниговского драгунского полка Кирилл Забуженков погиб в Бородинском сражении. Многие священнослужители были удостоены различных наград. Так, например, в 1812–1814 годах за отличия в военных действиях 30 полковых священников были награждены скуфьей, 35 – камилавкой, 12 – золотым наперсным крестом, выдаваемым от Святейшего Синода, 8 – орденом Святой Анны (10). Наибольшую известность во время войны 1812 года получил священник 19-го егерского полка Василий Васильковский, награждённый за подвиг в сражении под Малоярославцем орденом Святого Георгия 4-го класса (11). В истории России это был первый, а в период Наполеоновских войн единственный случай вручения такой награды священнику.

На территории Центральной России Великая армия Наполеона столкнулась с активным сопротивлением мирного населения. Среди отрядов самообороны было немало церковнослужителей и даже священников, которые часто являлись организаторами и руководителями крестьянских отрядов. Вступать в вооружённую борьбу с неприятелем их нередко побуждало его варварское отношение к церковным святыням. Так, например, священник села Крутая Гора Юхновского уезда Смоленской губернии Григорий Лелюхин, увидев, что отряд французских мародёров ограбил церковь и осквернил алтарь, убедил своих прихожан устроить погоню. Вооружившись топорами и вилами, крестьяне неожиданно напали на грабителей в лесу и, перебив их, отобрали церковное имущество. Воодушевлённые удачей крестьяне вскоре увеличили свой отряд до 200 человек. На колокольне храма они выставили сторожевого, который при приближении мародёров звонил в колокола, и крестьяне во главе с отцом Григорием отражали нападение (12, с. 20–21). Таким же образом действовали жители Гжатского уезда. В Смоленской губернии предводителями крестьянских отрядов были также дьячок города Рославля Савва Крастелёв, погибший при столкновении с неприятелем у деревни Козловка (13, с. 260), и пономарь села Савенок Сычёвского уезда Алексей Смирягин, награждённый знаком отличия Военного ордена.

В Московской губернии во главе одного из крестьянских отрядов самообороны стоял священник верейского Рождественского собора Иоанн Скобеев. Он особенно отличился при штурме г. Вереи генерал-майором И. С. Дороховым. Собрав тысячу крестьян Вышегородской волости, Скобеев с их помощью срыл на Земляном валу сделанные французами укрепления, «изыскал во многих домах скрывшихся неприятелей, сжёг неприятельские ворота, фуры и брички». Кроме того, по просьбе Дорохова отец Иоанн собрал 500 конных вооружённых крестьян, которые усилили его корпус, и подготовил семь подвод для раненых воинов. За деятельность по освобождению Вереи Скобеев был награждён золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте. Отличился также и дьячок села Рюховского Волоколамского уезда Московской губернии Василий Рагузин, организовавший из 500 крестьян отряд, успешно защищавший от неприятеля окрестные селения. Не ограничиваясь набегами на отряды французских мародёров, Рагузин нёс также разведывательную службу. С этой целью ему был дан открытый лист, согласно которому крестьян обязали предоставлять ему подводы и оказывать всяческое содействие. За свои подвиги Рагузин был награждён серебряной медалью, учреждённой в память войны 1812 года (14).

Во время Отечественной войны 1812 года многие православные храмы и монастыри, расположенные на территории, затронутой военными действиями, были разграблены и осквернены неприятелем. Варварское поведение завоевателей было вызвано режимом оккупации, развязавшим их низменные инстинкты, разной конфессиональной принадлежностью противников, а также безразличным отношением большинства представителей Великой армии к религии вообще и непониманием ими ценностей и традиций русского народа. Особенно сильно пострадала Центральная Россия – Смоленская, Московская и Калужская епархии; западные губернии, отчасти из-за политики, проводимой местными властями, – сравнительно меньше. Наибольший урон понесла Москва, ставшая своеобразной жертвой, принесённой на алтарь победы. В древней столице были разграблены 22 из 24 существовавших монастырей (за исключением Данилова и Новодевичьего) и 227 из 264 церквей. Кремлёвский Успенский собор – главная святыня Москвы – был полностью разграблен и превращён в конюшню, а также в помещение для переплавки риз с икон и других серебряных и золотых вещей. В Высокопетровском монастыре оккупанты устроили скотобойню, во многих монастырских и приходских храмах – жилые помещения, конюшни и склады для хранения продуктов, соломы и овса. Вандализм завоевателей вызвал взрыв всеобщего негодования и способствовал расширению движения народного сопротивления, носившего во многом религиозный характер.

Многосторонняя патриотическая деятельность духовенства, а также судьба в военное время русских монастырей и храмов придали войне 1812 года тот особый колорит, благодаря которому она вошла в историческую память нашего народа как война православная, то есть как священный подвиг за сохранение православной веры. В высочайшем манифесте от 25 декабря 1812 года в качестве главной причины победы была названа помощь Бога. Та же мысль кратко и ёмко определена на реверсе медали, учреждённой в память победы в Отечественной войне: «Не нам, не нам, а имени Твоему».

Желание выразить благодарность Богу за помощь в одержании победы привело к возникновению многочисленных церковных памятников Отечественной войны 1812 года, то есть воздвигнутых в память о победе храмов и часовен. Главным из них, несомненно, является московский храм Христа Спасителя.

Литература и источники

1. РГИА. Ф. 796. Оп. 93. Д. 627. Л. 15.

2. Собрание высочайших манифестов, грамот, указов, рескриптов, приказов войскам и разных извещений, последовавших в течение 1812, 1813, 1814, 1815 и 1816 годов. СПб., 1816.

3. РГИА. Ф. 806. Оп. 1. Д. 2156. Л. 2–3.

4. Завалишин Д. И. Записки декабриста. СПб., 1906.

5. Радожицкий И. Т. Походные записки артиллериста с 1812 по 1816 год. М., 1835.

6. Рассказы о двенадцатом годе, собранные Т. Толычевой. М., 1912.

7. РГИА. Ф. 797. Оп. 1. Д. 4419. Л. 33–35.

8. РГИА. Ф. 796. Оп. 93. Д. 1031. Л. 1–529; Ф. 796. Оп. 93. Д. 634. Л. 94–123; Ф. 797. Оп. 1. Д. 4499. Л. 3; Московское дворянство в 1812 году. М., 1912.

9. РГИА. Ф. 796. Оп. 93. Д. 1031. Л. 1–529.

10. Мельникова Л. В. Русская Православная Церковь в Отечественной войне 1812 года. М., 2002; Мельникова Л. В. Армия и Православная Церковь Российской империи в эпоху Наполеоновских войн. М., 2007.

11. РГИА. Ф. 806. Оп. 1. Д. 2446. Л. 1.

12. Рассказы о двенадцатом годе // Смоленские епархиальные ведомости. 1912. № 1.

13. Орловский И. Дьячок-партизан 1812 года // Исторический вестник. 1902. № 10.

14. Василий Григорьевич Рагузин, причетник-герой 1812 года // Душеполезное чтение. 1868. № 8.