В. В. Лобанов[*]

В последние годы в научный оборот активно вводятся материалы следственных дел обновленческого духовенства и мирян, пострадав­ших в годы сталинских репрессий¹. Использовав обновленческое дви­жение для раскола патриаршей Церкви, власть постепенно утратила интерес к «красным попам», с начала 1930-х гг. преследуя обновленцев наравне с другими религиозными течениями.

Дело обновленческого священника А. Г. Благовещенского² не со­всем обычно. Несмотря на то что оно содержит стандартное обвинение в антисоветской деятельности (ст. 58, п.10, ч. 1 УК РСФСР), которое подтверждено «обличающими» показаниями свидетелей, итог судеб­ного разбирательства стал неожиданным. Обвиняемый, не признав­ший своей вины, был. оправдан за отсутствием состава преступления. Однако чуда не произошло, по протесту прокурора приговор был от­менен и дело направлено на новое рассмотрение уже при другом со­ставе суда, приговорившего Благовещенского к 5 годам лишения сво­боды. Лишь в 1956 г. приговор в его отношении был отменен оконча­тельно, а дело прекращено за недоказанностью обвинения.

Д. В. Петров^[*]

Многие ли помнят, что города-спутники Санкт-Петербурга — Павловск и Гатчина долгое время при большевиках носили иные име­на? Павловск с 1918 г. именовался Слуцком в честь Веры Слуцкой. Гатчина с 1923 по 1929 г. была Троцком в честь Льва Бронштейна (Троц­кого), а с 1929 г. по понятным внутриполитическим причинам — Крас­ногвардейском.

Кстати, согласились бы сегодняшние противники возвращения исторических названий снова именовать эти города-памятники по-советски?

Однако не менее интересен другой вопрос: почему зимой 1944 г. было принято решение о возвращении первоначальных названий этим городам? Ответ дает обнаруженная в Государственном архиве Россий­ской Федерации справка¹ к Указу Президиума Верховного Совета СССР от 23 января 1944 г. «О переименовании городов Слуцка и Красногвардейска и районов Слуцкого и Красногвардейского Ленинград­ской области»². Из этой справки следует, что в двух своих приказах И. В. Джугашвили (Сталин) как Верховный Главнокомандующий на­звал данные города их настоящими именами. Для Президиума Вер­ховного Совета это стало самостоятельным и достаточным основани­ем для того, чтобы вернуть исторические названия. По всей видимости, логика была простая: «Раз Хозяин сказал — значит, так оно и есть. Вождь не может ошибаться».

В. Н. Земсков[*]

По этой проблеме существует масса литературы, и, может быть, у кого-то создается впечатление, что она достаточно исследована. Да, действительно, при обилии специальной литературы остается немало вопросов и колебаний. Слишком много здесь неясного и спорного. Даже достоверность нынешних официальных данных людских потерь СССР в Великой Отечественной войне (около 27 млн человек) вызы­вает серьезные сомнения. В данной статье показана эволюция офици­альной статистики по этим данным (с 1946 г. и по настоящее время она неоднократно менялась) и сделана попытка установить действитель­ное число потерь военнослужащих и гражданского населения в 1941‒1945 гг. Решая эту задачу, мы опирались только на действительно до­стоверную информацию, содержащуюся в исторических источниках и литературе. В статье приводятся доказательства того, что на самом деле прямые людские потери составляли около 16 млн человек, из них 11,5 млн — военные и 4,5 млн — гражданские.

О. М. Вербицкая[*]

После окончания Второй мировой войны СССР приобрел огром­ный авторитет в мире, по праву занимая в нем ведущие позиции, ведь он внес решающий вклад в совместную победу над германским фашиз­мом. Советский Союз располагал мощным военным потенциалом и наравне с США владел новейшим оружием массового поражения — атомной бомбой. Однако при всей военной доблести и величии совет­ский народ-победитель не имел самого необходимого — бесперебой­ного продовольственного снабжения.

В целом продовольственный кризис в послевоенные годы в разной степени пережило население всех стран, участвовавших во Второй ми­ровой войне. Но в СССР помимо послевоенных трудностей и тяжелых последствий жестокой засухи 1946 г., которые крайне обострили по­ложение с продовольствием, этот кризис приобрел затяжной характер. Важнейшую роль в формировании продовольственного кризиса играл системный фактор — деформированная советская экономика, в кото­рой развитая индустрия уживалась с крайне запущенным сельским хо­зяйством. Наиболее болезненным проявлением этого несоответствия являлась так называемая зерновая проблема. Строго говоря, под этим термином, как видно из содержания правительственных документов 1930‒1950-х гг., подразумевалась продовольственная проблема вооб­ще, т.е. общий недостаток в стране продовольствия. Вследствие хрони­ческого недопроизводства зерна страдала кормовая база животновод­ства, из-за чего производство мясомолочной и прочей животноводческой продукции находилось на низком уровне, а это предопределяло отста­вание всей аграрной отрасли.