Наутро Матвей стоял перед Измайловым. Тот внима­тельно расспросил мальчика и, узнав о его пристрастии к рисованию, обещал его устроить в недавно открытую шко­лу архитектора князя Ухтомского.

Школа образовалась из мастерской, которая и рань­ше работала под руководством этого знаменитого архи­тектора, построившего Красные ворота. Архитектурную мастерскую, по обычаю того времени, называли «архи­текторской командой». В ней изготовлялись чертежи зда­ний, строившихся по проектам Ухтомского.

Скоро в школу пришел указ из Сената:

«К обучению архитектуре Главного комиссариата умершего подканцеляриста Федора Казакова сына Матвея... определить с награждением жалованья про­тив младших учеников по рублю в месяц».

Так попал в 1751 году Матвей Казаков в первую рус­скую архитектурную школу Ухтомского.

Пристрастие Казакова к рисованию скоро выделило его среди других учеников. Ухтомский и Никитин обратили внимание на его тонкие чертежи и на крепкий, уверенный рисунок. Прекрасно удавались Казакову и гравюры.

Майским вечером 1763 года через Московскую заста­ву Петербурга пронеслась фельдъегерская тройка. Офи­цер на заставе не успел даже как следует разглядеть подо­рожную, и ямщик вновь погнал во весь опор.

Фельдъегерь вез известие об ужасном бедствии — сго­рела дотла Тверь.

Тверской пожар потряс вся страну. Правительство уже через несколько дней отдало приказ о восстановле­нии города.

В Тверь были посланы архитекторы во главе с Ники­тиным. Он включил в новую свою команду молодого та­лантливого «архитектурии поручика» Казакова.

Никитин был незаурядный человек. Опыт зодчего-строителя сочетался в нем с трудолюбием, энергией и та­лантом значительного мастера.

Никитин, совместно со своими помощниками, в тече­ние месяца создал проект новой Твери, занимающий заслу­женно одно из первых мест в русской архитектуре XVIII века.

По никитинскому проекту планировка новой Твери должна бала напоминать планировку Петербурга. Три основные улицы в виде трезубца направлены к древнему тверскому кремлю, напоминая три петербургских про­спекта, сходящихся к Адмиралтейству.

Рядом с Кремлем решили построить архиерейский дом. Но Тверь ждала приезда Екатерины, и архиерейский дом скоро превратился во дворец. Вот его постройку и пору­чил Никитин Матвею Казакову.

Тверской дворец Казаков задумал без ненужного укра­шательства и излишней сложности. Перед прямоугольным зданием дворца он расположил парадный двор. По его бо­кам — легкие галереи-переходы к угловым павильонам.

Убранство дворца и павильонов было очень простым. Стены оживлялись легкими гирляндами и венками. Вме­сто колонн с пышными капителями Казаков применил плоские лопатки-пилястры. Они украшали стены здания в виде слегка выступающих вертикальных полос. По всей длине их тянулись полукруглые выемки-каннелюры. Ка­залось, что легкие полоски тени лежат на пилястрах не только в солнечные, но и в облачные дни.

Среди всех зданий новой Твери дворец, выстроенный Казаковым, бесспорно, занял первое место.

Постройка дворца сделала имя Казакова известным. Богач П. Ф. Нащокин заказал ему проект своей подмос­ковной усадьбы Рай-Семеновского (недалеко от Серпухо­ва, на реке Паре).

Казаков прекрасно справился с этим, по-видимому, первым крупным частным заказом. Еще полный тверских впечатлений, он создал план усадьбы, во многом похо­жий на план основной части Твери.

Уже в этих своих первых произведениях Казаков обна­ружил одно свойство своего таланта, ставшее для него за­тем весьма характерным: найдя удачное решение, он еще не раз возвращается к нему. Он разрабатывает и варьирует его, отыскивает все новые и новые стороны, добивается все большего совершенства. Благодаря этому, все творчество Казакова на протяжении всей его жизни приобретает осо­бенную, исключительную цельность и единство.

В1765 году из заграничной учебной командировки возвратился сверстник Казакова — архитектор В. И. Баженов.

Екатерина решила выстроить в Москве грандиозный дворец. Он должен был отображать мощь и величие Рос­сии. Какому зодчему поручить такую постройку? Выбор императрицы пал на Баженова.

Был издан указ об организации «экспедиции по строе­нию Кремлевского дворца». Баженову было предоставле­но право свободного выбора помощников, в его распоряже­ние отпущены большие средства. Во главе строительства был поставлен уже известный нам М. М. Измайлов. Он посоветовал привлечь к работе Казакова, зарекомендовав­шего себя постройками в Твери и в усадьбе Нащокина.

Казаков был на год моложе Баженова. Баженов уже видел тверской дворец, который ему очень понравился. Он уведомил Петербург о желании иметь своим помощни­ком Казакова:

«Он, — писал Баженов, — по знанию архитектуры столько приобрел и впредь к большим делам способен, а сверх того в случае болезни моей самую должность отправлять может».

Казаков был назначен «заархитектором» в команду кремлевского строения.

Пылкая фантазия Баженова, захваченного своей иде­ей и выдумывавшего все новые и новые варианты будуще­го дворца, умерялась спокойной деловитостью более прак­тически опытного Казакова. Баженов же, как никто, рас­крыл Казакову всю глубину архитектуры как искусства. Содружество этих двух великих русских зодчих обещало исключительные результаты.

Работая с Баженовым, Казаков узнал очень и очень многое о природе искусства, которому он посвятил себя. Он постиг то, чем так виртуозно владел Баженов. Круг­лые, овальные залы и комнаты сочетались с прямоуголь­ными, нередко разбегавшимися веером от какого-либо центра здания. Все объединялось в одно целое, из которо­го нельзя было выкинуть ни одной части.

Баженов научил Казакова тонкостям архитектурно­го мастерства. Он показал ему, как простым сочетанием отдельных геометрических архитектурных форм можно достигнуть исключительно эффектного впечатления.

Казаков внимательно наблюдал, как работает Баже­нов. Из-под его быстрого карандаша появлялись величе­ственные колоннады, сложные планы, интересные дета­ли, И давным-давно, казалось, решенные формы и при­емы поражали каждый раз неожиданной новизной.

Эти уроки и наблюдения принесли Казакову большую пользу. Многие из последующих зданий, выстроенных им, носят отпечаток влияния творчества гениального русско­го зодчего. Совместная работа с Баженовым была для Ка­закова как бы годами второго ученичества, его высшей архитектурной школой.

Почти пять лет провел Казаков на кремлевском строи­тельстве, и за эти пять лет созрел его гений. Но ему предсто­яло еще некоторое время идти рука об руку с Баженовым.

Желая «утешить» великого зодчего (Баженова) пос­ле ею же нанесенного страшного удара (отмена строитель­ства дворца), Екатерина поручила ему построить увесе­лительные сооружения для празднования Кучук-Кайнарджийского мира с Турцией.

Выполнение нового приказа императрицы было воз­ложено на ту же «кремлевскую экспедицию».

Казаков вновь становился одним из главных испол­нителей построек. Одновременно он вел крупную пере­стройку так называемого Пречистенского дворца, где дол­жна была жить Екатерина во время празднеств.

В серии офортов Казаков запечатлел « Ходынские уве­селительные строения». Он изобразил вид их как днем, так и вечером, при блеске триумфальных огней и фейерверков.

Самому Казакову пришлось также немало потрудиться над этими постройками. Екатерина, отмечая свое удов­летворение работой молодого зодчего, поручила ему со­ставить проект Петровского подъездного дворца. Его пред­полагали построить напротив ходынских павильонов. Естественно, что проект нового дворца Казаков составил тоже в новом баженовском стиле.

Но так была могуча творческая индивидуальность Казакова, что, даже подражая своему великому другу, он сохранил свое лицо как архитектор. Даже больше: он внес в новый стиль свое собственное понимание.

В казаковском Петровском дворце мы угадываем за вне­шним красочным и причудливым убранством классическую основу. Это сказывается то в применяемых Казаковым про­порциях, то в построении самого объема здания, то во внут­реннем убранстве классического стиля, чего никогда не до­пускал в своих псевдоготических произведениях Баженов.

Уже проект, а потом постройка Петровского дворца сразу же обратили общее внимание на Казакова. С этого времени начинается его огромный успех как архитекто­ра, не покидавший его до самой смерти.

Биография Казакова бедна житейскими, бытовыми фактами. Но она богата тем великим наследием, которое он сам оставил. Вернее сказать, биография Казакова зак­лючена в его произведениях. Они до сих пор украшают Москву, подмосковные и ряд городов нашего Отечества.

Петровский дворец не был еще закончен, когда Каза­ков получил новый заказ. В 1776 году Екатерина поручи­ла зодчему составить проект здания Сената в Москве. В эти годы Екатерина неоднократно бывала в Москве, проводя здесь долгие месяцы. Понятно, что правительство на это время также переезжало из Петербурга в Москву. Но в

Москве по-прежнему не было ни одного крупного государ­ственного здания. Заказ, порученный Казакову, должен был восполнить этот пробел.

Здание Сената предполагалось построить в Кремле напротив Арсенала, рядом с Чудовым монастырем.

Приступая к проекту, Казаков, конечно, не мог совер­шенно отойти от тех грандиозных замыслов Баженова, которые еще долгие годы оказывали на него влияние. Хотя задача и была несравненно меньше, но все же иску­шение построить что-то близкое к неосуществленному проекту Баженова невольно влекло зодчего.

Казаков решил использовать самую форму участка. Здание будет треугольным.

На площадь перед Арсеналом должен был выходить длинный, главный трехэтажный фасад, ритмически рас­члененный рядами окон и пилястр. Острые углы фасада срезаны, архитектурно обработаны и украшены.

Взгляд зрителя невольно направлялся к вершине и центру здания. Там строитель поместил белый, куполь­ный зал, а в середине длинного фасада — торжественную арку с колоннами по бокам. Через нее вел проход во внут­ренние дворы.

Казаков не хотел сразу же раскрыть перед входящим основной центр своего сооружения. Поэтому во внешний треугольник корпусов он вписал внутренний пятиуголь­ник различных сенатских помещений. Лишь миновав дворовую арку, человек оказывался перед величествен­ной ротондой круглого белого зала.

Здесь, в этом светлом зале, под огромным спокойным куполом, должен был заседать Сенат. Тут должны были совершаться торжественные государственные акты. Этот зал современники называли «русским Пантеоном».

Казаков рассчитал свое здание так, что вершина треу­гольника, где помещался зал, пришлась как раз за баш­ней между Спасскими и Никольскими воротами. С того времени эта башня стала называться Сенатской.

Купол зала занял центр кремлевской стены, выходя­щей на Красную площадь. Таким образом, здание Сената не просто оказалось одним из кремлевских зданий, а сде­лалось общегородским, войдя неразрывным звеном в об­лик важнейшей площади столицы.

Казаков достиг в этом своем произведении необычай­ных результатов. Он достиг их силой природного талан­та. За границей он не был, в иностранных академиях не учился, кончил только простую школу-команду Ухтом­ского. Постройкой Сената он поставил себя в первый ряд современных ему архитекторов.

С составлением проекта и постройкой Сената совпало создание другого замечательного произведения Казакова. Известный богач и владелец уральских заводов Демидов приобрел недалеко от Москвы землю, где он собирался вы­строить свою подмосковную. Он остановил свой выбор на селе Петровском, или иначе Княжищеве, где протекала небольшая речка. На ее живописных берегах решил он выстроить усадьбу. Для выполнения задуманного был приглашен Казаков.

Основную часть усадьбы Казаков распланировал в виде правильного квадрата. На его углах он поставил скромные двухэтажные флигели, между ними — ворота, ведшие во внутренний двор. Каждые ворота представляли собой две остроконечные пирамиды на небольших постаментах. В середине же четырехугольника находился дом. Это зда­ние кубической формы, увенчанное куполом на световом низком барабане. Углы дома, как углы Сената, срезаны, что создает впечатление не квадратного, а треугольного (в плане и объеме) дома. По углам — изящные двухколон­ные портики-балконы. Каждый из основных фасадов ук­рашен четырьмя колоннами. Кажется, что дом за колон­нами как бы отступает назад, а тень позади колонн вы­годно оттеняет их белые стволы, несущие крышу дома.

Купол некогда увенчивался статуей Екатерины, кото­рую Демидов велел вылить из чугуна на своих уральских заводах. Чугунные львы-сфинксы украшали полукруглую лестницу, по которой входили со двора в дом. Между ко­лоннами стояли чугунные решетки. От дома шла к реке прямая аллея с часто поставленными по обеим сторонам ее чугунными статуям. Внизу, у речки, был насыпан неболь­шой холм, который завершался статуей Аполлона.

По обилию скульптуры Петровское могло соперничать с прославленным подмосковным Архангельским. В парке липовые аллеи пересекались под разными углами, в местах скрещения возникали многоугольные площадки-звезды.

У реки аллеи и дорожки парка прихотливо изгиба­лись, деревья были посажены не вдоль дорожек, а груп­пами, как будто они выросли естественным образом. Ис­кусный подбор различных пород деревьев и кустов созда­вал игру оттенков зелени летом и, кроме того, был рас­считан на осень, когда парк загорался багрянцем и золо­том. В это время он представлял собой истинно волшеб­ное зрелище.

В этой усадьбе Казаков продумал все до последней ме­лочи. Он выполнил даже рисунки для кафельных печей — стройных, высоких, доходивших почти до потолка, тоже обычно очень высокого по обычаю XVIII века.

С конца семидесятых годов XVIII века Казаков фак­тически становится главным архитектором Москвы. Пос­ле очередной неудачи Баженова с постройкой царской под­московной — Царицына — он возглавил «кремлевскую экспедицию», которая вела основные правительственные строительные работы в Москве. В эти годы талант Каза­кова достиг своего полного расцвета.

Казаков вышел из трудовой семьи и был воспитан на любви и уважении к труду. Это трудолюбие красной ни­тью проходит через всю его жизнь. Даже тогда, когда бо­лезнь сразила мастера, он продолжал работать для люби­мого им города, создавая панораму Москвы.

Требовательность к себе и суровая дисциплинирован­ность выработали в Казакове особенную целеустремлен­ность. Не только талант, но и воспитанные им в себе ка­чества, позволили Казакову создать то, что он создал. На первый взгляд кажется, что он составлял свои проекты с завидной легкостью. Но это только на первый взгляд: годы упорного труда и совершенствования мастерства ле­жали за этой легкостью.

Классика была для Казакова идеалом на протяжении всей жизни. Но казаковская классика чужда застывших форм, холодного академизма.

Уже всеми признанный и прославленный, он все еще учится. До конца жизни он изучает русскую архитектуру. Со вниманием следит за творчеством современных ему художников и совместно с ними создает произведения со­вершенно исключительного мастерства. Так совместная работа с прославленным скульптором Федотом Шубиным привела к созданию величайшего произведения Казако­ва — мавзолея в Николо-Погорелом.       .

Он обладал большим организаторским талантом. Вок­руг него быстро сложилась преданная ему школа учеников.

В зрелую свою пору он возродил в новом виде архитек­турное училище Ухтомского. Непрерывная преемствен­ность связывает эту казаковскую школу с Московским архитектурным институтом, выпускающим теперь совет­ских архитекторов.

Свою беззаветную преданность искусству, свою любовь к настойчивому труду Казаков сумел передать и своей се­мье. Все три сына зодчего становятся его деятельными помощниками. Они осуществляют его и свои проекты под руководством отца.

После постройки Петровского знатнейшие вельможи Москвы стали наперебой заказывать знаменитому зодче­му проекты своих городских дворцов и домов. Куракины, Гагарины, Голицыны и опять Демидовы. За вельможами тянутся видные купцы — Губин, Калинин, Павлов. Все они осаждают зодчего.

Правительственные заказы и поручения через «крем­левскую экспедицию» также следуют один за другим. То надо ехать в Екатеринослав, для того чтобы спланиро­вать застройку центральной части города, то в Калугу, то в Коломну, где строятся церкви, архиерейский дом в крем­ле и ограда двух пригородных монастырей — Брусенского и Голутвинского.

Перечисляя постройки за эти годы, поражаешься тому, как Казаков успевал не только составлять проек­ты, но бывать всюду, где они воплощались в камне и дере­ве. А он придумывает все новые конструкции, улучшает технику стройки, изобретает новый состав особо крепкой наружной штукатурки, с которой не так быстро сходил бы красочный слой...

В те годы Москва переживала настоящую строитель­ную горячку. После опустошительных пожаров середины столетия древняя столица как бы заново отстраивается. Ее строителем и стал Казаков.

Уже в семидесятых годах он предложил новый тип городского дома. Старая Москва знала усадебную заст­ройку: дом помещался в глубине участка, отступя от ули­цы. Перед домом был передний двор, обрамленный флиге­лями или службами; за домом — небольшой сад, кото­рый, смотря по желанию и состоянию владельца, нередко превращался в парк.

Так строили в допетровской Руси. Так строили и в XVIII веке. Строил так и сам Казаков. Построенный им дом Толмачевой в Замоскворечье, знаменитый дом, вер­нее дворец, Разумовского на бывшей Гороховской улице (ныне улица Казакова) — примеры тому.

Но Казаков создал и другие типы постройки. Дом выд­вигается на красную линию улицы. Все прочее (флигели и т. д.) пристраивается либо по бокам главного здания, либо переносится за дом, как бы служа входом в неболь­шой сад, который остается от прежнего усадебного пар­ка. Примеры таких построек Казакова — дом Гагарина на Петровском бульваре, дом Губина на Петровке, дом Дурасовой на Покровском бульваре и много других.

Москву называли из-за многочисленных домов-усадеб большой деревней. Казаков существенно переменил об­лик города. Дома, выходящие фасадами на улицы, укра­сили их своими многочисленными портиками, которые зодчий так любил и с таким разнообразием и совершен­ством создавал.

То это простой прямоугольный дом в два-три этажа, с колоннами или пилястровым портиком, как, например, дом московского генерал-губернатора (ныне здание Мос­совета на Советской площади). То это грандиозный дво­рец с двенадцатью колоннами (дом Гагарина на Петровс­ком бульваре). То это дом с изрезанным и сложным пла­ном, у которого портик не только в центре, но и два пор­тика на боковых выступах (дом Куракиных на Старой Бас­манной).

Казаков выстроил в те годы более восьмидесяти круп­ных зданий. Если бы не пожар 1812 года, то Москва сохра­нила бы во многом то лицо, которое ей придал Казаков.

В 1779 году Казаков строит родственнику Демидова, владельца Петровского, дом в Гороховском переулке. Эта часть Москвы меньше других пострадала от пожара 1812 года, — казаковский дом дошел до нас.

В 1784 году Казаков строит бальный зал для Долго­рукова. Он дошел до нас. Это знаменитый Колонный зал

московского Дома союзов. Только одни коринфские ко­лонны украшают этот зал. Он, по существу, не велик. Но колонны, стоящие вдоль стен, придают ему такой пара­дный, праздничный и в то же время торжественный вид, что он кажется гораздо больше. Мало найдется равных ему по красоте, не только у нас, но и во всем мире.

Лишь в специальном труде можно полностью перечис­лить все созданное Казаковым. Работоспособность его кажется беспредельной. Но он сумел сделать для русской архитектуры то, что сделал, еще и потому, что был у него также особый, исключительный талант воспитателя.

Казаков вырастил целую плеяду мастеров, помогав­ших учителю делать его дело и продолживших это дело, когда учителя не стало. «Кремлевская экспедиция» была по существу «командой» Казакова. Однако, как бы хоро­шо ни было поставлено дело в этой большой архитектур­ной мастерской XVIII века, Казаков прекрасно понимал, что этого недостаточно. Приняв дела «экспедиции» от Ба­женова, он вскоре приступил к организации школы. Она помещалась у него на дому в Златоустовском переулке вплоть до ухода зодчего в отставку.

Среди мастеров казаковской школы мы находим его помощников и учеников: Еготова, Бакарева, Таманско­го, братьев Поливановых, однофамильца зодчего Родио­на Казакова, сыновей самого Казакова — Василия, Мат­вея и Павла.

Они строят не только по проектам учителя, но и со­здают ряд собственных произведений, проникнутых луч­шими его заветами. Еготов строит военный госпиталь в Лефортове, Бакарев — здание Печатного двора на Николь­ской. Один из позднейших учеников Казакова, О. И. Бове, становится главным архитектором Москвы после пожара 1812 года и воссоздает город на пепелище. Большой и Малый театры, Триумфальные ворота, центральные пло­щади Москвы, Манеж и Александровский сад принадле­жат этому талантливому зодчему.

Когда престарелый Казаков в начале нового, XIX сто­летия уходит в отставку, связь его со школой не прерыва­ется. Школа некоторое время остается при его доме. Уче­ники не забывают мастера. Они привозят к нему свои про­екты, он обсуждает их, дает свои советы.

Последнее десятилетие в творчестве самого мастера отмечено созданием ряда оригинальных произведений. Он углубляет и разрабатывает в них то, что было намечено им раньше.

В 1796 году Казаков приступил к постройке, по зака­зу Голицына, больницы на Калужской улице. То была лебединая песнь мастера — вскоре после окончания этого здания удар приковал великого зодчего к постели.

Уйдя в отставку, Казаков до 1806 года еще вел педа­гогическую работу в созданной им школе.

При приближении французов к Москве в 1812 году семья увезла Казакова в Рязань. Здесь узнал он об ужас­ном пожаре:

«Несть сия, — писал сын, — нанесла ему смертельное поражение. Посвятив всю свою жизнь зодчеству, украся престольный град великолепными зданиями, он не мог без содрогания вообразить, что многолетние тру­ды его превратились в пепел и исчезли вместе с дымом пожарным...».

Душевное потрясение от полученного известия уси­лило его недуг. В 1813 году знаменитый зодчий, строи­тель Москвы, скончался.

Можно без преувеличения сказать, что Казаков архи­тектурно создал Москву XVIII века. Он создавал ее иным путем, чем это делали зодчие в Петербурге, строившие город заново.

Он с уважением чтил древность зданий Москвы и ее традиции. Но он ясно сознавал, что древний город дол­жен в своем росте и развитии идти в уровень со временем, а не оставаться собранием музейных редкостей. Надо было переделывать город, но сохранив все своеобразие, всю кра­соту его. И Казаков создал новую Москву, не уничтожив, но сохранив при этом то, что века оставили славного и дорогого русским во внешнем облике Москвы.

Мы с полным правом можем говорить о «казаковской Москве», как о значительном и своеобразном явлении в истории русского зодчества XVIII века.

Публикуется по изданию: Ильин М. А. Матвей Федорович Казаков. М., 1944.