«Энунд, и Эйрик, и Хакон, и Ингвар установили... по Рагнару, своему бра­ту. Бог да поможет его душе». (10, 102)

Ещё Ф. Браун отмечал, что пять братьев были сыновьями Эмунда Ста­рого. (910, 294) Это предположение было основано на фрагменте руни­ческой надписи из Стрэгнеса:

«Эй-. выбил камень... сыновьям Эймунда... на юге в Серкланде». (2, 418)

Гибель на юге в Серкланде характерна для надписей, связанных с по­ходом Ингвара. Так обозначено место гибели Ингвара в надписи из Грипсхольма:

«Тола велела установить этот камень по своему сыну Харальду, брату Ингвара. Они отважно уехали далеко за золотом и на востоке кормили орлов. Умерли на юге в Серкланде». (10, 74)

Матерью погибшего с Ингваром его брата Харальда была Тола. Одни исследователи считали, что попорченное временем имя заказчика надпи­си из Стрэгнеса следует связать с его братом Эйриком, другие — с его отцом Эймундом. (10, 81; 2, 419) Судя по надписи из Римбу, Эмунд Ста­рый не участвовал в установлении камней по погибшим сыновьям. На­звать погибших сыновьями Эймунда мог скорее Эйрик, нежели Эмунд. Погибло не менее двух братьев, а в надписях обычно перечислялись их имена. Эйрик поставил камень в честь Ингвара и Харальда. Согласно ре­конструкции О. Фрисена надпись из Стрэгнеса читалась так:

«Эйрик велел высечь этот камень по Ингвару и Харальду, сыновьям Эймунда. Они умерли на юге в Серкланде». (10, 81)

Ингвар и его братья причислены к сыновьям Эймунда, то есть Эмун­да Старого. Братьев было шестеро.

У Ингвара было три старших брата. Эмунд женился не ранее 1011 года и до рождения Ингвара мог иметь не более четырёх детей. По крайней мере один из двух братьев — Харальд или Рагнар — был младше Ингвара.

Два самых старших брата носили традиционные для шведского коро­левского рода имена. Первенцу Эмунд должен был дать имя в честь свое­го официального отца, второму — в честь официального деда. Его офи­циальным дедом считался Эйрик Победоносный, и второй сын носит имя Эйрик. Имя первенца говорит о том, что вторым именем Олава Скот­конунга было Энунд, полученное в честь отца его отчима — Эдмунда Рингсона. При усыновлении Олав получил новое имя, но в истории за­крепилось имя, полученное при рождении.

Третий сын Эмунда носил имя, принятое среди норвежской знати. Это имя выдаёт в жене Эмунда норвежку, в чьём роду был Хакон. В 1011 году, когда Эмунд должен был жениться, Норвегией правил Эйрик Хаконарсон. Шведский принц получил в жёны одну из самых знатных норвежских девушек. У любвеобильного Хакона Сигурдсона было много детей, и среди них могла быть дочь, ровесница Эмунда. Но в целом дети Хакона принадлежали к более старшему, нежели Эмунд, поколению. Скорее всего, он женился на внучке Хакона, дочери Эйрика. Вскоре Ин­гигерд, сестра Эмунда, вышла замуж за Свейна Хаконарсона, брата нор­вежского короля. Шведско-норвежский союз скреплялся браками коро­левских детей.

Родство с норвежским королевским домом стало одной из причин первого мятежа Эмунда 1013 года. В борьбе за звание младшего короля он рассчитывал на помощь части шведской знати и норвежских родствен­ников. Потерпев поражение, Эмунд бежал в Норвегию к сестре и род­ственникам жены.

Энунд родился не ранее начала 1012 года, Эйрик — не ранее конца 1013 года, Хакон — не ранее 1015 года. В апреле 1015 года Свейн Хако­нарсон и Эмунд покинули Норвегию. Эмунд поехал в Англию, а затем оказался на русской службе и женился на русской княжне. Свейн уехал к тестю в Швецию. У Эмунда к этому времени было двое малолетних детей. Судя по новой свадьбе, он отправил жену с детьми в Швецию, и они жили при семействе Свейна. Этому соответствует норвежское имя третьего ребёнка, родившегося после отъезда Эмунда. Жена Эмунда находилась под покровительством своего дяди и дала имя в честь его отца и своего деда. Случилось это до отъезда Свейна в Англию, так как затем он оказал­ся на Руси, где погиб. Хакон родился не позднее лета 1015 года.

Эмунд женился в первой половине 1011 года и летом уже был в Ан­глии. Его первенец Энунд был зачат до отъезда в Англию и родился в на­чале 1012 года. Эйрик был зачат в начале 1013 года и родился в конце 1013-го. Хакон был зачат в конце 1014 года во время проживания Эмунда в Норвегии и родился летом 1015 года. Весной 1017 года Эмунд оказался на Руси, оставив жену и детей в Швеции. Его русским первенцем был Ингвар. Рагнар и Харальд родились позднее Ингвара.

Ингвар мог принимать участие в установлении памятного камня по брату Рагнару во время пребывания в Швеции в 1039‒1041 годы. До отъ­езда в 1036 году Ингвар был несовершеннолетним, а в 1041 году покинул Швецию, заехав на время для того, чтобы возглавить отбывающий на Русь по весне 1042 года отряд. Рагнар был зачат не ранее мая 1019 года и не позднее 1022 года. За это время Эмунд побывал в Швеции, Норвегии и на Руси.

Имя Рагнар не встречается ни в шведском, ни в норвежском королев­ских родах. Ингвар получил своё имя в честь великого князя Игоря Ста­рого. Отцом Игоря был Рюрик, чьё имя созвучно имени Рагнар. Ещё бо­лее созвучным было имя Рогволод, которое носил дед русской жены Эмунда. Судя по русскому звучанию имени, Рагнар родился на Руси и был вторым сыном Эмунда от Владимировны.

Эмунд второй раз женился в период с 21 июля по 2 сентября 1017 года. До отъезда из Руси в марте 1019 года зачать второго ребёнка он не успел. Второй раз Эмунд появился на Руси по весне 1022 года. За­тем последовали бурные события междоусобицы Брячислава и Ярослава, в которой он принял участие. Зачатие Рагнара следует отнести на весну 1022 года, а его рождение — на начало 1023 года. Рагнар стал совершен­нолетним в начале 1041 года и по примеру Ингвара отправился на Русь, стал наёмником и сложил голову в какой-то битве.

В 1041 году византийская армия потерпела три поражения от мятеж­ников в своей итальянской провинции Лонгивардия — в марте, мае и сентябре. Русские наёмники прибывали в Византию в июне и сентябре. Рагнар приехал в июне, то есть позднее первых двух битв. Он погиб 3 сентября 1041 года в сражении под городом Монополи.

На обломках камня из седерманландского Лагне имеется надпись:

«...установил... своему. Он умер на восточном пути далеко в Ла...». (10, 76)

Предполагается, что местом гибели был Лангбардаланд — сканди­навское обозначение Лонгивардии. В сочинении «Описание Земли III» говорится: «Около Италии находится Лангбардаланд». (9, 96) Своё на­звание Лонгивардия получила по осевшему здесь во время Великого пе­реселения народов германскому племени лангобардов, то есть длиннобо­родых. О гибели местного жителя в Лонгивардии более определённо сообщается в седерманландской надписи из Юлефорса:

«Инга установила этот камень по Олаву, своему наследнику. Он на вос­токе бороздил штевнем [волны] и умер в земле лангобардов». (10, 90)

Олав, сын Инги, погиб в Италии. По типу расположения надписи и форме креста надпись датируется 1020‒1060 годами, что близко времени гибели Рагнара. Надпись из Лагне могла быть связана с гибелью одного из шведских товарищей Рагнара по византийской службе.

Ингвар и его родственники перечисляются в надписи из Хусби-Лухиндра:

«Эйрик, и Хакон, и Ингвар, и Рагнхильд, они... Он умер в Греции. Да по­может Бог и Божья Матерь его душе». (10, 113)

Здесь отсутствует имя старшего из братьев, но зато появляется женское имя. Умерший в Греции мужчина, чьё имя из-за порчи надписи было утра­чено, приходился трём братьям и женщине близким родственником. Срав­нение надписей позволило исследователям отождествить погибшего с Энундом Эмундсоном. Энунд погиб после Рагнара, но до гибели Ингвара.

Прибывшие весной 1042 года шведские наёмники были использова­ны Ярославом Мудрым в польском походе и оставлены на зимовку. Энунд попал в Византию с более ранним отрядом. Он отсутствовал в Швеции во время установления памятного камня Рагнару. Появление его имени в надписи можно объяснить вкладом в изготовление памятника. Энунд служил в Византии, узнав в сентябре о гибели брата, он передал известие и свою долю на памятник домой. Ингвара также в это время не было в Швеции, но наёмник, через которого отправлял посылку Энунд, покинул Византию и по осени 1041 года возвращался домой через земгальский торговый городок. Ингвар присоединился к складчине.

После сентября 1041 года большое количество северных наёмников погибло во время мятежа против императора Михаила V Калафата. Двад­цать первого апреля 1042 года мятежники захватили императорский дво­рец. Часть защищавших дворец северных наёмников была убита, а часть взята в плен и перевешана победителями.

В казнях верных императору гвардейцев участвовал Харальд Суро­вый. Энунд по матери был внуком Хакона Сигурдсона, а Харальд был сводным братом Олава Святого, изгнавшего из Норвегии потомков Ха­кона. Харальд и Энунд принадлежали к враждебным друг другу норвеж­ским родам, хотя отец Энунда был союзником Олава Святого. Сам Энунд стал совершеннолетним в начале 1030 года и, скорее всего, вместе с Харальдом принял участие в битве при Стикластадире.

Жестокость по отношению к пленникам в случае казни собственно русов выглядит странно. Скандинавы с византийской службы возвраща­лись домой через Русь, и такие убийства могли бы осложнить их положе­ние по приезде туда. Иное дело сведение счётов со своими политически­ми противниками и кровниками из числа земляков-скандинавов.

В византийские наёмники подавались, как правило, изгои и искатели приключений, вычеркнутые у себя на родине из списка живых. Скальды представляют казнь целого отряда верингов как достойное воспевания деяние. Причисление казней к подвигам говорит о наличии среди каз­ненных знатных людей. Энунд, судя по всему, был повешен, и Харальд гордился убийством представителя шведского королевского рода.

Из шестерых сыновей опального Эмунда четверо погибли на визан­тийской земле. Яков, отправляя беспокойных родственников в наёмники, знал, что с этой службы редко кто возвращается. Харальд, уничтожая та­ких шведов, мог рассчитывать на благосклонность их короля.

Энунд погиб 21 апреля 1042 года в императорском дворце. Летом из­вестие о его гибели достигло Киева, в котором по возвращении из поль­ского похода побывал Ингвар. Узнав о гибели старшего брата, Ингвар отправил взнос на памятный камень.

Тола назвала своим сыном одного Харальда, так что она не была мате­рью Ингвара. Имя Харальд было популярным среди норвежской знати. Судя по имени сына, Тола была норвежкой, и в числе её предков был Ха­ральд. Норвежкой была первая жена Эмунда, но в роду Хакона Сигурдсона имя Харальд не бытовало. Второй раз Эмунд жил в Норвегии при дворе Олава Святого, официальным отцом которого считался Харальд Гренландец, а среди его сводных братьев был Харальд Суровый. Судя по имени сына, Эмунд женился на Толе, родственнице Олава Святого, кото­рая стала его третьей женой.

В Норвегии Эмунд оказался вскоре после тинга 2 февраля 1020 года. Дочь Хакона Сигурдсона была нежелательной при норвежском королев­ском дворе, так как принадлежала к враждебному Олаву роду. Эмунд оставил жену в Швеции, а в Норвегии женился на Толе.

До отъезда на Русь у Эмунда от Толы мог появиться один ребёнок, а второй мог родиться уже после его отъезда. Харальд в 1043 году был со­вершеннолетним и родился не позднее 1025 года. Эмунд вернулся в Шве­цию в 1026 году, так что до этого сожительствовал с Толой только в нор­вежский период своей жизни. Харальд родился в период с конца 1020 года по 1022 год.

Свадьба с Толой говорит о том, что Эмунд решил остаться в Норве­гии надолго. Норвежское имя их сыну дали в честь родственника матери. Обычно именовали в честь деда. Официальным отцом Олава Святого считался Харальд Гренландец, который стал совершеннолетним в 974 году и бежал из Норвегии летом 989 года. Домой он не вернулся. Дети у него могли появиться не позднее начала 990 года. Тола, судя по всему, дочь Харальда Гренландца, была сводной сестрой Олава Святого. Она была старше Эмунда.

Харальд стал совершеннолетним в 1039 году, но не принял участие в изготовлении памятных камней по Рагнару и Энунду. Если бы между сводными братьями были бы распри, то сам Харальд не удостоился бы памятного камня от Эйрика. Это означает, что Харальд был за пределами Швеции и Руси и не знал о гибели братьев.

Кроме Руси и Византии скандинавы служили в датской, английской, ирландской армиях. Харальд был на службе в одной из этих стран. На вес­ну 1040 года намечалось вторжение в Англию датчан, и они нуждались в военной помощи. Между Данией и Норвегией существовал договор, так что Харальд отправился на датскую службу. Эмунд Старый приходился по матери двоюродным братом Кануту Могучему, а Харальд был трою­родным братом Хардакнута. После окончания датского похода на Ан­глию Харальд отправился вместе с Ингваром на русскую службу.

В надписи с поминального камня по Энунду кроме его братьев упо­мянута Рагнхильд. В поминальных текстах по другим сыновьям Эмунда она не значится, так что родственные узы связывали её только с Энундом. Она могла приходиться Энунду сестрой, женой или матерью.

Имя Рагнхильд было популярным среди норвежского королевского рода. Появление его в семействе Регнвальда Ульвсона следует связать с его норвежской женой. Хакон Сигурдсон выдал свою дочь Рагнхильд замуж за Скофти, сына Скаги, который погиб весной 989 года. (13, 110) Дети Скофти и Рагнхильд родились не позднее 989 года и были старше Эмунда.

Бытование имени Рагнхильд в роду Хакона позволяет предположить, что Рагнхильд из надписи по Энунду была его сестрой и дочерью от пер­вой жены Эмунда. В пользу того, что перед нами сестра, говорит и харак­тер перечисления. Родственные отношения женщины не уточнены, она упоминается после перечня братьев. Если бы Рагнхильд была бы иного свойства, женой или матерью, следовало бы ожидать уточнения. Рагн­хильд присоединилась только к строительству памятника по единоутроб­ному брату и не стала участвовать в возведении памятников по сводным братьям. Она была зачата во время пребывания Эмунда в Швеции в 1019‒1020 годы, родилась в 1020 году, во время изготовления надписи ей было 22 года.

Большая часть Ингваровых камней сосредоточена в Седерманланде, вблизи южного берега озера Меларен. Центром их ареала является Стрэнгнес. Из соседнего Грипсхольма происходит камень, поставленный Толой. Следующая по численности группа камней сохранилась в Упланде, близ северных берегов Меларена. Камни в честь Рагнара и Энунда — из состава этой группы. Наличие камней, сооружённых родственниками Ингвара в двух разных областях, позволило исследователям предполо­жить, что Эмунд имел две семьи. В Седерманланде жила его жена Тола, мать Харальда, в Упланде — другая жена, чьи сыновья поставили камни по погибшим братьям. (2, 175)

С упландским семейством объединился Ингвар. Вначале был постав­лен камень в честь погибшего Рагнара. Рагнар родился на Руси и служил с Энундом в византийской армии. К инициативе Энунда и Ингвара при­соединились их братья Эйрик и Хакон. Это означает, что подросшего Рагнара отправили на воспитание в Швецию и Эйрик с Хаконом его зна­ли. Он, как и Ингвар, воспитывался в семействе первой жены Эмунда. Затем три брата и сестра поставили камень в честь Энунда. Ингвар дол­жен был встречаться с ним во время пребывания в Византии и не остался безучастным, узнав о его гибели.

В Упланде жила первая супруга Эмунда, дочь Эйрика Хаконарсона, в Седерманланде — третья — Тола, родственница Олава Святого. Отсут­ствие в поминальной надписи по Энунду имени его матери может свиде­тельствовать о том, что её уже не было в живых. Мать Ингвара либо оста­лась на Руси, либо скончалась ранее его гибели, иначе бы присоединилась к столь широко подхваченному родственниками поминальному строи­тельству.

Поминальная надпись по некоему Ингвару есть в Западном Гаутланде:

«Сигстейн велел установить этот камень по Ингвару, своему сыну. Он умер на востоке». (10, 125)

Заказчиком надписи был Сигстейн, отец погибшего на востоке воина. Из двух других надписей с упоминанием Сигстейна следует, что у него был отец Хрольв и ещё один сын Иллуги. (10, 125) Погибший носил ред­кое для Швеции имя, а его отец имел имя, созвучное одному из прозва­ний Эмунда — Сигтрюг. Однако среди имён подлинного и наречённых отцов Эмунда имя Хрольв не встречается, нет сведений и о наличии у него сына Иллуги.

Саги и поминальные надписи сделали Ингвара Эмундсона широко известным, что привело к включению его имени в шведский именик. Ингвар, сын Сигстейна, родился после кончины Ингвара Эмундсона и был назван так же, как прославленный герой сказаний.

Из Седерманланда, из приморского Ванста, происходит такая надпись:

«Свейн и Стейн установили камень по Тости, своему отцу. Он умер в вой­ске Ингвара. И по Торстейну, и по Эйстейну, сыну Альвхильды». (2, 394)

Предполагается, что мастером, сделавшим надпись, был Асмунд. Свейн и Стейн установили камень по отцу Тости и братьям Торстейну и Эйстейну. Альвхильд была матерью только Эйстейна, матерью Торстейна была иная женщина. У Тости она была второй женой. В войске Ингва­ра погиб Тости и его два сына.

Имя Тости бытовало в роду Регнвальда Ульвсона, имевшего сестру Ульвхильд. Регнвальд имел родню в Упланде, лагман которого Торгнюр был его родственником и воспитателем. Связи поддерживались пере­крёстными браками. Ульвхильд приняла участие в изготовлении памят­ного камня по брату, который был поставлен в Упланде. Мы можем ото­ждествить Альвхильд, жену Тости, с Ульвхильд, сестрой Регнвальда Ульвсона.

Фрагмент другого камня Альвхильд из Стрэгнеса содержит надпись:

«Альви велела сделать памятник по... брату Ульва. Они на востоке... с Ингваром в Серкланде». (10, 81)

Здесь имя Альвхильд приведено в укороченной форме. Утрачено имя погибшего в походе родственника Альвхильд, названного братом Ульва. Альвхильд, заказывая стелу по участникам похода Ингвара, в первую оче­редь должна была упомянуть своего погибшего сына Эйстейна. Утраче­но имя Эйстейна, у которого был брат Ульв.

Усадьба Тости находилась в Вансте, но после смерти мужа Альвхильд жила в Стрэгнесе. У неё был сын Ульв, который не был сыном Тости. Для Альвхильд Тости был вторым мужем. Ульв на момент создания надписи был жив и поэтому удостоился упоминания. По каким-то причинам сам он не принял участие в изготовлении стелы, видимо, находясь вдали от родного края.

В походе Ингвара приняли участие как его родственники, так и род­ственники Регнвальда Ульвсона, также принадлежавшие к шведскому ко­ролевскому роду.

Из Стрэгнеса происходит фрагмент камня Ингиберг:

«.и Ингиберг велели установить... он не был человеком Ингвара». (2, 394)

Ингиберг, жившую в том же районе, что и Ульвхильд, можно отож­дествить с одноимённой вдовой Регнвальда Ульвсона. Поминаемый умер в Византии во время, близкое знаменитому походу Ингвара, что вызвало у авторов надписи опасение в путанице и специальную оговорку.

У Ингберг из близких родственников оставался сын Эйлив. Летом 1046 года он был ещё жив. В сентябре этого года был заключен русско-византийский мир, и отряд наёмников, среди которых было много варя­гов, отправился на византийскую службу. Зимой 1046/1047 годов северя­не участвовали в подавлении грузинского мятежа, осенью 1047 года осаждали армянскую крепость Хелидоний, а в декабре подавляли мятеж Льва Торника. В следующем году прибыло подкрепление во главе с Все­володом Ярославичем, женившимся на византийской принцессе. Резуль­татом русской помощи стало завоевание Армении.

Эйлив бывал в Византии, в 1046 году находился в действующей ар­мии, и его вторичное поступление на византийскую службу очень веро­ятно. Схождения говорят о том, что Ингиберг поставила камень в честь Эйлива. Причём это случилось, судя по оговорке, вскоре после 1043 года, когда иные события ещё не заслонили шведскую трагедию.

До осени 1046 года многие шведские семьи терялись в догадках о судьбе своих родственников, ушедших с Ингваром. Сведения о гибели шведов в районе Варны и в плену поступили после того, как уцелевших пленников отпустили на родину. В 1049 году шведским королём стал Эмунд Старый, и участие в предприятии его сына стало почётным. От­крещиваться даже от ошибочного причисления к соратникам принца ре­зона не было. Условия для оговорки были в правление Якова. Наиболее вероятное время изготовления камня Ингиберг — 1047‒1049 годы.

Эйлив был талантливым полководцем, успешно совершившим такой незаурядный поход, каким был поход 1032 года в далёкое Закавказье. Скальды отметили его выдающуюся роль в польском походе этого года. Прославление Эйлива-Глеба в былинах свидетельствует о его большом вкладе в завоевание Херсонеса. Первый раз в Византию он попал в 1033 году в правление Романа III Аргира и пробыл там по крайней мере до 1037 года, так как не участвовал в начавшейся по осени предыдущего года кампании по возведению на престол Магнуса. В 1043 году новгород­цев возглавлял Вышата, а в 1046-м новгородским воеводой вновь стал Эйлив. Эти косвенные указания говорят о том, что Эйлив покинул Ви­зантию после бурных событий 1043 года, когда часть русов приняла уча­стие в мятеже Георгия Маниака, а другая — была выселена из столицы. Вернулся он в Византию осенью 1046 года и не позднее 1049 года умер.

Сходную биографию имел великий этериарх, то есть начальник двор­цовой гвардии, Константин. Дворцовая гвардия состояла из русов, а Пселл изображает Константина варваром. Вождь гвардейцев был его по­литическим противником, и писатель не скупился на чёрные краски, на­зывая «скинувшим овчины», «купленным у варваров», «презренным Спартаком», «подонком из варваров». С одной стороны, этот варвар служил в дворцовой гвардии во времена Романа III, с другой — просле­живается мотив его недавнего появления при дворе и возвышения, так как варвар недавно скинул овчину и «нашёлся в наше время». Констан­тин пал жертвой интриг и погиб в конце 1048 года. (15, 639‒641)

В. Г. Васильевский, со ссылкой на Кедрина, называл великого этериарха Константина родом из сарацин. Сам Кедрин применял для обозначе­ния мусульман термин агаряне. Византийские хронисты называли варя­гов варанги, южноитальянские — гуаранги. В грузинской летописи воины трёхтысячного отряда, бывшего в Грузии в зиму 1046/1047 годов, названы варангами. В это время северных наёмников преимущественно звали варягами и на архаичный манер — тавроскифами. Это отражало увеличение в византийской гвардии числа разноплеменных варягов, пре­имущественно скандинавов, и снижение численности собственно русов. (1, 326‒330)

Командование мусульманином дворцовой гвардией, состоявшей пре­имущественно из русов и скандинавов, недостоверно. Мусульманские отряды в византийской армии были, но в составе гвардии того времени неизвестны. Константин стал агарянином из-за ошибочной переделки его происхождения из гуаранга. Он был из варягов.

Дворцовая гвардия состояла из 6000 человек. В зиму 1046/1047 го­дов одна её половина находилась в Грузии, другая — в Южной Италии. Характер искажения национальности Константина говорит о южно­итальянском влиянии. Однако осенью 1047 года он командовал осадой армянского Хелидония. Искажение следует отнести на счёт участия в передаче сведений маниакатов — воинов из отряда итальянских нор­маннов, перешедших на сторону императора после разгрома армии Геор­гия Маниака. (1, 326‒334)

В 1048 году Эйливу было 49 лет, он был зрелым мужем и опытным воином. После свадьбы Всеволода и разгрома русскими наёмниками вра­гов империи дворцовые гвардейцы должны были пользоваться особым расположением императорского двора. Варяга Константина ввели в син­клит — высший орган управления империи. Варяг Эйлив был из сканди­навских гвардейцев, одним из самых знатных и опытных воинов. Оба слу­жили со времён Романа III и погибли примерно в одно и то же время. Сходство биографий позволяет отождествить двух варягов.

Эйлив-Константин умер в конце 1048 года, а памятный камень был изготовлен в следующем году, когда известие о его гибели достигло Шве­ции. Ингиберг была второй участницей изготовления камня. Основным заказчиком следует признать кого-то из взрослых детей Эйлива.

В седерманландской надписи из Лундби сообщается о гибели Скарди:

«Спьоти, Хальвдан, они установили этот камень по Скарди, своему бра­ту. [Он] уехал отсюда на восток с Ингваром, в Серкланде лежит сын Эйвинда». (10, 77)

Здесь соединены основные географические указания о направлении похода Ингвара: на восток, в Серкланд. Дополнительное указание содер­жат только надписи Эйрика и Толы, сообщающие о южном расположе­нии Серкланда. Все упоминания этой страны в поминальных надписях, за исключением одного случая, включают имя Ингвара. Так что мнение о гибели отряда Ингвара в Серкланде в Швеции было всеобщим.

Ингвар и его младший брат Харальд погибли во время морского пое­динка у Константинополя. Чтобы не попасть в плен, они прыгнули в пол­ном боевом снаряжении за борт, и их поглотила пучина. В саге дьявол на самой дальней точке, достигнутой отрядом Ингвара, поведал воину Соти:

«Тебе следует знать, Соти, и рассказать Ингвару, своему конунгу, что давным-давно этим путём прошёл Харальд, конунг свеев, и в пучине Раудахав он пропал со своими спутниками, и теперь он пришёл сюда как страж. И как свидетельство [достоверности] моего рассказа здесь в зале хранится его стяг, и пусть Ингвар возьмёт его с собой и отправит в Свитьод, чтобы не пре­бывали они в неведении, что приключилось с их конунгом. Тебе следует так­же сказать Ингвару и о том, что он умрёт в этом [походе] с большей частью своего войска». (2, 261)

Дьявол знал, что Ингвар умрёт в походе, и поручение доставить швед­ский королевский стяг первоначально было дано кому-то другому. Коро­левский стяг был подарен семейству Ингвара литературным королём Олавом как отдарок за ценного сокола, у которого перья отливали золо­том. Скальд вложил в уста Олава такие слова:

«Теперь вы оба (Энунд и Ингвар. — В. Т.) должны поехать назад и отвез­ти Эймунду то, что я дарю ему. И это — знамя, поскольку нет у меня других более ценных подарков, чтобы одарить его, чем этот. Оно оказывает поддерж­ку тем, что всегда победит тот [человек], перед которым его несут. И пусть оно станет знаком примирения между нами». (2, 254)

Самой дальней точкой похода был Константинополь. После гибели Ингвара и других знатных шведов самым знатным скандинавом в рус­ском войске стал Харальд Суровый, бежавший из византийского плена. Ему могли передать ценности погибшего земляка.

У Харальда Сурового позднее имелось знамя «Опустошитель стра­ны». Снорри упоминает его в описании последней войны Харальда в Ан­глии. Это знамя появляется в рассказах о военных успехах норвежцев, и о нём скромно умалчивается при описании их поражений. (13, 454‒459) Победы связывались со знаменем, которое из-за своей магической силы удостоилось собственного имени.

В скандинавских сказаниях о древних временах с византийскими реа­лиями связана гибель только одного знатного скандинава — Гвитсерка, сына Рагнара Лодброка. Согласно Саксону Грамматику, Гвитсерк цар­ствовал над Скифией, завоёванной его отцом. Местный геллеспонтский князь ввёл в его город под видом купцов отряд и убил Гвитсерка. (12, 177) По другой версии сказания, Гвитсерк правил в Голмгардском цар­стве, то есть на Руси, на войне с гуннским князем попал в плен и был по его просьбе сожжён на костре из голов убитых воинов. (11, 658) Про­звание геллеспонтского князя ведёт нас к Геллеспонту-Дарданеллам, но Гвитсерк не погиб в морской пучине.

Упоминание погибшего в пучине Харальда следует связать с реликтом первоначального рассказа о гибели сыновей Эмунда Старого в пучине. После того как память об участии Харальда Эмундсона в походе 1043 года была утрачена, его образ использовали в рассказе о стародавних делах. Упоминание победоносного знамени в связи с гибелью братьев стало неудобным, и его также отправили в древние времена.

Шведское знамя досталось Харальду Суровому, возглавившему отряд варягов после гибели Ингвара. Скальды отмечали жадность Харальда до богатства. Он не выпустил из своих рук ценную реликвию, хотя побывал в Швеции. Под именем «Опустошитель страны» оно с тех пор сопро­вождало его в военных походах.

В летописных рассказах о походе 1043 года отсутствует упоминание Константинополя, а все военные действия восходят к битвам под Вар­ной, известной в античное время как город Одесс, находившийся в Ниж­ней Мисии. Варна была в Болгарии, которую по средневековым пред­ставлениям считали лежащей во Фракии. Противостояние флотов под стенами столицы и грабежи византийских провинций были опущены. Та­кой же порядок изложения событий находим в саге. Здесь, правда, сохра­нились реликты схватки в виде зачина битвы, в котором погибло по од­ному из судов с каждой стороны. В самой же победоносной битве шведы уничтожили весь вражеский флот. В битве узнаётся разгром эскадры киверриотов в Варненской бухте.

Памятные камни по участникам похода устанавливали родственники погибших, хорошо знавшие его обстоятельства. Упоминание Серкланда нельзя списать на искажения литературного характера за счёт расплыв­чатости географической привязки этого названия. Серкланд в соответ­ствии с общей западноевропейской традицией размещался в разных ме­стах Азии, но никогда с ним не связывался район Константинополя.

В составленном в начале XIV века для норвежского короля Хакона Магнусона географическом сочинении «Руководство» читаем:

«Серес было одно селение или город в Восточной половине, от которого по­лучили название и народ и земля. Эта земля изобилует великолепными листья­ми, которые расчёсываются, как овечья шерсть, и их продают затем другим народам на одежду». (9, 146)

Рассказ о Сересе следует после описания Вавилона, Халдеи, Аравии, Сирии, Палестины и Египта. После Сереса речь идёт о Бактрии. Автор сочинения размещал Серес на границе Передней и Средней Азии. В скандинавском географическом сочинении «Великие реки» об одной из рек рая сказано: «Третья называется Тигр, она течёт по Серкланду». (9, 153) В скандинавских географических сочинениях Серкланд связы­вался с Передней Азией.

Район Варны мог отождествляться с Болгарией, хотя Болгария давно была подчинена Византии и как самостоятельное государство не суще­ствовала. Сказания о Харальде Суровом свидетельствуют о том, что из-за мусульманского населения и торговли шёлком скандинавы относили к Серкланду как Волжскую Булгарию, так и одноимённую ей дунайскую Болгарию. Со скандинавской точки зрения события под Варной могли происходить в Серкланде, но Константинополь в скандинавских источ­никах с Болгарией не связывался в отличие от Фракии.

На «Карте мира № 1» читаем: «Греция, Тракия, Константинополь». (9, 108) Константинополь, по представлениям авторов карты, либо на­ходился во Фракии, либо с ней граничил. В «Руководстве» этот район описан так:

«А та Фракия получила имя от Фираса, сына Иафета. Там находится Константинополь, тот город, который норманны называют Миклагардом». (9, 147)

Константинополь помещён во Фракии, что соответствует античным представлениям. Пролив Босфор назывался Босфором Фракийским в от­личие от Босфора Киммерийского — Керченского пролива. Сведения о том, что Фирас, сын Иафета, дал название Фракии, были почерпнуты у Исидора Севильского. Болгария отождествляется с Фракией в сочине­нии «О заселении Земли сыновьями Ноя»: «Болгараланд — там бы Фирак». (9, 135) Наиболее подробный рассказ содержится в сочинении «Какие земли лежат в мире»:

«[Местность] за этой рекой (Дунаем. — В. Т.) называется Тракия (Фра­кия. — В. Т.). Там стоит тот город, который называется Константинополь. Его основал конунг Константин. Этот город люди называют Миклагард. В Тракии сначала жил Фирас, сын Иафета, сына Ноя... Около Тракии находит­ся Унгараланд (Венгрия. — В. Т.). Оттуда родом епископ Мартин. Там рядом находится Болгароланд (Болгария. — В. Т)». (9, 65)

Константинополь причислен к городам Фракии, но Болгария упомя­нута отдельно. В «Описании Земли III» запечатлена ситуация после за­воевания Василием II Болгаробойцей в 1018 году Болгарии:

«Греческому конунгу подчиняется и Болгараланд». (9, 78)

Болгария освободилась от византийского господства в 1187 году, ког­да образовалось Второе Болгарское царство. Сообщение было составле­но в период между 1018 и 1187 годами. Включение Болгарии в состав Византии давало возможность отождествления византийских и болгар­ских земель. В иной форме принадлежность Фракии Византии отражена в «Описании Земли II»:

«Тракия — это то же, что иГрикланд (Византия. — В. Т.). Около Тра­кии расположены Унгераланд и Болгараланд». (9, 96)

До побед Василия II большая часть Фракии принадлежала Болгарии, а болгар византийские писатели на античный манер часто называли фра­кийцами. Наряду с отождествлением Болгарии-Фракии и Византии со­хранялись книжные сведения предшествующей эпохи о существовании самостоятельной Болгарии.

Отождествление Болгарии с Фракией позволяло сделать переход к Серкланду во Фракии, а расположение Константинополя во Фракии по­зволяло при желании причислить его к городам Серкланда. Вдобавок имелась возможность приравнивать византийские земли к болгарским, то есть к землям Серкланда. Однако это была бы уже не общепринятая точка зрения, а авторская конструкция с использованием разных геогра­фических указаний.

Родственники Ингвара и Харальда предпочли не упоминать о гибели под Константинополем, заведомо ложно назвав местом гибели Болгарию, причём под названием, маскирующим принадлежность к Византии. В Швеции одно время жил вернувшийся из странствий участник похода 1043 года Харальд Суровый, и место гибели принцев было известно. Для перенесения места гибели в Серкланд использовалась искусственная комбинация из существовавших географических реалий.

Причину подтасовки фактов следует искать в проблемах, возникав­ших у наследников отъезжавших в Византию людей. Уехавших в Визан­тию считали заживо умершими, движимое имущество распределялось между ближайшими родственниками, а недвижимое отходило либо к роду, либо к королю.

Надо полагать, что большая часть надписей об умерших в Восточных странах связана с гибелью в Византии. На Руси варяги бывали транзи­том, и только небольшая их часть задерживалась на русской службе. Вре­менами варяги гибли на Руси, участвуя в междоусобицах или нападениях на соседей, но эти потери были несопоставимы с потерями в грандиоз­ных византийских битвах.

Византийское место гибели Энунда по причине давности его отъезда из Швеции не грозило его родственникам неприятностями и было указа­но. Рагнар же, погибший в Византии вскоре по отъезду, упоминания о месте своей гибели не удостоился. Родственники Ингвара и Харальда пошли на подлог и указали вместо константинопольского иное место ги­бели.

На каменном бруске-оселке, найденном в одном из захоронений острова Готланд, есть надпись:

«Ормига, Ульвар. Греки, Иерусалим, Исландия, Серкланд». (10, 67)

Надпись сделана датскими рунами и датируется второй половиной XI века. Какой-то датчанин запечатлел на оселке свои странствия. По обычному порядку поминальных надписей первым идёт имя её заказчи­ка, далее появляется имя поминаемого. Здесь первым идёт Ормига, вто­рым Ульвар. Ормига — викингское имя, взятое в честь Сигурда Ормеги, сына знаменитого датского короля-викинга Рагнара Лодброка. Датское имя соответствует датским рунам. Скончавшийся на Готланде датчанин возил оселок с надписью о своём погибшем товарище.

Ормига и Ульвар вместе странствовали до тех пор, пока Ульвар не по­гиб в Серкланде. До этого они побывали в Греции, Иерусалиме, Ислан­дии. Поминальная надпись по другу была использована в качестве поми­нального знака по её хозяину и положена в его могилу. Ормига и Ульвар служили в византийской армии и побывали в Иерусалиме. В этом их био­графия сходна с биографией Харальда Сурового, также по делам визан­тийской службы посетившего Иерусалим.

За пределами камней Ингвара, кроме случая с оселком, Серкланд в ру­нических надписях не упоминается. Под Серкладном скрывается Болга­рия, где погиб Ульвар.

Ормига и Ульвар участвовали в походе 1043 года, в котором Ульвар погиб. Иерусалим они посетили, скорее всего, в составе того же отряда, в котором служил Харальд Суровый. Скромная Исландия ни в торговом, ни в наёмническом отношении не могла интересовать датчанина Орми­га. Её упоминание следует отнести на счёт того, что из Исландии был Уль­вар и Ормига ездил к нему в гости.

Ормига закончил свои дни на Готланде — шведском острове, насе­ленном купцами. На склоне лет он промышлял торговлей и должен был посещать столичную Сигтуну. Судя по позднему происхождению надпи­си, её появление следует связать со знакомством Ормига с памятными камнями Ингвара. Возникшая в Швеции мода на увековечивание памяти погибших в Серкланде подвигла купца сделать миниатюрный аналог па­мятной стелы, с тем чтобы был повод рассказывать об участии в знамени­тых событиях.