«В си же времена Мстиславу сущу Тмуторокани, и поиде на касогы. Слышав же князь касожскыи, изыде противу. И ставшима обема полкома противу себе, и рече Редедя по Мстиславу: «Что ради губив дружину межы собя, но снидевася сами бороти. Да аще одолееши ты, то возмешь имение мое, и жену, и дети, и землю мою. Аще ли аз одолею, то возму твое все». И рече: «Тако буди». И рече Редедя ко Мстиславу: «Не оружьем ся бьеве, но борьбою». И ястася бороти крепко. И надолзе борющимася има, и нача изнемогати Мстислав: бе бо велик и силен Дередя, и рече Мстислав: «О пресвятая Богородица, помози ми. Аще бо одолею сего, сзижю церковь в имя твое». И се рек, удари им о землю, и выньзе нож, и зареза Редедю. И вшед в землю его, взя и все имение его, и жену его, и дети его, и дань взложи на касогы, и пришед Тмуторокань заложи церковь свята Богородица, и соверши ю, яже стоит и до сего дни Тмутороканю». (26, 63–64)
Обращение князя к Богородице и строительство богородичной церкви говорит об особом её почитании, что было характерно для тех лет, когда праздники, связанные с Богородицей, приходились на воскресенье. Успение Богородицы (15 августа) было в воскресенье в 1025 году, Рождество Богородицы (8 сентября) — в 1023 году. Второе празднование ближе к летописной хронологии. Дата касожской войны приведена по «эре - 5507 года».
По времени битва вроде бы близка к сентябрьскому празднику. Но военным месяцем русов был июнь и поединок с Редедей должен был состояться в июне 1023 года. В июне есть несколько дней, посвящённых богородичным иконам и храмам. Русы свои битвы приурочивали к четвергам. В четверг 28 июня 1023 года чествовалась икона Богородицы Троеручицы из афонского Хиландарского монастыря. (29, 194) Но исход войны решило не сражение войск, а поединок двух вождей, то есть Божий суд. Суды шли по пятницам. В пятницу 7 июня 1023 года был праздник Богородицы в Сосфении. (29, 172) В этот день Мстислав поверг Редедю, воздав благодарность своей Небесной заступнице. Храм был воздвигнут позднее в честь более известного праздника Рождества Богородицы, бывшего к тому же в год строительства воскресным.
Согласно поздним родословным книгам, Мстислав крестил захваченных детей Редеди, которых назвали Юрием и Романом. (15, примеч. II, 25) Роман женился на дочери Мстислава. В Тмутараканском княжестве формировалась смешанная русско-касожская элита. К сыновьям Редеди возводили своё происхождение русские боярские роды Белеутовых, Сорокоумовых, Глебовых, Симских, Добрынских. В адыгских сказаниях Мстислав был запечатлён как Пренс Мстислау. (11, 189–190)
Описание войны с касогами восходит к местным тмутараканским преданиям. Их знатоком был участвовавший в создании летописной традиции Никон. Никон жил в Тмутаракани и, по предположению А. А. Шахматова, в 1073 году составил летописный свод. (43, 315) Специфический тмутараканский сюжет имеет «эру - 5507 года», что свидетельствует о её использовании в местном летописании. Летопись могла вестись в построенном Мстиславом в честь победы 1023 года одноглавом каменном храме Богородицы, остатки которого были в 1955 году раскопаны Б. А. Рыбаковым. (25, 623)
В Ипатьевской летописи в статью 6532 года вставлен рассказ о подавлении языческого мятежа в Суздале, которого нет в более ранней Радзивиловской летописи:
«В се же лето в(о)сташа в(о)лсви в Суждалцих избиваху старую чадь по диаволю наученью и бесованию, глаголаще яко си держат гобино (урожай. — В. Т.) и мятеж велик, и голод в всеи стране тои. Идоша по Волзе вси людье в Болгары и привезоша жито и тако ожиша.
Слышав же Ярослав в(о)лхвы ты и приде к Суждалю, изима волхвы, расточи, а другиа показни, рек сице: «Бог наводит по грехом на кою землю гладом, или мором, или ведром или иною казнью, а человек не весть ничто же». И в(о)звратився Ярослав и поиде к Новугороду». (13, 135)
Языческие жрецы-волхвы во время голода убили суздальских жителей, прятавших урожай. Убитые названы «старой чадью», то есть старыми родственниками. (42, 311) Голод, судя по речи Ярослава, произошёл из-за того, что стояло вёдро, то есть засуха. Голод, наступивший из-за засухи, погубившей урожай, должны были почувствовать во второй половине лета, когда запасы зерна предыдущего урожая закончились. Восстание произошло до наступления несудоходной поры, так как в Волжскую Булгарию за продовольствием ездили речным путём. Перед нами события конца лета — начала осени.
В несколько укороченной форме рассказ повторён в Лаврентьевской летописи, более поздней по сравнению с Ипатьевской. В Тверской летописи в статье 6532 года сохранилась наиболее ранняя и наиболее полная версия:
«О в(о)лсвех лживых. По сем же лете в(о)ставше в(о)лсви лживыи в Суздали, и избиваху старую чадь бабы, по диаволю учению и бесованию, глаголюще, яко сии д(е)ржат губину и жито (зерно. — В. Т.) и голод пущают. И бе мятеж велик и глад по всей земли той, яко мужу своа жена даати, да кормят себе, челядином. Идоша вси людие в Болгары, и привезоша пшеницу и жито, и тако от того ожиша.
Слышав же князь великый Ярославв(о)лхвы, прииде из Новогорода к Суздалю, и изымав убийца тыи расточи, иже бяху бабы избили, и домы их разграбы, а другыа казни. И устави мятеж в той земле, рек сице: «Бог наводит по грехом нашим на куюждо землю гладом, или мором, или ведром, или иною казнию, а человек не весть ничтоже, Христос Бог един весть на небесех». Слышав же Ярослав Мстислава в Чернигове, и в(о)звратися ис Суздаля к Новогороду». (27, 144)
Здесь имеются некоторые уточнения. «Старой чадью» оказались женщины, чьи дома были разграблены. Выражение «голод пущают» свидетельствует не об утайке припасов, а о вызвавшем голод колдовстве, в котором были обвинены жертвы восстания. Выявить виновниц волхвам помогло «диаволово учение и бесование», то есть чародейство. Голод был столь силён, что мужи продавали жён в рабство. Далее уточняется место работорговли. В Булгарии в обмен на женщин и иные ценности было приобретено зерно, позволившее справиться с бедствием.
Пришедший из Новгорода Ярослав Мудрый подавил мятеж, расправившись с его главарями. Слово «устави» свидетельствует о законоустановлениях, данных суздальцам во время наведения порядка. В Софийской первой и Никоновской летописях эта мысль изложена более кратко, но более ясно: «И устави ту землю». (23, 78)
В 982 году Владимир Святой покорил земли суздальских словен, у которых должен был иметься племенной центр. При подчинении славянских племён их племенные городки зачастую уничтожались, а вместо них создавались новые укреплённые поселения, становившиеся опорными пунктами великокняжеской власти. Суздаль возник не позднее 982 года.
Суздальцев, как и ростовцев, должны были крестить в 993 году, поэтому в Суздале следовало бы ожидать установления спасского и успенского культов в качестве главных. Но главным храмом города стал собор Рождества Богородицы.
Успенская церковь была построена на окраине городского кремля, Спасской же в центральной части древнего города нет. Зато в девяти километрах от Суздаля есть поселение Спасское городище, а рядом с ним — Барское городище. (6, 446) Следы водворявшегося во время крещения Руси спасского культа сохранились близ Суздаля.
Почитание Рождества Богородицы распространялось по Руси со времён Владимира Святого. Так, на новгородском Перуновом холме им была построена церковь Рождества Богородицы. В ней на столбе записан как год основания — 995-й, так и строитель — Владимир Святой. (21, 233) Рождество Богородицы приходилось на воскресенье в 995 году, что и послужило причиной строительства храма. Этот праздник был почитаем и позднее. Так, в Десятинной церкви в эпоху Ярослава Мудрого культ Рождества Богородицы вытеснил успенский культ.
Согласно местным легендам, в строительстве суздальского Рождественского собора участвовал Владимир Святой, подаривший храму вывезенные из Херсонеса двери. Но археологи нашли в Суздале следы существования города только начиная с XI века, а двери считаются изготовленными значительно позднее Владимировой эпохи.
Перенос города состоялся при Ярославе, а единственным трагическим городским событием этого времени был погром во время подавления восстания волхвов. После того как Ярослав стал великим князем, Рождество Богородицы приходилось на воскресенье в 1023 и 1028 годах. 1023 год соответствует летописному 6532 году, при условии что перед нами события, случившиеся после 1 сентября 1023 года по сентябрьской «эре - 5508 года». Восстание произошло летом 6531 года, но рассказ о суздальских событиях был датирован по времени победы над восставшими, состоявшейся в сентябре следующего календарного года.
Восстание повлекло репрессии, в ходе которых население Суздаля было частично выселено, частично истреблено. Город был возобновлён уже на новом месте. Спасское городище отмечает местоположение Суздаля 982–1023 годов, а Барское городище соответствует Суздалю до войны 982 года. Предания говорят о том, что Владимир Святой бывал в Суздале, но город тогда находился на месте Спасского городища.
Владимир Святой, распространяя православие на своих северо-восточных землях, центром наместничества сделал не Ростов и не Суздаль, а вновь построенный город Владимир-Залесский. Родоплеменная знать сопротивлялась усилению великокняжеской власти, и поэтому новые центры управления зачастую создавались в стороне от старых.
Во время крещения Руси шла борьба не только с язычеством, но и со старорусским христианством, наличие которого последующими писателями замалчивалось. Единственная известная нам представительница старорусского христианства — княгиня Ольга. Обращает на себя внимание то, что зачинщики восстания жили в Суздале.
Наличие влиятельных волхвов в городе спустя много лет после его крещения сомнительно. О крещении княгини Ольги в одном из её житий говорится: «…Иже оставивши елинскую злую прелесть отчю». (30, 6) Эллинская прелесть включала в себя увлечение астрологией, видениями и прочими запрещёнными византийской церковью знаниями, сохранявшимися в неправославных христианских общинах. Но эллинством называли и язычество.
Старорусское христианство выживало в языческой среде без поддержки центральных властей и потому шло на компромиссы с окружавшей его культурой. Иностранцы отмечали явные пережитки язычества в русском православии позднего Средневековья. Старорусское христианство должно было иметь ещё большие заимствования из дохристианских культов. Всё это вызывало путаницу в источниках.
Под лживыми волхвами скрывается старая суздальская знать, сочетавшая внешнее принятие православия со старорусской и языческой верой своих предков. Во время голода из её среды вышли вожаки, которые, опираясь на авторитет апокрифических писаний и свои мистические прозрения, указали на виновниц несчастья. Эти неправославные духовные старцы и были названы волхвами.
В отличие от современного Суздаля Спасское и Барское городища были расположены в стратегически более благоприятном месте — на берегу реки Нерли. Когда Юрий Долгорукий сделал Суздаль столицей своего княжества, то собственную резиденцию отстроил неподалёку — в селе Кидекша, также на берегу Нерли. Нерль — самая крупная река этого региона, и расположение племенных центров словен на ней закономерно. Перенос города в сторону от главного водного пути сообщения был мерой против его усиления. Великокняжеской власти было удобнее опираться на населённый киевскими переселенцами Владимир-Залесский.
В рассказе есть странная фраза: «…мужу своя жена даяти, да кормят себе, челядином». Её можно понять как продажу своих жён для прокормления себя и челяди-слуг. Но столь трогательная забота о слугах невероятна. Фраза испорчена последующим редактированием. Женщин, названных чьими-то старыми родственницами, поубивали, их дома разграбили. После этого повстанцы отправились в Булгарию закупать продовольствие и продавать женщин. В описании продаж упоминалась челядь.
Пострадавшие женщины были явно не из бедной среды. В их усадьбах имелись слуги. Первоначально речь шла об убийствах и о грабеже. Добычу, включая уцелевших женщин, челядь и добро из разгромленных усадеб, отвезли на булгарские рынки для обеспечения прокорма победителей.
Жестокость расправы, сопровождавшейся переносом города, говорит о том, что погибшие женщины были дороги Ярославу. Около 1023 года известна кончина только одной престарелой родственницы великого князя — его мачехи болгарки Марии Борисовны, супруги Владимира Святого. Иоанн Скилица сообщает о её кончине в описании событий, случившихся между 1022 и 1025 годами. (12, 110)
Мария была игуменьей женского Софийского монастыря в Киеве. Монастырь сгорел во время печенежского нападения в январе 1018 года. Во время летнего пребывания поляков в столице монашки жили в усадьбе Десятинной церкви. Софийский собор Ярослав много лет спустя отстроил в ином месте, но монастыря при нём уже не было. После изгнания поляков монастырь восстанавливать не стали. Следующий по времени великокняжеский женский монастырь в столице появился только в 1086 году при церкви св. Андрея. Его первой игуменьей стала великокняжеская дочь Янка. (13, 197)
Борис и Глеб, сыновья Марии Борисовны, по очереди правили Ростовским княжеством, куда входил и Суздаль. После гибели Глеба Ростовское княжество оставалось без князя, и часть его могла быть передана на содержание Марии, ставшей наследницей своих сыновей. Озаботиться её судьбой Ярослав мог только после окончательного изгнания Святополка. Летом 1019 года на Руси появилась Ингигерд, и Ярославу пришлось выбирать место для великокняжеского женского монастыря подальше от столицы.
События лета 1018 года показали уязвимость Киева, ставшего добычей захватчиков. Болеслав и Святополк забрали при этом в свои гаремы по монахине. Большую безопасность давали контролируемые Ярославом северные территории Новгородского и Ростовского княжеств. Но в Новгородском княжестве хозяйничали родственники Ингигерд и наиболее подходящим для монастыря оказалось Ростовское княжество.
В Суздале имелись исстари почитаемые русской знатью женские монастыри. В Покровский монастырь, основанный в 1364 году, были пострижены две царицы: Соломония Сабурова, супруга Василия III, и Евдокия Лопухина, супруга Петра I, а также многие менее знаменитые представительницы знатных родов. (6, 448) В более раннее время роль духовного прибежища для знатных женщин выполнял иной суздальский монастырь — Ризоположенский. Ещё в домонгольскую эпоху его обитательницей стала великокняжеская дочь св. Евфросиния Суздальская, чьими молитвами монастырь был спасён от разорения войсками Батыя. (4, 152) Третий суздальский женский монастырь - Введенский -также был посвящён Богородице. Находившаяся в нём Ризоположенская церковь выдаёт его былую связь с более древним Ризоположенским монастырём.
Суздальская монастырская традиция пошла от Ризоположенского монастыря. Праздник Положения риз Пресвятой Богородицы, отмечаемый 2 июля, приходился на воскресенье в 1021 году, то есть примерно на то время, когда мы предполагаем основание женского монастыря на севере Руси.
События принимают следующий вид. В 1021 году Ярослав основал в старом Суздале самый древний из северорусских великокняжеских женских монастырей — Ризоположенский. Он перевёл туда из Киева своих родственниц и наделил монастырь необходимыми для достойного существования его знатных обитательниц данью и угодьями. Через год недовольное таким соседством суздальское боярство, ранее распоряжавшееся переданными монастырю богатствами, обвинило монахинь в колдовстве, ставшем причиной летней засухи.
Время основания монастыря, строительство которого было связано с приездом Ингигерд в Киев, говорит о том, что первоначально шведская княжна была поселена в Новгороде. Для неё в 1020 году был построен каменный дворец. Под этим же годом в старших летописях сообщается о рождении у Ярослава первенца - Владимира. Владимир родился раньше. У Ингигерд родился какой-то иной ребёнок. Став матерью, Ингигерд укрепила своё положение при великокняжеском дворе, и Ярослав начал готовиться к её перезду в Киев. Но в 1022 году она находилась ещё в Новгороде, где была захвачена в плен Брячиславом. В Киев она могла попасть только осенью 1022 года после освобождения из плена.
Голод поразил не только Суздальскую землю. В Византии в 1023–1025 годах также был неурожай, из-за которого император Василий II отменил на два года налоги с земледельцев. (9, 200) Монастырь в Суздале в результате восстания озлобленной из-за голода черни был разгромлен, великокняжеские родственницы убиты. Его обитателей и ценности продали волжским булгарам. Так погибла Мария Борисовна.
Ярослав расправился с вожаками восстания, а город и монастырь перевёл подальше от беспокойных хозяев расположенных вокруг старого Суздаля боярских вотчин и торных дорог. Перенесённый город стал монастырско-церковным центром в великокняжеской системе управления северными территориями, поэтому он менее нуждался в водных путях сообщения, нежели города военно-административного типа.
Засуха отразилась в легенде, повествующей об основании города Ярославля:
«…яко от люта зноя и травы и всяк злак сельный погоре, и бысть в тое время скорбь велия в людех, понеже и скотии к смерти от глада доходиша». (18, 9)
Произошло это уже после основания города в 1004 году, когда селения старорусских христиан охватили волнения, вызванные ожиданием по «эре - 5496 года» конца света. Подавив волнения, Ярослав основал город Ярославль в стратегически важном для ростовцев месте - у впадения Которосли в Волгу. Для ярославцев засуха 1023 года закончилась благополучно. Молебен христианского священника из церкви св. Тихона вызвал 20 июля, в день Ильи-пророка, обильный дождь. Устрашённые язычники крестились, а капище Велеса было разрушено. В память о чуде при последующей перестройке церкви в ней был установлен второй придел - в честь Ильи-пророка.
В легенде основание Ярославля приурочено к 21 июля, а местные предания сообщают о переселении в него большого количества людей. (5, 17) Двадцать первое июля приходилось на воскресенье как раз в 1023 году. Переселение людей шло, судя по судьбе Суздаля, во время подавления волнений лета-осени 1023 года. Так как большая часть населения Ярославля была христианской, восстание его не затронуло. В Ярославль были переселены жители из менее благополучных местностей, чьи охваченные волнениями поселения властями разрушались. Наплыв населения привёл к крупному строительству. В зиму 1023/1024 годов заложили более обширный град и более вместительную церковь.
В Суздале повстанцы напали на великокняжескую монастырскую вотчину, а Ярославль принял переселенцев. В 1023 году по северу прокатилась волна возмущений против центральной власти, усиленная бедствиями засушливого года.
Летом 1022 года Брячислав натравил печенегов на Русь и, пользуясь отвлечением главных сил киевлян для отражения набега степняков, стал правителем Новгорода. Временный успех новгородцев, сбросивших при помощи приглашённого князя зависимость от Киева, привёл к брожению в соседнем Ростовском княжестве.
Возвышение Владимира-Залесского понизило статус бывшей столицы суздальских словен, а проживавшая в Суздале старая родоплеменная знать была недовольна тем, что ее отстранили от управления областью. Восставший Суздаль сумел продержаться довольно долго, так как одно плавание в Волжскую Булгарию и обратно должно было занять более месяца. Это говорит о поддержке восстания местным населением. В противном случае оно было бы быстро подавлено военными силами близлежащего Владимира-Залесского или более удалённого Ростова. Но справиться с восставшими удалось только Ярославу, прибывшему из Новгорода.
Испорченную временем фразу «И устави мятеж в той земле», учитывая дальнейшие примирительные рассуждения о божественном всемогуществе и человеческом ничтожестве, можно принять за сокращение первоначальной фразы «И устави правду и утиши мятеж в той земле».
Несмотря на подавление восстания, Ярославу в Ростовском княжестве пришлось в 1023 году заключить соглашение о полномочиях великокняжеской и местной власти, правах и обязанностях жителей.
Замирение Ярослава с северными подданными произошло своевременно. Подчинив в июне 1023 года касогов, Мстислав попытался овладеть киевским престолом. Получив отказ киевлян принять его своим князем, Мстислав не стал штурмовать столицу и удовлетворился занятием Чернигова.
Рассказ о суздальском восстании понадобился летописцу, чтобы пояснить причину отсутствия Ярослава в Киеве во время прихода к столице Мстислава. Осенью 1023 года Ярослав получил известие о захвате Мстиславом Чернигова и поспешил вернуться из Суздаля в Новгород, чтобы собрать силы для отражения новой опасности. Эта же опасность сделала великого князя более сговорчивым, и народные требования об упорядочивании налагаемых центральной властью тяготах были удовлетворены.
Подробности конфликта с Мстиславом приводит Татищев:
«6531 (1023). Мстислав посылал к Ярославу, прося у него части в прибавок из уделов братних, которые он завладел. И дал ему Ярослав Муром, чем Мстислав, не хотя быть доволен, начал войско готовить на Ярослава, собрав своих, а к тому козар и косог присовокупя, ожидал удобнаго времени». (36, 76)
В предшествующей редакции сочинения историка под этим годом стоит обычное для старших летописей сообщение о походе Мстислава с хазарами и касогами против Ярослава. (37, 146) Татищев нашёл известие о наделении Мстислава уделом и включил его в текст вместо сомнительного из-за повтора рассказа.
Выделение Мстиславу не какой-то пограничной и ближайшей к Тмутаракани области, а лежащего в глубине русских земель Мурома вызывает удивление. Просьба о прибавке из уделов братних предполагает раздел выморочных земель. В междоусобице погибли древлянский князь Святослав и святые братья Борис и Глеб. Согласно летописям, Глеб был муромским князем.
Мстислав претендовал на наследство Глеба. На самом же деле Глеб несколько лет был черниговским князем и несколько месяцев — ростовским. Черниговское княжество включало в себя Муром, лежало на границе со степью, оно-то как раз и было захвачено Мстиславом.
Мстислав много лет спокойно правил Тмутараканью, но в 1023 году затеял войну с касогами, затем захватил Чернигов и даже пытался овладеть Киевом. Выиграв войну с Ярославом, он проявил редкое миролюбие, удовольствовавшись черниговско-тмутараканскими владениями. В дальнейшем Мстислав в качестве союзника Ярослава участвовал в походе на Польшу, но до самой своей кончины самостоятельных войн не предпринимал.
Вспышка агрессивности у Мстислава произошла после того, как Брячислав летом 1022 года потерпел поражение от Ярослава. Брячислав замирился с Ярославом, выдав ему Ингигерд и других пленников и уступив два города. Но позднее ему всё равно пришлось бежать из Полоцка. Летописец отметил последовавшее за этим вооружённое соперничество братьев. После 1022 года воевать с великим князем Брячислав мог только под знамёнами Мстислава.
Брячислав в разное время владел Волынью, Переяславлем и Полоцком. По старшинству он мог считать себя следующим после Ярослава и претендовать на один из самых старших городов — Новгород или Переяславль, а при удачном стечении обстоятельств — и на Киев. Новгород ему удалось занять, но Ярослав оказался могущественнее. Для продолжения борьбы Брячиславу был нужен сильный союзник, и он нашёл такого в лице Мстислава.
Судя по всему, Брячислав ушёл из своих родовых полоцких владений в Тмутаракань для того, чтобы уговорить младшего брата восстановить попранную справедливость. Ведь по обычаям того времени все Владимировичи должны были получить достойные уделы, почти поровну разделив Русь. Ярослав же забрал под свою руку большую часть страны.
В военном июне 1022 года Брячислав вошёл в Новгород. Ярослав после получения новгородских известий и отражения печенежской опасности смог прибыть к городу не раньше июля. Изгнанный из Новгорода, а затем и из Полоцка, Брячислав мог достигнуть Тмутаракани не ранее сентября 1022 года.
Братья не стали сразу вступать в схватку с могущественным киевским владыкой. Зато пополненное полоцкими воинами и варягами тмутараканское войско оказалось достаточно сильным для войны с соседями, нападать на которых ранее не решались. Подчинение хазар и касогов увеличило военную мощь Мстислава.
Собрав за лето 1023 года весьма внушительную, хотя и пёструю по составу армию, братья выступили в поход на север. Походу благоприятствовало то обстоятельство, что Ярослав был занят подавлением восстаний в Ростово-Суздальском княжестве. Брячислав мечтал о Киеве, Мстислав — о Чернигове, более соответствующем его статусу третьего по старшинству среди Рюриковичей. Киевляне отказались подчиниться подошедшим к городу Владимировичам и сохранили верность Ярославу. Но сам факт попытки овладеть столицей говорит о том, что в ней находились доброхоты братьев, на помощь которых те рассчитывали.
Сомнительно, чтобы Ярослав в ответ на одну только просьбу тмутараканского князя передал бы ему богатое Черниговское княжество, тем более что со Мстиславом был старый противник Ярослава Брячислав. Просьбу о выделении в удел Чернигова Мстислав должен был направить уже после занятия города и попытки подчинить Киев Брячиславу, с тем чтобы предотвратить войну с Ярославом.
Татищевское сообщение следует приурочить ко времени после захвата Чернигова осенью 1023 года. Редкое известие о тмутараканских делах имело тмутараканскую сентябрьскую «эру - 5507 года».
Заполучив Чернигов, братья попытались закрепить успех мирными переговорами. Но Ярослав отдавать свои владения не захотел. Узнав о нападении, он пошёл на уступки жителям Новгородского и Ростово-Суздальского княжеств, даровав им законы и привилегии, чтобы иметь надёжный тыл. Затем великий князь обратился за помощью к заморским варягам. В Радзивиловской летописи в статье 6532 года после сообщения о захвате Чернигова читаем:
«Ярославу сущу в Новегороде. И посла Ярослав за море по варягы. И прииде Акун с варягы. Бе бо Акун слеп, и луда бе у него золотом исткана. И прии(де) ко Ярославу, и иде Ярослав со Акуном на Мстислава. Мстислав же слышав, и изыде противу има ко Листв(е)ну». (26, 64)
Татищев считал, что у Якуна были больные глаза и потому он носил что-то наподобие вуали или чадры:
«Оной был глазами слаб, для того имел завеску, золотом исткану, на глазех». (36, 76)
К его мнению присоединился Карамзин, хотя и подметил, что в поздних редакциях Киево-Печерского патерика слово «луда» заменено на слово «одежда». Он отверг предположение, что лудой могла быть носимая поверх доспехов мантия, на том основании, что древнерусские княжеские плащи назывались «корзно». В качестве примера слепого предводителя войска Карамзин со ссылкой на Снорри Стурлусона приводил скандинавского ярла Финна Слепого. (15, примеч. II, 27)
Татищев и Карамзин знали мнение Готлиба Байера (1694–1738), считавшего Якуна Иаковом, сыном шведского короля Олова и шурином Ярослава. (15, примеч. II, 27; 36, 240) Но этому мнению противоречило указание на слепоту вождя варягов. К тому же имена летописного варяга и шведского конунга имели различие, а большинство историков имя Якун возводило к созвучному скандинавскому языческому имени Хакон. Христианин же Яков имел языческое имя Анунд. Поэтому предположение Байера не нашло сторонников.
Последующих историков слепота варяжского вождя смутила. Среди скандинавских воинов того времени встречались одноглазые, но слепые в военных походах не участвовали. Если бы Якун был одноглазым, что делало повязку на лице обычным явлением, то его именовали бы кривым. Что касается Финна Слепого, жившего во времена норвежского короля Харальда Сурового (1046–1066), то причиной его прозвища была не слепота. У Снорри этот ярл сражается наравне с иными воинами, и скальд ничем не отмечает его уродства. Насмешливая кличка появилась из-за иного. Снорри Стурлусон:
«После этого Финн, сын Арни, стал питать вражду к конунгу (Харальду Суровому. — В. Т.) из-за гибели Кальва, своего брата, и говорил, что конунг — виновник смерти Кальва и что Финн был обманут, когда он призвал Кальва, брата своего, возвратиться с запада из-за моря и убедил его отдаться во власть конунга и довериться ему. Когда весть об этих речах распространилась, то многие люди говорили, что Финн был близорук, думая, будто Кальв добьётся доверия конунга, и что конунг всегда мстит и за меньшие провинности, чем та, какую Кальв имел перед Харальдом конунгом». (31, 432)
Слепым его прозвали из-за того, что он по наивности, не разглядев мстительности и жестокости короля, стал невольной причиной гибели своего брата.
Исследователями было выяснено, что слово «луда» имело ряд значений: плащ, верхняя одежда, шлём, латы. Поэтому было выдвинуто предположение о том, что слово «слеп» произошло от первоначального выражения «сь леп», то есть варяг был лепым (красивым). В летописи речь шла о нарядном из-за вытканного золотом плаща иноземце. (25, 479)
Во время битвы под Лиственом варяг потерял свою луду на поле боя. Чтобы определиться с поразившим современников украшением заморского воина, следует вернуться к саге об Эймунде. В ней есть рассказ о коварной попытке Ингигерд. После того как Эймунд объявил о своём желании уйти к Вартилаву, Ярицлейв и Ингигерд задумали погубить его. Столь трудное предприятие попыталась осуществить во благо своего туповатого супруга умная скандинавка:
«После того отправилась она (Ингигерд. — В. Т.) к кораблям, и ярл Рёгнвальд Ульвссон с несколькими мужами, туда, где стояли у берега Эймунд и его товарищи. И было им сказано, что она хочет повидать Эймунда конунга. Он сказал: «Не будем ей верить, потому что она умнее конунга, но не хочу я ей отказывать в разговоре». - «Тогда я пойду с тобой», — сказал Рагнар. «Нет, — сказал Эймунд, — это не военный поход и не пришла нам не равная сила».
На Эймунде был плащ с ремешком, а в руках — меч. Они сели на холме, а внизу была глина. Княгиня и Рёгнвальд сели близко к нему, почти на его одежду. Княгиня сказала: «Нехорошо, что вы с конунгом так расстаётесь. Я бы очень хотела сделать что-нибудь для того, чтобы между вами было лучше, а не хуже». Ни у того ни у другого из них руки не оставались в покое. Он расстегнул ремешок плаща, а она сняла с себя перчатку и взмахнула ею над головой. Он видит тогда, что тут дело не без обмана и что она поставила людей, чтобы убить его по знаку, когда она взмахнёт перчаткой. И сразу же выбегают люди (из засады). Эймунд увидал их раньше, чем они добежали до него, быстро вскакивает, и раньше, чем они опомнились, остался (только) плащ, а (сам) он им не достался». (10, 116)
Эймунд покинул Ярослава до приезда Ингигерд на Русь. Фантастичен и сам эпизод. Ингигерд садится рядом с держащим меч в руках опытным воином, и у неё хватает смелости дать знак скрывавшимуся в засаде отряду. Соратникам Эймунда удалось захватить в плен нападавших на их предводителя воинов, но их тут же с миром отпустили без всяких условий и выкупа. Между тем у нападавшей стороны остался боевой плащ Эймунда. Он имел особое значение для его хозяина, так как удостоился описания в саге. При видимом успехе боя потеря части боевого одеяния, трусливо брошенного во время стремительного бегства, никак не красила Эймунда. Тем не менее эпизод с плащом был столь дорог скальду, что он использовал его в своём рассказе в ущерб чести главного героя сказания.
Скальд вплетал в сочинённые им сюжеты реалии происходивших событий. Так, в столь же фантастичном описании похищения Ингигерд упоминается о пребывании войск Ярицлейва и Вартилава у границы в течение семи ночей. На самом же деле семь дней, а не ночей продолжалось бегство войск Брячислава после поражения при Судомири. Семидневное легендарное противостояние закончилось возвращением пленённой Ингигерд и мирными переговорами. Семидневная реальная погоня также закончилась выдачей пленённой великой княгини под стенами Полоцка и примирением Брячислава и Ярослава.
Легендарную потерю боевого плаща следует связать с реальной потерей вытканной золотом луды. Скальд бегство варяжского предводителя с поля боя приписал Эймунду. Данные саги подтверждают предположения современных историков о тождестве луды и плаща.
Вытканный золотом плащ — парча, которую скандинавы приобретали на Руси. На Русь же парча доставлялась из Византии и представляла собой шёлковую ткань с узорами из золотого или серебряного шитья. В псковских говорах и адыгском языке слово «лудан» означало шёлковую ткань, а в украинском языке — род материи. В более широком значении словом «луда» обозначали вещи, имеющие блестящую, сверкающую поверхность, что также соответствует облику парчовой ткани. (7, 271; 41, 528–529)
Корзно представляло собой плащ из меха или с меховой опушкой. Парадное княжеское корзно могло обшиваться и парчой. Бытование на Руси и в соседних землях созвучных с летописной лудой названий шёлковой ткани говорит о том, что Якун имел летний лёгкий шёлковый плащ, который отличался от утеплённого корзно. Потеря на месте сражения драгоценного парчового одеяния вошла в дружинный фольклор и привлекла внимание как летописца, так и скальда.
В Тверской летописи в статье 6532 года уточняется, что битва под Лиственом произошла осенью:
«Слышав же Ярослав Мстислава в Чернигове, и в(о)звратися ис Суздаля к Новогороду, и посла за море по Якуна, по варяжского князя, и по варягы. И прииде к нему Якун с варягы, бе же Якун слеп, а луда у него вся золотом окована. И поиде Ярослав с Якуном на Мстислава к Чернигову. Мстислав же слышав, изыде против их на сечю к Листвену, и бяше осень, и ту ся сретоша». (27, 144)
До битвы Ярослав успел привести наёмное войско и спуститься с ним к Листвену. Перед нами следующий по получению известий о мятеже год. В 1024 году Норвегией правил Олав Святой, Данией — Канут Великий, Швецией — Яков Олавсон. Все три конунга были молоды и взрослых сыновей не имели.
Имя Хакон, с которым обычно связывают имя Якун, распространено среди скандинавов. Так, в это время жил норвежский ярл Хакон Эйриксон, которого осенью 1014 года изгнал из страны Олав Святой. Хакон нашёл приют при дворе своего родственника Канута Великого и позднее с его помощью стал правителем Норвегии.
Приход на помощь Ярославу во главе сильного войска изгоя Хакона сомнителен. В 1024 году Хакон мог появиться при дворе Ярослава только в качестве военачальника Канута. Но такого военного предводителя на Руси не стали бы именовать князем. Князем называли правителя страны. Иных, ещё более знатных, Хаконов в это время не было.
В древнерусской традиции имя Яков имело форму Якун, что отмечается специалистами по русским именам. (35, 348; 39, 373) Так, новгородский посадник XII века Якун Мирославич был назван в честь св. Иакова Персиянина. (21, 330) Поэтому Тупиков, собиравший восходящие к языческой эпохе старорусские имена, из-за явно христианского характера не включил имя Якун в своё сочинение. (40)
В младших летописях Якун назван варяжским князем. (23, 78) Это означает, что он был правителем государства. О знатности варяга свидетельствует как парчовое одеяние, так и сохранение в летописи его имени. Между тем летописцы не сочли заслуживающими упоминания ни имя побывавшего на Руси норвежского конунга Олава Святого, ни имена иных знатных скандинавов, принимавших активное участие в событиях русской истории второй половины X — первой половины XI века. В нелетописных источниках из скандинавов по именам названы только родственники Якуна.
Правитель варягов Якун-Яков соответствует шведскому королю Якову Олавсону. Яков был братом Ингигерд и шурином Ярослава Мудрого. Оформившийся ещё при жизни Олава Скотконунга, отца Якова, новгородско-шведский союз окреп после свадьбы Ярослава и Ингигерд. Просить в северных странах помощь Ярослав должен был прежде всего у своего родственника — шведского короля, поэтому мнение Байера следует признать верным.
Косвенным подтверждением участия Якова в русской междоусобице служит история с плащом. Яков получил своё второе имя в честь одного из предков — шведского короля Эмунда. В скандинавских сагах языческое имя Якова имеет разные варианты: Анунд, Энунд, Эмунд. Имена шведского короля и Эймунда Хрингсона – разные варианты одного имени. Это позволило скальду связать яркий сюжет с потерей парчового плаща с героем своего повествования — тёзкой шведского короля, тем более что оба участвовали в Лиственском сражении, хотя и по разные стороны.
Ярослав был осторожным и дальновидным политиком. Он имел собственные крупные военные силы. Во главе со шведским правителем к нему должен был подойти большой отряд скандинавов, основу которого составляли шведы. Отправляясь в поход на восставших братьев, великий князь наверняка имел существенное превосходство в силах. Несмотря на это опытный полководец потерпел поражение. Обстоятельства сражения в Радзивиловской летописи описаны так:
«Мстисла(в) же исполчив дружину с вечера, и постави северо в чело противу варягом, а сам ста со дружиною своею под крылом. И бывшю нощи, и бысть тьма, гром и молынии, и дождь. И рече Мстислав дружине своеи: «И поидем на н(е)». И поиде Мстислав и Ярослав противу ему, и ступишася в чело варязи по севе(ро), и трудишася варязи секуще север. И по сем наступи Мстислав со дружиною своею и нача сечи варяги. И бысть сеча силна и страшна. Видев же Ярослав, яко побежаем есть, побеже со Акуном, князем варяжским, и Якун ту отбеже луды златое». (26, 64)
Видна несообразность. Мстислав дал команду во время ночной грозы начать наступление на противника. Недостаток в войсках он решил восполнить внезапностью. Но при этом говорится об одновременном сближении войск Ярослава и Мстислава, а варяги показаны не обороняющимися, а нападающими на скрытно подобравшегося врага.
В Ипатьевской летописи расширено описание ночной битвы:
«И бысть сеча силна яко посветаша м(о)лныа и блисташася оружиа и бе гроза велика». (13, 136)
В Лаврентьевской летописи это дополнение оставлено, но в иных местах произведены сокращения. Противоречие рассмотренной фразы из Радзивиловской летописи в Ипатьевской снято уничтожением слова «ему», а в Лаврентьевской — заменой этого слова на слово «собе». В результате редакторских переработок получился вполне гладкий текст:
«И поиде Мстислав и Ярослав противу собе. И сступися чело север с варягы». (17, 148)
Редактор внёс ещё одно уточнение: нападавшими он показал северян, а не варягов.
Согласно Тверской летописи, Мстислав ждал от внезапного нападения успеха в битве, говоря о выгоде своего решения:
«Мстислав же с вечера против нощи исполчив дружину свою, и постави северу в чело противу варягом, а сам ста с дружиною своею по крылома. И бывши нощи рябинной, бысть тма и гром бываше, и молниа и дождь. И рече Мстислав своим: «Поидем на них, то ны есть користь». И поиде Мстислав и великый князь Ярослав противу себе и ступишася в чело севера с ворягы, и трудишася варягы секущи северу, и посем наступи Мстислав с своими, и нача сечи варягы. И бысть сеча зла и страшна, яко посвятяаше моления, тако блещашеся оружие их, и еликоже молния осветяше, толико мечи ведяху. И тако друг друга секаше, и бе гроза велика и сеча сильна. Видев же ся великий князь Ярослав, яко побежаем есть, побеже с Якуном, князем варяжескым. Якун же ту отбежа луды своеа златыя. И тако победи Мстислав великого князя Ярослава и Якуна». (27, 144–145)
Отмечено нападение северян на варягов, но применена поздняя версия движения войск «противу себе». Инициатива была на стороне Мстислава, который перед наступлением ночи выстроил войска и, несмотря на грозу, повёл их на приступ лагеря противника.
Сильная ночная гроза — событие необычное для осени, поэтому представляет интерес название ночи «рябинной». Рябиновой ночью у В. И. Даля названа душная ночь с зарницей во время цветения рябины. (8, 124) Рябиновые ночи выпадали на май, когда начинались первые грозы. Автор описания рябиновой ночи был уверен в том, что сражение было в мае.
Битва под Лиственом произошла в 1024 году, и основной рассказ о ней датирован 6532 годом. В случае если сражение произошло осенью, в основе даты лежала бы тмутараканская «эра - 5507 года». Но в сообщении отсутствуют специфические черты тмутараканского летописания в виде упоминания касогов и хазар. Если же битва была в мае, то она датируется по «эре - 5508 года».
В старших летописях сообщения о войне Мстислава с Ярославом сдублированы в смежных статьях. Статья 6531 года, содержащая упоминание о хазарах и касогах, восходит к тмутараканскому летописанию с осенней «эрой - 5507 года». Согласно этой статье, война произошла не ранее 1 сентября 1023 года и не позднее 31 августа 1024 года. Второе известие имеет осеннюю «эру - 5508 года», и в нём собраны события от осеннего похода тмутараканских войск 1023 года до битвы под Лиственом.
Первое известие пострадало больше. Состав армии Мстислава мог быть одинаковым в обоих его предприятиях. Но внимание сводчика было сосредоточено на решающем сражении, второстепенные детали он отсекал. Поэтому перед нами реликт рассказа о выдвижении Мстислава с хазарами и касогами под Листвен.
За осень 1023 года Ярослав не успел бы собрать войска и подойти к Листвену. Зимняя же гроза с дождём — явление маловероятное. С осени 1023 года до мая 1024 года у Ярослава было достаточно времени, чтобы изготовиться к войне. Перенос сражения на осень 1024 года не соответствует характеру этого князя, который, несмотря на свою предусмотрительность и осторожность, был склонен к быстрым и решительным действиям. Совокупность имеющихся сведений говорит в пользу того, что битва под Лиственом произошла весной.
Осенними были поход тмутараканских войск на Киев и Чернигов и дипломатические переговоры в 1023 году. Из-за соединения разнородных известий и сокращений произошло смешение реалий двух походов. В первоначальном рассказе присутствовало частично сохранённое Татищевым описание захвата Чернигова и переговоров, содержащее фразу «и приспе осень». При сокращении рассказа ценное хронологическое указание сохранили и перенесли в описание главного события войны, не заметив создавшегося противоречия с иным хронологическим указанием о рябиновой ночи. Битву под Лиственом следует отнести на май 1024 года.
В битве под Лиственом варягам пришлось защищаться, отбиваясь от наседавших северян. В Тверской летописи описание ночного побоища со сверкающими в свете молнии мечами несколько пространнее, нежели в старших летописях. Ярослав и Якун выступают в качестве полноправных союзников, что соответствует высокому статусу короля Якова. Первоначальный рассказ о битве служил более поздним летописцам источником дополнений.
Северян Мстислав поставил в центре войска, разместив кавказцев и степняков по крыльям. Перед нами охват лагеря противника конницей. У Татищева приведена иная версия событий:
«И тут, сошедшись, устроили войска к вечеру. Мстислав постави северян в чело противо варягов и сам стал в средине, тмутараканян и черниговцев поставил по крылам. Тогда ночь вельми мрачна, гром, молниа и дождь, того ради оба войска не хотели биться. Мстислав же елико храбр, толико хитр в войне был. Усмотря себе сие время за полезное, пошел вдруг со всем войском, и Ярослав противо ему.
Первее варяги Ярославли, в челе стоя, напали на чело Мстиславле и уже многих северян порубили. Крылья же оба, крепко бився, долго един другаго ни мало смять не мог. Мстислав, уведав, что северяне уступают, взяв часть войска с крыла, сам пошел и напал на варяг с великою храбростию. И была сеча сильная, колико блистала молниа и гром гремел велик, толико сечь сильна и страшна была.
И как Мстислав смял варяг, напал на новгородцев и оных немедленно разбил. Ярослав, видя, что войско его сбито, отступил прочь и возвратился к Новуграду с Акуном, князем варяжским. На сем бою Якун погубил завеску златую от очей». (36, 76)
Оба войска одновременно выстроились, приготовившись к вечернему сражению, что соответствует нападению варягов в начале битвы. В действительности же армия Мстислава напала первой. Но зато введена достоверная подробность о неожиданном выступлении всего войска Мстислава с реликтом ранней редакции рассказа в виде слова «ему». Правдоподобно выглядит нежелание воинов сражаться в грозовую ночь.
Только у Татищева говорится об участии в битве новгородцев. Они составляли значительную часть в пришедшем из Новгорода войске, тогда как в старших летописях единственными противниками Мстислава выведены варяги. Но зато противоречащее старшим летописям размещение Мстислава в центре его войска сомнительно, тем более что далее он командует силами одного из крыльев.
На двух крыльях Мстислав якобы поставил тмутараканцев и черниговцев. Но уже Карамзин подметил несообразность этого сообщения. Чернигов был стольным городом княжества, в котором проживали северяне.
В первоначальной редакции своего сочинения Татищев следовал старшим летописям. (37, 146) Есть только одно существенное отличие. Если в старших летописях говорится: «…и трудишася варяги, секуще север», то у Татищева: «…и утрудишася варяги, секуще север». Несмотря на добавление всего одной буквы, смысл текста меняется. Варяги не трудятся, избивая северян, а изнемогают в сече с ними. В церковно-славянском языке выражение «трудити ся» означало «устать, изнемочь». (34, 702) Это значение словосочетания было понятно информатору Татищева, который переиначил его на более современный лад. Такая же форма слова «утрудишася» присутствует в Никоновской летописи. (23, 78) Нападение Мстислава со свежими силами на уставших варягов принесло ему успех.
После написания первой редакции своего сочинения Татищев нашёл оригинальное известие, согласно которому битва имела традиционный вид: войска выстраиваются, Мстислав со своей дружиной становится в центре войска, по флангам размещает тмутараканцев и черниговцев. Первыми нападают варяги и поначалу теснят северян. Успех достигается за счёт того, что князь ушёл на один из флангов и воодушевил воинов на победный натиск. Сначала были разбиты варяги, за ними новгородцы.
Создатель этой версии плохо представлял черниговские дела, что и привело к разделению местной дружины на черниговцев и северян. Но зато он знал неизвестных иным летописцам тмутараканцев. Перед нами тмутараканская версия событий. В киевских описаниях битвы успех Мстислава был справедливо отнесён на счёт применения им военной хитрости. При этом новгородцы в битве не упоминались и позор поражения падал на головы одних варягов. Такой ход событий показался обидным тмутараканскому летописцу, и он изобразил более «честный» бой, в котором стороны одинаково изготовились и открыто сошлись в жестокой сече. Варягам было великодушно даровано преимущество: они первыми вступили в схватку и даже чуть было не победили.
Тмутараканец не был доброхотом новгородцев и включил их в число участников битвы, так как искусственное уменьшение сил Ярослава снижало значение победы Мстислава. Влияние этой тмутараканской легенды привело к тому, что зачинщиками битвы в Радзивиловской летописи стали выступать варяги.
Показательно, что ни в одном из описаний мы не находим киевлян. Между тем в войске великого князя в боевых действиях на территории соседнего Черниговского княжества киевляне должны были присутствовать. Воспоминания об участии в Лиственской битве оказались столь неприятными, что киевские создатели летописных сводов их истребили. Киевские воины в сражении не покрыли себя славой.
Ночное ненастье находим в описании фантастической засады Эймунда:
«И однажды ночью было ненастно и очень темно. Тогда Эймунд ушёл от своей дружины и Рагнар. Они пошли в лес и позади стана Ярицлейва сели у дороги». (10, 117)
Перед нами обходной манёвр, выведший наёмников в тыл войска Ярослава. Русские ночные битвы сопровождались направлением части сил в тыл врага и одновременным нападением с фронта и с тыла. Подобный манёвр должны были совершить отборные части Мстислава. Наиболее боеспособными у него были закалённые в боях предшествующих лет дружинники Брячислава и пришедшие с ним варяжские наёмники. Норвежцы должны были участвовать в излюбленном русами ночном окружении противника.
Скальд, оказавшийся в отряде Эймунда, не захотел показывать себя врагом шведского конунга. Но он не удержался и в зашифрованном виде всё же изобразил ход ночного побоища. Ещё один мотив сражения был вплетён в фантастический рассказ о коварной задумке Ингигерд:
«Рагнар увидел это (нападение воинов на Эймунда. — В. Т.) и прибежал с корабля на берег, и так один за другим, и хотели они убить людей княгини. Но Эймунд сказал, что не должно этого быть. Они столкнули их с глинистого холма и схватили. Рагнар сказал: «Теперь мы не дадим тебе решать, Эймунд, и увезём их с собой». Эймунд отвечает: «Это нам не годится, пусть они вернутся домой с миром, потому что я не хочу так порвать дружбу с княгиней». (10, 116)
Люди шведской принцессы Ингигерд были шведами. Скальд показал Эймунда весьма лояльным шведскому королевскому дому и шведам вообще. Но за выдумками просматривается реальность. Шведами были участвовавшие в битве при Листвене воины короля Якова. Такая характеристика холма, как «глинистый», излишня для сюжета саги. Но зато участникам ночного побоища она говорила о многом.
Ярослав должен был выбрать для своей ставки позицию, защищённую естественными преградами от нападения врага. Холм с крутым откосом хорошо подходил для такой стоянки. Из чего был сложен холм, в сухое время существенного значения не имело. Но зато в дождь достаточно было столкнуть человека на мокрый глинистый склон, чтобы он кубарем скатился к самому его подножию.
События предстают в следующем виде. Ставку великого князя и его шурина Якова охраняла самая надёжная часть войска — личная дружина Ярослава и шведы. Новгородцы должны были прикрывать центр, киевляне и воины иных княжеств – фланги.
Северяне прорвали ряды новгородцев и завязали битву с подоспевшими шведами. В это время разноплеменная кавказская и степная конница сковала силы флангов. Брячислав с полочанами и варягами двинулся в глубокий рейд, чтобы выйти к ставке Ярослава с тыла, куда подходил путь с запада, по которому великий князь мог бы бежать в случае опасности. Мстислав со своей дружиной остался позади северян, выжидая развития событий, что отметил информированный тмутараканец.
Судя по молчанию летописцев, новгородцы и киевляне особого рвения в битве не проявили, ограничившись обороной от вражеской конницы. У новгородцев ещё могли быть сильны обиды за расправы над зачинщиками смуты, приведшей за два года до этого к призванию Брячислава. Для киевлян Ярослав был прежде всего новгородским князем, повинным в гибели киевских воинов под Любечем, Волынем и Переяславлем.
Как только шведы выдохлись в сече, на них напали свежие резервы Мстислава во главе с самим князем. Прорвавшись с тыла к великокняжеской ставке, отряд Брячислава оттеснил охранявших её шведов к скользскому глинистому обрыву, и те посыпались вниз, в объятия северян. Надо полагать, что именно так скальд попал в плен, а чтобы освободиться, перешёл в стан врага и поступил в отряд Эймунда.
Умолчание об участии киевлян и новгордцев в битве говорит об их измене Ярославу. Ярослав, сам умело применявший тактику ночных нападений, понял, что из-за измены части своих воинов противостоять ночному нападению с двух сторон невозможно. Битва была проиграна. Собрав оставшиеся верными отряды в кулак, великий князь и король прорвали заслон из воинов Брячислава и ушли в Новгород. Сверкающий в свете молний плащ Якова привлекал внимание. В него вцепились вражеские руки, и королю пришлось расстегнуть застёжку, чтобы не оказаться стянутым с коня.
Со вступлением на шведский престол Якова укрепился как шведско-русский, так и шведско-норвежский союз. Вторая сестра Якова была замужем за Олавом Святым, и два короля-родственника впоследствии совместно выступали против притязаний Канута Великого на владычество над всеми скандинавскими странами. Из двух стран более сильной в военном отношении была Швеция. Показательно, что претензии на власть над Норвегией Канут стал выдвигать в 1025 году — на следующий год после неудачи шведов в русском походе. Канут, похоже, воспользовался возникшими у Якова проблемами: авторитет последнего после поражения под Лиственом пошатнулся.
