Как отмечали современники, в юные годы А. И. Савенко «модная среди нашего юношества последних десятилетий игра в политику совсем не коснулась его»[iii]. Зато Анатолия Ивановича захватила журналистика, которой он отдал более двух десятилетий своей жизни. Первые журналистские опыты Савенко относятся еще к гимназическим годам — будучи учеником пятого класса, он стал рассылать свои первые корреспонденции в местные газеты. Трудно сказать, насколько они были удачными, но талант очеркиста Савенко был, несомненно, присущ. За год до окончания университета он уже числился постоянным сотрудником ведущей газеты юго-западного края «Киевлянин», которую издавал в те годы видный русский публицист и государственный деятель Д. И. Пихно. В «Киевлянине» Савенко вел постоянную рубрику «Думы и настроения», освящавшую различные события политической и экономической жизни, а также публиковал очерки по истории родного края, позже выходившие отдельными брошюрами[iv]. По оценке историка С. М. Саньковой, «делал он это весьма талантливо, а главное… тонко чувствуя политическую конъюнктуру момента»[v]. Его заметили, оценили, стали перепечатывать. В скором времени Савенко стал работать в качестве публициста и в таких русских консервативных изданиях как «Киевское слово», «Подолянин», «Свет», «Московские ведомости», «Новое время», в журнале «Жизнь и искусство». Под псевдонимом «Ив. Трубежин» размещал свои статьи в киевской «Вечерней газете».

«В массе им написанного не все равноценно: многое увидело свет, благодаря условиям срочной газетной работы, или является откликом на злобу дня, — но все одинаково окрашено его крупной, оригинальной индивидуальностью, все ярко, выпукло интересно», — отмечали современники[vi]. Генерал В. А. Сухомлинов даже считал очерки Савенко, посвященные Русско-японской войне, более талантливыми и военными по духу, по ясному понимаю хода событий на театре военных действий, нежели подобные обозрения штабных специалистов.

По силе влияния на читателя Савенко сравнивали с такими мастерами слова как М. Н. Катков, И. С. Аксаков, А. С. Суворин и М. О. Меньшиков.

Помимо сотрудничества с ведущими периодическими изданиями была еще и основная работа — получив юридическое образование, Анатолий Иванович довольно долгое время состоял присяжным поверенным (адвокатом) при Киевском окружном суде, дослужившись до чина коллежского секретаря.

В начале 1900-х годов молодой, импозантный, красноречивый Савенко сумел обаять популярную оперную певицу Надежду Новоспасскую, за которой, согласно киевским слухам, ухаживал сам Федор Шаляпин, нередко выступавший с ней в паре, когда приезжал на гастроли в Киев. Новоспасскую называли восходящей звездой русской оперы, и ее антрепренер страшно боялся, что подающую большие надежды певицу уведут замуж, что, по его мнению, стало бы концом ее карьеры. Почувствовав угрозу своему предприятию, антрепренер даже как-то подошел к Савенко и попросил его оставить свою подопечную: «Не ухаживайте за Новоспасской, оставьте ее. В опере много молодых интересных женщин, а за эту вы Господу Богу ответите!»[vii] Но Анатолий Иванович, естественно, «совету» не внял, продолжив ухаживания[viii], вскоре закончившиеся свадьбой. При этом молодой юрист настолько очаровал мать Новоспасской, что та, после знакомства с будущим зятем, простодушно спросила дочь: «А за что он полюбил тебя?» «А ведь я, — вспоминала Н. Новоспасская, — уже была оперной артисткой в Киеве на первых партиях»[ix].

Как же выглядел А. И. Савенко, практически всегда располагавший к себе людей во время первого с ним знакомства? «Высокий, грузноватый, густые русые волосы, такие же усы и бородка. Лицо холеное, барское. Даже не скажешь, что вышел из простой семьи переяславского казака. Длинный сюртук ниже колен. По животу тянулась довольно толстая золотая цепь, и на ней часы, которые прятались в карманчик жилета. <…> Папа постоянно был какой-то праздничный, говорил красивым звучным баритоном», — вспоминала детские впечатления его дочь[x]. Но это наблюдение относится уже к более позднему периоду; тогда же, надо полагать, молодость делала его еще боле обаятельным, а приобретенная с годами тяжеловесность еще отсутствовала.

В 1904 г. у Савенко родился сын Борис[xi], а вслед за ним еще три дочери — Татьяна, Ирина и Наталья. После рождения третьего ребенка его супруге пришлось оставить сцену, чтобы заняться воспитанием детей и из оперной дивы превратится в заботливую мать и домашнюю хозяйку. Однако супружеское счастье четы продолжалось недолго: после десяти лет нежной любви к супруге, пользовавшийся неизменным успехом у женщин Савенко стал изменять жене, чем едва не довел ее до самоубийства. Узнав о страсти мужа к другой женщине, Надежда Новоспасская отправилась на кладбище, где вылила себе на грудь серную кислоту и потеряв сознание, обожженная пролежала больше суток, пока ее не нашли и не отправили в больницу. И на всю оставшуюся жизнь свидетелями ее отчаяния стали страшные выпуклые шрамы[xii]. Однако романы мужа на стороне не прекратились, с ними пришлось смиряться…

Возможно, что если бы не революция 1905 г. и последовавшие за ней события, А. И. Савенко так и остался бы провинциальным интеллектуалом-публицистом, известным своей обаятельностью и искрометностью, но начавшаяся в русском обществе смута вовлекла его в бурный водоворот политических событий. Общественно активный, после издания Манифеста 17 октября 1905 г., разрешавшего партийное строительство, Савенко с присущей ему энергией взялся за организацию в Киеве Партии правового порядка. Задачу партии, лидером которой он вскоре стал, киевский юрист видел в противостоянии как революции, так и реакции. «Для всех ясна необходимость реформ, — писал Савенко, — реформ, проведенных с разумной осторожностью…»[xiii]

По его тогдашнему убеждению, «поднятие престижа власти ценой укрывательства и даже покровительства порочным членам правящего класса, предателям и изменникам» было бы «чисто упадническим вздором», поскольку главной причиной падения авторитета власти Савенко видел в проникновении в высший класс «инородцев и вообще людей, равнодушных к России»[xiv]. Царский манифест, вызвавший нескрываемое раздражение в правых кругах, он от всей души приветствовал, называя его «великим», и считал, что дарование общественных свобод послужит избавлению от «бюрократического абсолютизма» и пробудит здоровое русское национальное общественное движение.

Определяя место своей партии в политическом спектре тогдашней России, Савенко называл ее стоящей между «либералами-космополитами и крайними правыми» и характеризовал как «национально-прогрессивную»[xv].

А. И. Савенко активно включился в избирательную кампанию во II Государственную думу, агитируя киевлян голосовать за консервативных кандидатов. Он и сам был выдвинут в кандидаты, но отказался от избрания в пользу другого видного кандидата от правых — епископа Платона (Рождественского). Не попал Анатолий Иванович и в III Думу, в которую также баллотировался, и которую считал настоящим русским парламентом. «Дума, созданная гр. Витте, — это же не народное представительство, а главный штаб революции. Настоящее народное представительство в России в лице III Думы организовал Столыпин», — писал он в 1911 г.[xvi]

Сторонники Савенко, выдвигавшие его в Государственную думу (и, в конце концов, своего добившиеся) характеризовали его как «русского до мозга костей», «верного и послушного сына Православной Церкви» и «чисто по-русски отождествлявшего преданность к ее Самодержавному Царю-Вождю»[xvii]. И если с первым утверждением трудно не согласится — Савенко всегда позиционировал себя как русского националиста, то последние два утверждения грешат против истины.

Был ли действительно Савенко глубоко верующим церковным человеком? На первый, чисто внешний взгляд, как будто да. Он всегда выступал в защиту интересов Церкви, признавал ее огромное значение в жизни Русского государства, но для себя, похоже, не считал необходимым соблюдать ее постановления. Как уже отмечалось выше, семейная жизнь киевского политика, мягко говоря, не была безупречной, но дело не только в этом. Как вспоминала дочь Савенко: «религиозными мои родители никогда не были. Совсем не помню, чтобы ходили в церковь», и с чувством атеистической гордости добавляла: «нелепо приписывать моей умной, развитой маме рассаживания… по церквам»[xviii]. Впрочем, обрядовые стороны Православия Савенко соблюдались, видимо воспринимавшиеся отцом семейства как добрые русские традиции. «Русский народ, — высказывал убеждение Савенко, — создан так, что если он перестает быть православным, он перестает быть и русским»[xix]. Но, как видно из приведенного выше фрагмента, сам он был православным скорее по культурно-исторической традиции, нежели по искренним религиозным убеждениям.

О монархизме Савенко тоже стоит сказать несколько слов. Безусловно, что в начале своей политической карьеры он был убежденным сторонником превосходства монархической государственности перед другими формами правления, однако воспринимал царскую власть не как богоустановленную, имеющую мистический и непреходящий характер (что было свойственно многим религиозно настроенным русским монархистам), а исходя из чисто прагматических установок. Как и для большинства русских националистов того времени, царская власть признавалась им лучшей формой правления, но лишь до тех пор, пока она, в его представлении, отвечала интересам русской нации[xx]. Как только Савенко стал разочаровываться в политике последнего самодержца, как только он пришел к мнению, что верность монархическим принципам не отвечает интересам Родины — он стал стремительно леветь.

Любопытно в этом отношении наблюдение генерала П. Г. Курлова, управлявшим Киевской губернией во время выборов во II Государственную думу, который считал Савенко человеком, «никаких убеждений не имевшим и преследовавшим исключительно свои личные интересы». «[Савенко] работал в “Киевлянине” и, пока, Д. И. Пихно держал газету в своих руках, был не только правым, но доводил проявление своей quasi-правизны до крайности. Принимая живое участие в выборах, он являлся ко мне почти ежедневно, возбужденно жалуясь на интриги левых партий. Несмотря на все рвение, личная кандидатура А. И. Савенко при выборах во 2-ю Государственную Думу имела очень мало успеха, и только впоследствии ему удалось пройти в члены Государственной Думы под правым флагом. Здесь он сбросил маску, стал постепенно леветь, а затем сделался одним из видных деятелей прогрессивного блока 4-й Государственной Думы»[xxi].

Но обо всем по порядку…

Не попав во II Государственную думу, А. И. Савенко сосредотачивается на руководстве Киевской партией правового порядка (от которой он был делегатом 4-го Всероссийского съезда русских людей в Москве), а в 1908 г. становится одним из учредителей Киевского клуба русских националистов — одной из самых представительных умеренно правых организаций губернии. До 1913 г. Савенко был товарищем председателя клуба, а затем, вплоть до революции — председателем. Взяв курс на сближение с партией русских националистов — Всероссийским национальным союзом — Савенко в 1912 г. стал членом Главного совета этой выпестованной П. А. Столыпиным политической силы, открывая на местах отделы союза (им было открыто 10 отделов ВНС в Полтавской губернии). Политическая популярность Савенко неуклонно росла — он дважды представлялся императору Николаю II, встречал в Киеве П. А. Столыпина, организовал съезд русских деятелей Северо-Западной и Юго-Западной России консервативного направления (1909) с целью поддержки проведения столыпинского законопроекта о западном земстве, а в 1910 г. был избран гласным Киевской городской думы.

Имя Савенко, отмечал другой видный русский политический деятель, националист В. В. Шульгин, «известно каждому в Киеве»: «У него много врагов. Это обыкновенная участь выдающихся людей… Его популярность в Киеве так велика, что это становилось почти опасным для него. Но он благополучно вышел из самого трудного из испытаний: из фимиамов толпы. Он не обленился, не перестал работать, не почил на лаврах, не успокоился в блаженном созерцании своих побед… Около каждого вновь возникающего общественного дела мы видим знакомую фигуру А. И., бодрого, живого, горячо интересующегося всем и на все откликающегося… Это человек энергии и труда, человек холерического темперамента, настоящий общественный деятель <…> Даже враги не отрицают дара красноречия, которым одарила природа нашего избранника. Благородный голос, мягкий и звучный, свобода речи, никогда не испытавшая затруднений, ясность мысли, выпуклость изложения и горячность подъема — все это достаточно известно киевлянам… А. И. Савенко является характерной фигурой эпохи национального возрождения… Пытались набросить тень на его убеждения. Одни находили его слишком правым, другие слишком левым. Одни видели в нем мрачного демагога, другие упрекали его в том, что он презирает народные массы… [Но] он объединяет в себе все лучшее, что есть у нас всех, людей разных политических оттенков, но одинаково любящих свою родину»[xxii].

Блестящий ораторский талант Савенко отмечали и другие его современники: «Кто не помнит его на ораторской трибуне с его выразительной фигурой, сверкающими взорами, пластическим жестом, звучным, в душу просящимся, голосом. Кто не подпадал под обаяние его слова, всегда содержательного и красивого, с умелой архитектурной постройкой, начинающегося с перечислением фактов, логически переходящего к обобщениям и кончающегося финальным захватывающим аккордом, в котором сдержанная страсть оратора сообщается слушателям, заставляя сочувственно трепетать все фибры их души и нервов. <…> Слава красноречия Анатолия Ивановича задолго опередила его появление в Государственной Думе»[xxiii].

Однако домашние воспринимали Савенко несколько иначе. Дочь вспоминала о нем, как о человеке несдержанном, с тяжелым характером и крутым нравом. «…В те детские годы я четко воспринимала только три черты своего отца, — писала она, — отец — большой начальник; отец часто бывает сердитым, кричит в телефонную трубку, кричит на маму, на прислугу; отец добрый и ласковый с детьми»[xxiv].

Очень показательный штрих для характеристики А. И. Савенко содержится в небольшом эпизоде, который оставил глубокий след недоумения у его дочери Ирины: «…В одно из воскресений повел папа нас с Тасей (Татьяна, старшая дочь А. И. Савенко. — А. И.) на Крещатик есть мороженное. Оттуда идем пешком вверх по Фундуклеевской (теперь — улица Ленина) по дороге к дому. Отец держит нас обеих за руки и что-то интересное рассказывает, а мы слушаем внимательно, во все уши, как всегда, когда говорит отец. И вдруг кидается прямо нам под ноги нищенка — девочка с Тасю ростом, в чем-то сером, рваном, несчастная, худая. И — к отцу. Так и впилась в него черными, как угли глазами: “Барин, дайте копеечку! Что милость ваша…” Помню, я почувствовала острую жалость и тут же, на смену ей, радость: вот сейчас будет очень хорошо, наш папа даст ей много денег, и девочка побежит к своей маме, и они купят себе еды, платьев. Но что же? Вместо того, чтобы потянуться за кошельком, отец люто гаркнул на нищенку: “Пошла вон!” Так злобно, с перехватом в горле. И так это было неожиданно, непонятно, ужасно. Девочка на какую-то минуту будто окаменела, одни глаза остались живыми, из них так и рвались боль, упрек, страх… И тут же убежала… Всю остальную дорогу я молчала, даже потихонечку плакала…»[xxv].

Попав в 1912 г. в IV Государственную Думу, А. И. Савенко присоединился к фракции русских националистов и умеренно-правых. Русский национализм был его политическим credo и борьбе за возрождение русского национального самосознания были посвящены многие его речи. «Он справедливо считал, что в завещанной нам еще славянофилами формуле — Православие, Самодержавие, Русская Народность — первые два члена так крепко вкоренились в русское сознание, что их не вытравить оттуда никаким предательским подвохом и ухищрением; зато третий член — русская народность, благодаря многолетней отвычке нашей от самодеятельности, пришел почти в полное забвение и упадок», — так объяснял политическую позицию Савенко Комитет объединенных русских партий и союзов Киева[xxvi].

«Крепко стоя на корнях родной старины, национальная партия должна бережно и любовно охранять все то лучшее, что имеет сейчас Россия и что эволюционным путем может развиться в еще лучшем, прекрасном», — декларировал сам Савенко взгляды своей группы[xxvii].

Как же понимал национализм А. И. Савенко? Национализм, писал он, «это прежде всего любовь — любовь к родному народу, к прошлому, ко всей его истории, к его особенностям»; национализм, полагал Савенко, «не продукт рассудочности и отвлеченных умозаключений: это чувство», «защищая жизнь национальную, мы делаем то, что должны и обязаны делать»; «национализм, как истинная культура, невозможен без консерватизма»[xxviii]. При этом для Савенко было всегда характерным подчеркивать прогрессивность исповедуемых им взглядов: «Что такое национализм в действии? Да ведь национализм, национальное движение — это, гг., народно-общественная самодеятельность. Но разве народно-общественная жизнь самодеятельность может быть реакционна? Да ведь по самому существу вещей народно-общественная самодеятельность это есть движение, движение непременно и всегда вперед»[xxix]. При этом, объясняя свое отличие в понимании прогрессивного пути от большинства современных ему либералов, Савенко заявлял, что оно заключается лишь в том, что либералы хотят, чтобы «Россия не шла вперед, а неслась бы вскачь», а он, «следуя в этом отношении принципам покойного Столыпина, предпочел бы, чтобы Россия шла вперед “на легком тормозе”…»[xxx]. Миролюбивость русского национализма заключается в том, утверждал политик, что он ведет не наступательную, а лишь оборонительную борьбу за интересы государствообразующего народа. «Мы только культурно обороняемся», — подчеркивал он[xxxi].

Став дептатом, А. И. Савенко работал в думских комиссиях для выработки законопроекта о печати, о шлюзовании Днепра; выступал докладчиком комиссий: бюджетной, по росписи доходов и расходов, а также по военным и морским делам[xxxii]. Впрочем, к своим депутатским обязанностям он относился не слишком добросовестно, нередко пропуская заседания Думы без уважительных причин, за что однажды был даже подвергнут штрафу. Однако такое отношение к посещению думских заседаний нетрудно объяснить — Савенко был убежден, что Думе было бы достаточно работать 2–3 месяца в году. «Будут возражать: но за 2–3 месяца ничего нельзя успеть сделать. Но это — чистейший вздор, — заявлял он. — Дума и так ничего не делает. Она только разговаривает без конца. <…> [Но] 440-головое собрание дела делать и не может. Все дело должно делать правительство, чиновники <…> А члены Думы, собравшись на короткую сессию, должны одобрить или не одобрить те или иные законопроекты, те или иные сметы. Разговаривать, произносить речи, спорить и т. д. не надо. Это должно быть запрещено… Все эти речи совершенно бесцельны. Решительно никакого влияния на то или иное решение вопроса речи никогда не имеют. Каждый член Думы голосует или согласно своему убеждению, или согласно постановлению своей партии. Дума должна не выслушивать речи, а просто одобрять или не одобрять тот или иной законопроект. А это одобрение или не одобрение должно выражаться голосованием, которое тем вернее выразит мнение народных представителей, чем меньше последние будут заморочены речами»[xxxiii]. Такой подход к делу, полагал Савенко, не только сэкономит время и улучшит качество работы парламента, но и привлечет в него многих талантливых, но занятых людей, которые не могут позволить себе на протяжении пяти лет по восемь месяцев в году находиться в Петербурге, занимаясь думскими делами.

Несмотря на свою национально-патриотическую, государственническую позицию, А. И. Савенко накануне революции стал заметно сдвигаться влево. Еще до войны, в 1913 г. он писал супруге, делясь своими настроениями: «Отныне я революции не боюсь, она, даже она, гораздо патриотичнее, чем наше гнусное правительство, чем вся эта паршивая бюрократия, совершенно равнодушная к России»[xxxiv]. Впрочем, здесь стоит отметить, что отношение к революции у Савенко всегда было противоречивым: с одной стороны он подчеркивал, что «в основе деятельности национал-консерваторов всегда лежит эволюционное, а не революционное начало», поскольку революция «несмотря на самые благие цели, которыми иногда при этом руководствуются, всегда приносит не благо, а великий вред»; а с другой — делал оговорку, что «революции бывают весьма различны». «Мы хорошо знаем, — писал он в 1912 г., — что, например, великая французская революция вызвала во Франции сильнейшее национал-патриотическое движение»[xxxv].

Поэтому неудивительно, что в годы Первой мировой войны, в условиях временных неудач Русской армии и общенационального кризиса, Савенко оказался в рядах парламентской оппозиции. «Все то, что ныне переживает наше отечество, должно заставить нас блокироваться налево — с центром и октябристами, а не направо. Нас пугают здесь крушением государственного строя, но сейчас дело идет не об этом, а о том, чтобы дружным единением страны и народного представительства довести войну до победного конца <…> Я против Керенских, но я в такой же мере и против Марковых 2-х. Я предпочитаю золотую середину умеренности. Нам нельзя оставаться одинокими, но для этого мы должны блокироваться отнюдь не с крайними правыми», — заявлял он в 1915 г.[xxxvi]

В итоге, не без стараний А. И. Савенко, думская фракция националистов раскололось надвое — на правых и левых. В рядах последних, получивших название фракции прогрессивных националистов и примкнувших к оппозиционному Прогрессивному блоку, оказался и Савенко, присоединившийся к штурму власти. В связи с этим, видный правый националист Ф. Н. Безак, который в бытность киевским губернским предводителем дворянства немало способствовал избранию Савенко в Думу, сетовал в своих воспоминаниях, как он жестоко обманулся в этом человеке, который во время думских выборов сильно «перехватывал» вправо, а затем «поспешил перекинуться в “желтый блок”, усердно подготовляющий революцию»[xxxvii].

Антимонархический настрой у Савенко тем временем, продолжал прогрессировать, поэтому не удивительно, что Февральскую революцию он в целом встретил сочувственно и, более того, сумел удержаться «на плаву». Возглавляемый им клуб Савенко переименовал в Киевский клуб прогрессивных русских националистов и даже занял при Временном правительстве пост главного уполномоченного по водным и смешанным перевозкам в районе Днепра, Днестра, Буга и Черного моря. Временное правительство также назначило его комиссаром по сопровождению из Киева в Крым Императрицы Марии Федоровны. Однако с углублением революционной смуты Савенко оказался вскоре слишком правым для своих новых «друзей» слева и в период корниловского выступления был арестован «Комитетом по охране революции», правда, не надолго.

В следующий раз за ним пришли уже после Октябрьской революции, но А. И. Савенко не стал дожидаться ареста. Наскоро изменив внешность (сбрив усы) он через черный ход бежал из дома, перемахнув через забор. Оставив семью (его супругу вскоре забрали в ЧК, желая выяснить местопребывание мужа, но, к счастью, вскоре отпустили), Савенко присоединился к белым, став одним из наиболее видных пропагандистов движения — сотрудником Осведомительного агентства Добровольческой армии (ОсвАг). Он публиковался в белогвардейских газетах, выступая против большевизма, ратовал за восстановление великой, единой и неделимой России, резко выступал против национального сепаратизма.

Характерна в этом отношении его брошюра «Украинцы или малороссы»[xxxviii], в которой он выступал с критикой «украинства», подчеркивая неразрывную связь Малороссии с Великой Россией. Центральным лозунгом программы по возрождению Малороссии должен быть «лозунг борьбы с изменническим украинством», — писал Савенко военному губернатору Одессы генералу А. Н. Гришину-Алмазову[xxxix].

Позже, его дочь, по-видимому, благодаря советской пропаганде чувствовавшая себя украинкой, возмущалась: «Как могло случиться, что мой отец, украинец, сын простого переяславского казака, стал поборником “единой, неделимой России”…»[xl] Но удивляться тут нечему — до революции украинцами называли себя только сепаратисты, мечтавшие об отделении Малороссии. Савенко же никогда к ним не принадлежал, полностью поддерживая лозунг, под которым выходила газета «Киевлянин», с которой он сотрудничал многие годы: «Это край русский, русский, русский!»

Также Савенко работал в тайной осведомительной организации «Азбука», которую возглавил его однопартиец и близкий друг В. В. Шульгин. «Я разыскал пропавшую Добрармию и стал извещать Деникина кое о чем, — вспоминал Шульгин о возникновении «Азбуки». — И одновременно появились какие-то деньги для поддержания связи с теми или иными политическими друзьями. Но чтобы их информировать, надо было иметь материал. Человек, хорошо разбиравшийся в том, что делается в Киеве, оказался налицо: Анатолий Иванович Савенко... Я попросил Анатолия Ивановича Савенко написать о Киеве. Он это выполнил и сказал:

— У вас будут, вероятно, и другие информаторы. Я хотел бы, так сказать, сохранить свою индивидуальность. Я буду работать под каким-нибудь псевдонимом. Ну, скажем, например, Аз. Так и было. И с этого и пошла “Азбука”»[xli]. Программа подпольной организации, члены которой получали в качестве псевдонима одну из букв церковно-славянского алфавита (Шульгин, к примеру, пользовался псевдонимом «Веди»), выражалась в четырех пунктах: Против большевиков. Против немцев. Против украинствующих. За Добрармию. «Кому это было недостаточно, пояснялось: — Газету «Киевлянин» читали? Так вот и вся программа»[xlii].

О «белогвардейском» периоде жизни А. И. Савенко кое-что стало известно благодаря фрагментам[xliii] из его, увы, пока так и не обнаруженного, дневника[xliv]. В Киеве Савенко появился вместе с белыми в 1919 г. «В ясный солнечный день 19 августа мы с Шульгиным приехали в Киев. Наняли извозчика, сложили на него вещи и пошли вслед за вещами пешком. Сердце колотилось в груди, когда я приближался к своему дому. Это был один из самых счастливых дней в моей жизни», — отмечал А. И. Савенко[xlv]. Их с Шульгиным целью была организация в Киеве съезда, на котором должна была быть создана Южнорусская национальная партия и возобновление издания «Киевлянина»[xlvi]. Вскоре Савенко стал товарищем председателя «Внепартийного русского блока».

В Киеве А. И. Савенко вновь стал «большим человеком» — он был назначен начальником Киевского бюро отдела пропаганды Деникинской армии. Как пишет историк белого движения А. С. Пученков, в сентябре-ноябре 1919 г. А. И. Савенко получил реальную власть в Киеве и рьяно взялся проводить русификаторскую политику[xlvii]. Самостийнические газеты и вовсе негодовали. «Нетрудно догадаться, что ничего другого, кроме уничтожения и разрушения украинской культуры не может исходить для украинского народа от добровольческих политиков типа Шульгина и Савенко», — писала газета «Украина», прозвавшая Савенко «деникинским вандалом»[xlviii]. Впрочем, раздражение русский национализм Савенко вскоре стал вызывать и у деникинцев. «Савенко — это какой-то ограниченный фанатик идеи, который не способен понять никакой иной точки зрения, кроме своей. В пропаганде он не дает того организаторского таланта, которого от него ожидали. Терплю его только потому, что все левые усиленно требуют его ухода, и такая уступка только окрылила бы их на дальнейшую борьбу», — жаловался генерал А. М. Драгомиров главнокомандующему Вооруженными силами юга России генералу А. И. Деникину[xlix]. В результате, в ноябре 1919 г. А. И. Савенко был отправлен в отставку.

А вскоре началось и отступление белых из Киева. Ушел с ними и Савенко, уговоривший супругу отпустить с собой сына Бориса, так как считал, что 14-летнему юноше-гимназисту оставаться при большевиках будет небезопасно. Ощущения того, что ему уже навсегда предстоит расстаться с семьей и начинать исход, у него первоначально не было. «Я по-прежнему был уверен, что еду ненадолго, но, пробыв около двух дней в поезде, в обстановке эвакуационной бестолочи и паники, я стал допускать, что мы можем докатиться до Одессы…» — писал он[l]. Так оно и произошло. Только Одесса оказалась отнюдь не последним пунктом отступления — вскоре Савенко вместе с сыном оказался в Турции.

На этом эпизоде все энциклопедические справочники, изданные в России за последние годы, обрывают биографию А. И. Савенко, сообщая лишь, что скончался он в эмиграции после 1920 г. Однако это не так. Похоронив на острове Халки, скончавшегося от сыпного тифа сына[li], Савенко, тяжело переболев сам, впал в депрессию. Все, во что он верил — рухнуло. И, несмотря на уговоры друзей, он отказался следовать на Запад, решив вернуться в Россию. Характерна фраза, как-то оброненная им в разговоре: «А может быть, Ленин все же спасет Россию?»…[lii]

«Отец полностью разочаровался в белом движении за время своего с Борисом пути от Киева до Турции … [Он] вернулся тайком от всех на Родину, работал там как советский служащий и умер в Керчи от скоротечной чахотки на советской земле, а не в Париже, как считали многие, как считают все, что-то о моем отце знающие», — свидетельствует его дочь[liii].

Осенью 1920 г. А. И. Савенко при помощи контрабандистов добрался до Крыма и обосновался в Керчи, больной и разочарованный, под вымышленным именем Артемия Ивановича Степуренко. Чтобы хоть как-то прокормить себя, бывший депутат Государственной думы устроился на работу дворником, а затем — юрисконсультом Рыбтреста. Ему удалось наладить связь с женой, письма к которой он подписывал псевдонимом «Твоя тетя». Высылал голодающим, питающимся кашей из желудей дочерям продукты — в памяти дочери на долгие годы запечатлелся эпизод, когда к ним от отца принесли бочку соленой сельди. Также запомнилась ей и последняя фотография А. И. Савенко, которую он отправил семье: «С каким удивлением, недоверием, даже ужасом вглядывалась я в него. Вот это — мой папа? Мой большой, уверенный в себе, крепко и красиво стоящий на ногах и смело глядящий вперед отец? Совсем-совсем не похоже. Старичок (ему было тогда сорок семь лет) с морщинистой кожей, с запавшими глазами, чуть как-то жалко улыбающийся. Голова не кверху, как раньше, а книзу, только глаза — на тебя. И в них — выражение какой-то просьбы, виноватости, чего-то такого, от чего хочется плакать…»[liv].

В конце 1921 г. супруга Савенко поехала повидать мужа, но застала его уже умирающим на руках у беззаветно полюбившей его молодой женщины. Они вместе выхаживали его, но, в конце концов, Надежда Новоспасская была вынуждена оставить мужа на попечение его новой возлюбленной и вернуться к детям. Скончался Анатолий Иванович в 1922 г. в Керчи и был похоронен на местном кладбище под своей настоящей фамилией.

Много метаморфоз было в жизни этого одаренного человека, далеко не во всем и не всегда был он прав, много было в его судьбе достойного уважения и осуждения, но, как справедливо писала его дочь, «горячо любя Родину, он всем сердцем, всеми помыслами желал ей добра... Он служил ей беззаветно, бескорыстно, не стараясь урвать побольше для себя»[lv].

В заключение скажем несколько слов о том, как сложилась дальнейшая судьба семьи А. И. Савенко. Его вдова вскоре вышла замуж за профессора Н. А. Столярова, но не по любви, а чтобы дети не умерли с голоду. В 1935 г. власти вспомнили о семье политика-националиста и принялись за ее «разработку». Вдова Савенко и младшая дочь Наталья были арестованы и заключены в Лукьяновскую тюрьму, в которой протомились три месяца. Затем их выслали в административную ссылку в Чикмент. В июне 1941 г. «для профилактики» арестовали и дочь Ирину, которую после тюремного заключения, длившегося около года, выслали на пять лет в Красноярский край. Впоследствии дочь Савенко Ирина работала музыкальным и литературным работником. Благодаря ее воспоминаниям (увы, до сих пор игнорируемым историками!), нам многое стало известно о жизни А. И. Савенко.