Бытовые условия селян в изучаемый период оставались во многом традиционными. Внутреннее убранство домов мало отличалось от их убранства начала XX в. В домах в основном имелись две отапливаемые комнаты, в одной из них была большая русская печь с лежанкой, в дру­гой — небольшая круглая печка, вмазанная в стену. Русская печь не только служила для обогрева помещения и приготовления пищи, но также использовалась в холодное время года в качестве бани. Чело^[2] печи и внутренняя ее часть были достаточно просторными для того, чтобы вместить человека. Такой «баней» часто лечились от простуды.

Полати^[3], по свидетельству современников, в большинстве домов находились до начала 1960-х гг. Полати в большинстве случаев были местом сна и отдыха детей. Здесь лежала кошма, скатанная из овечьей шерсти, валенки. В стены передней комнаты были вбиты широкие до­ски — лавки, нередко они имели и спинку, доходившую до подоконни­ка. Несмотря на антихристианскую политику Советского правитель­ства, в большинстве домов колхозников существовал красный, или передний, угол, в котором стояли иконы. Под иконами стоял стол, обязательно покрытый тканью. «За непокрытым столом есть было грешно», — свидетельствует современница¹. В «передней избе» стояла деревянная кровать, «рубленная с топора», сундук, посудная лавка. В «горнице» — второй комнате — также находились кровать, сундук, стол. На полу лежали домотканые «дерюшки» — половики. Современ­ники утверждают, что «дерюшки ткали сами, но после войны уже не делали этого»².

В летний период колхозники вставали рано, чтобы до «гусей» на­таскать чистой воды из речки в большую кадку. Кадка неделю стояла с водой. В субботу ее мыли. На дне и краях была речная тина, ее соска­бливали ножом, бочку прополаскивали, носили новую воду для питья. В домах в изучаемый период уже мыли полы, в то время как раньше полы скоблили раз в месяц или реже. Хозяйка вытирала пол, когда все ложились спать. Рабочую одежду снимали в сенях. «Раньше за чисто­той больно не гнались, — утверждает респондент Елена Ивановна, — катали валенки в избе, шерсть мыли. До 55 года кошмы катали».

Для украшения окон делали импровизированную тюль из бинтов. К концам бинтов привязывали скатанную в шарики вату. К началу 1950-х гг. в некоторых домах появляется покупная тюль. «Так, ерундовинька была, — сетует современница, — после стирки перекашивалась»³.

Новыми элементами, входящими в быт колхозников в этот пе­риод, становится металлическая плитка для приготовления пищи, пристроенная к печке. Кроме того, после войны в продаже появились примусы. Они работали на бензине и керосине. Современники утверж­дают, что зимой пользоваться ими было неудобно, так как они сильно коптили. Летом на примусе готовили в сарае или во дворе. Для освеще­ния использовали керосиновые лампы, 10-, 7-, 5-линейные, в зависи­мости от размера стекла⁴.

Существенными новшествами в быту сельского населения были электричество и радио. Газеты изучаемого периода широко освещали вопросы электрификации и радиофикации колхозного села. К началу 1950-х гг. электричество было проведено далеко не во все населенные пункты Челябинской области. Так, жители поселка Нагорного жало­вались на то, что их поселок не раз собирались электрифицировать, однако работу так и не закончили⁵. А жители села Верхняя Санарка со­общают: «Наше село электрифицировано и радиофицировано. Впере­ди у нас еще много дел…»⁶

Дефицит различных товаров, в том числе предметов быта и кухонной утвари, сельские жители старались восполнить подручными сред­ствами. Современница свидетельствует, что «делали кружки из жести, консервных банок. Ложек не было. Муж лил из олова ложки и на дере­вянные ручки сажал. В консервных банках ели салму^[4]. После войны начали продавать эмалированную посуду. Возили в магазины и давали на руки по тарелке и чашке для супа. Стоишь, стоишь с ночи, бывает, и не достанется. Кувшины глиняные и чашки хлёбальные были — их возили из Белорецка. У нас не было гончаров и не было хорошей глины»⁷.

Часть молодежи в течение рабочей недели жила в так называемых бригадах. Здесь молодые колхозники ухаживали за овцами, крупным рогатым скотом. «В бригаде жили в будке на деревянном ходу из тесу, размером 3 на 2, — описывает респондент. — В ней стелили на полу и спали. Из травы подушки делали, солому кладешь под бок. Вот какая вошь — ходой ходила! Набьется в чулки, сымешь, бросишь под будку, а они шевелятся. В бане на каменку клали одежду. Как заведется в шу­бах — не выведешь. Клали на потных лошадей. Утюгов не было. Вес­ной появляются проталинки — овец выгоняешь в лес. Когда снег схо­дит, мы идем домой. По грудь переходили вброд. Тело горит после вешней воды. Мы, мокрые, ночевали на конном дворе в сене. Утром перевозили нас верхом»⁸.

В первые два-три года после окончания войны питание сельского населения области находилось на критическом уровне. Государство взимало непомерно высокие налоги молоком, яйцами, мясом, маслом, шерстью. Так, имеющие одну курицу обязаны были выплатить 100 яиц в год. В те времена бытовала частушка: «Меня вызвали на суд, /А я вся трясуся. /Присудили 100 яиц, /А я не несуся!»

Каждая семья, имеющая корову, платила налог в 100 литров моло­ка, причем зачастую жирность молока не удовлетворяла требованиям приема, вследствие этого к 100 литрам прибавлялось еще 200⁹. В сло­жившейся ситуации сельское население, постоянно недоедая, не мог­ло в полной мере использовать продукты подсобного хозяйства для употребления в пищу. Кроме того, остро стояла проблема нехватки кормов для скота, вследствие чего удои были незначительны. Респон­дент Евгения Сергеевна свидетельствует: «Мы держали корову и козу. Молоко у нас было свое, но давали коровы помалу, так как кормов не было, соломой их кормили. Покосов не было, косить негде, поля были все засеяны»¹⁰.

По причине отсутствия материала для загораживания карто­фельных полей семьи колхозников практически не выращивали кар­тофель. «Вся загородь ушла на истопку, — сетует современница из с. Полоцкого. — Кизяком^[5]топили, дров не давали. В лесах было чисто, валежник вывозили, рубили репей и соломой топили. Репей рубишь, а колючки набьются в волосы. <...> Картошки нету, загородей нету, ко­пать нечем. У всех одна корова, 3 овцы, про поросят и разговору нету — сами голодные. После войны у всех коз отобрали — стали разводить саженцы. Корова отелится — теленка записывают. С него налог — деньгами. Сажали махорку, продавали на базаре и отдавали деньги в сельсовет»¹¹.

Сведения, полученные от жительницы г. Златоуста Евгении Серге­евны, подтверждают информацию о нехватке картофеля в первые годы после войны. Она отмечает, что зимой большинство населения ее по­селка ели картошку и капусту, которые, впрочем, были не у всех. До весны жителям ее хватало, а на лето уже не было. Кроме того, населе­ние собирало мороженую, оставшуюся на поле картошку. Ее называли «кульзима». Из такой картошки варили суп и пекли оладьи¹².

Большие трудности с хлебом продолжались, по свидетельству современников , до 1948 г. Печь же «настоящий» хлеб, без примеси различных суррогатов, в сельской местности начинают к середине 1950-х гг. До этого времени сельские жители пекли хлеб из лебеды с небольшим добавлением муки. «С начала войны хлеба не было. Нас осталось шестеро, мы ели, собирали колоски — молотили, на печке высохнут, провеем, начинаем в печке сушить. Жернова каменные и де­ревянные — на крупу и на муку — на затируху (салму)», — свидетель­ствует Елена Ивановна.

Респондент из г. Златоуста рассказывает: «Летом собирали лебеду, из нее варили суп. А когда она поспевала, собирали ее зерна, мололи и пекли из них хлеб. Если была картошка, то в зерна лебеды добавляли сырую картошку при выпечке хлеба. Еще собирали липовые листья, мололи их и пекли лепешки. Сестра к нам приезжала из соседней де­ревни, т.к. они еще хуже нас жили. Росло у нас еще ильмовое дерево, снимали мы с него кору, мелко рубили топором, сушили, мололи на мельнице и пекли хлеб. Пока он горячий его есть можно было, а потом когда остывал, дерево оно и есть дерево, есть невозможно было, даже собака не ела. По весне собирали колоски на поле, лущили и варили из них кашу. Но их опасно было есть, т.к. они были травленные. Многие умирали от расстройства желудка»¹³.

Ситуация с питанием существенно улучшилась лишь к середине 1950-х гг. В этот период «хлеб пекли, плюшки, шаньги, пироги с кар­тошкой, с капустой, с грибами, с горохом. <...> Пшеницы давали 5 ки­лограмм на 10 дней. Хлеб сами пекли. Загребали золу на засторонки^[6] кочергой, лопаткой прихлопывали. Затеешь, замесишь, натерешь в корыте, раскатаешь. По 6‒8 булок сажали в печку. Хлеб сидел час и больше. Его выташишь, обметешь крылышком. Ставишь булку на ре­бро, закроешь тряпкой. Дрожжи варили из хмеля — 2 горсти в чугун бросишь, в квашню кладешь муки. Берешь сито, кладешь на квашню и процедишь отвар. А там мешаешь, смешаешь как густую сметану. За­вяжешь квашенником^[7]. Квашню — в кувшин и в погреб, чтоб не кис­ла. Делаешь опару часа 2‒3. Всегда делали хлеб ночью. В 12‒2 часа опара подымется, начинаешь месить, добавишь муки и делаешь тесто, чуть жиже, чем на пельмени. В квашне подымется, в 3‒4 часа выва­лишь в корыто, начинаешь печку затоплять. Если угли потухли. Вы­ходишь на двор, смотришь: у кого идет из трубы дым. Зайдешь, попро­сишь жару и скорее домой, пока не остыл. <…> Растительное масло сами делали. Сеяли коноплю, выбивали. Снопы сожнешь, на дерюшке выколачиваешь, мешками возили на маслобойку. Два ведра постного масла»¹⁴.

Устные упоминания о сахаре в сельской местности относятся к 1946 г. Кроме того, в печати того же периода сообщается, что резко уве­личился завоз на село продовольственных товаров — сахара, конди­терских изделий, чая, соли¹⁵. Сахар продавали большими комьями, в народе их называли «сахарные головы», и доставались они людям «по большому блату». Комья раскалывали и очень экономно потребляли. Обычно по вечерам в субботу после бани семья садилась пить чай. Са­хар отщипывали специальными щипцами по маленькому кусочку. «Тогда не в накладку пили, а в прикуску!» — поясняет современница событий. У детей было такое соревнование: у кого останется кусочек сахара больше после чашки чая. Недоеденные кусочки оставляли до следующей субботы. Чай заваривали плиточный — «Фамильный». С 1949 г. в потребление входят конфеты в форме подушечек без обверт­ки — «голенькие». За конфетами занимали очередь еще с ночи, к утру покупали и шли на работу.

Одной из важнейших структур повседневности являются семей­ные отношения. Большинство семей состояло из трех поколений род­ственников. Воспитание девочек и мальчиков несколько различалось в деталях, но в целом было направлено на выработку безусловного по­слушания, уважения к старшим, трудолюбия. За проступки детей на­казывали, но не били.

Девочку с раннего детства готовили к тому, что она станет женой, матерью и хозяйкой дома, с малолетства включали в посильные рабо­ты. Это делалось не только по необходимости, но и в воспитательных целях. Девочкам прививалось умение вести домашнее хозяйство. Они подметали, поливали цветы, выполняли другие работы по хозяйству. Приблизительно с семи лет девочек начинали учить вязать, прясть шерсть, ткать, вышивать. Они помогали матери в уходе за коровой, овцами, ходили за водой, кормили скот, помогали матерям на покосе. Девочки постарше мыли пол, стирали, доили корову, понемногу их приучали готовить пищу.

Мальчики помогали отцам в «мужских» работах по дому. Их стара­лись загрузить любой работой, лишь бы они были заняты и не увили­вали от труда. Наставником мальчиков в труде был отец. Девочки находились под воздействием матерей. Дети довольно рано начинали трудовую жизнь на производстве — в 15 лет, после окончания семи­летки.

В 16‒20 лет девушка становилась невестой. К этому времени она считалась достаточно взрослой, чтобы выполнить свое основное пред­назначение, которое заключалось в том, чтобы быть хранительницей домашнего очага, матерью. Женщина, не вышедшая замуж, считалась неполноценной.

Положение невестки в семье, как правило, было зависимым. «Пес­ни пой, пока поется. Замуж выйдешь — не певать. Попадет свекровка злая — Станешь песни забывать» — это слова частушки, записанной в селе Александровка в 1952 г. Как только в семье появлялась невестка, свекровь самые тяжелые и неприятные заботы перекладывала на нее. Говорили: «Свекровь — чужая кровь». Анна Георгиевна Колышева рас­сказывала, что, как только она вышла замуж, свекровь «пошла на от­дых». Всю нагрузку по хозяйству стала нести сноха. Так продолжалось всю жизнь: «Мы 30 лет живем, так до этого года я ей белье стирала. На покос идти, мне же — печку топить. Приду, пол сама вымою, а она как красная девица»¹⁶. По словам автора этнографического отчета, в этой семье свекровь, еще крепкая старуха, действительно почти не помога­ла снохе вести домашнее хозяйство, хотя ежедневно ходила к отдельно живущему сыну 67 лет топить печь, доить корову и прибирать дом. Та­кие отношения снохи и свекрови не были чем-то необычным, хотя чаще сноха и свекровь в приблизительно равных долях делили все до­машние работы.

Особой категорией женского незамужнего населения были «раз­веденки» — так называли «разошедшихся» со своими мужьями мо­лодых женщин. Численный состав этой категории населения был особенно велик сразу после войны. В эти годы браки отличались не­прочностью из-за мужского непостоянства.

Неженатых парней и мужчин было мало, особенно в деревнях. Одни не вернулись с фронта, другие уехали в города «на производство» или учиться в реальных училищах, ФЗО, школах. Некоторые бывшие фронтовики за два-три послевоенных года сменили две-три жены¹⁷.

Были «разведенки», сменившие к двадцати годам по нескольку му­жей. В некоторых деревнях «разведенок» было больше, чем девушек. Когда жена уходила от мужа, она забирала свое приданое и складывала обратно в сундук. «Разведенки» считались такими же свободными, как и девушки, они ходили по улице своими компаниями, мало смешива­ясь с девушками. Возвратившись к отцу и матери, «разведенки» имели статус, приближенный к статусу девушки. В семье Назаровых «разве­денка» Маруся была освобождена от некоторых семейных обязанно­стей, имела возможность гулять и ходить на вечерки, как девушка¹⁸.

Сельского общества, где сохранились традиционные формы взаи­модействия между людьми, изменения коснулись в незначительной мере. Добрососедские отношения необходимо было поддерживать в силу специфики уклада жизни. Современница событий Евгения Сер­геевна из г. Златоуста свидетельствует, что «в колхозе лошади были голодные и слабые, их не давали, поэтому женщины пахали плугом огород сами, собирались по 7 женщин (родственников и соседок), в общем, помогали друг другу»¹⁹. Тем не менее известны примеры спо­ров, возникавших между соседями. Евгения Сергеевна утверждает, что «со всеми соседями общались. Но вечно делили межу на огороде, кто больше себе забрал, вечно перекапывали ее. Соседи даже приходили ругаться к нам. С соседскими детьми мы все вместе играли, часто хо­дили друг к другу арбузы воровать, не знаю зачем, ведь были свои, но у соседей всегда раньше поспевают (смеется)»²⁰. Таким образом, необхо­димо было терпение и понимание между соседями для выживания в сложных социальных и экономических условиях.

Досуг детей в старых горнозаводских районах, расположенных на северо-западе области, отличался от досуга детей, проживавших в крупных городах. Так, по свидетельству современников, зимой не­сколько семей, объединившись, сооружали ледяную горку, делали са­лазки, устраивали самодельные карусели (в селе Сергиевка до сих пор есть такие карусели на разных концах улиц)²¹. У большинства детей покупных игрушек не было, в основном они играли самодельными. Девочки делали кукол из тряпичной ветоши, из глины. Для этих куко­лок родители или сами ребятишки мастерили маленькие деревянные тележки, «возили в них куколок».

В материалах периодической печати находим информацию о том, что молодежь колхоза им. Чкалова Еткульского района любит спорт. Зимой жители катаются на лыжах и коньках, а летом, когда земля под­сохнет, в каждый свободный час начинаются соревнования по бегу, городкам, прыжкам, волейболу. Молодежь также с большой охотой взялась за оборудование беговых дорожек, волейбольной площадки, площадок для занятий по прыжкам в высоту и длину. Получился свой небольшой колхозный стадион²².

В сельской местности очагами культуры и местами проведения до­суга можно назвать клубы и избы-читальни. Так, периодика конца 1940-х гг. сообщает о том, что колхозники сельхозартели им. Куйбы­шева Троицкого района оборудовали хорошую избу-читальню. Каж­дый вечер старые и молодые колхозники охотно шли туда. В уютном, заботливо убранном помещении они слушали радио, читали газеты, журналы. Молодые колхозники активно участвовали в работе драма­тического кружка. Колхозная самодеятельность два-три раза в месяц выступала перед колхозниками с концертами, ставила одноактные пьесы²³. Избач деревни Полдневое во время посевной кампании 1949 г. устроила спектакль прямо на полевых станах²⁴.

Далеко не каждый колхоз мог похвастаться хорошим клубом или избой-читальней. Жители села Арсланово Нязе-Петровского района сообщают, что после работы вечером колхозникам хотелось пойти в свой клуб, посмотреть новый фильм, но такой возможности они не имели, потому что клуба не было. Изба-читальня в этом селе была на­столько маленькая, что в ней могло разместиться не более 10 человек, остальные желающие почитать газеты не помещались. Радио в избу- читальню не было проведено²⁵. На станции Симской Миньярского района молодежь, собиравшаяся провести время в избе-читальне, на­ходила ее запертой. Изба-читальня не была подготовлена к зиме. Печи не отремонтированы, стекла выбиты. Летом здесь изредка демонстри­ровались кинокартины, но с декабря из-за погодных условий населе­ние были лишено и этого²⁶.

Дореволюционные, религиозные праздники продолжали бытовать в народной среде. Формы и содержание праздничной культуры варьи­ровались в зависимости от территории. Так, жительница юга области свидетельствует: «Праздники... Пасха так и была. Христосовались на нее. Кур было у кого 2, у кого 1 и тех прятали. А если кто даст яичко (на Пасху), то — рады не нарады! Советские праздники.1 мая, Новый год, 8 марта, Октябрьская, День Конституции. Радость была, когда Пасха, а в эти праздники и не радость. 1 мая — самый разгар посевной — ког­да там праздновать? А Пасха по весне — нечего делать. На Рождество славили, коляду пели:

“Коляда, Коляда, посконная борода,

Дошла коляда до Романова двора.

Как Романов двор на 7 верстах,

На семи верстах, на семи столбах.

На каждом на столбочке все подсвешнички стоят,

Все подсвешнички стоят, все по свечечке горят.

Хозяин с хозяюшкой с Колядой вас! С праздничком!”»²⁷

На святки, как и в дореволюционной России, рядились, гадали. Так, в южных селах области бытовало такое святочное гадание: моло­дые девушки ночью подходили к окнам, закрытым ставнями, и слуша­ли, о чем говорят. Если говорили о хлебе, еде, то это предвещало хоро­ший (сытый) будущий год. Эта примета в большой степени была обусловлена постоянными материальными трудностями, проблемами с продовольствием, которые преследовали многие семьи в межвоенный, военный периоды, а также в первые годы после окончания Вто­рой мировой войны.

Одним из немногих и запоминающихся торжеств в повседневной жизни была свадьба. Приведем пример празднования свадьбы в сель­ской местности на юге области в начале 1949 г.: начальный этап пред­ставлял собой сватовство, бытующее на селе до наших дней. Совре­менница свидетельствует, что «сватать (родственники жениха) прихо­дили в субботу вечером, под воскресенье». Самая опытная и заводная сваха начинала с образного обращения: «У вас курочка, у нас петушок. Не сойдутся ли они в один клеушок?!» На что растерявшаяся мать бу­дущей невесты отвечала: «В чем же я ее отдам? И одеть то не в чего!» (После этого респондентка поясняет: «Куфайки^[8] и те появились в 55-м году».) Если невеста давала согласие, назначали день свадьбы и начинали подготовку к ней. Сама невеста так описывает свадебные хлопоты: «Собрали меня. Тетка дала зеленого сатина 3,5 метра на пла­тье и катетку^[9]. У нее было 2 катетки — шелковая и кашемировая и не было детей, — уточняет респондент Елена Ивановна, — поэтому в 1-й день (свадьбы) я была в шелковой катетке, а во 2-й — в кашемировой». Свадьбу традиционно праздновали три дня. Первый день — «гор­ной» — в доме жениха, второй — «к невесте на блины» — в доме неве­сты, третий носил название — «потушенье» — проводился обряд сжи­гания соломы у двора невесты²⁸.

В каждый из дней совершались определенные обряды, готовились определенные блюда. Набор и качество блюд зависели от достатка конкретной семьи, экономической ситуации в обществе в целом и других факторов.

Попытаемся воспроизвести канву событий, составляющих свадеб­ный процесс. После регистрации брака в «сельском совете» гости и молодые приступают к застолью. Начинают с поздравлений и подар­ков. Первыми поздравляют родители жениха: «“Мамаша” (так респондентка называет свекровь) “дарит”, в первую очередь, себя, затем — “все ухватья, кочреги, сковородник, чугуны”» и т.д. «Мама “кладет на сыр” перину, 2 подушки, и думочку^[10]. Еще занавесь ситцевую, сундук, полотенце вафельное»²⁹.

Гостям подают гуся, запеченного в жаровне или гусятнице в рус­ской печке. Перед подачей хозяйка извещает: «Гусь из печи не лезет!» Гости связывают пояски, платки и «тянут гуся». Затем всем подают по стопке спиртного, скорее всего, собственного производства. «Друж­ка» — ведущий торжества, разбирает гуся на части и подает гостям.

На следующий день родственники невесты идут приглашать род­ню жениха «на блины». Жительница села Полоцкого Елена Ивановна свидетельствует: «Невестины родные наряжаются, выворотят шубы и пойдут звать. Гармонь, песни, пляски! Их за столы у жениха посадят, нальют. И все идут к невесте в гости»³⁰. Кроме блинов на второй день свадьбы варят лапшу, пекут курники^[11]. Подача блинов на стол сопрово­ждается особой обрядностью: «Несут блины. Ставят на стол к зятю. Ставят тарелку со стопкой». В стопку наливают спиртное. Сверху ее накрывают тарелкой и переворачивают так, чтобы стопка стояла вверх дном. Жених может и не догадаться, что нужно перевернуть, чтобы выпить. Выпивает, закусывает блином, затем переворачивает тарелку и со словами: «Хороши блины да не масляны, хороша теща да не лас­кова!» — разбивает тарелку. Затем гости поют обрядовую песню.

В третий день празднования молодые муж и жена принимают уча­стие в обряде «тушение свадьбы». Во дворе разжигается костер, «моло­дые» и гости прыгают через него, затем костер тушат.

Времени на отдых было крайне мало. В первое послевоенное деся­тилетие отдых для большинства колхозников представлял собой лишь смену одного дела на другое. «Работы было очень много. Отдыхать аб­солютно некогда, — говорят современники. — Летом косили сено, возили на быках, приучали коров даже. Выходных не было, выходные появляются в 60-х годах»³¹. Тем не менее досуг молодежи был довольно разнообразен: «Мама нас воспитывала одна. Нас было пятеро. Есть было нечего, но жить было весело. Маму мы жалели. Бога боялись и людей стыдились. Бывало, пойдем в субботу вечером на площадь пля­сать. Мама скажет: старых людей встретите — не смейтесь, громко не разговаривайте»³².

В первые послевоенные годы — время острых продовольственных проблем — вопросы внешнего вида стояли далеко не на первом месте среди обнищавшего сельского населения. Евгения Сергеевна, прожи­вавшая в изучаемый период в одном из сел на границе территории со­временного Башкортостана и Челябинской области, рассказывает о том, что в детстве они ходили в лаптях, которые делали из липовой коры. Ее нарезали на ремешки и плели. Женщина вспоминает, что хо­дила в них до 1953 г. (тогда она училась в 9-м классе). По весне плели глубокие калоши, а когда было сыро, к ним прибивали деревянные ко­лодки (ходили, как на каблуках). С лаптями надевали шерстяные носки или чулки, ходили в них даже летом, так как хлопчатобумажных нос­ков не было. Обновки шили только к Пасхе и самостоятельно. На юбки шла ткань из конопли. Сначала стебель мочили, потом мяли, пряли и ткали. Мужчинам из этой ткани шили кальсоны. Зимой ходили в шу­бах. Их шил деревенский портной из овечьих шкур. Одежду носили долго, пока она не износится. Из льна ткали полотенца, скатерти³³.

В некоторых сельских семьях выделкой овечьих шкур на шубы за­нимались самостоятельно: «Шубы сами выделывали. Закваской (дрож­жи) натирали или клали в кадушку с закваской, 3 дня лежала. Потом сушили, мяли. Мялка на дворе из дерева — очищали мясо кирпичом. Делали кирпичи сами. Выделается — стоит балаганом. Снег с дождем пойдет, намочит — она растягивается. Высохнет — хоть силом заталкивай»³⁴.

Еще одним бессменным атрибутом зимнего костюма селян были валенки. Зажиточной считалась та семья, в которой у каждого ее пред­ставителя были валенки. Некоторые семьи катали их сами, другие, не имея навыков и сырья, покупали. Процесс изготовления домокатанных валенок не претерпел значительных изменений на протяжении всей их истории. В южноуральских селах в 1940‒1950-х гг. изготавли­вали валенки так же, как и в предыдущие и последующие периоды. «Валенки клали под голова. Мама сама катала»³⁵, — вспоминает совре­менница. Валенки согревали ноги их счастливых обладателей в лютые зимы, их также клали под голову во время сна. Уровень жизни в селах варьировался в зависимости от их местоположения, но в целом, как свидетельствуют устные повествования, оставался чрезвычайно низ­ким в течение всего изучаемого периода.

Селяне разводили овец, «шерсть пряли, вязали — в городе продашь и деньги в сельсовет отдашь. Сами себе вязали из шерсти козлиной. Днем на работе, а вечером вяжешь носки, прядешь, сучишь. <...> Чул­ки вязали — гольфы. Если одни есть, то их бережешь. Мама купила брезента на костюмы. Пятки зашивали брезентом. Козлиные волосы вылезут — идешь как в унтах. В них вшей было — уймища!»³⁶

В села нередко заезжали торговцы, они обменивали продукты сельского хозяйства на товары, в том числе и на ткани. Женщины по­купали товар, не особо придираясь к качеству и расцветке. Могли при­обрести один метр красной ткани, отрез полосатой и отрез в цветочек. Эти материалы различным образом комбинировали и самостоятельно сшивали, чаще всего вручную. В некоторых семьях были швейные ма­шины³⁷.

Таким образом, повседневная жизнь сельского населения Челя­бинской области в сложных послевоенных условиях представляла со­бой многообразный комплекс поведенческих практик. Тяжелые усло­вия и неэквивалентная оплата труда, острые проблемы в области питания отодвигали на второй план вопросы досуга, культурного про­ведения свободного времени. Колхозники изучаемого периода мало внимания уделяли проблеме внешнего вида, одежды и обуви. Семей­ные и соседские отношения оставались во многом традиционными. Такие новые элементы быта селян, как радио, электричество, к сере­дине 1950-х гг. были распространены на территории области далеко не повсеместно. Формы праздничной культуры также не претерпели су­щественных изменений в этот период. Колхозники отмечали памят­ные религиозные даты, среди которых наиболее важными оставались Пасха и Рождество, а также семейные праздники.

Примечания

¹ Личный архив автора. Интервью с Еленой Ивановной, 1929 г. р., с. Полоц­кое.

² Там же.

³ Там же.

⁴ Там же.

⁵ Обухов А. Из редакционной почты // Челябинский рабочий. 1949. 1 июля.

⁶ Копчаков Г. Благоустройство колхозного села // Челябинский рабочий. 1949. 22 ноября.

⁷ Личный архив автора. Интервью с Еленой Ивановной, 1929 г. р., с. Полоц­кое.

⁸ Там же.

⁹ Там же.

¹⁰ Личный архив автора. Интервью с Евгенией Сергеевной, 1935 г. р., г. Златоуст.

¹¹ Личный архив автора. Интервью с Еленой Ивановной, 1929 г. р., с. Полоц­кое.

¹² Личный архив автора. Интервью с Евгенией Сергеевной, 1935 г. р., г. Злато­уст.

¹³ Там же.

¹⁴ Личный архив автора. Интервью с Еленой Ивановной, 1929 г. р., с. Полоц­кое.

¹⁵ Челябинский рабочий. 1946. 21 августа.

¹⁶ Чайко Е. А. Быт горнозаводской семьи в 30‒50-е гг. XX века (по материалам Катав-Ивановского района Челябинской области) // Этнические взаимодействия на Южном Урале. Мат. II Региональной науч.-практ. конф. Челябинск, 2004. С. 207.

¹⁷ Чайко Е. А. Указ. соч. С. 209.

¹⁸ Там же. С. 210.

¹⁹ Личный архив автора. Интервью с Евгенией Сергеевной, 1935 г. р., г. Злато­уст.

²⁰ Там же.

²¹ Чайко Е. А. Указ. соч. С. 208.

²² Лапшин Д. Наш колхозный коллектив // Челябинский рабочий. 1949. 17 июля.

²³ Набоков Д. Вечером в избе-читальне // Челябинский рабочий. 1949. 26 ян­варя.

²⁴ Бабин П. Изба-читальня в эти дни // Челябинский рабочий. 1949. 14 августа.

²⁵ Харисова Л. О нуждах одного села // Челябинский рабочий. 1949. 11 марта.

²⁶ Новоженин, Быков, Фадеев. Изба-читальня на замке // Челябинский рабо­чий. 1950. 22 марта.

²⁷ Личный архив автора. Интервью с Еленой Ивановной, 1929 г. р., с. Полоц­кое.

²⁸ Там же.

²⁹ Там же.

³⁰ Там же.

³¹ Там же.

³² Там же.

³³ Личный архив автора. Интервью с Евгенией Сергеевной, 1935 г. р., г. Злато­уст.

³⁴ Личный архив автора. Интервью с Еленой Ивановной, 1929 г. р., с. Полоц­кое.

³⁵ Там же.

³⁶ Там же.

³⁷ Там же.

[1] Аспирантка Южно-Уральского государственного университета (ЮУрГУ).

^[2]Чело — сводчатое отверстие в передней части русской печи.

^[3] Полати — широкие нары, располагавшиеся в избах под потолком между пе­чью и противоположной ей стеной, на которых спали.

^[4]Салма (затируха) — суп на мясной бульоне с мучными изделиями.

^[5]Кизяк — прессованный, с примесью соломы навоз — употреблялся в степных и южных районах как топливо и для сельских построек.

^[6] Засторонки — края внутренней части русской печи.

^[7]Квашенник — отрез льняной ткани, использующийся для прикрывания сосуда с опарой.

^[8]Слово «фуфайка», вошедшее в обиход колхозников в 1950-е гг., произноси­лось зачастую как «куфайка».

^[9]Катетка — небольшой головной платок, обычно пестрой расцветки.

^[10]Думка — подушка небольшого размера.

^[11] Курник — пирог из теста, в которое добавляется большое количество сливоч­ного масла, и начинки из мяса курицы с картофелем.