Так во главе русской дипломатии оказался граф А. П. Бестужев-Рюмин. В течение 16 лет он руководил российской внешней политикой. Историк С. М. Соловьёв дал ему ёмкую и точную характеристику: «Нестор русских дипломатов». Для того чтобы стать главой миссии в елизаветинское время, нужно было либо занимать этот пост на момент её восшествия на престол, либо быть молодым дворянином из древних российских фамилий. В последнем случае молодой князь или граф проходил своего рода практику в одной из российских европейских миссий в качестве «дворянина посольства» – специальной должности для будущих дипломатов. Бестужев-Рюмин предпочитал проверенных временем людей, а его заместитель вице-канцлер граф М. И. Воронцов старался продвигать молодые национальные кадры. Так в 1755 году пост посланника в Англии занял 32-летний князь А. М. Голицын, родственник самой императрицы и ставленник Воронцова. В 1760 году, когда Воронцов стал руководителем российской дипломатии, посланником в Швеции был назначен 35-летний граф И. А. Остерман. Оба дипломата до назначения занимали должности дворян посольства в различных европейских миссиях. И оба уже при Екатерине II последовательно занимали пост вице-канцлера.
Характерен эпизод с дворянами русского посольства в Вене в 1754 году. Их тогда было трое – П. А. Левашов, А. С. Мусин-Пушкин и С. Голицын. Они обратились к руководителю российской миссии послу графу Г. К. Кейзерлингу с просьбой просмотреть архив посольства. Кейзерлинг послал запрос в Петербург, и ему лично ответил вице-канцлер М. И. Воронцов. Он не только разрешал, но и горячо одобрял, ведь таким образом дворяне «мало-помалу в министерских делах, в политическом обхождении и во всём том, что такого молодого человека со временем к императорской службе как внутри, так и вне государства способным учинить могло б, наставление получали». Впоследствии А. С. Мусин-Пушкин был посланником в Гамбурге, Лондоне и Стокгольме.
Исключением из этого ряда стал Н. И. Панин, назначенный посланником в Данию в 1747 году, когда ему не исполнилось и 30 лет. Он был придворным и никакого опыта дипломатической работы не имел. Панина опекал и наставлял сам Бестужев-Рюмин, состоявший с ним в дружеской переписке. Уроки канцлера пригодились Панину и в дальнейшем, когда он при Екатерине II в 1763–1781 годах возглавлял Коллегию иностранных дел.
Ставленником Бестужева-Рюмина был и другой российский дипломат, впоследствии один из лучших дипломатов уже екатерининского царствования, – А. М. Обресков, выходец из небогатых ярославских помещиков, не имел титулов, знатных родственников и просто покровителей при дворе. В 33 года он добился высокого положения главы русской миссии в Стамбуле. Он оставался русским резидентом и при Екатерине II, проведя на этом посту 20 лет, причём два последних года – в турецких застенках, во время русско-турецкой войны 1768–1774 годов.
У выходцев из недворянских сословий путь до главы русской миссии был куда длиннее. При Елизавете лиц недворянского происхождения на постах глав посольств не было вовсе, исключая находившегося на русской службе иностранца – уроженца Вюртемберга Г. Гросса. Они тогда только начинали свой путь, как И. М. Симолин, сын шведского пастора в Ревеле. После окончания Йенского университета 23-летний И. М. Симолин в 1743 году поступил на службу в Коллегию иностранных дел в должности коллегии юнкера, а в следующем году получил назначение секретарём посольства в российское представительство в Дании к посланнику барону И. А. Корфу и вместе с ним был затем переведён в Швецию.
Иоганну Симолину навыки, полученные в Стокгольме, очень помогли. В дальнейшем, при Екатерине II, он сам был посланником в Дании, той же Швеции, а также в Англии и Франции. В 1776 году И. Симолин получил баронский титул от польского короля. В Париже он работал как раз в то время, когда там началась революция. До этого он создал в Париже разведывательную сеть, которая работала и после его отъезда, а сам он, возможно, принимал участие в неудачной попытке бегства короля Людовика XVI за границу.
Первая должность Симолина – коллегии юнкер, низший чин петровской Табели о рангах, – стала началом карьеры и для многих других дипломатов золотого века Екатерины II. Как писал историк С. М. Троицкий, хотя должность коллегии юнкеров являлась сугубо дворянской – она учреждена Петром I для привлечения феодалов на гражданскую службу, – но для Иностранной коллегии было сделано исключение, «ибо в оной в коллегии юнкеры определяются особливо по усмотрению той коллегии к тому достойные и языков знающие». Чин коллегии юнкера соответствовал в армии чину самого младшего офицера и для простолюдинов был очень почётен. Он открывал им дверь в мир российской бюрократии.
Показателен пример с коллегии юнкером посольства в том же Стокгольме Александром Стахиевым. Сын священника Знаменской церкви в Сарской мызе, он вместе с другим студентом был отправлен в Париж, в Латинскую школу, и осенью 1744 года вернулся в Россию, выучив французский язык. Стахиев освоил шведский язык и был рекомендован к повышению по службе. В 1750 году 26-летний Стахиев стал коллегии юнкером. В дальнейшем он работал резидентом в Стокгольме и посланником в Турции, где много потрудился для присоединения Крыма к России и получения права для русских судов беспрепятственно плавать по Чёрному морю, и едва не погиб во время одного из восстаний в Стамбуле. Он получил потомственное дворянство и членство в Академии наук.
Среди всех русских представительств особняком стояла миссия в Константинополе (Стамбуле). Численно она превосходила миссии в европейских государствах. В Стамбуле посольские переводчики выполняли больший объём работ, чем их коллеги в Европе. Они договаривались о визитах русского резидента к визирю и султану, а также передавали дипломатические ноты специальному турецкому чиновнику – драгоману Порты, который руководил всей переводческой службой турецкого правительства и готовил различные решения по внешнеполитическим делам. Российским переводчикам нужно было знать турецкий язык, широко распространённый в Османской империи арабский, а также основные рабочие европейские языки в Стамбуле – итальянский и французский. Естественно, что таких специалистов, особенно по восточным языкам, в России фактически не было, и русское правительство прилагало максимум усилий для подготовки подобных кадров. В Стамбуле в середине XVIII века при российском посольстве работала школа, где языкам обучалось в разное время от 5 до 10 студентов. Учили их турок и армянин, оба – подданные султана. Пока своих специалистов по языкам не было, русское правительство привычно выходило из положения, нанимая на службу иностранцев. В 1752 году в Стамбуле работали четыре переводчика – итальянцы А. Пиний (Пини) и В. Дандрий (д’Андрия), грек Н. Буйдий и Пётр Щукин, единственный русский, недавно назначенный на эту должность по протекции влиятельного в Коллегии иностранных дел обер-секретаря И. О. Пуговишникова.
Отец П. Щукина был посадским человеком в московской Мещанской слободе. Он разорился, а сын его остался у родственников, затем поступил в Славяно-греко-латинский Спасский училищный монастырь и учился там до 1732 года, когда перешёл в Риторическую школу. В это время в Синод пришло представление Коллегии иностранных дел об отправке туда шести лучших учеников, «по два от предметов теологии, философии и риторики». Одним из этих шестерых и оказался Пётр Щукин. В Коллегии он учился восточным языкам у выдающегося ориенталиста профессора Керра, который как раз и обучал этих шестерых студентов с 1732 по 1737 год. В 1739 году П. Щукин был направлен писцом в русское посольство в Стамбуле и с тех пор работал там, оставаясь студентом, но выполняя работу канцеляриста. В 1751 году он был назначен переводчиком.
На дипломатическую работу в посольство в Стамбуле можно было устроиться и прямо на месте. В 1752 году резидент А. М. Обресков обратился с просьбой в Петербург о назначении освобождённого из турецкого плена казака Полтавского полка Якима Приходченко толмачом. Украинец уже работал в посольстве привратником, и резидент сумел оценить его способности. Это, по его словам, был тихий и спокойный человек, не злоупотреблявший алкоголем и, самое главное, знавший арабский, турецкий, греческий и итальянский языки. Рядом с этими словами в реляции Обрескова канцлер пометил карандашом «NB», то есть «нотабене» – особое внимание. И действительно, в декабре 1756 года полиглот Яким Приходченко в качестве толмача сопровождал русских курьеров в Турцию.
Другой украинец, и более того земляк Приходченко, Семён Миронович Дементьев поднялся ещё выше. Дементьев родился в 1726 году в местечке Келеберда на Полтаве, а в 1734 году, в восьмилетнем возрасте, был захвачен татарами и продан ими в Стамбул. В 1740 году он бежал, обратился к тогдашнему русскому резиденту А. А. Вешнякову, который оставил его в посольстве студентом. В 1754 году Дементьев уже был переводчиком. В ноябре 1756 года Обресков доложил в Петербург, что отправляет Дементьева в Киев вместе с чрезвычайным посланником князем С. П. Долгоруковым, приезжавшим с поздравлением к новому султану. Цель поездки Дементьева была проста – «для свидания с отцом его, с которым он со времени впадения в полон, чему уже более двадцати лет, не видался». Здесь же резидент просил императрицу Елизавету разрешить украинцу побывать в Петербурге, поскольку это «будет оному весьма полезно, ибо по малой мере возымеет точное и основательное понятие о цветущем состоянии и могуществе империи вашего императорского величества», для того чтобы он, по выражению Обрескова, не судил о своей стране, как «от природы слепой о красках».
О подготовке кадров заботились как в Петербурге, так и в самих миссиях, уделяя внимание не только деловым качествам, но и стараясь внушить молодым людям осознание того, насколько важна их работа как представителей великой державы.
Российские дипломаты Елизаветинской эпохи сделали очень многое для завоевания Россией места одной из пяти ведущих держав европейского континента. Столь же важен их вклад и в успехи екатерининского царствования, которые они в меру сил подготовили и приняли в них активное участие. Руководители елизаветинской дипломатии А. П. Бестужев-Рюмин и М. И. Воронцов не только сами были способны отстаивать интересы страны на мировой арене, но и подготовили достойную смену себе, а их ученики – собственных учеников. В дворянской империи и в дипломатии ведущая роль принадлежала титулованным дворянам, но в ней было место и дворянам прочих родов, и даже детям священников, горожан, казаков. Как и военная служба, дипломатическая являлась слишком важной, чтобы ее можно было доверить лишь людям «из лучших фамилий». Работоспособность, талант, знание иностранных языков раскрывали двери на высшие государственные должности и молодым людям непривилегированных сословий. Зачастую они сразу оказывались на важнейших для российской внешней политики местах и с честью выдерживали эти испытания.
Литература и источники
1. Архив внешней политики Российской империи. Ф. 32, Ф. 89, Ф. 96.
2. Соловьев С. М. Сочинения. Кн. XVI. М., 1995.
3. Троицкий С. М. Русские дипломаты в середине XVIII века // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972.
