Наряду с Господом Христом, они и евангелистам, апостолам, пророкам и весьма многим иным святым – притом не как ходатаям, как говорят знатнейшие, но и как помощникам в спасении души, как тому верит большинство, – и даже писаным картинам, имеющим представить этих святых, ежедневно воздают честь, подобающую Единому Богу».
Именно потому что протестантизм отвергает заступничество святых, Олеарий, несмотря на свою незаурядную эрудицию, иной раз допускает забавные промахи: например, перечисляя отцов и учителей Церкви, принятых в русской церкви, таких как Кирилл Иерусалимский, Иоанн Дамаскин, Григорий Богослов, он называет русским Николая Чудотворца (архиепископа Мир Ликийских), чтимого также у католиков.
Вообще же, говоря об иностранцах, описывающих Россию XVII века, следует заметить, что наши церкви были закрыты для иноверных посетителей, им с трудом и очень редко удавалось присутствовать на богослужении. Вот как об этом рассказывает Олеарий: «Русские неохотно впускают в свои церкви чужестранцев других христианских исповеданий. Так в начале, когда мы приехали в Россию и некоторые из нас, по незнанию, вошли было в церковь, просто только осмотреть её, то нас за руки вывели и после того метлою замели за нами пол. У них уж такой обычай: если в церковь войдет кто нечистый или забежит собака, и они увидят это, то тотчас же омывают осквернённое место, окропляют его святой водой, освящают его снова огнем и окуривают ладаном».
Не имея возможности судить о духовном смысле православной службы, Олеарий не скупился на красочные описания внешних церковных обрядов: «Обрядная сторона христианства и современного богослужения русских главным образом состоит в том, что они, кроме совершения святого крещения, читают в церквах своих Слово Божие, служат обедни, молятся Богу и умершим святым, почтительно стоят и преклоняются перед иконами святых, совершают крестные ходы, ходят на богомолье в места погребения их святых, в известные времена постятся, исповедуются, причащаются Святых Тайн и совершают последнее елеосвящение».
Для любого путешественника, посещавшего Россию, будь он даже православной веры, удивительно было, насколько русские любили колокольный звон: «Могуществом и гигантским звуком своих колоколов он (русский человек) также превзошел всех… На колокольнях у них множество колоколов, иногда по пяти и шести, и самый большой весит обыкновенно не более 2-х центнеров. В колокола эти звонят, когда созывают в церковь, и когда, во время уже обедни, священник возносит чашу с дарами… В Москве по множеству церквей и часовен несколько тысяч колоколов, которые во время богослужения производят такой разнообразный звон и гул, что непривыкший к нему не может слышать его без особого удивления… Колокольный звон русские также считают делом необходимым при их богослужении, полагая, что это последнее неполно без звона».
Олеарий пространно развил тему почитания икон, оценивая это как идолопоклонство: «В церквах своих русские имеют великое множество образов, развешенных кругом по стенам, из коих важнейших и наиболее чтимых помещают внизу. Каждый русский имеет в церкви своего собственного святого или образ, перед которым обыкновенно и молится. Если кто совершит тяжкий грех, за который должен быть отлучен от Церкви, то икона такого грешника выносится из церкви и употребляется у него только на дому…
Образа считаются у русских необходимыми для молитвы, а потому они находятся не только в церкви и при всех торжественных церковных ходах, но и у каждого на дому, в покоях и комнатах, для того чтобы во время моленья всякий мог иметь икону перед глазами своими…
Крестьяне по селениям отнюдь не дозволяли нам касаться руками до их образов или ложиться на лавках ногами к образам. В некоторых местах, где мы останавливались, крестьяне приглашали к себе попа с кадилом снова освятить образа, которые мы осквернили чем-либо, по их мнению.
До сих пор еще немцы, собственно ради русских, должны были терпеть такие образа в домах своих, иначе ни один русский не вступал с ними ни в какое сношение, и им трудно было даже нанять для себя прислугу из русских. В настоящее время патриарх воспретил иметь иконы русские в покоях, занимаемых немцами, которых он считает недостойными того».
Монашество – явление несвойственное протестантизму, поэтому Олеарий пытался рационально объяснить любовь русских к монашеской жизни бедностью, старостью, болезнями, наконец, принуждением. Он не мог поверить, что в монастырь можно уйти просто по желанию сердца. Но, несмотря на свою явную неприязнь к монашеству, писатель отмечает, что есть среди монахов настоящие аскеты: «Есть также и такие русские, которые по особому набожному настроению удаляются в леса и там, у дорог, строят часовни, в которых проводят свою суровую пустынническую жизнь и содержат себя только подаяниями, которые дают им крестьяне и вообще проезжающий мимо народ. Таких пустынников мы видели несколько на пути между Новгородом и Тверью».
Пост на Руси считался необходимой принадлежностью благочестия и нравственности. Олеарий замечает, что «у русских в году более постных дней, чем иных, в которые они могут есть мясо». Он перечисляет все посты и особо останавливается на Великом: «Первую неделю этого поста называют русские Масленицей, когда они не едят ни мяса, ни рыбы, а только масло, молоко и яйца, но при этом все дни до такой степени услаждают себя и напиваются водкой, мёдом и пивом, что теряют всякое сознание, вследствие чего бывают всякого рода разгулье и шалости, таким образом, такое препровождение времени представляет плохое приготовление себя к посту. Следующую же за тем неделю они начинают жить умеренно, едят только мёд и овощи, пьют квас и воду, ходят в баню, потеют там и обмываются от грехов, содеянных ими в предшествующую неделю, и испрашивают у священника благословение».
Писатель подробно пишет о причащении, исповеди и подготовке к ним: «Исповедь русские считают делом необходимым для обращения и примирения своего с Богом, и взрослые, и пришедшие уже в разум люди неупустительно должны отправлять его перед таинством причащения. Хотя каждому предоставляется на волю исповедоваться и причащаться, когда захочет, но вообще для говенья стараются употреблять время около Святой Пасхи, говеют на Страстной неделе, некоторые и прежде, исповедуются же большей частью в пятницу, и затем в субботу под Пасху причащаются. Восемь дней перед исповедью они умерщвляют плоть свою строгим постом, не едят и не пьют ничего, кроме хлеба и кваса и других кислых напитков… Самые Святые Дары они употребляют в двояком, или, так сказать, в тройном виде; ибо они составляют его из хлеба, вина и воды. Хлеб, который они употребляют для приготовления Святых Даров, должен быть квасной и испечен вдовою священника».
Августин Майерберг в 1661 году был послом императора Священной Римской империи Леопольда I в России. Он описывал в основном гражданский и политический уклад, но затрагивал также религиозный быт. Будучи католиком, он оставил весьма неприязненные записки. В некоторых местах почти дословно повторял Олеария: «Итак, мы были уже в Московской России, у народа, исповедующего Иисуса Христа только по греческому обряду, давно уже при несомненной Божией помощи осужденному непогрешимым судом истинной и единственной Его невесты, Римско-католической церкви… С тех пор они крепко держатся этой веры, в которую, впрочем, вкралось со временем немало отступлений от греческой… К римскому же первосвященнику питают еще такую ненависть, заимствованную от греков, что никогда не хотели дозволить свободные богослужения проживающим в Москве католикам, между тем как без труда дают эту свободу лютеранам и кальвинистам, зная, что они отпали от папы, хотя эти люди осуждают такие вещи, которые в высоком уважении у москвитян, каковы: образа, крестное знамение и призывание святых».
Вот что пишет Мейерберг о крещении, точнее, перекрещивании: «Москвитяне верят, что крещение не имеет силы, если крещающийся не весь погружается, по древнему церковному обычаю, три раза в воду. (Католики крестят через обливание.) Оттого, когда кто-нибудь, окрещенный в латинской вере, переходит в московскую, а это нередко делается безбожными лицемерами, из жадности к деньгам, или военнопленными, или из страха казни и ссылки за преступления, его, как крещёного не по церковному обряду, перекрещивают посредством троекратного погружения в воду, расторгают и брак его, заключенный прежде… Окрещённого тотчас же помазывают миром, не ставя ни во что латинское помазание, как ненужное».
И наконец, описание русского православия, составленное Павлом Алеппским, сыном антиохийского патриарха Макария. У православных путешественников не было расхождения с русскими в вере, поэтому, ступив на московскую землю, Павел воскликнул: «Это ли не благословенная страна? Здесь, несомненно, христианская вера соблюдается в полной чистоте».
Не раз Павел отмечал строгость русского богослужения. Вот, к примеру, описание праздничной службы святителю Николаю: «В полночь ударили в колокола к всенощному бдению. Мы встали к службе и, войдя в упомянутую церковь, нашли там молодых женщин и девиц, которые раньше мужчин и мальчиков поспешили прийти сюда, имея в руках свечи. Так как церковь мала, то большая часть народа стояла вне ее, на сильном холоде, от полуночи до утра, с непокрытой головой по их обыкновению. Мы вышли на заре, измученные до изнеможения и от усталости вследствие стояния на ногах и от сильного холода».
Более, нежели о строгости богослужения, сокрушался Павел о строгости постов, особенно Великого: «В этот пост мы переносили вместе с ними большое мучение, подражая им против воли, особливо в еде: мы не находили иной пищи, кроме мазари, похожего на вареный горох и бобы, ибо в этот пост совсем не едят масла. Как часто мы вздыхали и горевали по кушаньям нашей родины и заклинали великой клятвой, чтобы никто впредь не жаловался на пост! Ибо Богу известно, наших кушаний, которые едят постом, здесь не бывает даже во время Пасхи и мясоедов: кроме рыбы, мяса и кваса, эти люди ничего не знают, – без сомнения, они истинно святые».
Русское православие воспринималось западноевропейскими путешественниками с некоторым искажением. То, что являлось нормой для русского человека, было чуждым для иностранца. В условиях Европы, когда вопрос конфессиональной принадлежности стоял очень остро, это был один из решающих факторов восприятия русского христианства. Европейцам XVII века Россия представлялась варварской страной, они не пытались познать Россию, русскую душу – скорее, ими двигало любопытство. Кроме того, они чувствовали физическую и нравственную мощь, которую таил в себе русский народ, и эта подспудная сила их пугала. Поэтому они старались принизить Россию, представить её в неприглядном виде, и лучше всего этому могло послужить изображение русской веры в нелепом виде.
