В одной из своих книг Иван Александрович Ильин вывел, на мой взгляд, наиболее точную формулу русскости: русский – это тот, «кто любит Россию». И тут уже не важны иные факторы, в том числе, и лабораторно вычисляемые проценты той или иной крови. К примеру, мой супруг, князь Чавчавадзе – потомок владетельного дома. Его предки, грузинские поэты князь Александр, отец супруги Грибоедова, и князь Илья, официально прославленный Грузинской Православной Церковью как святой, были горячими патриотами Иверии, но не мыслили будущего своей страны вне России. Вполне естественно, что и я, и мой муж – русские, ведь Российская Империя не подавляла локальные этносы, а объединяла их ради общего дела и общего блага.
В условиях вынужденной изоляции от Родины русские люди вкушали горький хлеб изгнанников, генералы и офицеры работали чернорабочими на заводах, племянник царя-мученика, Фёдор Романов, работал таксистом. Можно себе представить, как тогда добывались деньги – ведь действительно сказочные состояния были разграблены большевиками. На копейки русские люди организовывали храмы и приходы… в подвалах и гаражах. Это были не всем известные храмы, как, например, Cвятого благоверного Александра Невского в Париже или русская церковь в Копенгагене, но именно в тех помещениях, где от русско-византийского великолепия мало что осталось, особенно чувствовалась православная вера. Все эти, сначала скромные, а потом более украшенные храмы стали лучами духовного света не только для представителей русского рассеяния, но и для коренных европейцев и американцев, которые начали забывать свои духовные традиции. Таким образом, миссия русской эмиграции – проповедь христианских ценностей. И в этом её оправдание перед судом истории, перед Богом и перед потомками.
Но начиналось всё в Белграде, где за 39 дней было закончено строительство собора в русском, исконно новгородском стиле, а в канун Нового 1925 года митрополит Антоний (Храповицкий) торжественно освятил храм в честь Святой Троицы – первый, воздвигнутый для беженцев на чужбине. Вывезенная из России Курская икона Божией Матери стала главной святыней храма и Русской Зарубежной Церкви. Здесь же в 1936 году был погребён первый архипастырь Зарубежной Церкви митрополит Антоний (Храповицкий).
В конце 1920-х годов в Брюсселе был сооружён храм во имя Иова Многострадального, в память о царе-мученике Николае II и всех русских людях, богоборческой властью убиенных. Здесь и сегодня хранятся подлинные вещи, принадлежавшие семье последнего русского императора. В их числе – нательные крестики и иконы, найденные в Екатеринбурге после расстрела Романовых.
После того как в конце Второй мировой войны управление Зарубежной Церкви вынуждено было покинуть Сербию, начался второй исход. Единственной страной, которая соглашалась безоговорочно принять эмигрантов, была далёкая Аргентина. Храм святой Троицы в Буэнос-Айресе на долгие годы становится не просто представительским центром, а настоящим Русским Домом. Когда строительство только начиналось, дети русских беженцев продавали на улицах города «кирпичики» – билетики по 25 франков, приговаривая при этом: «Купите кирпичик на церковь!» Вот вам и духовное воспитание. Прибывающих из Европы эмигрантов кормили в нижнем церковном зале. Здесь же они первое время и спали, пока батюшка помогал с их легальным устройством в Латинской Америке.
В послевоенное время центром русского православия за границей становится Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле, что по-русски означает «Иордан». Обитель была основана в 1920-е годы архимандритом Пантелеем (Нижником). Именно здесь в 1948 году открылась православная семинария. Та самая, в которой преподавал впоследствии митрополит Лавр.
Мне неоднократно доводилось встречаться с митрополитом. Самое большое впечатление произвели на меня его скромность, строго монашеский уклад жизни и вместе с тем доступность и простота в общении. Его глубокая вера и полное доверие промыслу Божию, своего рода апостольское начало, пронизывали его служение целиком. Возможно, именно этим владыка Лавр так привлекал к себе сердца православных христиан. Приятно поразила традиция общих трапез после божественной литургии, беседы Первоиерарха с прихожанами.
Тогда же мне довелось узнать о том, как печаталась и доставлялась в Россию духовная литература. Именно в эти сложные годы протоиереем Серафимом Слободским был создан учебник Закона Божьего, без которого теперь нельзя пройти курс обучения в воскресной школе и поступить в высшее богословское учебное заведение.
В 2000 году, в одну из наших встреч с митрополитом Лавром, зашёл разговор на тему объединения русских церквей. Тогда это казалось невозможным, хотя, ретроспективно оценивая ситуацию, можно отметить, что некоторый шанс для интеграции двух ветвей единой Русской Православной Церкви был ещё в далёком 1991 году. Однако само радостное событие произошло только через 16 лет – на глазах всего мира.
Я вспоминаю наши встречи с представителями первых двух волн великого исхода из России. Тогда всё сводилось к тому, что участники беседы упражнялись во взаимных обвинениях во всевозможных «ересях», кстати и некстати вспоминали декларацию Патриарха Сергия Страгородского 1927 года, порицали Московскую Патриархию за сотрудничество с богоборческой властью и прохладное отношение к памяти последнего императора.
В ту пору само наименование «Московская Патриархия» вызывало раздражение. Казалось, объединение осуществится не раньше чем лет через пятьдесят.
Но благодаря глубокому стремлению к единению святейшего Патриарха Алексия II, владыки Лавра, а также нашего друга и духовного наставника, архимандрита Тихона (Шевкунова), наместника московского Сретенского монастыря, где уже во второй половине 1990-х годов появилась икона с изображением Царственных мучеников, это произошло гораздо раньше.
Человек предполагает, а Бог располагает. Лично я верю в возможность Божественного вмешательства в ход истории.
