Г. А. Гапон на открытии Коломенского отдела «Собрания Русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга». Осень 1904 года

Летом 1903 года завершавший своё обучение в Санкт-Петербургской Духовной Академии священник Георгий Аполлонович Гапон  получил место священника в санкт-петербургской  пересыльной тюрьме. С разрешения администрации, основал «Собрание русских фабричных и заводских рабочих», состоявшее в Петербурге из 11 отделов, в которых насчитывались тысячи членов.

Гапону  удалось приобрести огромную популярность среди рабочих. Он в то время пропагандировал идею, что монархия нисколько не противоречит требованиям рабочего класса; он доказывал, что рабочие должны организованным образом требовать улучшения своего положения – увеличения заработной платы, уменьшения продолжительности рабочего дня, улучшения санитарных условий  работы, но не вмешиваться в политику.

Но с конца 1904 года деятельность «собрания» меняется, и она делается явно революционной.

3 января 1905 года. Началась забастовка рабочих Путиловского завода, 4 и 5 января к ним присоединились рабочие франко-русского судостроительного завода и Семянниковского завода. Сам  Г. Гапон впоследствии следующим образом объяснял начало всеобщей забастовки:  «Я избрал именно эти заводы, потому что знал, что как раз в это время они выполняли весьма серьезные заказы для нужд войны».

6 января.  Георгий Гапон провел совещание со своими ближайшими помощниками в «Собрании», на котором им было принято решение организовать 9 января массовое шествие рабочих к Зимнему Дворцу для передачи рабочими своих требований непосредственно Государю.

Эти требования должны были быть выражены в форме особой петиции, которую предполагалось составить немедленно. Петицию составили социал-демократы. Один этот факт красноречиво свидетельствовал, что не было и  не могло быть речи о «порыве народа к своему Царю».  Выдвигались требования: «Немедленно повели созвать представителей земли русской... Повели, чтобы выборы в Учредительное Собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов. Это самая наша главная просьба; в ней и на ней зиждется все, это главный и единственный пластырь для наших ран».

Таким образом, петиция бастовавших рабочих, несмотря на содержавшиеся в ней выражения верноподданнических чувств рабочих к своему Государю, представляла собой жесткий политический ультиматум власти, предъявлявший Государю такие заведомо не выполнимые требования как, например, радикально изменявший всю систему государственной власти. Созыв Учредительного Собрания; способное разрушить экономическую жизнь страны немедленное введение 8-часового рабочего дня; подрывавшее устои государственной и общественной жизни отделение Церкви от Государства.

Следует отметить, что безусловная неприемлемость для государственной власти содержания петиции, составленной под руководством  Гапона, усугублялась правовой недопустимостью подобных действий по отношению к Царю. И  «Уложение о наказаниях» предполагало привлечение к суду составителей подобных петиций

Поэтому, как отмечает один из современных историков, «существовала... юридическая возможность объявить гапоновскую петицию, даже безотносительно к способу её подачи, преступлением, а Гапона и других руководителей общества арестовать». Надо подчеркнуть, что к началу 1905 года в правительственных кругах сложилось убеждение, что «центральным местом проявления смут или, выражаясь более современно, революционного настроения, была все время Москва». Поэтому развитие событий в Петербурге, несмотря на свой явно революционный характер, на какое-то время оказалось вне сферы основного внимания соответствующих ведомств российского Правительства, каковыми в это время являлись Министерство Внутренних Дел и Министерство Юстиции.

Вплоть до 5 января руководители этих министерств не предпринимали никаких конкретных мер, адекватно реагировавших на забастовочное движение в Санкт-Петербурге, и не ставили Государя в известность о происходивших в столице событиях. И только 5 января министр финансов В. Н. Коковцов, в ведомстве которого находилась фабричная инспекция, рассматривавшая конфликты между рабочими и работодателями, обратил внимание министра внутренних дел  на опасный характер деятельности «Собрания русских фабрично-заводских рабочих» в Петербурге. В этот же день министр финансов отправил соответствующее письмо Императору.

6 января. В день Крещения, 6 января, Государь с блестящей свитой, предшествуемый духовенством и митрополитом, вышел из Зимнего Дворца и отправился к беседке, устроенной на Неве, где происходило водосвятие. Началась торжественная служба, и был дан с Петропавловской крепости обычный салют орудийными выстрелами. Во время салюта неожиданно для всех упали — как на павильон, так и на фасад Зимнего Дворца — крупные картечные пули. В беседке было насчитано около 5 пуль, из коих одна упала совсем рядом с Государем. Ни Император и никто другой из свиты не дрогнули... 

Из  дневника  императора:

6-го января. Четверг.

До 9 час. поехали в город. День был серый и тихий при 8° мороза. Переодевались у себя в Зимнем. В 10 1/2 пошел в залы здороваться с войсками. До 11 час. тронулись к церкви. Служба продолжалась полтора часа. Вышли к Иордани в пальто. Во время салюта одно из орудий моей 1-и конной батареи выстрелило картечью с Васильев [ского] остр. и обдало ею ближайшую к Иордани местность и часть дворца. Один городовой был ранен. На помосте нашли несколько пуль; знамя Морского корпуса было пробито.

Командующий Петербургского округа подошел к Государю и объяснил, что в дуле одного из орудий оказался забытый картечный снаряд. Государь молча прошёл дальше... Конечно, никто не верил, что это случайность, все были уверены, что это покушение на государя, исходящее из среды войск.

Восприняв происшедший инцидент со свойственной ему в острых ситуациях сдержанностью, Государь, после запланированного на этот день приема иностранных дипломатических представителей в Зимнем Дворце, в 16 часов того же дня уехал с семьей в Царское Село.

Артиллерийский выстрел 6 января, наконец, активизировал действия военно-полицейских властей в Петербурге. Рассматривая его как возможную попытку покушения на Государя, и предполагая связь между этой попыткой покушения и массовыми забастовками в Петербурге, руководство Департамента полиции было склонно рассматривать эти события в качестве результатов деятельности хорошо законспирированной,  революционной организации, приступившей к реализации своего плана по захвату власти в столице.   

В то время как Департамент полиции продолжал поиски тайного  комитета, военные власти  столицы попытались предотвратить возможность революционных выступлений в воинских частях Санкт-Петербурга. Вечером 6 января был организован военный штаб во главе с командующим петербургским военным округом, который разбил город на 8 секторов. В каждый сектор был назначен отдельный командир, началось составление ежедневных диспозиций воинских частей.

Таким образом, даже активизировав свои действия к 7 января, военно-полицейские власти Петербурга по-прежнему не видели главной опасности для положения в столице в массовом забастовочном движении, руководимым Г. Гапоном.  

7 января.  Утром 7 января министром юстиции Н. В. Муравьевым была предпринята попытка вступить в переговоры с находившимся в подполье священником Г. Гапоном, который, по убеждению знавшего его уже не один год петербургского градоначальника генерала И. А. Фуллона, мог внести успокоение в ряды забастовщиков. Переговоры состоялись днём в Министерстве Юстиции. По свидетельству самого Гапона, после того, как министр юстиции ознакомился с содержанием петиции, «он простер руки с жестом отчаяния и воскликнул: «Но ведь вы хотите ограничить самодержавие!» «Да, — ответил я, — но это ограничение было бы на благо как для самого Царя, так и его народа... Пусть простят всех политических и немедля созовут народных представителей». Ультимативный характер радикальных политических требований гапоновской петиции сделал бессмысленным продолжение переговоров, но, выполняя взятое на себя во время переговоров обязательство, Н. В. Муравьев не отдал распоряжения о немедленном аресте  Гапона

Вечером 7 января у министра внутренних дел состоялось совещание. После сообщения министра юстиции о неудачных переговорах со священником  рассматривался вопрос о возможности ареста последнего. Однако «во избежании дальнейшего обострения положения в городе было решено воздержаться от выдачи ордера на арест  Гапона»

В этот же вечер Г. Гапон и его ближайшие помощники  встретились  с представителями социал-демократической и эсеровской партий. Сам священник следующим образом описал свое выступление перед представителями революционных партий. «Решено, что завтра мы идем, — сказал я им, — но не выставляйте ваших красных флагов, чтобы не придавать нашей демонстрации революционного характера. Если хотите, идите впереди процессии. Когда я пойду в Зимний дворец, я возьму с собою два флага, один белый, другой красный. Если Государь примет депутацию, то я возвещу об этом белым флагом, а если не примет, то красным, и тогда вы можете выкинуть свои красные флаги и поступать, как найдёте лучшим».

8 января. Утром 8 января  Гапон составил письмо министру внутренних дел П. Д. Святополк-Мирскому, которое было передано одним из его сподвижников в Министерство Внутренних Дел. В этом письме он заявлял следующее: «Рабочие и жители Петербурга разных сословий желают и должны видеть Царя 9 января, в воскресенье, в 2 часа дня на Дворцовой площади, чтобы ему выразить непосредственно свои нужды и нужды всего русского народа. Царю нечего бояться. Я, как представитель «Собрания русских фабрично-заводских рабочих» города Санкт-Петербурга, мои сотрудники товарищи-рабочие, даже так называемые революционные группы разных направлении гарантируем неприкосновенность его личности... Ваш долг перед Царем и всем русским народом, немедленно, сегодня же, довести до сведения Его Императорского Величества как все вышесказанное, так и приложенную здесь нашу петицию».

Письмо аналогичного содержания было направлено и  Государю. Однако, в связи с арестом рабочего, доставлявшего письмо в Царское Село, оно не было получено Императором. В этот день количество бастовавших рабочих достигло 120 тысяч человек, и забастовка в столице становилась всеобщей. Вечером 8 января приехавший из Царского Села министр Императорского Двора барон В. Б. Фредерикс передал министру внутренних дел Высочайшее повеление об объявлении в Петербурге военного положения.        

Вскоре министром внутренних дел созвано совещание, в числе участников которого находился министр финансов В. Н. Коковцов, следующим образом описавший его в своих воспоминаниях: «Совещание было чрезвычайно кратким и имело своим предметом только выслушать заявление генералов Фуллона и Мешетича о тех распоряжениях, которые сделаны в отношении воинских нарядов для разных частей города с целью помешать движению рабочих из заречных частей города по направлению к Зимнему Дворцу... Всё совещание носило совершенно спокойный характер.  Святополк-Мирский заверил всех, что дело не имеет вовсе серьезного характера, тем более, что еще в четверг на его всеподданнейшем докладе было решено, что Государь не проведет этого дня в городе, а выедет в Гатчину, полиция сообщит заблаговременно рабочим, и, конечно, все движение будет остановлено, и никакого скопления на площади Зимнего Дворца не произойдет.Ни у кого из участников совещания не было и мысли о том, что придется останавливать движение рабочих силой, и еще менее о том, что произойдет кровопролитие». Тем не менее, на совещании было принято решение об аресте  Г. Гапона.

Это распоряжение было передано генералу И. А. Фуллону. Однако генерал  счёл, что «эти аресты не могут быть выполнены, так как для этого потребуется слишком значительное количество чинов полиции, которых он не может отвлечь от охраны порядка.»          

После совещания министр внутренних дел отправился с докладом о положении в Петербурге к Государю. В дневнике Государя за 8 января 1905 года можно обнаружить следующую запись:

Из дневника императора

«Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики. Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. Рабочие до сих нор вели себя спокойно. Количество их определяется в 120 000 ч. Во главе рабочего союза какой-то священник-социалист Гапон. Мирский приезжал вечером для доклада о принятых мерах»

8 января, вечером Г. Гапон, ясно осознавший неизбежность кровопролития в случае, если возглавляемые им рабочие попытаются пройти к Зимнему Дворцу, обратился к представителям либеральной интеллигенции с просьбой убедить Правительство не препятствовать прохождению рабочих к центру столицы. Однако сам священник даже перед перспективой неизбежного кровопролития не предпринял никаких мер, чтобы удержать распропагандированных им рабочих от попыток пройти к Зимнему Дворцу, тем более что представители революционных партий накануне 9 января определенно стремились превратить шествие гапоновских рабочих в революционное выступление против власти.

9 января, проведя ночь в одном из рабочих кварталов за Невской заставой под охраной своих телохранителей,  Г. Гапон утром 9 января отправился в юго-западную часть города, за Царскую заставу, где находилась одна из наиболее многочисленных групп рабочих, которые одновременно и с разных концов Петербурга собирались двигаться к Дворцовой площади. Начало массового шествия рабочих Петербурга в той части города, где находился сам священник, он в своих воспоминаниях описывал следующим образом: «Я подумал, что хорошо было бы придать всей демонстрации религиозный характер, и немедленно послал нескольких рабочих в ближайшую церковь за хоругвями и образами, но там отказались дать нам их. Тогда я послал 100 человек взять их силой, и через несколько минут они принесли их. Затем я приказал принести из нашего отделения царский портрет, чтобы этим подчеркнуть миролюбивый и пристойный характер нашей процессии. Толпа выросла до громадных размеров... «Прямо идти к Нарвской заставе или окольными путями?» — спросили меня. «Прямо к заставе, мужайтесь, или смерть или свобода,» — крикнул я. В ответ раздалось громовое «ура». Процессия двигалась под мощное пение «Спаси, Господи, люди Твоя», причем когда доходило до слов «Императору нашему Николаю Александровичу», то представители социалистических партий неизменно заменяли их словами «спаси Георгия Аполлоновича», а другие повторяли «смерть или свобода». Процессия шла сплошной массой. Впереди меня шли мои два телохранителя... По сторонам толпы бежали дети..., когда процессия двинулась, полиция не только не препятствовала нам, но сама без шапок шла вместе с нами... Два полицейских офицера, также без шапок, шли впереди нас, расчищая дорогу и направляя в сторону встречавшиеся экипажи».

Когда шествие от Нарвской заставы, во главе с самим Гапоном, подошло к Обводному каналу, путь ему преградила цепь солдат. Толпа, несмотря на предупреждения, двинулась вперед, подняв плакат «Солдаты, не стреляйте в народ».

Дан был сначала холостой залп. Ряды рабочих дрогнули, но руководители с пением двинулись дальше и повлекли за собой толпу. Тогда был дан настоящий залп. Несколько десятков человек было убито или ранено. Гапон упал на землю; прошел слух, что он убит; но его помощники быстро перекинули его через забор, и он благополучно скрылся. Толпа в беспорядке отхлынула назад. И на Шлиссельбургском тракте, и на Василевском острове, и на Выборгской стороне всюду, с небольшими вариациями, происходило то же, что у Нарвской заставы.

Весьма показательно, что уже при первых выстрелах последовавших по рабочим со стороны войск у Нарвской заставы, наряду с рабочими были убиты или ранены полицейские, сопровождавшие гапоновское шествие.

Г. Гапон, который избежал даже ранения, скрылся. Однако основные массы рабочих продолжали двигаться в сторону Дворцовой площади с Васильевского острова, Петербургской стороны и Шлиссельбургского тракта. На всех направлениях, кроме Шлиссельбургского,  как только группы рабочих подходили к центру города, войска, после безуспешных требований прекратить движение и малоэффективных атак кавалерии, ружейными залпами рассеивали толпы рабочих.  Действуя  в таких ситуациях неумением, а подчас и нежеланием, сохранить при выполнении приказа как можно больше жизней гражданского населения. Тем не менее, решительность забастовщиков и недостаточная четкость в действиях властей позволили части рабочих подойти к Дворцовой площади, где они были остановлены и рассеяны теми же жестокими мерами, что и в других частях города. По мере развития событий революционные агитаторы стали определять настроения оказавшихся на улицах рабочих, призывая их к вооруженному сопротивлению войскам.

Начались нападения на полицейских и ограбления оружейных магазинов. К вечеру  Г. Гапон выпустил несколько прокламаций, в которых проклинал офицеров и солдат, стрелявших в рабочих, освобождал их от присяги «царю-изменнику» и призывал перейти на сторону восставших рабочих.

Очевидно, что Император Николай II, информировавшийся в течение 9 января о событиях в Петербурге представителями различных правительственных учреждений при отсутствии у них полного контроля над ситуацией в столице, не имел возможности в тот же день представить масштабов происшедшего кровопролития. Однако трагический смысл катастрофы 9 января был осознан им уже вечером этого дня.

Из дневника императора.

9-го января. Воскресенье.

Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!

Таким образом, основная доля ответственности за события 9 января 1905 года должна быть возложена  на высших должностных лиц Российского Государства.

1. Создавая по инициативе начальника Особого отдела Департамента полиции С. В. Зубатова  рабочие организации, одной из которых и являлось «Собрание русских фабрично-заводских рабочих», Министерство Внутренних Дел не только потеряло контроль над ним, но даже не было достаточно информировано об изменениях в деятельности этой организации. Возникший в декабре 1904 года конфликт между гапоновской организацией и администрацией Путиловского завода, возможно, удалось бы локализовать, если бы в него активно вмешались представители фабричной инспекции, находившейся в ведении министра финансов В. Н. Коковцова.

2. Действиям «Собрания русских фабрично-заводских рабочих», организовавшего в Петербурге  всеобщую забастовку, министр юстиции не сумел своевременно дать  правовую оценку, которая бы обязывала полицейские власти столицы предпринять активные меры против этой забастовки.

3. Наконец, по инициативе министра внутренних дел отмена военного положения в Петербурге 8 января и по вине товарища министра внутренних дел не состоявшийся в ночь с 8 на 9 января арест Г. Гапона окончательно лишили Правительство возможности превентивными мерами предотвратить события 9 января.

4. Загнав себя в тупик принятым на совещании 8 января решением о разрешении массовых шествий рабочих на окраинах города и о недопущении их в центр, полицейские власти уже утром 9 января утратили контроль над ситуацией в столице и даже не попытались назначить официального представителя власти для приема петиции, которую рабочие готовились передать Государю, что могло бы хотя бы отчасти разрядить обстановку.  

В результате лишь совершенно не подготовленные к борьбе с массовыми выступлениями гражданского населения воинские части оказались вынужденными противостоять шествию рабочих.

Таким образом, ответ на вопрос о мере участия Императора Николая II в событиях 9 января представляется вполне очевидным, Император был чрезвычайно плохо информирован о событиях, происходивших в столице, теми должностными лицами, который обязаны были это сделать.

Лишь 8 января, получив более полные сведения о ситуации, сложившейся в столице, Государь счел необходимым принять совершенно верное решение о введении в городе военного положения, которое, однако, было вечером отменено им по настоянию министра внутренних дел, делавшего Императору доклад о положении в городе.

Показательно, что не склонный к положительным характеристикам многих действий Императора Николая II С. Ю. Витте, высказал в своих воспоминаниях следующее мнение о возможных действиях Императора по отношению к рабочим: «Если бы я был во главе Правительства, — писал Витте, - то  не посоветовал бы Государю выйти к этой толпе и принять от них прошение, но, с другой стороны, вероятно, я бы дал совет, чтобы Его Величество уполномочил или Главу Правительства или одного из генерал-адъютантов взять это прошение и предложить рабочим разойтись, предупредив, что прошение это будет рассмотрено и по нему последуют те или другие распоряжения. Если же рабочие не разошлись бы, то, конечно, я употребил бы против них силу».