А. Г. Жучковский, студент СПбГУ, участник конкурса «Наследие предков – молодым. 2008.

Работа публикуется в журнальном варианте.

Представители национально-патриотического движения в послевоенном СССР сами называли себя Русской партией и отрицали либеральную западную идеологию. «Либеральная партия» в СССР уже тогда ориентировалась на западные общечеловеческие ценности. Исход их противоборства и привел, в частности, к тому, что стало возможным осуществление перестройки, с которой наша страна была ввергнута в эпоху новой государственной смуты. Безусловно, Русской партии, равно как и либеральной, не существовало как единой организационной политической структуры и не могло существовать в тогдашних условиях. Русская партия – чисто условное обозначение широкого и чрезвычайно неоднородного сообщества людей в партийном аппарате и литературной среде, которые были привержены державно-патриотическим взглядам.

Единственная научная монография, посвященная истории русского национального движения в СССР второй половины XX века, – это выпущенная в 2003 году работа историка Николая Митрохина «Русская партия. Движение русских националистов 1953–1985 годы». Автор пишет с позиции либерально-демократических взглядов, что окрашивает работу в соответствующие идеологические тона, привлекает огромный фактологический и библиографический материал, однако анализ его носит поверхностный и предвзятый характер.

О национально-патриотическом движении в СССР написана также кандидатская диссертация Алексея Кожевникова «Национально-патриотические течения в русской интеллигенции 1950-х – первой половины 80-х годах», но работа автором не опубликована.

Е. В. Федулова, студентка Рязанского государственного университета.

Работа заняла III место в номинации «История Руси (допетровская эпоха)» в конкурсе «Наследие предков — молодым. 2008».

Публикуется в журнальном варианте.

Великая смута XVII века — один из самых драматических моментов отечественной исто­рии, когда решался вопрос о са­мом существовании Российского государства. Для восстановления целостной картины Смутного времени необходимо сопоставле­ние разнообразных документов, повествовательных источников личного происхождения XVII века. Их авторы, современники Смуты, сами активно участвова­ли в событиях и давали оценку происходящему в соответствии с собственными политически­ми убеждениями и интересами своего окружения. Поэтому все источники в той или иной мере тенденциозны.

Авторы произведений, соз­данных во время Смуты, воспри­нимали её как религиозную драму искупительной жертвы и спасе­ния. По окончании Смутного вре­мени возникла необходимость оставить воспоминание «в память сущим», чтобы предостеречь по­томков от повторения ошибок прошлого.

Всего сохранилось около 30 русских сочинений о Смуте начала XVII столетия и более 50 иностранных. Одно из самых объективных описаний Смуты — «Повесть како отомсти все­видящее око Христос Борису Годунову». Однако даже в нём преувеличены заслуги Василия Шуйского и очернён Борис Году­нов. «Сказание» Авраамия Палицына, келаря Троице-Сергиевой лавры, — основной источник по истории обороны этого монасты­ря. Здесь приведены подробные сведения о жизни осаждённых, о действиях вражеских отря­дов. «Временник» Ивана Тимо­феева — опыт русской историко-философской прозы. Автор её ходил в походы против первого самозванца и Болотникова, в 1607 году был отослан Василием Шуйским в Новгород, поскольку являлся сторонником опального племянника государя — Скопина- Шуйского. Автор «Московской хроники» немец Конрад Буссов служил Борису Годунову, само­званцу, при воцарении Василия Шуйского перешёл на сторону Болотникова, затем находился с польским королём Сигизмундом под Смоленском. Его хроника составлена по дневниковым за­писям, героями событий в ней выступают лишь немецкие наём­ники и представители правящих слоёв. «Сказание о Гришке Отре­пьеве» создано примерно в 1606 году. Это время борьбы Василия Шуйского за трон, и «Сказа­ние...» обосновывает его притя­зания на престол, не слишком за­ботясь об исторической правде.

Р. С. Лунёв, аспирант Российского государственного педагогического университета, участник конкурса «Наследие предков – молодым. 2007».

Работа публикуется в журнальном варианте.

В «Повести о победах Мо­сковского государства», пред­положительно написанной неизвестным смоленским дво­рянином в 1620-е годы, после взятия Смоленска поляками, рассказано о походах и служ­бе смоленских дворян и детей боярских в 1606-1625 годах. «Смольняне» в ней — главные герои Смуты, всегда одержи­вающие победы над «ворами- тушинцами» и «ляхами». Несмо­тря на свою тенденциозность, это произведение является важнейшим историческим доку­ментом наряду с десятнями, раз­рядными записями и книгами, а также кормлёными, посольски­ми книгами, отдельными грамо­тами различного содержания.

Служилые люди Смоленска не примкнули к лагерю болотниковцев, тушинцев и других сто­ронников самозванца, оставшись верными царю Василию Ивано­вичу Шуйскому. Более того, они сами активно участвовали в похо­дах против тушинцев, интервен­тов и прочих «заводчиков смуты».

Смоленские служилые лю­ди были осведомлены об истин­ной личине Лжедмитрия. Это обстоятельство могло повлиять на их позицию в годы восста­ния Болотникова, начавшегося в 1606 году. В этот же период на сторону самозванца переш­ли «все городы украинные и бе­реговые», и никакие воинские успехи не могли остановить рас­пространения Смуты, которая была вызвана социальными про­тиворечиями: «А иные воры в те поры Федка Берсень с товари­щи Вязьму и Можайск смутили».

С. В. Сигунова, студентка Нижегородского государственного университета, участник конкурса «Наследие предков — молодым. 2008».

Работа публикуется в журнальном варианте.

В трудах известного исто­рика XVIII века Ивана Иванови­ча Голикова, во втором издании его «Деяний Петра Великого» в двенадцатом томе, представлена история Смутного времени. В результате многолетней работы исследователь пришёл к выво­ду, что историю Петра I необхо­димо рассматривать в контек­сте всего XVII века. На первых страницах двенадцатого тома И. И. Голиков сам даёт название своему будущему труду: «Вот, любезные Соотчичи, краткое содержание сея книги, которая весьма прилично назваться мо­жет Введением к Деяниям Петра Великаго».

Особую роль в труде исто­рика занимают два источника: «Летопись» и «Ядро российской истории». Вероятно, под «Лето­писью» автор подразумевал «Но­вый летописец», а под «Ядром российской истории» — работу Алексея Ильича Манкиева.

В своем труде И. И. Голи­ков характеризует Минина сле­дующими словами: «Сей человек никто иной, как купец Ниже­городский, купец незнатный и промысл свой имевший от мяснаго торгу, именем Косьма Ми­нин, а прозванием Сухорукий». «Новый летописец» же дает нам характеристику: «Един же от них Нижегородец имеяше торговлю мясную Козма Минин, рекомый Сухорук».

Д. В. Лисейцев, к. и. н., ст. н. с. Института Российской истории РАН, участник конкурса

«Наследие предков — молодым. 2005».

Работа публикуется в журнальном варианте

Начало XVII века для Мо­сковского государства и Речи Посполитой стало временем внутреннего кризиса, усугублён­ного внешнеполитическим кон­фликтом. В России этот кризис протекал намного драматичнее. Вторжения польских отрядов в поддержку двум Лжедмитриям, размещение польского гарнизо­на в Кремле, потеря западный земель, отодвинувшая россий­ские границы к их состоянию на начало XVI столетия, — это тор­жество белого польского орла над двуглавым российским обыч­но отодвигает на второй план те немалые трудности, которые возникли у Речи Посполитой. Одной из насущных проблем, стоявших перед Польшей, был вопрос укрепления королевской власти. Сейм 1607 года принял постановление, которое утвер­дило и закрепило на долгое вре­мя прежнее устройство Речи Посполитой, похоронив саму мысль о возможности каких- либо перемен.

События начала XVII столе­тия заставили задуматься русское общество над необходимостью заимствования опыта соседних держав. В первую очередь — тор­жествующего западного соседа.

Наиболее заметная чер­та польско-литовской государ­ственности — её федеративный принцип. Речь Посполита, как называли её в Москве, офици­ально именовалась Республикой двух народов. Отзвук идей фе­дерализма отражён в обязатель­ствах, взятых на себя Лжедмитрием I перед семьёй Мнишек. Самозванец обещал передать будущей царице Марине новго­родские и псковские земли, ко­торые должны были остаться за Мариной Мнишек даже в случае её развода с Лжедмитрием. Про­ект этот остался на бумаге и хра­нился в глубокой тайне.

В. Ю. Мишенина, студентка Белгородского государственного университета, участница конкурса «Наследие предков – молодым. 2008».

Работа публикуется в журнальном варианте

Во времена советской власти Россию XVIII века изучали так, как будто Екатерины II вовсе не было. К её личности обращались лишь для того, чтобы метнуть очередную критическую стрелу: очернить императрицу как убеждённую крепостницу, защитницу интересов дворянства и развратницу. Из историографии исчезли сама личность Екатерины II, её творчество, факты политической истории России.

С 1990 годов интерес к царствованию Екатерины II резко возрос. Современные историки стремятся донести до нас образ иной Екатерины: просветительницы и законодательницы, блестящего политика и дипломата. Вот лишь беглый очерк ряда интересных работ в этой области.

Историк Н. И. Павленко в работе «Екатерина Великая» описал основные претензии, предъявляемые к Екатерине Алексеевне не только в советское время, но ещё и при жизни государыни. Во-первых, ей вменялось в вину немецкое происхождение: национальная гордость не позволяла объективно оценить царствование чистокровной немки. Во-вторых, её осуждали за узурпацию короны у собственного супруга. В-третьих, Екатерину считали ответственной за смерть не только императора Петра III, но и свергнутого ранее императора Иоанна Антоновича. Наконец, нравственность императрицы не вызвала восторгов ни у современников, ни у потомков.

А. Е. Рыбакова, студентка Ленинградскго государственного университета им. А. С. Пушкина, участница конкурса «Наследие предков – молодым. 2008».

Работа публикуется в журнальном варианте

В первой половине XIX века домашнее образование в России определялось как вид «частного учения» и было весьма распространено среди поместных дворян и духовенства. Представители привилегированных сословий проживали главным образом в поместьях, вдали от городов – центров сосредоточения общеобразовательных учебных заведений. Кроме того, считалось, что в казённых школах уровень воспитательного процесса нередко был ниже желаемого.

Домашнее образование отвечало уже устоявшейся традиции воспитания и первоначального обучения детей «просвещённого меньшинства». Домашнее воспитание ограничивалось грамотой, французским языком, знанием светских манер и пением романсов. Изучив всю эту премудрость, девушка начинала «ловить» женихов.

Постепенно складывался новый идеал образованной дворянской девушки, которой надлежало следить за новинками науки, литературы и искусства, всю жизнь заниматься самообразованием. Такая женщина должна была научиться говорить на любую тему, прекрасно излагая свои мысли, владеть одним-двумя иностранными языками. Родители отдавали девушек в полное распоряжение француженок-гувернанток, рассчитывая, что их дочери будут хорошо говорить по-французски, играть на фортепьяно, танцевать. В моду вошли высокомерное и презрительное отношение ко всему русскому и восхищение перед образованной Европой.

Н. И. Демирова, студентка Московского государственного университета.

Работа заняла II место в номинации "Доходчиво и интересно о нашем прошлом" в конкурсе "Наследие предков – молодым. 2008".

Публикуется в журнальном варианте.

Читая классиков, мы нередко попадаем в особый сказочный мир – мир бала. Мужчины и женщины в роскошных нарядах исполняют модные на то время танцы. Но стоит только присмотреться повнимательнее, как сразу начинаешь понимать, что здесь множество своих правил, законов, традиций, маленьких хитростей и тонкостей. Не разбираясь в них, невозможно в полной мере воссоздать образ ушедшей эпохи.

Девятнадцатого февраля 1699 года в Лефортовском дворце состоялась прощальная аудиенция бранденбургского посла, которая завершилась пиром с участием женщин. Это был первый случай, когда женщин допустили «в свет».

Официально балы ввел Пётр Великий в 1717 году, после полуторалетнего пребывания за границей. В эпоху женских правлений русский двор по своему блеску превосходил многие европейские. С 1828 года стали проводиться «балы с мужиками», куда помимо дворян допускались богатые мещане. В 1830 году был дан первый публичный бал, попасть на который мог любой обладатель маскарадного костюма, предварительно купивший билет.

Н. В. Котляр, к. и. н., н. с. Владивостокского государственного университета экономики и сервиса.

Работа заняла III место в номинации «Русское краеведение» в конкурсе «Наследие предков – молодым. 2007».

Публикуется в журнальном варианте

Рубеж XIX–XX веков – время необычайной популярности благотворительного дела в самых разных кругах российского общества. Почти за десятилетие 1890-х годов число учреждений общественного призрения увеличилось в несколько раз, а развитие благотворительности, по оценкам современных исследователей, приобрело форму «благотворительного движения».

Деятельность дальневосточных благотворительных общественных организаций – уникальный опыт гармоничного взаимодействия частных и государственных сил в условиях дефицита финансовых и людских ресурсов, остроты социальных и политических противоречий развивающегося региона.

Благотворительные общества на Дальнем Востоке начали действовать в конце 1870-х годов, но уже в первые годы XX века частные общества, выбравшие своим уставным название «благотворительное» или «лечебно-благотворительное», больше не создаются. Каковы же были причины, по которым учредители потеряли интерес к созданию благотворительных обществ?

В 1904 году началась Русско-японская война, изменившая статус благотворительных организаций и ставшая причиной многократного увеличения их количества; с подъёмом общественного движения в годы первой русской революции усилился полицейский контроль над всеми общественными собраниями. Наконец, вступили в силу временные правила об обществах и союзах от 4 марта 1906 года, регламентировавшие порядок учреждения частных обществ.

Е. В. Никольский, к. фил. н., доцент Московского университета геодезии и картографии.

Работа заняла II место в номинации «Доходчиво и интересно о нашем прошлом» в конкурсе «Наследие предков – молодым. 2007».

Публикуется в журнальном варианте

Все версии жития святых Петра и Февронии, созданные в XVII–XXI веках как церковными, так и светскими авторами, так или иначе восходят к одному источнику – «Повести о Петре и Февронии Муромских священника Ермолая-Еразма. В. О. Ключевский в работе «Древнерусские жития как исторический источник» писал, что Повесть «не может быть названа житием: ни по литературной форме, ни по источникам, из которых почерпнуто её содержание: в истории древнерусской агиобиографии она имеет значение только как памятник, ярко освещающий неразборчивость, с какою древнерусские книжники вводили в круг церковно-исторических преданий образы народного поэтического творчества».

Аналогичную позицию занимал и Георгий Федотов, который в своей книге «Святые Древней Руси» писал: «есть единственное русское житие, включившее в себя не только легенду, но и народную сказку. Для истории сказки сохранившейся текст XVI века представляет исключительную ценность, но для агиологии он не даёт ничего». По мнению автора, в Повесть были включены элементы сказок о Кощее Бессмертном, Василисе Премудрой, переосмысленнные писателем в духе политической сатиры: «Антибоярская его тенденция отражает годы боярского правления в малолетство Грозного». В заключение исследователь упоминает о том, что «легенда о граде Китеже, неизвестная в древнерусской литературе, не имеет ничего общего с муромской легендой о Петре и Февронии: связь между ними создана лишь Римским-Корсаковым».

Советские учёные также неоднократно отмечали, что Повесть не укладывается в рамки традиционного агиологического канона. По нашему мнению, это не совсем так.