Российские археологи ведут исследования и за пределами нашей страны – в Средней Азии и даже на Ближнем Востоке. Четвёртый год продолжаются работы в Иерихоне, где исследуются интереснейший комплекс византийских построек и перекрывающие его напластования раннеисламского времени. В этом году проведена реставрация византийской мозаики, которую наша экспедиция открыла ранее.
Корр.: Россия – это пространство, где сохранились следы сотен больших и малых народов, этносов, культур. Существуют ли приоритетные направления в археологических исследованиях, избирательность, план или они складываются по местам находок?
Николай Макаров: Приоритетные направления трудно обозначить. В истории нет периодов и культур, не представляющих интереса для изучения. Для понимания нашего прошлого принципиальное значение имеют широкий охват различных культур и возможно более полный хронологический охват различных эпох. Любая крупная научная программа по археологии в России должна строиться с учётом культурного многообразия, осознания того, что страна наша хранит в своих недрах древности многих народов, часть которых исчезла, не оставив после себя прямых потомков. Понятно, что мы не можем охватить все культуры и все отдельные хронологические срезы истории, но стараемся, чтобы ни один крупный период не был обойдён вниманием. Исследуются стоянки эпохи палеолита, неолитические поселения, курганы бронзового века, ведутся раскопки скифских и сарматских курганов, античных поселений, основанных греками на юге Европейской России, поселений железного века в лесной полосе России, обитателями которых были древние народы, говорившие на финно-угорских языках. Не обойдена вниманием и Древняя Русь – селища, могильники, культурный слой домонгольских городов. Наконец, в последнее время всё больший интерес вызывают памятники Московской Руси и имперского периода. Реконструкция исторических городов, воссоздание монастырей дали новый импульс для их изучения.
Корр.: Каковы основные результаты этого года?
Николай Макаров: Почти каждые экспедиционные работы заслуживают отдельного разговора, но три проекта можно считать наиболее резонансными. Это исследование Воскресенского Новоиерусалимского монастыря под Москвой, созданного Патриархом Никоном, новые исследования Старой Рязани – классического памятника древнерусской археологии и новые раскопки сарматского могильника Филипповка на Южном Урале.
Новоиерусалимский монастырь исследуется экспедицией под руководством Леонида Андреевича Беляева с 2009 года в связи с масштабными реставрационными работами. Раскопки позволили оценить грандиозные масштабы строительной деятельности легендарного реформатора церкви, зафиксировать разнообразные технические и культурные новшества, которые Никон внедрил и использовал при создании монастырского комплекса на Истре. В монастыре исследовано 15–20 процентов площади, открыты десятки сооружений, которые раньше были неизвестны, в том числе и мастерская для отливки колоколов. Некое её подобие можно было видеть в фильме Тарковского «Андрей Рублёв», но у режиссёра не было никаких материалов для реконструкции, да и задачи стояли другие. После раскопок в Новом Иерусалиме мы можем впервые представить, как изготовлялись колокола – по сохранившимся остаткам производственных сооружений восстанавливаются все детали процесса. Была вскрыта и гробница Патриарха Никона – к сожалению, погребение оказалось полностью уничтожено, разграблено, гробница пуста.
Старая Рязань, где ведёт раскопки экспедиция под руководством Алексея Владимировича Чернецова и Игоря Юрьевича Стрикалова, неизменно привлекает археологов как древнерусский город, хорошо сохранивший домонгольский культурный слой и исторический ландшафт.
Корр.: Сохранивший после такого разгрома?
Николай Макаров: Да, как это ни парадоксально. Из-за относительно неожиданного и быстрого нападения степняков Старая Рязань застыла как бы стоп-кадром. Это 70 гектаров настоящего слепка с истории начала XIII века, где сегодня мы находим ценнейшие следы – археологические материалы эпохи расцвета Руси. В этом году, в частности, был обнаружен уникальный клад, включающий более 80 ювелирных изделий: колты, бусы, медальоны, кресты.
Авторы раскопок полагают, что клад был спрятан ювелиром, на это указывает присутствие среди ювелирных украшений матрицы для их изготовления и заготовок металла. Хозяин покидал жилище или мастерскую явно в спешке, успев закопать изделия на небольшой глубине. Вот только забрать вещи, судя по всему, было некому.
Находки, сделанные Леонидом Теодоровичем Яблонским в «царском кургане» сарматского могильника Филипповка, стали своеобразной сенсацией. Большой курган в этом могильнике уже исследовался в 1986 году, не затронутой раскопками оставалась лишь пола насыпи. Оказалось, что она перекрывала неразграбленное погребение, сопровождавшееся исключительно богатым инвентарём, большим количеством украшений и бытовых вещей, многие из которых представляют собой подлинные произведения древнего искусства. Одежда погребённого была украшена множеством золотых нашивок с изображением цветов-розетт и сцен терзания, в головах расчищен ларь, в котором находились серебряные чаши-фиалы, туалетные сосуды, серебряное зеркало с изображением орла и крылатых быков. Один из интригующих моментов, который сейчас обсуждается археологами, – несоответствие женского набора вещей, происходящих из этого погребения, и антропологического определения костных останков, по мнению специалистов принадлежащих мужчине. Автор раскопок предположил, что мы имеем дело с погребением шамана, мужчины, использовавшего для своего перевоплощения женский костюм.
Корр.: Сарматские курганы Оренбургской области неоднократно грабились чёрными копателями, возобновление раскопок в Филипповке было обусловлено в том числе стремлением археологов опередить грабителей. Как обстоит дело с этой проблемой сегодня? Насколько адекватен закон о пресечении незаконной деятельности в области археологии, принятый 23 июля 2013 года? Насколько эффективно его правоприменение?
Николай Макаров: Я бы сказал, весьма обнадёживающий закон. Ранее действовавшее законодательство было во многом декларативно. Объекты археологического наследия, то есть курганы, городища, селища, находились под защитой закона, но привлечь к ответственности чёрных копателей за их раскопки на практике было трудно. Ведь они не срывали курганы целиком, а лишь выкапывали древние вещи. То есть сам объект наследия – курган с грабительской ямой – продолжал существовать, памятник не был уничтожен. Новый закон чётко определяет, что извлечение археологических предметов из мест их залегания – противоправное деяние, это понятная, ясно изложенная норма, которая легко может быть использована для привлечения к ответственности за самовольные раскопки. Вопрос в том, сколь активно и последовательно будут использовать этот закон правоохранительные органы.
Корр.: Насколько велик ущерб от грабителей?
Николай Макаров: Большой, точно подсчитать невозможно. Вот один лишь пример: при попытке вывоза с территории России конфискован груз весом в полторы тонны – это древние вещи с памятников Краснодарского края. Полторы тонны древних вещей – сотни уничтоженных погребений. Так что закон очень полезен. Правда, было бы ещё лучше, если б он был принят лет 10–15 назад.
Корр.: Шаман сарматов в женской одежде наводит на некоторые размышления. Особенно если вспомнить, что в сарматских женских захоронениях представлено немало оружия, да и легенды об амазонках, говорят, пошли от сарматских женщин-воительниц. Можно ли говорить об археологических находках или исследовательских результатах мирового значения, сделанных в России в последние десятилетия? Случались ли открытия, заставлявшие пересмотреть сложившиеся исторические представления?
Николай Макаров: Честно говоря, я не люблю привычную формулу – «археологическая находка заставила пересмотреть исторические воззрения». Ну чего стоит наука, которая развивается несколько столетий, если её принципиальные концепции можно перевернуть одной находкой?
Археология не переворачивает историю. Она накапливает, аккумулирует данные – предмет за предметом, комплекс за комплексом, что и даёт в целом более глубокое и точное видение больших исторических явлений.
Вот, к примеру, наши раскопки в Новом Иерусалиме, которые ведёт Леонид Андреевич Беляев. Они показывают никоновские реформы и культуру барокко в России с неизвестной стороны. Мы видим разнообразие и масштабы инноваций, проводником которых был Патриарх Никон. Мы можем полнее понять его философию. И практику – кипучую строительную активность, работу новых мастерских, которая была известна лишь по письменным документам.
Или те же находки в Приуралье, о которых только что говорилось. Они позволили иначе представить масштабы связей между Степью и Ахеменидской державой. Это древнее персидское государство, существовавшее в VI–IV веках до нашей эры на территории Азии и занимавшее пространство от Ливии до Индии.
Корр.: Империя, которой правил Дарий, совершивший поход на скифов, Ксеркс, известный битвой с тремястами спартанцами у Фермопил, империя, которую в конечном итоге сокрушил Александр Македонский?
Николай Макаров: Да-да, та самая. После накопления и систематизации новых находок из курганов мы знаем, что к сарматам поступали многочисленные импорты ахеменидского происхождения, контакты были устойчивыми и оказали заметное влияние на сарматскую культуру. Это наблюдения Леонида Теодоровича Яблонского.
Конечно, в археологии есть находки, которые имеют особое значение, выделяются особым качеством и становятся нашими «вечными спутниками». Например, Новгородская псалтирь, навощённые деревянные дощечки с текстами псалмов начала XI столетия, найденные в уже далёком 2000 году. Это знаковая находка, которая стала новым символом новгородской Руси, новгородского культурного мира. Но нельзя сказать, что её обнаружение перевернуло картину новгородской истории. Скорее, помогло расставить точки.
Корр.: Говорят, что мечта любого археолога – дойти до материка, исследовав все культурные слои, вплоть до самых древних. Древность завораживает самим «колодцем времени» в десятки и сотни веков, что отделяют нас от тех эпох. Недаром общественность и прессу так живо интересуют находки палеоантропов, древнейших человеческих предков, но сравнительно мало внимания уделяется принципиально важным для нашей нынешней цивилизации первым земледельческим обществам. А как для археологов? Для них значимость палеолитических находок превосходит, например, неолитические? А последние более ценны, чем античные или средневековые? Что вообще ценнее для души археолога?
Николай Макаров: Такой хронологической иерархии нет, да и быть не может, потому что каждая эпоха для науки важна и интересна по-своему.
Что же до души археолога… Интересно то, что наименее изучено. Исследование прошлого развивается не линейно, иногда мы успешно продвигаемся вперёд в изучении отдельных культур, хронологических периодов. Получено достаточно информации, дальнейшее накопление артефактов добавляет мало нового в уже известную нам картину культуры. И тогда, возможно, стоит переключить усилия на изучение других периодов, которые менее известны.
Сейчас, например, ощущается необходимость оживить изучение памятников неолита, нового каменного века, который известен как период становления производящего хозяйства, земледелия и скотоводства во многих областях Старого Света, в том числе на юге Европейской России. Но памятники этого времени, связанные с распространением новых форм экономики в эту эпоху, в последние десятилетия в России мало изучались, нужны новые проекты, привлечение молодых специалистов.
В археологии не всегда легко перенаправить исследования в новую область. Археолог никогда не бывает универсальным специалистом. Палеолит, скифские древности, Средневековая Русь – далеко отстоящие друг от друга области археологической науки, требующие разных знаний, разного опыта. Поэтому для нового проекта часто необходимо прежде всего вырастить специалиста по требуемой эпохе или культуре.
Корр.: Насколько увеличилась поддержка археологии государством? Существуют ли общественные организации, поддерживающие археологические исследования? То есть, грубо говоря, перестала ли археология ходить в падчерицах?
Николай Макаров: Полевые археологические проекты финансируются главным образом государственными научными фондами – Российским гуманитарным научным фондом и Российским фондом фундаментальных исследований. В последние годы полевые исследования на некоторых важнейших археологических памятниках, в том числе связанные с точным определением их границ, финансирует также Министерство культуры. В целом же бюджет археологической науки в России не увеличивается, финансирование полевых проектов скромное. Доля раскопок с чисто научными исследовательскими целями, к сожалению, сокращается.
Более 70 процентов полевых археологических работ в России сегодня носят охранный характер, они ведутся на местах будущего строительства. Например, работы на трассе газопровода «Южный поток», в Ростовской области и Краснодарском крае, где в этом году одна из экспедиций нашего института исследовала курганы бронзового века и античные поселения. Спасательные раскопки обеспечивают большой приток новых материалов, приносят неожиданные и яркие находки, но их невозможно планировать. Их проведение определяется не стратегическими научными задачами, а, так сказать, течением жизни.
Корр.: За них платят строители?
Николай Макаров: Заказчиками работ выступают инвесторы, строительные организации, которые должны обеспечить сохранность археологического наследия на этих участках. Это общепринятая мировая практика. Государственное же финансирование археологии, как я говорил, остаётся скромным. Денег хватает на то, чтобы поддерживать некоторые проекты, которые исключительно важны с научной точки зрения – то же изучение «царских курганов» сарматов, исследование некоторых античных памятников.
Корр.: Но раскопки античной Фанагории ведутся в рамках государственно-частного партнёрства, не так ли?
Николай Макаров: Да, основные средства выделяются фондом «Вольное дело» Олега Дерипаски.
Корр.: Перспективно ли это? Может быть, в этом будущее в финансировании археологических исследований?
Николай Макаров: Перспективно, безусловно. Фонд «Вольное дело» финансирует фанагорийский проект уже долгое время. Это не разовое вливание денег, а продолжительная программа, которая имеет долговременные цели: создание музея-заповедника, формирование эталонных коллекций античных находок, всестороннее изучение истории второй столицы Боспорского царства, публикация материалов раскопок.
Однако такие проекты единичны. Могу вспомнить ещё мои раскопки средневековых поселений на Кубенском озере в Вологодской области, которые несколько лет финансировались «Северсталью». Но это давняя история. Российский бизнес неохотно финансирует науку, и Фанагория – приятное исключение.
Корр.: Может быть, стоило бы вспомнить Императорское Русское археологическое общество, объединявшее общественность, купцов и прочих. Нет ли мысли возродить его? Или учредить специальный археологический фонд?
Николай Макаров: В России сейчас достаточно организаций, в названии которых присутствует слово «археология», в том числе различных коммерческих фирм. Чего нет – так это рабочих мест для археологов в вузах, музеях, органах охраны памятников. В европейских странах рабочих мест для археологов в государственных учреждениях на порядок больше, даже сейчас, после серьёзных сокращений в этой сфере в связи с кризисом 2009 года. Приток молодёжи на археологические кафедры в России в последние годы снизился, потому что перспективы трудоустройства кажутся неясными. А работы, требующей хорошо подготовленных молодых профессионалов, – непочатый край. В том числе практической работы, связанной с постановкой на учёт археологических памятников, созданием археологических карт, хранением в музеях археологических коллекций.
Корр.: Интерес к древностям в мире растёт. Мы видим, что музеефикация археологических памятников может приносить немалые доходы. Франция, тот же Ближний Восток, Турция, восстановленные ещё Саддамом Хусейном стены в Вавилоне. Но у нас этого практически нет. А ведь это же гигантский туристический потенциал! Наша археология как-то этим вопросом пыталась заниматься? Планируется ли музеефикация археологических объектов? Видится ли перспектива в организации туризма по таким объектам? Налаживается ли взаимодействие с государственными органами в этом направлении?
Николай Макаров: Создание археологических заповедников необходимо прежде всего потому, что они дают возможность ввести древние памятники в современную культурную среду, показать древности широкой публике. В России устройство археологических заповедников, в которых для обозрения представлены подлинные древние постройки и сооружения, значительно более сложное дело, чем в Средиземноморье. На большинстве археологических памятников в России нет монументальных каменных построек, которые привлекают туристов на юге Европы и на Востоке, древнее строительство у нас было деревянным. Тем не менее организация археологических заповедников – дело вполне реальное. Новые музеи постепенно создаются, в уже существующих открываются новые экспозиции, подготавливаются для показа новые объекты. Большие работы по обустройству территории средневекового города для музейного показа проведены в последние годы в Болгарах на Волге. Принято решение об организации археологического заповедника в Фанагории, статус археологического заповедника получил средневековый город Белоозеро на территории Вологодской области, заповедником стало новгородское Рюриково городище. Институт археологии выступил с инициативой превращения в объекты музейного показа остатков византийского храма X–XI веков, открытого и исследованного в Весёлом под Сочи в зоне строительства олимпийских объектов, а также остатков небольшого каменного храма XII века, исследованного этим летом в Смоленске. Надеюсь, что эти интереснейшие объекты удастся сохранить и музеефицировать.
Нельзя сказать, что процесс создания новых музеев движется легко и безболезненно, иногда обустройство музейных территорий нарушает драгоценные для нас исторические ландшафты, но положительные подвижки всё же наметились.
Археологам никогда не удавалось оставаться «чистыми исследователями» древностей, им всегда приходилось привлекать общественное внимание к судьбе археологических памятников, искать практические пути их сохранения, инициировать создание археологических музеев. Археолог должен уметь убеждать, что сохранение памятников прошлого часто предполагает экономические издержки, вынуждает отказываться от некоторых привлекательных с экономической точки зрения проектов. Сегодня необходимость соединения «академической археологии» и практической работы, связанной с защитой древностей, ощущается особенно остро. В этом сложность профессии, но в этом и её особый интерес.
Беседовал Александр Цыганов, обозреватель ИТАР-ТАСС
