Важно отметить, что глиняные лапы ни разу не встречались в поселениях (18, с. 305), то есть были исключительно элементом погребального обряда. Внешний вид только подчёркивает это предположение – лапы сделаны из грубой глины, часто неаккуратно обработаны, плохо обожжены или не обожжены вовсе. Возможно, они делалась непосредственно перед похоронами. Наиболее характерным погребальным обрядом для комплексов, содержащих такие лапы, было трупосожжение – обряд, который практически исчез к концу XI века (3, с. 29). Лишь в двух случаях глиняные лапы были обнаружены при трупоположениях: у деревни Большая Брембола (к востоку от Плещеева озера) в урочище Княжи (9, с. 239) и у села Веськово (южный берег Плещеева озера) (9, с. 232; 16, с. 188).

Значительную роль этих предметов в погребальном обряде подчёркивает их расположение в погребении. Как правило, они находились на кострище, чаще всего в груде пережжённых костей, иногда вместе с останками сожжённого – в погребальной урне (18, с. 305); при трупоположениях глиняные лапы располагались в головах (16, с. 188). Вероятно, им придавалось значение завершающего погребальный обряд элемента, поскольку обычно они помещались в погребение уже после того, как было совершено трупосожжение (27, с. 260), однако несколько экземпляров всё же имеют очевидные следы пребывания в погребальном костре.

На сегодняшний день известно около 160 курганов, содержащих глиняные лапы, на территории Центральной России, Швеции (Сёдерманланд) и Украины (Шестовица) (28) и около 80 на территории Аландских островов. Однако поскольку глиняные лапы редко подвергались обжигу, во многих захоронениях они могли не сохраниться.

Спор, какому этносу принадлежала культура глиняных лап, длится уже без малого полтора столетия. Первым обратил на них внимание А. С. Уваров, в его дневниках описано около 20 подобных находок. В середине XIX века он и П. С. Савельев провели масштабные исследования могильников Владимирской губернии (12, с. 84–172). Тогда за короткое время было раскопано 7760 курганов, а результаты этих исследований опубликованы в работе А. С. Уварова «Меряне и их быт по курганным раскопкам». Он особо выделял «глиняныя изваяния человеческих рук, звериных лап или колец и обручей» среди прочих находок и относил их к мерянской погребальной традиции, существовавшей в X веке (16, с. 67–69).

В конце XIX века глиняные лапы были обнаружены в могильниках Ярославского Поволжья. Исследовавший курганы в Михайловском и Тимерёве И. А. Тихомиров считал эту группу предметов проявлением культа медведя, бытовавшего в среде славян в VIII–XI веках (14, с. 204). При всей спорности данного заключения оно стало первым чётким соотнесением глиняных лап с определённым культом и этносом.

В 1902 году глиняные лапы были обнаружены на Аландских островах. Вскоре отдельную работу посвятила им финская исследовательница Е. Кивикоски, определившая время бытования данной традиции периодом VII–IX веков (23, с. 381–391). Согласно впервые проведённым зоологическим определениям, Е. Кивикоски относила эти предметы к имитациям лап бобра или медведя, а один случай трактовала как изображение человеческой руки. Такая интерпретация положила начало прочной традиции бивариантной трактовки (21; 26, с. 117). Первоначальной территорией распространения глиняных лап Е. Кивикоски считала Волго-Окское междуречье, тем самым удревняя начало контактов этого региона с Аландскими островами до VII века. Позже исследовательница изменила позицию (24, с. 133).

В советской историографии 1930–1940-х годов развивалась идея И. А. Тихомирова о славянском происхождении находок. Значительный вклад в это направление внёс Н. Н. Воронин. На археологическом, этнографическом и фольклорном материале он доказал, что на Верхней Волге был распространён культ медведя, а глиняные лапы и кольца являются его выражением (2, с. 162–166). Присутствие глиняных лап в достаточно удалённых друг от друга регионах он объяснял независимым возникновением.

Во многом созвучны заключениям Н. Н. Воронина выводы Я. В. Станкевич (13, с. 56–88) и анализ погребального инвентаря курганов с глиняными лапами Михайловского и Тимерёвского могильников. Самые ранние находки глиняных лап были отнесены к концу VIII века, но большая часть датирована IX–X столетиями. Наличие глиняных лап и колец не зависело от социального статуса погребённого, поскольку встречается как в бедных сожжениях, так и в богатых курганах с привозными предметами. Некоторое сходство курганов ярославских могильников с новгородскими сопками позволило Я. В. Станкевич считать погребения с лапами и кольцами своеобразным продолжением и развитием сопок с медвежьими фалангами (13, с. 68–69).

К началу 1960-х годов учёные сошлись во мнении, что местом первоначального распространения глиняных лап было Волго-Клязьминское междуречье. Однако их этническое происхождение оставалось предметом споров. Одни считали его финно-угорским, другие – славянским. Первую точку зрения вслед за А. С. Уваровым поддерживала Е. И. Горюнова. Она датировала глиняные лапы X – первой половиной XI века и считала их принадлежностью обрусевших мери (4, с. 194–198). При этом наличия таких же глиняных слепков на Аландских островах она не учитывала.

В 1960–1980-е годы, после проведения масштабных раскопок Ярославских курганов, начался новый виток дискуссии. Исключительное значение имеют работы М. В. Фехнер (17, 18, 19). Определив зоологическую принадлежность глиняных муляжей, она пришла к выводу, что они изображают лапы бобра (17, с. 75; 19, с. 87–88). Культ бобра подтверждается многочисленными находками в курганах Волго-Клязьменского междуречья просверленных астрагалов бобра, иногда составляющих целые ожерелья, причём в некоторых из этих погребений находятся и глиняные лапы.

Обращают на себя внимание две знаковые находки из Тимерёвских курганов – костяные слегка изогнутые стержни, тупой конец которых завершён скульптурным изображением головы бобра. Подобные костяные острия с головой зверя встречаются в погребениях и на поселениях X–XI веков. Ареал распространения подобных находок исключительно широк: от Скандинавии на севере до Причерноморских степей на юге; от Подунавья на западе до Приуралья на востоке (20, с. 207–223). И всё же точного аналога тимерёвским находкам на сегодняшний день нет.

Стоит добавить, что в обоих курганах с описанными костяными предметами также найдены слепки глиняных лап. М. В. Фехнер относила их к концу X – началу XI века, то есть к тому же времени, что и весь Тимерёвский могильник (18). Традицию укладывать глиняные лапы в погребение она сочла характерной для коренного местного населения и связывала с промысловым культом (17, с. 73). Во многом соглашается с такой с позицией К. Ф. Мейнандер (7, с. 37). Параллельно в отечественной историографии развивалась концепция Е. И. Горюновой. Она представляла глиняные лапы как элемент финно-угорского медвежьего культа. Эту идею подтверждал И. В. Дубов, опиравшийся на материалы этнографии и археологии (помещение в погребение настоящих лап медведя). Он также провёл анализ конструкции и инвентаря погребальных комплексов, в которых были обнаружены глиняные лапы. Параллельное их существование на Аландских островах и в Волго-Клязьминском междуречье он объяснял вслед за Н. Н. Ворониным явлением конвергенции – независимого возникновения аналогичных явлений у народов, находящихся на определённой стадии социально-экономического развития. Свою версию И. В. Дубов подтверждал значительной территориальной лакуной между двумя регионами и слабой корреляцией глиняных лап со скандинавскими вещами. Однако последний аргумент позже был оспорен некоторыми исследователями, в первую очередь В. Н. Седых.

П. Н. Третьяков высказал специфичную идею о весской принадлежности глиняных лап. Отсутствие этого явления на территории веси он объяснял особым поверхностным обрядом погребения, который невозможно проследить археологически (15, с. 122).

Л. А. Голубева, относя глиняные лапы к финно-угорским древностям, отметила, что они характерны для мужских погребений и связаны в основном с дружинными курганами.

В целом, в советской историографии возобладала точка зрения о финно-угорском происхождении глиняных лап. Ситуация изменилась на рубеже столетия, когда произошла своеобразная переоценка ценностей. В это время продолжались исследования на Аландских островах, которые заставили Е. Кивикоски пересмотреть свои взгляды и отнести глиняные лапы к выходцам с Аландских островов, имевшим, вероятно, шведские корни. Кроме того, исследовательница выделила особый аландский тип глиняных лап – с растопыренными четырьмя пальцами и оттопыренным перпендикулярно пятым (25). Заметим, однако, что подобные экземпляры известны и в курганах Волго-Клязьминского междуречья, а во Владимирских и Ярославских курганах, как и в Аландских, известны глиняные лапы с пятью пальцами, лежащими в одной плоскости.

Новые находки на Аландских островах позволили переосмыслить характер восточноевропейских глиняных лап. Ингмар Янссон относил глиняные лапы к одной из трёх категорий предметов, которые считал скандинавскими маркерами на территории Древней Руси: овальные фибулы, гривны с молоточками Тора и глиняные лапы. Учёный отмечал, что наиболее ранние находки глиняных лап происходят с запада, кроме того, в России они известны только в тех могильниках, где присутствуют и другие элементы скандинавской культуры (22, с. 784).

Й. Кальмер систематизировал находки глиняных лап на Аландских островах и датировал наиболее ранние VII–VIII веками. По его словам, глиняные лапы характеризовали выходцев Аландских островов, занимавшихся бобровым промыслом. В своих экспедициях они продвигались всё дальше на восток, пока к началу X века не основали колонии в Волго-Клязьминском междуречье. Й. Кальмер отмечал схожесть погребального инвентаря и структуры погребений в могильниках Аландских островов и Владимирских и Ярославских курганов (21, с. 17–24).

Вслед за западными исследователями к идее о фенноскандском происхождении глиняных лап обратились и российские археологи. А. Е. Леонтьев опроверг предположение о мерянской природе этих предметов и справедливо заметил, что глиняные муляжи отсутствуют в массе древнерусских курганов IX– XI веков, а зародиться в среде поволжских финнов подобный обряд не мог в силу того, что им, судя по обилию инвентаря в погребениях, была чужда идея каких-либо имитаций (6, с. 286).

Новые аргументы против мерянского происхождения глиняных лап привёл Е. А. Рябинин. Он отметил, что курганы с ними трассируют начальный этап освоения славянами мерянских земель, и указал на несовпадение времени появления глиняных лап с остальными элементами мерянской культуры. В погребениях, где обнаружены лапы, как правило, не представлены индикаторы местной культуры, но явно прослеживается связь с оружием и торговым инвентарём. Он полагал, что традиция занесена в ареал мерянского расселения потоками ранней колонизации (10, с. 184).

Основываясь на последних исследованиях, проведённых в Тимерёвском археологическом комплексе, В. Н. Седых предположил прямое проникновение лап с Аландских островов в период активных связей между Волго-Клязьминским междуречьем и Фенноскандией. Так, в кургане 474 вместе с глиняной лапой найдена четырёхгранная в сечении гривна с привесками в виде молоточков Тора, что является неоспоримым индикатором скандинавской принадлежности погребённого.

Из последних работ можно назвать статью И. В. Кураева, в которой он подчёркивает хронологический приоритет погребений с лапами на Аландских островах при общем сходстве погребального инвентаря и керамики с Ярославской округой. По его мнению, эти и некоторые другие аргументы могут потребовать пересмотра признаков, которые считались характерными для финно-угорского населения (5, с. 160–163).

Вопрос о культе, с которым связаны глиняные лапы, нельзя считать разрешённым. Существование как культа бобра, так и культа медведя в Волго-Клязьменском междуречье неоспоримо. Этническая принадлежность погребений с глиняными лапами также пока не определена. Несмотря на то что на сегодняшний день чаша весов склонилась в пользу аландского, шире – фенноскандского происхождения, остается ещё много пробелов, которые необходимо заполнить прежде, чем окончательно решить эту проблему.

Литература и источники

1. Блiфельд Д. I. Давньорускiпам’ятки Шестовицi. Киiв: Наукова думка, 1977.

2. Воронин Н. Н. Медвежий культ в Верхнем Поволжье // МИА. Л., 1941. № 6.

3. Галкин Т. О. Погребальный обряд региона Северо-Восточной Руси как отражение межрелигиозных, межэтнических и торговых связей в IX – в первой четверти XIII в. (на письменных и археологических источниках) // Автореферат на соискание учёной степени к. и. н. Владимир, 2012.

4. Горюнова Е. И. Этническая история Волго-Окского междуречья // МИА. М., 1961. № 94.

5. Кураев И. В. Погребения с глиняными лапами и кольцами из Ярославского Поволжья // Научное наследие А. П. Смирнова и современные проблемы археологии Волго-Камья. Материалы научной конференции. Труды ГИМ. Вып. 122. М., 2000.

6. Леонтьев А. Е. Археология мери: К предыстории Северо-Восточной Руси. М., 1996.

7. Мейнандер К. Ф. Биармы // Финноугры и славяне. Доклады первого советско-финляндского симпозиума 15–17.11.1976. Л., 1979.

8. Плетнёв В. А. Об остатках древности и старины в Тверской губернии. Тверь, 1903.

9. Рябинин Е. А. Владимирские курганы (опыт источниковедческого изучения материалов раскопок 1853 г.) // СА. № 1.

10. Рябинин Е. А. Финно-угорские племена в составе Древней Руси: К истории славяно-финских этнокультурных связей. Историко-археологические очерки. СПб., 1997.

11. Леонтьев А. Е. Археология мери: К предыстории Северо-Восточной Руси. М., 1996.

12. Спицын А. А. Владимирские Курганы // Известия ИАК. Вып. 15. СПб., 1905.

13. Станкевич Я. В. К вопросу об этническом составе населения Ярославского Поволжья в IX–X вв. // МИА. № 6. М. – Л., 1941.

14. Тихомиров И. А. Кто насыпал Ярославские курганы? // Труды II областного Тверского археологического съезда, 1903 года 10–20 августа. Тверь, 1906.

15. Третьяков П. Н. У истоков древнерусской народности // МИА. № 179. Л., 1970.

16. Уваров А. С. Меряне и их быт по курганным раскопкам. М.: Синодальная типография, 1872. 215 с.

17. Фехнер М. В. Бобровый промысел в Волго-Окском междуречье // СА. № 3. 1989.

18. Фехнер М. В. Глиняные лапы из Тимерёвского курганного могильника // СА. № 3. 1962.

19. Фехнер М. В. Предметы языческого культа / М. В. Фехнер // Ярославское Поволжье X–XI вв. (по материалам Тимерёвского, Михайловского и Петровского могильников) // Под ред. д. и. н. Смирнова А. П. М., 1963.

20. Щавелев С. П. Зооморфные остроконечники из состава дружинных древностей Европы VIII–XI вв. // Викинги. Между Скандинавией и Русью. М., 2009.

21. Callmer J. The clay paw burial rite of the Åland Islands and Central Russia. A symbol in action. Current Swedish Archaeology 2. Swedish Archaeological Society. Stockholm, 1994.

22. Jansson I. Сommunications between Scandinavia and Eastern Europe in the Viking Age. The archeological evidence // Untersuchungenzu Handel und Verkehr der vorund fruhgeschichtlichenZeit in Mittelund Nordeuropa. Gottingen, 1987. T. 4.

23. Kivikoski E. EisenzeitlicheTontatzenausÅland. ESA, IX. 1934.

24. Kivikoski E. Finland. London, 1967.

25. Kivikoski E. Långāngsbacken. EttgravfāltpāÄlānd. SMYA, Helsingfors, 1980. № 80.

26. Núñez M. Agrarian colonization and settlement of the Åland. Islands in the first millenium AD. Fennoscandiaarchaeologica. 12, 1995.

27. Price N. Dying and the dead: Viking Age mortuary behavior // The Viking World. London: Routledge, 2008.

28. Schenling P. Pälshandelnsbetydelseförnorra Europa (RusochNorden) under vikingatiden URL: http://vittfarne.com/ joomla/content/view/158/74/lang,se/.