В первые дни войны на хранение в Эрмитаж поступили ценнейшие рукописи архива Академии наук СССР, в частности Ломоносова и Кеплера, рукописи Пушкина из музея Института русской литературы, самородки золота из Горного музея, портреты астрономов Пулковской обсерватории. Кроме того, в Эрмитаж стали поступать предметы из пригородных дворцов-музеев, а также художественные коллекции частных лиц.

Левинсон-Лессинг писал: «Картины малого и среднего размера (примерно до 100 х 75 см) были упакованы в ящики с гнёздами, образованными укреплёнными вертикально на стенах ящиков параллельными рейками, обитыми сукном; картины прочно укреплялись между этими рейками посредством деревянных брусков. В одном ящике такого типа помещалось от 20 до 60 (в отдельных случаях и больше) картин. Наиболее крупные по размеру картины были сняты с подрамников и накатаны на валы... На каждый вал накатывалось от 10 до 15 картин, переложенных бумагой».

Единственное исключение было сделано для «Возвращения блудного сына» Рембрандта. Размер этой картины – 262 сантиметра высоты и 205 сантиметров ширины, но снять её с подрамника рука не поднималась. Специально изготовленный ящик ещё более увеличил габариты огромной картины и, хотя всё было заранее точно высчитано, оставалась тревога, пройдёт ли огромный ящик в широкие двери пульмановского вагона. Особых приспособлений потребовала эвакуация раки Александра Невского, статуи «Вольтер в кресле» работы Гудона из-за их тяжести и огромных размеров.

Упаковка экспонатов Особой кладовой и нумизматических материалов осуществлялась исключительно сотрудниками Эрмитажа. Одних только колец с драгоценными камнями нужно было упаковать около десяти тысяч. Укладывали по принципу «матрёшки»: папиросная бумага, вата, подушечки из стружки – их в маленькую коробочку, её – в большую, и т.д. Аналогично и планшеты с монетами – сотни тысяч монет, медалей, орденов.

20 июля состоялась отправка второго эшелона: в 23 вагонах он увозил 1422 ящика с 700 тысячами единиц хранения. Третий эшелон уйти не успел – 8 сентября кольцо блокады замкнулось.

В Ленинграде осталась большая группа сотрудников Эрмитажа для завершения работ по консервации зданий и сохранению оставшихся экспонатов. К оборудованию бомбоубежищ в Эрмитаже приступили после первых налётов гитлеровской авиации. Всего их было двенадцать, и предназначались они для сотрудников музея, художников, преподавателей, сотрудников Ленинградского отделения Академии наук, работников культуры и их семей. Заселение началось поздней осенью 1941 года. В здании Малого Эрмитажа на антресольном этаже с 31 января по 1 мая 1942 года работал стационар для дистрофиков – сотрудников Эрмитажа, Музея В. И. Ленина, Музея революции, который занимал часть западного крыла Зимнего дворца, Русского музея, Музея этнографии. В нём было 100 коек. Лечебный курс длился 10 дней. Лечение прошли 313 человек, 18 человек спасти не удалось.

«Люди света» – так назвал Н. Тихонов свой очерк о блокадном Ленинграде. Стержнем его стало описание жизни военного Эрмитажа. «В великолепном Эрмитаже недавно справляли юбилей великого азербайджанского писателя-человеколюбца Низами... В солнечном Баку откликнулось это торжество, и по всему Советскому Союзу узнали, что в Ленинграде жив могучий дух торжествующего творчества». Ленинград отпраздновал это событие «всем смертям назло». Отмечали и 500-летие Навои, великого узбекского поэта. После вступительного слова академика Орбели, научных докладов, чтений переводов Навои, сделанных фронтовиками – сотрудниками Эрмитажа, состоялась выставка – явление абсолютно уникальное для осаждённого города. В витрине Школьного кабинета были выставлены фарфоровый бокал и коробочка с росписями на темы произведений Навои, выполненные специально к этому дню замечательным художником М. Мохом. Электричество для обжига этих изделий в муфельной печи дал корабль «Полярная звезда», стоявший на Неве. История навсегда вписала эти празднования в свою летопись.

Какими они были, блокадные помещения Эрмитажа, какими были его истощённые обитатели? Послевоенные поколения никогда не узнали бы об этом, если бы не рисунки тех, кто жил и работал здесь. Фотографировать в осаждённом городе с самого начала войны было категорически запрещено. Художник, академик архитектуры А. Никольский день за днём, «шаг за шагом» рисовал Эрмитаж. Так родилась подлинная изобразительная летопись музейной жизни. Эти рисунки находятся ныне в эрмитажных фондах рядом с шедеврами величайших мастеров графики. Низкие своды, дрожащий свет, пустые подрамники, угрюмые фасады эрмитажных зданий, выбитые стёкла великолепных окон... До войны многие окна парадных залов Зимнего дворца хранили автографы гостей и хозяев, сделанные бриллиантами перстней. Зафиксировать, скопировать их не успели, сохранился только один такой автограф – предположительно императрицы Александры Фёдоровны.

Альбом Никольского, рисунки художников, в том числе В. Милютиной, зафиксировавшие вид залов и причинённые разрушения, стали одним из главных свидетельств мемориального собрания Эрмитажа, посвящённого Великой Отечественной войне.

«Научная работа очень облегчила нам тяжёлую жизнь. Те, у кого день был занят работой, легче переносили голод. Чувство голода со временем переходило в физическое недомогание... И так же, как всякое недомогание, оно легче переносилось в работе... Мои научные статьи, написанные в Ленинграде зимой 1941/42 года, удовлетворяют меня более, чем некоторые из выполненных в мирной обстановке. И это понятно: в ту зиму можно было или не писать, или писать с большим подъёмом, среднее исключалось вовсе», – вспоминал впоследствии директор Эрмитажа Б. Пиотровский. Эрмитаж продолжал сохранять бесценное: научный потенциал и свободу мысли. Вот лишь некоторые научные труды, созданные в блокадном музее в 1941–1942 годах: И. Орбели – исследование армянской средневековой литературы, Б. Пиотровский – книга «История культуры и искусства Урарту», В. Глинка – очерки о героическом прошлом русской армии, Э. Кверфельдт – «История мебельных форм на Западе», Н. Флиттнер – глава из коллективной работы «Искусство Древнего Востока»...

Научной работой сотрудники Эрмитажа занимались в промежутках между бомбёжками и артобстрелами. Осенью и зимой 1941 года бывало по полтора десятка воздушных тревог в сутки. По ночам к противовоздушным постам сотрудники добирались по абсолютно тёмным помещениям. Они пытались и не могли привыкнуть к гулкой пустоте дворцовых залов. Ещё одно свидетельство повседневного мужества: во время многочасовых бомбёжек люди коротали время, читая научную литературу. Причём книги эти брали с собой на посты.

Служебные приказы по Эрмитажу блокадного времени отражают активнейшую жизнь, в них чётко сформулированные задания по охране музея, отправке сотрудников в армию, на оборонные работы, перемещения в должности и дисциплинарные взыскания вплоть до увольнения. Увольнение означало зачастую лишение рабочей продовольственной карточки, а значит, неизбежную смерть. Но иначе было нельзя: «По законам военного времени...».

Помимо голода, холода и бомбёжек, Эрмитаж уничтожала вода. Первая же блокадная весна нанесла музею катастрофический ущерб. Оттепель принесла в промёрзшие залы не весеннее тепло, а гибельную сырость. Она «взрывала» штукатурку, уничтожала фрески, разрушала живопись плафонов. Вот описание одного самого обычного блокадного дня: «Я с ужасом увидела, что фарфор весь затоплен. Сбегав за высокими резиновыми сапогами, мы спустились в тёмный подвал. Вода стояла по колено... Осторожно двигаясь, чтобы не наступить на хрупкий фарфор, мы стали на ощупь вытаскивать из воды вещь за вещью... И эти поиски во мраке, и это хождение по воде, и то, как мы, нагрузившись фарфором, поднимались по тёмной крутой лестнице, не видя ступенек, нащупывая их ногами, казалось нам впоследствии невероятным, каким-то головоломным акробатическим номером, и мы диву давались, что ничего не разбили».

Архив Эрмитажа хранит трагические свидетельства невосполнимого – свидетельства о смерти своих сотрудников. В 1944 году, когда Совет Народных Комиссаров СССР вынес решение о восстановительных работах в Эрмитаже, музей подвёл предварительные печальные итоги потерь. Из числа научных сотрудников на фронтах погибло 6 человек, а в блокированном Ленинграде умерло 43 сотрудника. Потери среди рабочего и административного персонала были значительно большими. В здания музея попали две авиационные бомбы и 17 артиллерийских снарядов, причинивших большие разрушения.

В день полного снятия блокады 27 января 1944 года началась подготовка к выставке экспонатов, оставшихся в Эрмитаже. Она открылась 8 ноября 1944 года в Павильонном зале и Романовской галерее. Экспозицию готовили тщательно, без всяких скидок на военное время, решив показать хотя бы часть Эрмитажа во всей его довоенной красе. Для этого нужно было в короткие сроки провести титаническую работу: убрать около 30 кубометров песка, которым были засыпаны полы, натереть около полутора тысяч квадратных метров паркета, восстановить выбитые стекла в 45 окнах... В Павильонном зале стояла скульптура Кановы «Амур и Психея», а в Кабинете Кваренги – бронзовый бюст Марка Аврелия работы Гастклу, доставленный в музей партизанами, пустившими под откос поезд, увозивший в Германию металл. С 8 ноября 1944 года по 31 июля 1945-го её посетило около 30 тысяч человек. А в октябре началась реэвакуация сокровищ Эрмитажа из Свердловска.

Страна залечивала раны, и Эрмитаж интенсивно восстанавливал залы для огромной выставки. Об интенсивности работ говорят скупые цифры: 3 октября 1945 года в Свердловске начали грузить ящики в вагоны двух эшелонов, идущих в Ленинград, через неделю они прибыли на место назначения, уже 13 октября их разгрузка была завершена, а на следующий день началась развеска картин в залах. 8 ноября 1945 года восстановленные залы были полностью открыты для публики. В вестибюле служебного подъезда Эрмитажа был вывешен приказ директора музея: «Объявляю для сведения всех работников Государственного Эрмитажа текст полученной правительственной телеграммы:

«Ленинград, Эрмитаж. Академику Орбели. С чувством глубокой радости приветствуем вас и весь коллектив в день восстановления и открытия одного из крупнейших музеев мира – Государственного Эрмитажа. Примите сердечную благодарность за самоотверженную работу по сохранению ценностей, восстановлению и открытию музея в кратчайшие сроки. Ваши замечательные успехи достигнуты благодаря большой любви к своему делу, которая свойственна лучшим людям нашей страны».

В ноябре 1945 года начался Нюрнбергский процесс. Международный военный трибунал судил главных военных преступников. В феврале 1946 года началось рассмотрение доказательств по разделу обвинения «Разрушение и разграбление культурных и научных ценностей». 22 февраля место свидетеля обвинения занял директор Эрмитажа И. Орбели. «Академик выступал на свидетельской трибуне, как прокурор, – писала «Правда». – Он приводил только факты». Орбели назвал количество снарядов, выпущенных по Эрмитажу фашистами, и количество бомб, сброшенных на музей. Он призвал в свидетели раненого гранитного эрмитажного атланта, осколки на теле которого как памятный знак сохранены и доныне. Он говорил о фугасной бомбе, которая погубила немало эрмитажных вещей, о снарядах, разорвавшихся в эрмитажных залах...

Адвокаты подсудимых пытались смягчить исторически непререкаемые слова академика, говоря о том, что директор Эрмитажа-де не военный специалист, потому не может говорить о том, что Эрмитаж – сокровищница мировой культуры – обстреливалась прицельно. «Я никогда не был артиллеристом, – парировал Орбели фразой, ставшей впоследствии легендарной, – но в Эрмитаж попало 30 снарядов, а в расположенный рядом мост – всего один. Я могу с уверенностью судить, куда целились фашисты. В этих пределах – я артиллерист!»

Литература и источники

1. Варшавский С., Рест Б. Подвиг Эрмитажа: Документальная повесть. Л., 1985.

2. Воронихина Л. Н. Эрмитаж в годы блокады. Маршрут-программа экскурсии: методическое пособие / Государственный Эрмитаж. СПб., 2011.

3. Пиотровский Б. Б. Страницы моей жизни. СПб., «Наука», 1995.

4. Эрмитаж спасённый. Екатеринбургский Музей изобразительных искусств. СПб., 1995.

5. Эрмитаж. Хроника военных лет. 1941–1945: документы архива Государственного Эрмитажа / сост. Е. М. Яковлева, Е. Ю. Соломаха. СПб., 2005.

6. Эрмитаж: история и современность/ под ред. В. А.Суслова. М., 1990.

7. Нюрнбергский процесс. Сборник материалов. Т. 1. М., 1952.

8. Сообщения Государственного Эрмитажа. Вып. V. Л., 1948.