В Москве, среди кремлевских зданий, изумительных и своеобразных, вырос Василий Баженов. По-видимому, отец научил мальчика чтению, а затем и письму. Чему-нибудь большему он не мог его научить, потому что сам был человеком малограмотным.
В сороковых годах XVIII века в Москве почти не было учебных заведений. Единственной серьезной школой была Славяно-греко-латинская академия, основанная в 1685 году. Из стен ее вышли и первый русский математик Магницкий, писатели Антиох Кантемир, Тредьяковский и, наконец, великий ученый и поэт Ломоносов.
Иван Федорович Баженов, отдавая сына учиться в московскую академию, мечтал, что он будет или ученым, или образованным священником. Но сына не прельщали ни риторика, ни пиитика, ни прочие литературно-философские предметы с трудными, нерусскими названиями. Он выбрал иной путь.
Первый биограф Баженова, оставшийся анонимным, но, очевидно, лично знавший зодчего, оставил нам характерные строчки, посвященные его детским годам:
Любимое было его упражнение, вместо забавы, срисовывать здания, церкви и надгробные памятники по разным монастырям.
Это «срисовывание» научило его понимать искусство древнерусских зодчих. Уже тогда в нем зарождалось страстное стремление увидеть возрожденной сказочную красоту былого русского зодчества, как бы забытого архитекторами того времени.
Позднейшие биографы Баженова утверждают, что пристрастие мальчика к рисованию привело его в архитектурную школу известного московского архитектора Дмитрия Ухтомского, открытую в 1749 году. Однако в списках учеников школы за пятидесятые годы XVIII века имени Баженова нет.
В то же время известно, что в 1754 году он поступает в гимназию при Московском университете. Поэтому пребывание его в архитектурной школе Ухтомского сомнительно. Можно лишь предположить, что он брал уроки у этого знаменитого мастера, прославившего себя постройкой ряда нарядных, богато украшенных зданий, среди которых видное место занимает колокольня Троице-Сергиевской лавры (г. Загорск — Сергиев Посад).
Московский университет был основан образованнейшим деятелем русской культуры И. И. Шуваловым и великим Ломоносовым и открыт только 12 января 1755 года. А в 1754 году для предварительной подготовки будущих студентов были организованы две гимназии — одна для привилегированных лиц, другая для разночинцев. Баженов был записан в последнюю.
По своим знаниям, приобретенным в Славяно-греко-латинской академии, он был принят в четвертый, последний класс гимназии, где проходили главным образом древние и новые языки. Одноклассниками его были: Иван Старое, известный впоследствии архитектор — создатель Таврического дворца и собора Александро-Невской лавры в Петербурге; Денис Фонвизин — «друг свободы», «сатиры смелый властелин»; писатель и издатель свободомыслящих, сатирических журналов «Живописец», «Кошелек», «Трутень» Николай Новиков; и известный государственный деятель екатерининской эпохи Григорий Потемкин.
В 1758 году И. И. Шувалов, заботясь о воспитании деятелей русского искусства, основывает в Петербурге высшее художественное учебное заведение — Академию художеств. В Московский университет был прислан запрос о наборе наиболее даровитых студентов, «способных к изящным искусствам». В списке, посланном в Петербург, имя Баженова стояло первым.
Среди тридцати восьми учеников, поступивших в Академию, первое место на испытаниях по рисунку опять-таки занял Баженов. На следующий год Баженов был записан в архитектурный класс, где преподавали архитекторы Кокоринов, Чевакинский, а несколько позднее начал свою педагогическую деятельность и француз Деламот, автор и строитель здания Академии художеств.
Уже через полгода Баженов показал тут такие успехи, что его главный учитель Кокоринов 12 января 1760 года написал Шувалову:
«Санкт-Петербургской Академии художеств студент Василий Баженов по особливой своей склонности к архитектурной науке прилежным своим учением столько приобрел знания, как в начальных пропорциях, так и в рисунках архитектурных у чем впредь хорошую надежду в себе обещает, что осмеливаюсь за его прилежность и особливый успех всепокорнейше представить к произведению в архитектурные второго класса кондуктора, с жалованием по 120 руб. в год».
Через три с лишним месяца пришел ответ — сенатский указ от 1 мая: «Быть ему архитектурным помощником в ранге прапорщика». Баженов получил даже больше того, что просил для него Кокоринов. Вместе с тем Баженову предписывалось состоять при самом Растрелли.
В том же 1759 году Баженов выполнил первый самостоятельный архитектурный проект. Князь Черкасский задумал построить в своей подмосковной усадьбе — Черкизове-Старках — новую каменную церковь. Проект церкви Черкасский заказал Баженову. Молодой зодчий, получив первый заказ, выполнил его с большой смелостью и самостоятельностью.
Деламот научил Баженова преклоняться перед классическим стилем в архитектуре, пришедшим на смену пышному и тяжеловатому барокко. Но, изучая классическую архитектуру с ее стройными колоннами, Баженов не находил ответа на волновавший его вопрос: почему чудесные по красоте и оригинальности здания русских мастеров, созданные еще так недавно — каких-нибудь пятьдесят лет тому назад, забыты и никем не изучаются?
Баженов был убежден, что в произведениях древнерусского зодчества скрыт неиссякаемый источник вдохновения творческой фантазии архитектора. Еще в детские и юношеские годы он подолгу любовался своеобразной красотой русской архитектуры, столь отличной от того, чему его учили в школе. Баженов понял ту глубокую любовь к красоте, которая питала творчество безыменных русских мастеров, оставивших в наследство последующим поколениям свои чудесные, сказочные произведения.
Изучая древние памятники Кремля, села Коломенского, Москвы и Подмосковья, сопоставляя и сравнивая их друг с другом, Баженов ясно видел, как от столетия к столетию, от памятника к памятнику нарастало декоративное узорчатое убранство русской архитектуры. Своего апогея оно достигло в XVII веке, когда стены зданий покрылись такими обильными, такими красивыми деталями, что собственно стен даже не стало видно.
Все эти детали, то белые, то многоцветные, сделанные из изразцов, рельефно выделялись на обычно оранжевом или красном фоне стен. Мастера, словно соревнуясь друг с другом, стремились создать все новые и новые формы. То любовно вытесывали они тонкий профиль из плиты белого камня, то вытесывали специальный кирпич особой формы, дававший в кладке оригинальный рисунок с углублениями и выступами, со своеобразной и не менее причудливой игрой теней.
Древнерусские зодчие знали в совершенстве свое мастерство, не хуже, чем прославленные мастера Западной Европы. Но если западноевропейские архитекторы в своем творчестве руководствовались четкими, геометрически правильными построениями, подчиняя им все — и само здание и окружающую его природу, пейзаж, то древнерусский мастер шел в своем творчестве по другому пути.
Русская природа с ее своеобразной красотой была тем животворным началом, из которого исходил русский зодчий. Поэтому он так умело ставил свое здание среди лесов и полей, на склонах холмов, на берегах рек и озер. Он точно вылепливал от руки свои здания, сообразуясь с изумительной по простоте и такой лиричной русской природой, с русским пейзажем.
Здания древнерусского зодчего никогда не имели, как западноевропейские сооружения, одного главного фасада, лишь одной точки зрения. Их всегда надо обойти кругом, осмотреть со всех сторон, полюбоваться ими с разных точек зрения.
Одно и то же здание, когда взглянешь на него не с фасада, а сбоку, предстает пред тобой совершенно другим, всегда таким неожиданным, новым, словно в нем одном соединилось несколько зданий. Этим-то и объясняется пристрастие русского человека ко всякого рода пристройкам, многочисленным главам, куполам, островерхим крышам, крыльцам, лестницам, так изменяющим вид здания, придающим ему такое разнообразие, такое богатство архитектурных форм.
Баженова глубоко волновало и влекло к себе великое искусство русских зодчих конца XVII века, полное какой-то необычайной неугасающей трепетной жизни. Редкая красочность и нарядность этих зданий так соответствовала описаниям в сказках и песнях дивных теремов и садов с алыми и лазоревыми цветами, жар-птицами и яблонями с золотыми наливными яблоками!
Сочинить проект в духе древнерусской архитектуры XVII века в то время было большой дерзостью. Это значило открыто идти против установившихся в архитектуре вкусов.
Такой шаг мог навсегда погубить карьеру молодого зодчего. Вкусы и традиции, привитые Растрелли и его современником, знаменитым московским архитектором Ухтомским, еще царили в художественных и общественных кругах обеих столиц. Но проект Баженова понравился князю Черкасскому, любившему все родное, русское.
Проект Баженова был действительно интересным. Зодчий не копировал старорусскую архитектуру. Он не был безличным подражателем. Он смело видоизменял, творчески перерабатывал ее.
Так, к прямоугольному, сильно вытянутому вверх храму тесно примкнули низкие столбы-колонны, соединенные арками. На углах крыши Баженов поставил высокие остроугольные пирамидки-обелиски, увенчанные вызолоченными шарами, с торчащими во все стороны иглами. Они напоминали цветы репейника. Такие же остроугольные пирамидки окружили венцом купол здания с высоким граненым шпилем.
Церковь и рядом стоявшая колокольня были окрашены в красный и белый цвета. Центральный выступ храма высился над рекой, как олицетворение дерзкого и радостного устремления к чему-то прекрасному, уходящему ввысь, в просторы голубого бездонного неба.
В храме Черкизова-Старках нет и тени мрачного аскетизма, отрешенности от мира, мистики и уныния. Все сооружение проникнуто жизнеутверждающей силой, говорящей о радостном, бодром и уверенном в себе человеке, осознавшем красоту и широту окружающего мира.
В этом первом произведении Баженова многое, конечно, еще несовершенно, не доработано. Но главное уже найдено. В нем есть уже все то, что с таким блеском разовьется впоследствии.
Учителя Баженова пришли к заключению, что образование одаренного молодого зодчего не может быть завершено с должной полнотой в стенах Академии художеств. Кокоринов и Чевакинский были архитекторами старой растреллиевской школы и не могли научить ничему новому явно перераставшего их ученика. Необходимо было отправить, по старой петровской традиции, талантливого питомца Академии за границу, в Париж — центр западноевропейской архитектурной мысли.
Слава всемирно-известных зодчих Версаля, Лувра и Трианона была надежной гарантией выдающихся способностей профессоров французской Королевской академии.
Кокоринов снова пишет Шувалову. И вот 9 сентября 1760 года Баженов выезжает в Париж вместе с Антоном Лосенко, который за успехи в области живописи также был включен в число заграничных пенсионеров Академии. На содержание каждого было отпущено по 350 рублей в год.
Париж в то время был как бы столицей Европы, центром наук и искусств. Сотни художников здесь создавали то, что потом служило образцом, приобреталось за баснословные суммы и формировало вкусы почти во всех европейских государствах. Учиться у знаменитых французских профессоров почиталось великой честью.
Устроив свои личные дела, Баженов направился с рекомендательными письмами к Шарлю де Вальи — «архитектору короля», талантливому ученику знаменитого Блонделя — основоположника французского классицизма. Де Вальи, прочитав письма, сейчас же начал придирчиво экзаменовать русского юношу. Архитектурные познания Баженова превзошли ожидания де Вальи.
Началось время напряженного учения. Баженов сам составил себе строгое расписание, от которого не отклонялся во все время своего пребывания в Париже. Рисунок и проектирование в мастерской де Вальи чередовались с занятиями в библиотеке или с черчением на дому.
Незаметно промелькнули полтора года. Ученик де Вальи, Баженов постепенно превратился в его помощника. Курс обучения был закончен.
Баженов вернулся в Парижскую академию на публичный экзамен, превратившийся в подлинный триумф молодого зодчего. Он получил диплом за подписью знаменитых архитекторов Академии — Суффло и Jlepya.
Диплом давал право на «римскую премию» (Prix de Rome), то есть на высшую награду Парижской академии — золотую медаль и поездку в Рим. Но медаль и командировку в Рим Баженов, как иностранец, к тому же не католик, не получил.
Известно, что из работ, выполненных Баженовым за этот период пребывания в Париже, привлек к себе внимание вариант проекта уже выстроенного Дома инвалидов. Украшенное колоннадой, здание Дома инвалидов по проекту русского мастера должно было напоминать собор св. Петра в Риме. Позднее архитектор Воронихин, ученик Баженова, вдохновленный этим проектом, создал свой знаменитый Казанский собор на Невском проспекте в Петербурге,
Узнав о блистательных успехах Баженова, петербургская Академия художеств на заседании 19 августа 1762 года произвела его в адъюнкты (ученое звание) и повысила ему годовой оклад. Все это была сделано заочно, впервые за время существования Академии и ее архитектурного отделения. И. И. Шувалов специальным «ордером» уведомил об этом Баженова и Лосенко, также удостоенного звания адъюнкта.
30 октября 1762 года Баженов выехал в Рим. Грандиозные древние руины, здания, созданные великими зодчими XVI‒XVII веков — Браманте, Микеланджело, Бернини и другими, произвели на Баженова огромное впечатление.
Первое время он только и делал, что бродил по улицам, поднимался на древние холмы Рима, глядел, зарисовывал. От развалин римского форума или терм — остатков древних бань, триумфальных арок, колонны Траяна он переходил к замку св. Ангела, сохранившему свой средневековый облик, или к собору св. Петра с его величественными колоннадами, к дворцам и виллам в окрестностях города.
Баженов старался навсегда запечатлеть в своей памяти эти дерзновенные сочетания архитектурных форм, эти смелые приемы, эти художественно законченные детали, поражавшие своим совершенством, умелым рисунком и лепкой, передававших величие Рима, этого «центра земли» по выражению древних.
В начале 1764 года Баженов представил выполненные им проекты и модели на публичный экзамен. Его творческие и практические познания поразили экзаменаторов своей полнотой и всесторонностью. Диплом, торжественно объявлявший о присвоении Баженову звания академика Римской академии св. Луки, с особой привилегией — быть ее профессором, был заслуженной наградой для русского зодчего.
Флорентийская, Клементинская и Болонская академии избирают его своим членом. Еще никто из иностранцев не удостаивался в Италии таких почестей, не пользовался таким признанием.
Успех и слава не вскружили голову молодому академику. Он продолжал работать с той же энергией и усидчивостью.
Архитектурные сокровища Пизы, Флоренции, Пармы, Генуи, Венеции становятся предметом его усердного и восторженного изучения. Особенно его внимание привлекает итальянская готика.
Легкие, веселые, узорные здания итальянской готики напоминали ему родную древнерусскую архитектуру — то ли любовным отношением к резному камню, то ли переплетающимися архитектурными линиями, родственными богатому резному орнаменту, которым любовался когда-то Баженов в Кремле, в церкви Троицы в Никитниках, в Китай-городе.
Так или иначе, кружевное убранство дворца дожей и отдельных зданий на каналах Венеции привлекли внимание Баженова. Он зарисовывает полюбившиеся ему детали, изучает сочетание форм и бег линий, покупает гравюры с изображением этих зданий. Все это пригодилось ему впоследствии.
В Венеции «вояж» был закончен, путь лежал обратно в Париж, к де Вальи.
В столице Франции Баженова встретили, как заслуженного мастера. Король дал ему специальную аудиенцию. Придворные на приеме поздравляли его, льстиво улыбались, восторгались его проектами, сулили выгодные заказы. Но Баженов стремился домой.
8 мая 1765 года Баженов приехал в Петербург, окруженный ореолом славы, которая еще ни разу не выпадала на долю русского художника.
Генерал-фельдцехмейстер Григорий Орлов, фаворит императрицы, пригласил Баженова к себе в артиллерийское ведомство. Он дал ему чин капитана и звание главного архитектора артиллерии. Первой работой Баженова на новом поприще был проект, а затем и постройка арсенала на Литейном проспекте Петербурга.
Арсенал — это склад оружия и боеприпасов, простое служебное здание, имеющее чисто практическое назначение. А вместе с тем это военная мощь и слава России. И Баженов создал монументальное здание с сильными, строгими, лаконичными формами. Прямоугольник арсенала, простой и суровый, с небольшими нишами на скошенных углах и двухколонными портиками, занял почти целый квартал. Баженов создал величественное здание. Одинаково оформленное со всех сторон, оно производит сильное впечатление именно единством и строгостью своей скупой обработки.
Орлов был доволен, и скоро благоволение его к Баженову выразилось в том, что зодчий получил новый заказ на составление проекта Института для благородных девиц.
Внешняя архитектура этого здания поразительна. Двухэтажный суровый цоколь — основание института-дворца — обработан так, словно он выложен из больших, одинаковых по форме камней. На него поставлена тоже двухэтажная, более легкая часть здания, украшенная в центре, как Луврский дворец в Париже, парными колоннами. Эта центральная часть сильно выдвинута вперед. В углы ее «врезаны» грандиозные полукруглые ниши — выемки, внутри которых расположены колонны.
Баженов с совершенством разработал здесь мотив противопоставления и игры тяжелых и легких архитектурных форм.
Будь здание института построено, мы имели бы одно из замечательнейших произведений русской архитектурной мысли, равное по силе и совершенству прославленным творениям мирового зодчества. Но по неизвестным причинам этот проект так и остался проектом. Знаменитый впоследствии Смольный институт благородных девиц был построен позднее по проекту архитектора Кваренги.
В 1767 году Орлов командировал капитана и главного архитектора артиллерии Баженова в Москву как бы «для казенных артиллерийских надобностей», а, в сущности, для того, чтобы привести в порядок, приукрасить и территорию и здания Кремля, так как императрица Екатерина хотела на долгий срок поехать в Москву и поселиться в Кремле.
Баженов решил создать единый центр Москвы новыми средствами, но на основе старых традиций. Центр Москвы он задумал в виде гигантского здания, олицетворявшего силу и славу русского народа. Такое здание не могло конкурировать с Кремлем. Оно должно было занять его место.
Неслыханный, грандиозный дворец должен был не только стать на кремлевском холме, но и вместить в свои дворы древние прославленные кремлевские соборы и исторически ценные здания.
Эта площадь, по замыслу зодчего, как гигантская зала, перекрытая куполом неба, должна была вмещать множество людей и иметь то же назначение, что и древние русские площади, на которых собиралось когда-то народное вече.
Сверкающие окна многочисленных парадных и приемных зал дворца, театра и других зданий будут обращены на эту площадь, в центре которой встанут четыре обелиска. От площади, как лучи, как стрелы трезубца, разойдутся в разные стороны три улицы, переходящие за пределами города в большие дороги к сердцу России — к Москве из Петербурга, Ярославля и Коломны.
Свои первые наброски, как бы вслух высказанные мысли, Баженов показал приехавшему наконец из Петербурга вместе со двором Орлову. Тот, пораженный титаническим замыслом зодчего, рассказал все Екатерине.
Екатерина пришла в восхищение от замысла Баженова. Она решила, что такое сооружение будет иметь не только огромное художественное, но и политическое значение. О дворце, выстроенном во время войны с турками, заговорит вся Европа. Значит, Россия сильна, неистощима, если в такое тяжелое время может строить гигантские дворцы. Императрицу-строительницу будут сравнивать с римскими императорами...
Не подсчитав как следует миллионных затрат, необходимых для сооружения исполинского дворца, Екатерина заказала Баженову проект. Баженов был немедленно освобожден от всех прочих обязанностей.
Проект потребовал пятилетнего напряженного труда, и не одного Баженова. Один он не мог всего осилить. Ему потребовались преданные помощники, разделявшие его замыслы. Была создана специальная «экспедиция по строению Большого Кремлевского дворца» с генерал-поручиком М. М. Измайловым во главе.
Измайлов посоветовал Баженову пригласить своим заместителем — «заархитектором» — молодого, но уже зарекомендовавшего себя на восстановительной постройке сгоревшей Твери М. Ф. Казакова. Вторым помощником стал архитектор Е. Назаров. (Позднее Назаров выстроил по проекту петербургского архитектора Кваренги Шереметьевскую больницу в Москве, ныне институт имени Н. В. Склифосовского).
Около колокольни Ивана Великого в Кремле была устроена специальная мастерская— «модельный дом». Здесь искусные резчики начали изготовлять модель. Они делали ее из липы, специально отобранной при разборке Коломенского дворца. Этот исключительно сухой материал легко поддавался обработке и гарантировал будущую модель от трещин и прочих дефектов. Капители многочисленных колонн делались из свинца, лепнина же — из особой пластической мастики. Среди резчиков был и Андрей Витман, прославившийся изготовлением модели Смольного монастыря по проекту Растрелли.
Баженов дни и ночи проводил с Казаковым в « модельном доме».
Началась разборка старых, ветхих зданий Кремля. Снесли здание «приказов», стоявшее по кромке кремлевского холма, перед Архангельским собором, ряд небольших церквей, Тайнинскую и две безыменные башни, крепостные стены между ними.
Столь решительный снос кремлевских древностей многих взволновал и возбудил споры и толки. Одни упрекали Баженова в неуважении к историческим зданиям, другие, наоборот, поддерживали его смелое начинание.
Что же представлял собою проект дворца Баженова? Первые наброски, представленные летом 1768 года Екатерине, превратились в громадный проект. Для того чтобы сделать его годным для выполнения в натуре, надо было не только разработать детально всю его архитектуру, но, что было труднее всего, планировку дворца. Ведь, во дворы этого колоссального сооружения должны были войти древние здания Кремля.
Кроме того, дворец должен был состоять из многих зданий, составлявших одно целое. Сюда входили и собственно дворец, и театр, и корпуса коллегий — этих министерств XVIII века, и дома для придворных, и хозяйственные помещения, и улицы, и площади. Все это надо было связать друг с другом, соединить в нечто единое, сплоченное одной идей, одним общим замыслом.
Не меньшую сложность представляло решение каждой части в отдельности. Ведь дворец строился на ровном холме. Главнейшие его части должны были обладать более мощным и сильным убранством, чем второстепенные.
Основная идея, которую Баженов положил в основу своего проекта, была следующая: Кремль — сердце Москвы, а Москва — сердце России. Сюда сходятся все дороги, здесь собрано все самое святое и дорогое для русского народа. Новый дворец должен воплотить славу новой России, преобразованную гением Петра. Дворец должен стать как бы русским народным акрополем, подобным акрополю древних Афин.
В этом величественном здании традиции древнерусского зодчества должны перекликаться с великими идеями, внесенными в сокровищницу мировой архитектурной мысли зодчими других, передовых стран в периоды их наивысшего расцвета. А идеи эти — слава и величие народа, его трудов и бранных подвигов.
У Баженова было неиссякаемое мощное творческое воображение. В этом отношении мало кто мог с ним сравняться.
В то же время вместе с Казаковым Баженов внимательно изучал веками сложившееся расположение зданий Кремля. Он решил применить старую архитектурную композицию дворцовых зданий Кремля. В сторону Москва-реки выходили древний дворец и приказы Кремля. Баженов решил сохранить эту старую традицию. Фасад главного корпуса будущего дворца будет смотреть на Москва-реку. Река отразит в своих водах его колоннады и как бы удвоит, усилит мощь этого величественного фасада.
Дворец со всеми его корпусами и колоннадами был задуман Баженовым, как гигантский храм, храм славы русского народа. Лес колонн, обрамлявший площадь, был подобен венку победы, венчавшему русского человека за подвиги во славу отчизны. Эту мысль Баженов последовательно стремился провести во всем своем проекте. И общий замысел всего сооружения, и отдельные его части и детали, и обработка внешних и внутренних стен — все было решено в радостном, торжественном тоне.
И вот, наконец, проект был готов. Модель разобрали и со всеми чертежами увезли в Петербург для окончательного утверждения. Легко себе представить, как волновался Баженов в ожидании решения участи того, что он считал делом своей жизни. Волнение Баженова передалось всей «экспедиции». Наконец, при общей радости, было получено известие об утверждении проекта императрицей Екатериной.
Москвичи давно уже привыкли к тому, что на склонах кремлевской горы велись строительные работы. То увозили щебень после ломки здания приказов, где некогда сидели царские дьяки, то рыли котлованы, то разбирали кремлевские стены и башни, выходившие на Москва-реку.
Весной на работах заметно прибавилось народу, и Кремль ожил еще больше. Под горой плотники спешно забивали деревянные сваи, настилали поверх их помост. Во всю высоту кремлевской горы поднялась широкая лестница, ярко блестевшая на солнце свежевыструганными досками.
В последних числах мая по приказу московского главнокомандующего князя Волконского были расклеены по городу объявления о том, что 1 июня состоится торжество по случаю закладки вновь сооружаемого Большого Кремлевского дворца. И вот 1 июня 1773 года народ с раннего утра повалил к Кремлю.
Мраморные кирпичи, положенные на приготовленное место князем Волконским и членами «экспедиции кремлевского строения», образовали правильный прямоугольник. Туда опустили закладную доску и залитый воском пергамен и прикрыли мраморной плитой с медной дощечкой, на которой была выгравирована надпись.
Так началось сооружение одного их самых грандиозных зданий Европы XVIII века. Казалось, перед Баженовым раскрывалось блистательное будущее, но его замыслу не суждено было осуществиться.
Из Петербурга был прислан негласный приказ, предписывающий остановить работы. Распоряжение это объясняется тем, что будто бы кем-то обнаружена неустойчивость кремлевского холма, доказательством чего служили трещины в Архангельском соборе.
Трещины эти существовали уже давно, и все это было лишь предлогом, так как главную роль в отмене постройки, по-видимому, сыграла баснословная стоимость строительства — десять миллионов рублей золотом. Да и надобность в постройке к этому времени уже миновала.
Война с турками была уже выиграна, мощь России уже явлена миру. А на постройку дворца императрица только потому и согласилась, чтобы показать миру именно во время войны неистощимость богатства и мощи России.
Вскоре последовала и официальная отмена постройки дворца.
Разобрали павильон под кремлевским холмом, где зодчий с таким волнением говорил о своем великом замысле. Засыпали котлованы. В 1776 году была восстановлена Тайнинская башня в прежнем виде. К 1788 году исчезли все следы недавно начатой грандиозной постройки.
Баженовский Кремлевский дворец не был выстроен. И тем не менее, значение его для русского искусства было огромным. Современники сравнивали его с «Утопией» Томаса Моора и «Республикой» Платона. Ни «Утопии», о которой мечтал Моор, ни «Республики» Платона не было на свете. Но идеями огромного, мирового значения обладали оба эти произведения.
Баженов показал своим проектом, чем может стать градостроительство в руках мастера. Можно утверждать, что под влиянием баженовской перепланировки Кремля проходит вся дальнейшая деятельность комиссии Бецкого, занимавшейся в течение последующих десятилетий перепланировкой русских городов.
Планировка Ярославля, Одоева, Богородицка и других носит на себе отпечаток баженовской архитектурно-планировочной мысли. Баженов ввел в русскую архитектуру такие масштабы, какие давно уже не видела и архитектура Западной Европы.
До Баженова даже знаменитый Растрелли строил лишь отдельные здания в городе, не решая задач градостроительства. Баженов же не только предложил подобное решение, но пошел дальше, создав огромный по размерам городской центр в виде единого колоссального сооружения. Замысла такой мощи не знал даже античный императорский Рим.
Баженов вдохновлялся древнерусскими традициями, но, развивая их, шел дальше. Его проект Кремлевского дворца можно смело поставить наравне с величайшими архитектурным памятниками человечества,
Великие архитектурные идеи Баженова не исчезли, не погибли. Их продолжали позднее, половину столетия спустя, в Петербурге — архитектор Росси, а в Москве — Бове (Театральная площадь), Они также решали отдельные части города в едином стиле, подчинив все здания одной общей архитектурной идее. Поэтому мы с полным правом можем говорить, что в их произведениях живет душа Баженова.
Чертежи и знаменитая модель Кремлевского дворца хранятся ныне в музее Академии архитектуры СССР, в Донском монастыре в Москве.
Друзья не узнавали Баженова. Обычно живой, жизнерадостный, полный всевозможных планов, всем интересующийся, он превратился в малоразговорчивого, ушедшего в себя человека. Баженов был надломлен постигшей его катастрофой. Медленно, тягуче прошел для него 1774 год.
Слухи о тяжелом душевном состоянии Баженова дошли до Екатерины. Она решила ободрить его новым заказом.
На лето 1775 года было назначено в Москве торжественное празднование мира с Турцией. На Ходынском поле надо было выстроить увеселительные строениями Екатерина поручила это Баженову.
Подготовка к торжеству началась еще зимой. С весны же работы развернулись еще шире. На пересечении Тверской и Садовой (на современной площади имени Маяковского) были сооружены огромные 32-метровые ворота, окруженные колоннадами (отсюда и прежнее название площади — Старые Триумфальные ворота). Это был своего рода въезд к месту празднества.
Увеселительные павильоны открывали большой простор для творческой фантазии. И вот Ходынское поле покрылось сказочными, причудливыми зданиями. Казаков был в восторге от творческой изобретательности Баженова. Он не мог удержаться, чтобы не зарисовать эти волшебные сооружения из камня и дерева, как он зарисовал несколько раньше павильон, воздвигнутый при торжестве закладки Кремлевского дворца. Рисунки эти сохранились до наших дней.
Не успели отгореть праздничные огни и фейерверки, как Баженов получил новый заказ от императрицы Екатерины — составить проект подмосковной царской усадьбы в виде ряда отдельных павильонов, похожих на ходынские «увеселительные строения». Императрице хотелось, чтобы архитектор создал такой уголок, в котором можно было бы весело проводить время в интимном кругу.
Недалеко от Коломенского, славившегося красотой пейзажа и древними зданиями, у родственников писателя начала столетия — Кантемира — была куплена небольшая усадьба, носившая название «Черная грязь». Здесь и началась постройка царской подмосковной, получившей вскоре новое название — «Царицыно».
Баженову было предложено в наикратчайший срок сделать эскизный проект усадьбы. Зодчий в несколько дней набросал карандашом до полутора десятков планов различных по форме павильонов. Все они были невелики и не похожи друг на друга.
Баженов, большой любитель сложных архитектурных планов, дал здесь себе полную волю. То круглые комнаты, чередующиеся с овальными, он располагает веером, то в простую форму полукруглого здания вписывает самые сложные по очертаниям помещения со множеством углов и выступов.
Баженов не успел закончить свои наброски, как его вызвали к Екатерине. Спешно пришлось перенумеровать эскизы, надписать на одном из них, что именно этот эскиз — дворец императрицы. Это было тем более необходимо, что этот дворец, по замыслу Баженова, состоял из двух совершенно одинаковых зданий. Одно из них Баженов предполагал отделать для Екатерины, другое — для наследника престола Павла.
Находясь еще под впечатлением ходынских павильонов Екатерина почти без поправок утвердила представленные эскизы. Вслед за этим началась детальная разработка чертежей многочисленных построек Царицына.
Царицыно было существенным продолжением предыдущих построек Баженова, выполненных им в том же стиле «русской готики». Кремлевские зубцы и башни, остроконечные пирамиды Старков, декоративные мотивы Знаменки — все это еще раз послужило для убранства павильонов Царицына.
Белокаменные висячие гирьки-шишки в арках окон и ворот, колонны-дудочки и другие детали древнерусского зодчества вновь нашли здесь себе применение. Особенно богаты этими мотивами «фигурный мост», мост через овраг, «фигурные ворота». Так, розетки с остроконечными «лучами » на мосту через овраг навеяны деталями церкви в селе Острове XVI века, расположенной в семи верстах от Царицына.
Кроме того, Баженов изобрел интересную кладку из специального ромбовидного кирпича, который то выступал вперед, то западал в глубь стены. Благодаря этому стена выглядела, как ковер, покрытый косыми шахматными клетками. В орнаментальных мотивах некоторых зданий найдутся детали итальянской готики, свидетельствующие о том, что поездка в Италию не прошла для Баженова даром. Всю усадьбу должна была завершить высокая башня, напоминавшая своими очертаниями Утичью башню Троице-Сергиевской лавры.
Летом 1785 года в Москву приехала Екатерина. Желая подвинуть дело с окончанием постройки Царицына, Баженов решил показать императрице недостроенные здания. Но он не учел, что с того дня, как им был получен заказ от императрицы, прошло десять долгих лет и многое изменилось.
Вкусы императрицы не отличались особым постоянством. К этому времени уже классическая архитектура завоевала общее признание. Гладкие белые стены, почти лишенные украшений, простые портики с белыми колоннами — вот что считали теперь образцом красоты и заказчики и художники. Екатерина уже успела забыть свое былое увлечение причудливым проектом Баженова.
Императрица приехала в Царицыно. Ее поразило несоответствие этих разбросанных, полузаконченных зданий тому, что привыкла она видеть в эти годы в проектах и зданиях петербургских архитекторов — Камерона, Кваренги и других. Кучи неубранного строительного материала, непривычно яркая красно-белая окраска небольших — не дворцовых по своему характеру — павильонов — все это крайне раздражало ее.
Не без умысла сообщенные Екатерине слухи о причастности Баженова к какому-то тайному обществу еще более усилили недовольство всесильной императрицы, думавшей увидеть под Москвой величественную резиденцию.
— Это острог, а не дворец! — воскликнула она.
Екатерина с гневом отвернулась от потрясенного Баженова и его семьи, стоявшей рядом с мастером. Баженов привез в Царицыно и жену и детей, чтобы представить их Екатерине.
—Государыня! — сказал растерявшийся Баженов. — Я достоин Вашего гнева, не имея счастья угодить Вам, но жена моя ничего не строила.
Екатерина усмотрела в этих словах новую дерзость. Не ответив ни слова, она села в карету и уехала в Москву. По дороге М. М. Измайлову был дан приказ сломать дворцовые павильоны до основания, а новый дворец поручить выстроить Казакову.
Казаков, очутившись по отношению к своему бывшему начальнику в затруднительном и неловком положении, проявил исключительный такт и глубокую любовь к другу. Не смея ослушаться приказа Екатерины, он, однако, убедил Баженова сделать новый проект дворца, который вместе со своим отвез для утверждения в Петербург. Лишь после того, как и этот проект Баженова был отклонен Екатериной, он представил свой, по которому и был построен недоконченный дворец в Царицыне.
Новое тяжкое несчастье обрушилось на Баженова. Правда, царицынское строительство не было равновелико кремлевскому, но эта вторая крупная неудача означала, что зодчий отстранялся от всех официальных государственных построек. Отныне он мог прокормить себя и семью только частными заказами.
В эпоху белых гладких стен, фронтонов и колонн произведения Баженова поражали современников новизной форм, необычайностью и остротой приемов, расцветкой и оригинальностью деталей.
Казалось бы, красный кирпич и белый камень внесут монотонность и скуку в многочисленные здания, созданные Баженовым в этом стиле. Нет. Баженов, применив эту цветовую гамму, не только возродил художественную расцветку древнерусского искусства, но внес в архитектуру необычайную жизнерадостность и узорность, которыми так богато древнерусское зодчество.
Используя всего лишь два цвета, два материала — белый камень и красный кирпич, Баженов создает разнообразнейшие произведения: Старки, Знаменка, Царицыно, Михалково, Быково, Красное. В каждом из них всегда нечто новое, неповторимое, и в то же, время в каждом из них великий мастер остается самим собой. Его здания узнаешь, как почерк близкого человека.
С 1779 по 1786 год Баженов строит для Голицына церковь в Пехре-Яковлевском, недалеко от Москвы по большой дороге во Владимир. Незадолго до того здесь, возможно, тоже по чертежам Баженова, был выстроен дом с флигелями, колоннадами и садовой лестницей и распланирован огромный парк с многочисленными дорожками в виде переплетающихся звезд.
Особое внимание уделил Баженов силуэту храма, стоявшего на обрывистом берегу запруженной и широко разлившейся реки. С высоким куполом, увенчанным шпилем, с парными башнями-колокольнями храм этот похож на старинный замок, гордо рисующийся на фоне неба над озером. Пехра-Яковлевское — одна из романтических усадеб Подмосковья.
Но лучшим произведением мастера является красивейшее здание Москвы — знаменитый Пашков дом. Теперь в нем помещается читальный зал библиотеки имени В. И. Ленина. То, что именно Баженов был автором этого здания, свидетельствует первый его биограф И. Снегирев, пользовавшийся не дошедшими до нас материалами.
Строительство Пашкова дома началось в 1785 году и было закончено в три года. Как бы продолжая линию подъема холма, расположенного на стыке двух улиц, Пашков дом с боковыми флигелями, украшенными колоннами, легко и свободно возносится вверх.
Холм, на котором стоит Пашков дом, был в свое время огорожен легкой изящной решеткой с массивными круглыми столбами. При кажущейся пышности и богатстве архитектурных украшений дом удивительно прост и не сложен по своей композиции. Но какая тонкая игра архитектурных линий и форм, какой поразительный эффект достигнут простейшими средствами.
Центральный трехэтажный, сравнительно небольшой дом соединен галереями с небольшими же флигелями. Первый этаж — это цоколь, основание здания. Его стена покрыта продольными бороздами — рустами, придающими этой части здания устойчивость и силу. Окна, вторя аркаде центра, заканчиваются полукружиями арок. Над ними в замковых камнях — львиные маски, как бы символы внутренней силы этой части сооружения.
Второй и третий этажи объединены стройными коринфскими пилястрами, с капителями из листьев аканта — растения, распространенного на юге, в Греции. Пилястры покрыты ложбинками — каннелюрами, благодаря чему игра освещенных и затемненных частей еще более разнообразит фасад здания.
Как бы продолжая пилястры, по краю крыши Пашкова дома стоят легкие вазы, соединенные друг с другом балюстрадой. Дом венчает род круглой беседки — так называемый бельведер — с куполом причудливой формы. Некогда на нем стояла статуя.
Боковые флигели, по существу, так малы, что они могли бы легко потеряться рядом с трехэтажным домом. Но Баженов избежал этого. Он подчеркнул их значение ионическими четырехколонными же портиками, поставленными не на цоколь, а непосредственно на землю. Этот прием усилил их архитектурное значение в общей композиции.
С другой стороны дома, у входа во двор, поставлены массивные ворота с колоннами. От ворот под углом расходятся стены невысокой ограды, покрытой декоративными арками. Благодаря этому и кажется, что выступающий вперед колонный портик дома сам устремляется навстречу гостю.
Можно до бесконечности любоваться этим совершенным произведением архитектурного гения Баженова. Даже самые мельчайшие детали Пашкова дома выполнены мастерски.
Павел, в ту пору наследник российского престола, в 1792 году заказывает Баженову проект нового дворца и назначает его главным архитектором своего двора в Гатчине. Баженову не оставалось ничего другого, как закрыть недавно созданную им школу, проститься с Москвой и переселится в северную столицу.
В Петербурге Баженов разрабатывал порученный ему проект дворца. Но к постройке он приступил лишь спустя четыре года, когда умерла Екатерина и на престол вступил Павел.
Новый император уже на второй день своего царствования, 8 ноября 1796 года, издал указ о присвоении Баженову чина действительного тайного советника. Это был генеральский чин. Четвертого декабря того же года Баженову было «пожаловано» 1000 душ крестьян.
Запроектированный Баженовым в 1792 году дворец Павел решил построить на месте деревянного Летнего дворца, в котором он родился. Спешно была организована «экспедиция» по строению нового дворца, и 26 февраля 1797 года состоялась торжественная его закладка.
За несколько дней до этого торжества, когда, казалось бы, счастье улыбнулось наконец Баженову, его разбил паралич, и он на долгое время слег в постель. Уезжая в Москву на коронацию, Павел назначил главным архитектором-строителем дворца, или Михайловского замка, как его назвали, Ф. Бренна.
Дворец этот, спроектированный Баженовым, был последним крупным дворцом XVIII века. Со свойственной ему склонностью к сложным плановым решениям зодчий вписал в прямоугольник дворца восьмигранный двор, — прием, некогда примененный им в одном из павильонов Царицына. Прямоугольные, овальные, круглые и иных форм комнаты и залы были размещены зодчим с прежней изобретательностью и совершенством.
Больной Баженов не мог участвовать в строительстве дворца. Однако Павел решил еще раз проявить к нему свое благоволение. В день двухлетней годовщины со времени закладки дворца — 26 февраля 1799 года — император назначил Баженова на специально учрежденный пост вице-президента Академии художеств и наук.
Смерть прервала интереснейшие и огромной важности начинания великого русского архитектора, одного из самых одаренных и разносторонних людей XVIII века.
Этот горячий, увлекающийся и порывистый человек был одновременно и теоретиком архитектуры, и гениальным воссоздателем великих традиций нашего архитектурного прошлого, творцом нового национального стиля и вместе с тем великим мастером архитектуры классицизма. Творчество Баженова может быть с полным правом поставлено наряду с величайшими дарованиями лучших зодчих мира.
Судьба не баловала Баженова. Жизнь его прошла в напряженном и непрестанном труде. Роковые потрясения и неудачи не сломили его. Он оставил нам произведения, насыщенные мощной, неиссякаемой жизнеутверждающей силой.
Публикуется по изданию: Ильин М. А. Баженов. М., 1945.