Владимир Ярославич отправился в поход для того, чтобы восстановить установленные договорами права русов в Византии. Поэтому известие о гибели Георгия Маниака, полученное по прибытии к Константинополю, не прервало поход. Русы остались без союзника, но попытались выполнить поставленную перед ними задачу.
Какие требования должен был выставить Владимир императору? Основное — вернуться к исполнению договоров и отменить ограничения, наложенные на приезжающих и проживающих в Византии русов. Тем более что эти репрессивные меры, принятые из-за участия некоторых русов в мятеже Георгия Маниака, с его гибелью теряли смысл. Разрыв же мирных договоров из-за проступков отдельных лиц нёс больший ущерб обеим странам.
Иоанн Скилица так описал переговоры:
«Узнав об этом (о русском нашествии. - В. Т.), василевс отправил послов, прося опустить оружие и обещая исправить, если что-нибудь и случилось неуместное, чтобы ради малости не рушить издревле утверждённого мира и не воспламенять народы друг против друга.
Получив от послов грамоты, Владимир дал надменный ответ, и василевс, отчаявшись в мире, принял, как было должно, меры к противодействию». (18, 188)
Те слова, которые должен был сказать Владимир, оказались вложенными в уста императора. Вот так византийские историки выгораживали своих. Русы до конца надеялись договориться, так как византийцы первыми начали сражение.
Соединяя известия двух хронистов, получаем следующую картину. Прибыв под Константинополь, Владимир утром 11 июня предложил императору восстановить освящённые давностью взаимоотношения и высказал сожаление по поводу участия русов в междоусобице на стороне противника императора. Он отказался от претензий Руси в отношении пострадавших русов, повинных в проступках против власти. Но за пострадавших невинно и нанесённое Руси нарушением мира оскорбление Византия должна была выплатить компенсацию. В эту компенсацию входили расходы на поход и, видимо, стоимость утраченного имущества, а также вира за погибших и раненых при константинопольском выселении.
Дополнительные подробности переговоров находим в сообщении Зонары. Литаврин:
«Из повествования Зонары приведём лишь то, что отсутствует в рассказах Пселла, Атталиата и Скилицы. Зонара упоминает о родстве по браку между русским и византийским дворами (имея, несомненно, в виду женитьбу Владимира на порфирородной Анне), заключённому с целью достижения согласия между обоими народами. Рассказывая о ссоре в Константинополе и именуя русских то «тавроскифами», то «скифами», он говорит, что их тогда было много в столице». (18, 189–190)
Выселенная из столицы русская колония была многочисленной, так что и причинённый Руси ущерб был большим. Владимир указывал на династический союз между правящими домами двух стран. Упоминая брак своего деда Владимира Святого и царевны Анны, он должен был напомнить и причину этого брака — спасение законной власти русским войском от мятежников, многолетнюю верную службу русских наёмников в византийской армии.
Император пообещал подумать и дать ответ. На самом же деле он по византийской привычке морочил варварам голову, выигрывая время. Безрезультатные переговоры продолжались весь следующий день. К вечеру подоспели вызванные императорскими письмами войска, и русам был послан надменный ответ, отвергавший все их претензии. Вот тогда-то, а не ночью Мономах торжественно возвестил варварам о начале морского сражения.
Пселл и Скилица, каждый по-своему, пытались преуменьшить вину византийцев за осложнение русско-византийских отношений. Пселл в целом верно передал начало переговоров, исключив из послания Владимира обвинения в нарушении мира. Скилица послание Владимира разделил. Первую часть с самыми сильными обвинениями в разрыве давних дружеских связей он вложил в уста Мономаха, а вторую часть перенёс на вечер следующего дня. Получилась картина прямо противоположная действительной. Мономах два дня уговаривает варваров не рвать старинной дружбы, но те вместо разумных предложений в конце переговоров потребовали немыслимую кучу денег — по 216 золотых монет на каждого воина, ранее получавшего на византийской службе по 30 серебряных монет в год. Аппетиты наглых варваров выросли более чем в 500 раз. Бедному императору ничего не оставалось делать, как начать сражение.
Чтобы совсем запрятать причину конфликта, выселение русов из столицы, ставшее главным внешним проявлением нарушения мирных договоров, перенесли во времени и включили в число вынужденных мер, на которые пошёл император, чтобы отразить варварскую агрессию.
О взаимности переговоров сообщает Ибн ал-Асир:
«Русские обменялись грамотами с Константином в необычной манере». (18, 192)
Обычно грамоты передавали послы. Необычная манера заключалась в их передаче без посланников. Это можно было сделать, прикрепив грамоту к стреле или иному метательному орудию. Русы посланников направляли. Необычным способом грамота была передана византийцами. Надо полагать, что перед самым началом боевых действий византийцы свой отказ от мира прикрепили к стреле, пущенной в один из русских кораблей. Русы направили письменные предложения по установлению мира и получили на них письменный отказ, доставленный трусливым и пренебрежительным способом.
Посмотрим, как располагались противники перед схваткой. Согласно Михаилу Пселлу, русы прошли Босфор и вошли в Пропонтиду — Мраморное море. Перед боем построение делалось так:
«Выстроил их (Константин IX Мономах свой флот. — В. Т.) в противолежащей гавани напротив варварских челнов…
Со своей стороны варвары, будто покинув стоянку и лагерь, вышли из противолежащей нам гавани, удалились на значительное расстояние от берега, выстроили все корабли в одну линию, перегородили море от одной гавани до другой и, таким образом, могли уже и на нас напасть, и наше нападение отразить. И не было среди нас человека, смотревшего на происходящее без сильнейшего душевного беспокойства. Сам я, стоя около самодержца, он сидел на холме, покато спускавшемся к морю, издали наблюдал за событиями. Так построились противники». (24, 96)
Византийский флот вышел из одной гавани, в которой всю ночь шло его снаряжение, русы — из противоположной гавани, расположенной на Мраморном море. Византийский флот прикрывал Константинополь и стоял у западных берегов, русский напротив него — у восточных. На западном берегу было две гавани: залив Золотой Рог и гавань Вуколеон — на обращённой к Мраморному морю стороне центральной части города. Гавань Вуколеон была небольшой и легкодоступной. Императорский флот обычно стоял в хорошо защищённом Золотом Роге. В случае опасности вход в залив перекрывали цепью, чтобы не прорывались вражеские корабли. (15, 189) Ночное снаряжение византийских судов шло в Золотом Роге, и оттуда они выходили на битву.
Император находился на холме, с которого просматривалось поле боя. Пселл был рядом с ним и видел всё происходящее. Ночью Мономах прибыл на корабле в Золотой Рог, очевидно из Большого императорского дворца, где весь день отдавал распоряжения по подготовке к войне, и оставался там до утра. Так что холм был вблизи Золотого Рога. К югу от залива располагался густо застроенный центр города, и император, будь он здесь, расположился бы на каком-нибудь здании или крепостном сооружении. Поэтому холм был к северу от залива на берегу Босфора севернее предместья Галата.
На восточном берегу в Мраморном море близ столицы есть только один относительно крупный залив, в котором мог сделать стоянку русский флот, — современный залив Каламыш. Поэтому гавань их базирования после прихода в Мраморное море следует отождествить с этим заливом. Суда русов выстроились в одну линию от залива Каламыш до Золотого Рога.
Мнение о том, что суда русов удалились от берега и поэтому перегородили море, следует отнести на счёт обычного для хрониста жонглирования двусмысленными выражениями. Русы от места своей стоянки значительно удалились, растянувшись вдоль восточного берега пролива на север примерно на пять километров. Они перегородили море, но вдоль его берега. Пселлу же хотелось показать агрессивность русов, и он составил свою речь так, чтобы создавалось впечатление того, что русский флот приблизился к городу, перегородил море и запер византийцев на пятачке перед их гаванью. Поэтому-то они и были вынуждены прорывать этот унизительный заслон.
Иоанн Скилица приготовления описал так:
«Он (Константин IXМономах. — В. Т.) снарядил и царские триеры, и немало других средних и лёгких судов и, введя на них войско из воинов, оказавшихся тогда в Византии (Константинополе. — В. Т.), выступил, находясь на царском дромоне, и стал против скифов, стоявших на якоре в устье Понта, в так называемом Фаросе. По суше василевса сопровождало немалое конное войско». (18, 188-189)
Более поздние хронисты посчитали, что отсиживаться на дальнем холме столь славному императору не пристало, и приписали ему личное участие в морском сражении на царском дромоне. Русские корабли стояли на якорях в устье Понта, которое имело второе название - Фарос. Византийский флот включал в себя боевые дромоны, средние и лёгкие суда и был многочисленным. Около ставки императора было сосредоточено большое количество конницы.
Тонкие наблюдения привёл Литаврин:
«Под «устьем Понта», у которого согласно Скилице, произошла битва, логичнее, по нашему мнению, понимать вход в Босфор из Мраморного моря. Византийцы, как и древние греки, полагали, что Средиземное море «течёт» от Гибралтара (Гадир) вплоть до восточной оконечности Чёрного моря. Гадиры при этом были входом в Средиземное море, Дарданеллы — в Мраморное (Пропонтиду), а начало Босфора — в Чёрное. Босфор представлялся такой же частью Чёрного моря, как всё это море — лишь заливом Средиземного». (18, 203–204)
Фарос, то есть Маяк, стоял близ гавани Вуколеон. (18, 204) В младших новгородских летописях в рассказе о походе Игоря Старого дано описание маяка:
«Ис крестна (испорчено от «искр столпа». — В. Т.), глаголемого Фора, стражница, в неи же огнь влагаем на просвещение в нощи. Се на устьи Понта стражу дея, зане ту частое разбоиничество». (32, 37)
Устье Понта, то есть устье моря, русским книжникам было известно. Два маяка на противоположных берегах освещали вход в Босфор со стороны Мраморного моря, откуда постоянно грозили нападением арабские эскадры. Другая пара маяков освещала вход в Босфор со стороны Чёрного моря. В летописи описаны как раз черноморские маяки. Так что оба входа в Босфор называли устьем Понта. В этих местах маяки существуют и по сию пору. Местностью Фарос называли освещённый маяками участок пролива. У южной пары маяков находился центр русской флотилии.
Византийский флот занял наиболее выгодное положение. Он расположился под городскими стенами и в случае приближения противника мог быть поддержан горожанами стрельбой из луков и камнемётов. При наступлении темноты маяк освещал бы подступы, чтобы предотвратить внезапность нападения. В случае неудачного исхода сражения флот отступил бы в охраняемый мощными укреплениями Золотой Рог.
Фраза Пселла о том, что построение давало возможность как нападать, так и отражать нападение, первоначально относилась к построению византийцев. Позиция же русов была невыгодной. В случае успеха врага они были бы отрезанными от пути домой. Им нужно было вставать севернее Золотого Рога, чтобы в случае неудачи уйти в Чёрное море. Византийцы же в этом случае лишались прикрытия городских укреплений.
Вокруг своей ставки Мономах собрал конницу. Это были уже знакомые нам катафракты. Судя по расположению флотов, инициатива была на стороне византийцев. Им удалось занять наиболее выгодную для себя позицию, на что император и не надеялся. Иначе он сделал бы своей ставкой одну из крепостных башен напротив центра построения флотов. Близ центра города стояла бы и конница.
Император боялся высадки десанта севернее города и стянул сюда сухопутные войска. Здесь же он ожидал основной удар с моря и поэтому расположился на одном из холмов. Но византийский флот опередил русский. Византийцы, а не русы перегородили пролив и сделали это севернее Золотого Рога. Так что Пселл в очередной раз реалии византийских построений перенёс на русов. Варварам навязали невыгодные условия.
Прибыв в Мраморное море, русы должны были произвести разведку обстановки. Несмотря на выселение русов из столицы, за время многолетнего пребывания в Византии они обзавелись многочисленными знакомствами как в городе, так и в предместьях. К тому же в Византии было немало славянских рабов.
О гибели Георгия Маниака и разгроме его войска в окрестностях столицы знали. Сложнее было собрать сведения об имевшихся у Мономаха воинских силах. К вечеру русы по возможности разузнали обстановку и, не дождавшись ответа от императора, должны были собраться на совет для принятия решения о том, что им делать на следующий день.
Военный совет описан в летописях. Присмотримся к этим сообщениям повнимательнее. Тверская летопись:
«Рекоша русь Владимеру: «Станем зде на поли». А варязи рекоша: «Поидем под город». И послуша Владимер варяг, и от Дуная поиде к Царуграду с воипо морю». (30, 148–149)
Русы предлагали напасть на Константинополь с суши, чего как раз и опасался Мономах. Варяги настояли на морском сражении, что и произошло. Но только устье Понта, от которого выдвигались русы в Босфор, заменено на Дунай. У более подробного Татищева появляется и устье:
«Егда же пришел (Владимир Ярославич. — В. Т.) в устие Дуная реки, уведали воеводы Владимировы, что греки на море во множестве кораблей противо их вышли, советовали Владимиру выдьти на берег и воевать на земли, а лодьи поставить в крепкое место, но варяги советовали идти морем к Константинополю. И послушав Владимир варяг пошел ко Царюграду в лодиях». (33, 78–79)
Устье Понта было заменено на устье Дуная, а все события приближены к русско-византийской границе. Основание этому давали заключительные события похода, происходившие в двух с половиной днях морского пути от дельты Дуная. Но главным было не это. Монахам-летописцам претила сама мысль о посягательстве на священный Царьград — столицу православного мира и резиденцию патриарха. Чуть позднее они подхватили непатриотичную легенду о Божьем наказании русских воинов бурей. К тому же в раннем летописании прослеживается тенденция преувеличения неудач Ярослава Мудрого и преуменьшения его успехов. Всё это привело к тому, что первоначальные рассказы о походе подправили и он превратился в остановленный Божьей волей святотатственный набег с заурядной пограничной стычкой с несколькими византийскими судами.
Разведка донесла о множестве кораблей, имевшихся у императора, и русские воеводы предложили переместиться, оставить флот в надёжном укрытии, а самим двинуться на врага по суше. Причём нападение должно было идти с севера, чтобы была возможность отхода в Чёрное море. Именно так поступил в своё время Игорь Старый. Его армия высадилась на Босфоре и грабила побережье пролива до тех пор, пока подошедшие крупные сухопутные и морские силы византийцев не вытеснили её в Чёрное море. Продолжатель Феофана, вспоминая нашествие Игоря, сокрушался:
«Много злодеяний совершили росы до подхода ромейского войска: предали огню побережье Стена (Босфора. — В. Т.), а из пленных одних распинали на кресте, других вколачивали в землю, третьих ставили мишенями и расстреливали из луков. Пленным же из священнического сословия они связали за спиной руки и вгоняли им в голову железные гвозди. Немало сожгли они и святых храмов». (28, 175)
Северные предместья столицы, где располагались виллы знати и монастыри, были богатым, а главное, слабо защищённым источником добычи. Византийцы надолго запомнили поход Игоря Старого, а просвещённым советникам Константина IX его подробности были известны по хроникам.
Воеводы упоминали «крепкое место» — какую-то удобную бухту для судов. Севернее Константинополя на европейском берегу есть только одна такая бухта, с впадающей в неё рекой Баклой. Ещё более надёжным было бы увести флот в Чёрное море. Но в этом случае русы не успевали за одну ночь добраться до моря, а затем вернуться к столице. До босфорской же бухты из залива Каламыш было всего 25 километров морем, а от бухты до города — 15 километров по суше. Весь путь можно было преодолеть за четыре часа. Поэтому сюда воеводы звали Владимира.
Воеводы в соответствии со стародавними воинскими обычаями предлагали излюбленный русами ночной натиск, справедливо считая, что только сильное кровопускание сделает византийцев сговорчивыми. Стягивая конницу к северным пригородам, Мономах как раз и готовился к этому рейду страшных ночных волков, тактику которых византийцы хорошо знали.
Предложения воевод имели шансы на успех. В тёмную безлунную ночь 10 000 отборных воинов вполне могли прорвать заслон из 2000 катафрактов. Хорошо зная по былой византийской службе систему укреплений, русы прорвались бы к Золотому Рогу и спалили собранные там корабли. Не имея осадных орудий, мощные стены центральной части Константинополя они вряд ли смогли бы преодолеть, но ущерб городу и его окрестностям причинили бы немалый.
Непривычные к ночным атакам варяги русским предложениям воспротивились. Но главную роль сыграли не их доводы, а взращённый православием священный пиетет перед Царьградом. Незадолго перед походом в Киеве в подражание Константинополю были построены Софийский собор и Золотые ворота. Русские князья воспитывались в атмосфере преклонения перед царьградскими святынями. В пример им ставились благочестивые и причисленные к лику святых императоры. Предшествующие походы русов на Царьград подавались как богомерзкие деяния, а на их участников, согласно сочинённым византийскими книжниками легендам, непременно обрушивалась Божья кара.
Владимир Ярославич был глубоко благочестивым князем и позднее был причислен к лику святых. О его почтении к Византии как центру православного мира говорит строительство в Новгороде грандиозного Софийского собора в день памяти равноапостольного императора Константина и его матери Елены. Предводитель похода отказался разорять Царьград и стал дожидаться решения императора.
На рассвете византийцы с изумлением увидели, что русский флот по- прежнему стоит в гавани и, не мешкая, заняли самую лучшую позицию. Варвары оказались в западне. Обратный путь домой был перекрыт огненосными судами. Русы приняли вызов и выстроились в боевой порядок напротив византийского флота.
Русы выставили 300 ладей и 100 кораблей. Флот занял прибрежную полосу в пять километров — по одному судну на 12,5 метра. Суда стояли почти вплотную друг к другу.
Данных о численности византийского флота не сохранилось. Пселл описал его так:
«Морские силы ромеев в то время были невелики, а огненосные суда, разбросанные по прибрежным водам, в разных местах стерегли наши пределы. Самодержец стянул в одно место остатки прежнего флота, соединил их вместе, собрал грузовые суда, снарядил несколько триер, посадил на них опытных воинов, в изобилии снабдил корабли жидким огнём». (24, 95–96)
Морские силы империи были невелики, да и те частично рассеяны для охраны морских границ. Говоря про остатки прежнего флота, хронист подразумевал пожар в бухте Золотой Рог 6 августа 1040 года, во время которого сгорел императорский флот. (18, 201) За прошедшие три года его должны были частично восстановить. Скилица говорит о царском дромоне. Так что хотя и не в прежних размерах, но императорский флот, обеспечивавший переезды императора и его охрану, имелся. В наличии было всего несколько триер-дромонов, и пришлось приспосабливать под военные нужды грузовые суда. Но в описании самой битвы Пселл говорит уже о множестве триер, которых сопровождали иные суда, следовавшие и рядом, и сзади. Иных судов было ещё больше, чем триер.
Михаил Атталиат в изложении Литаврина:
«Когда император избавился от забот, связанных с ликвидацией заговора Стефана севастофора, тотчас явилась другая беда, ибо морская война с иноплеменниками обрушилась на столицу вплоть до Пропонтиды. Не менее 400 судов русских напали на Константинополь, имея множество хорошо вооружённых и опытных воинов. Столицу охватил немалый страх, так как она была неподготовленной из-за неожиданности нашествия иноплеменников.
Впрочем, василевс, собрав оказавшиеся под рукой длинные корабли и прочие военные суда, расположив пешие войска вдоль лежащих по соседству берегов и получив подкрепление в сухопутной и морской силе благодаря грамотам, отправленным к властям провинций, в первый день недели, который воскресеньем нарицает христианнейший люд, двинул на врага и сухопутное, и морское войско». (18, 187)
Мономах тянул время с утра 11 июня до вечера 12 июня. За два дня он мог оповестить и собрать суда в радиусе до 200 километров, то есть до Дарданелл. Сильная морская стража как раз традиционно охраняла Дарданеллы. Её подразумевал Пселл, говоря об огненосных судах, которые стерегли пределы.
В 1042 году Мономах послал в Италию Василия Феодорокана. (18, 211) Посланный примерно в это же время к Георгию Маниаку Пард для выполнения своей миссии должен был опираться на сильное военное сопровождение. Феодорокан возглавлял эскадру, привёзшую Парда. Пард погиб, а Феодорокан уцелел, отличившись в морском бою с русами 12 июня. Это значит, что он примкнул к восставшим, а после провала мятежа перебежал к императору. Недаром Пселл говорил, что большая часть повстанцев после поражения перешла на сторону правительственных войск. У Маниака были крупные морские силы, с помощью которых он осуществил переброску войск из Италии. Доброхоты Феодорокана умолчали о его участии в мятеже.
Отправляя севастофора Стефана в поход, император должен был дать ему флот, достаточный для блокады Диррахия. Иначе в случае разгрома у мятежников была бы возможность бегства обратно в Италию и продолжения борьбы. Самой боеспособной морской силой империи были кивирреоты, которых и должны были отправить под Диррахий. После подавления мятежа захваченный грузовой флот Маниака был использован для перевозки людей и трофеев, а боевые корабли были присоединены к правительственной эскадре.
От бывших соратников Маниака император знал о соглашении, заключённом с Ярославом Мудрым, и примерное время появления русского флота. Но он не знал точное время и не представлял, состоится ли нашествие вообще после гибели Маниака. Тем не менее пришедшие для триумфа правительственные войска были на всякий случай задержаны. Из-за этой задержки начал интриговать Стефан. В противном случае отряды сразу после триумфа отправили бы в места их обычной стоянки, Стефан вернулся бы к прежней скромной должности и не пострадал.
Задержали и флот. Так что доблестные кивирреоты участвовали в битве 12 июня. Судя по рассказам хронистов о малом количестве триер в момент подхода русов, кивирреоты не находились в самой столице, а прибыли в неё уже по вызову императора.
Император за два дня мог собрать императорский флот, флотилию киверриотов, дарданелльскую стражу, трофейный флот Маниака и множество торговых судов. Вряд ли количество боевых кораблей при этом превышало сотню. Но чтобы поразить варваров, Мономах должен был выставить не меньшее число судов, чем у них. Недостающие до четырёх сотен суда набрали за счёт грузовых судов и судов, временно отобранных у столичного купечества. С этим сбродом в обычный морской бой с русами выступать было нельзя, и поэтому все пригодные для установки огнемётов суда снабдили греческим огнём.
Греческий огонь выбрасывался через сифоны, радиус действия которых был невелик. Поэтому в боях с византийцами русы держались мелководья, где были в недосягаемости для дромонов и их огня, но, выбирая удобные моменты, могли нападать, а при неудаче вновь отходить. Византийцам поэтому было необходимо, чтобы русы вышли со спасительного для них мелководья и удалились от берега. Ещё больше их устроило бы, если русы напали бы на стоящие у западного берега суда и в дело включились крепостные стрелки и камнемёты.
Давая надменный ответ русскому посольству в конце полного томительного ожидания дня, Мономах рассчитывал вывести русов из равновесия и спровоцировать на выгодное для византийцев нападение. Это не только дало бы преимущество в битве, но и позволило бы взвалить на варваров вину за развязывание войны. Но хитрость, удавшаяся посредством Парда с Маниаком, не подействовала на северян.
Тогда стали выманивать врага, выставив перед ним соблазнительную добычу. Приём хитроумного Стефана ловли противника на живца сработал. Михаил Пселл:
«Но ни те ни другие боя не начинали, и обе стороны стояли без движения сомкнутым строем. Прошла уже большая часть дня, когда царь, подав сигнал, приказал двум нашим крупным судам потихоньку продвигаться к варварским челнам. Те легко и стройно поплыли вперёд, копейщики и камнемёты подняли на палубах боевой крик, метатели огня заняли свои места и приготовились действовать. Но в это время множество варварских челнов, отделившись от остального флота, быстрым ходом устремились к нашим судам». (24, 96)
На исходе дня часть варварских челнов удалось выманить из основного строя. Два дромона далеко отошли от основных сил и боевыми кликами стали вызывать варваров на поединок. Сомнение вызывает наличие на дромонах изготовившихся метателей огня. Скорее всего, огнемёты с дромонов сняли. Иначе варвары вряд ли осмелились бы приблизиться к огненосным кораблям.
Сходную картину рисует Иоанн Скилица:
«Ни одна из стоящих друг против друга сторон не начинала дела. Скифы, не подымая якорей, хранили спокойствие, неколебим был и василевс, ожидая их движения. Время шло, час был поздний, и василевс к вечеру снова отправил послов для переговора о мире. Но варвар опять с бесчестием отослал их, заявив, что требует за мир у василевса по три литры золота на каждый имеющийся у него отряд. Так как ответ показался неприемлемым, василевс решается на битву.
Он послал магистра Василия Феодорокана с тремя триерами-дромонами на строй скифов, чтобы попытаться перестрелкой втянуть их в битву». (18, 188)
Император с бесчестием отослал русских послов назад, но так и не дождался русской атаки. Тогда уже вечером он послал суда, для того чтобы втянуть варваров в битву. Здесь появились уже три триеры. Триеры стали обстреливать врага из дальнобойных камнемётов, и такой наглости варвары не выдержали.
Дальше всё пошло по византийскому сценарию. Михаил Пселл:
«Затем варвары разделились, окружили со всех сторон каждую из триер и начали снизу пиками дырявить ромейские корабли. Наши в это время сверху забрасывали их камнями и копьями. Когда же во врага полетел и огонь, который жёг глаза, одни варвары бросились в море, чтобы плыть к своим, другие совсем отчаялись и не могли придумать, как спастись». (24, 96)
С каждого из двух окружённых дромонов нельзя было огнём достать вплотную подошедшие суда. Их можно было сжечь на подходе, чего византийцы не сделали, так как суда были лишены огнемётов. Огонь метали с иных, подошедших позднее, дромонов. Иоанн Скилица:
«Но Василий (Феодорокан. — В. Т.) ворвался в середину строя скифов, сжёг семь ладей «искусственным огнём», три потопил вместе с людьми, а одну захватил, сам вступив в неё и убив одних, а других обратив в бегство, поражённых его отвагой». (18, 188)
С подобным военным гигантом мы уже сталкивались в рассказах о КатакалонеКекавмене. Похоже, что кто-то из историков был неравнодушен к Феодорокану, раз приписал ему одному героическое избиение целой толпы варваров.
Увидев, что приманка сработала, к месту схватки поспешила ещё одна группа дромонов — три триеры, упоминаемые Скилицей. Они отсекли сражающихся от основного русского флота и стали сжигать бросившихся на выручку гибнущим товарищам варваров.
На каждом дромоне было по 70 бойцов. На морской поединок вызвалось по два корабля на каждый дромон, или по 80 бойцов. Каждый корабль подошёл к одному из бортов дромона, и началась схватка. Учитывая, что из-за своей величины дромон имел существенное боевое преимущество перед более мелким русским кораблём, варвары поступили по-рыцарски. Но они не знали, что рыцарские законы на варваров не распространяются.
Василия Феодорокана и его моряков включили в состав экипажа флотилии, которой командовал Константин Каваллурий. Об этом же говорит участие Василия в варненских делах. Приравнивание скромного по должности Феодорокана к руководителям похода в Болгарию наряду с доместиком схол Востока паракимоменом Николаем нужно отнести на счёт писателя-доброхота, приукрасившего его подвиги 12 июня. На самом деле Василий служил под началом Каваллурия. Гибель Каваллурия и большинства его соратников позволила приписать их достижения чудом уцелевшему в варненской бойне Феодорокану. Участие кивирреотов в морском поединке объясняет ту настойчивость, с какой позднее русы истребляли их в Варненской бухте.
В Типографской летописи целью похода с самого начала назван Царьград. Но здесь имеется важное дополнение:
«В лето 6551. Пакы на весну посла князь великый Ярослав сына своего Володимера на Грекы, вда ему воа многи, варяги, русь, и воеводство поручи Вышате, Яневу отцю. И поиде Володимер на Царьгород в лодиях. И прошед порогы, и приидоша в Дунай. Рекоша русь Володимеру: «Станем зде на поли», а варязи рекоша: «Поидем под город». И послуша Володимер варяг от Дуная поиде к Царюграду с вои по морю. Грецы же, видевше, изидоша на море и начаша погружати в море пелены Христовы с мощьми святыих. Божиим гневом возмутися море и гром бысть велик и силен и буря бысть велика. И начаша люди разбивати и корабли разби. И побегоша варязи вспять». (34, 53)
Из-за описки ладьи, разбиваемые штормом, превратились в людей. В непогоду гибли ладьи и корабли. Беглецами названы варяги. Аналогичный рассказ есть в Никоновской летописи с подзаголовком: «Посла Ярослав воевати Царяграда», где находим правильное упоминание о ладьях и кораблях. (26, 82) Если мы исключим вставной рассказ о буре, вызванной молебнами, то увидим, что бегством варягов заканчиваются события, произошедшие под Царьградом.
Варяги на Руси порой служили в большом количестве. У Эймунда Хрингсона было 600 человек. Харальд Суровый пришёл в Византию в составе отряда в 500 человек. Так что в войске Владимира Ярославича число варягов могло достигать 1000 человек. Побежала малая часть войска, остальные остались на месте. Пселл несколько подправил ход событий.
У бегства варягов была серьёзная причина. В походе участвовали скандинавы. Отряд Эймунда был отправлен на Русь в 1017 году по решению короля Норвегии Олава Святого, а сам Эймунд приходился королю дальним родственником. В 1024 году на помощь своему зятю Ярославу пришёл шведский король Яков. Отряды скандинавов, возглавляемые знатными вождями, зависели от воли русских военачальников менее, нежели командиры русских отрядов. К тому же скандинавы хуже русов знали нравы византийцев и их было легче обмануть. Судя по всему, на провокацию византийцев откликнулись варяги.
Участие в морском поединке — проявление удали и молодечества. По скандинавским обычаям наибольшей удалью должны были обладать наиболее знатные воины. Из этого следует, что четыре принявших участие в сражении корабля возглавлялись знатными варягами, один из которых был руководителем отряда. Поэтому так героически прорывались к ним сквозь пламя их товарищи. Причём вождю на выручку первыми кинулись опять же наиболее доблестные из оставшихся.
Согласно сведениям саг, скандинавский отряд возглавил Ингвар, родственник шведского короля. В «Саге об Ингваре Путешественнике» приведено описание греческого огня, который использовали враги скандинавов:
«Они увидели пять шевелящихся островов и поплыли к ним. Ингвар велел своим людям вооружиться… Вдруг один из островов подплыл к ним и начал забрасывать их градом камней; а они укрылись и начали стрелять. Но когда викинги обнаружили, что им не уступают, принялись они раздувать огонь горном в разожжённой печи, и было от этого много шума. Также там стояла медная труба, и из неё вылетало большое пламя на один из кораблей. Через некоторое время он загорелся, так что всё превратилось в золу». (23, 85)
Огромные по отношению к кораблям и ладьям дромоны сравнены с островами. Дромонов было пять, что соответствует действительности. Два дромона начали поединок, затем три дромона преградили огнём путь остальным варягам. Скандинавы попали под обстрел камнемётов, которым их спровоцировали на поединок. Огонь вылетал из медных трубообразных сифонов. Подобным же образом описано действие греческого огня в летописном рассказе о походе Игоря Старого 941 года:
«Устроеном огнем пожже, усрете боя в оледех с огнем, и пущати нача трубами огнь на лодия руския. И бысть видети страшно чюдо. Русь же, видяще пламянь, вметаахуся в воду морскую, хотяще убрести, и многы погыбоше. И тако прок лодии возвратишася на побег восвояси. Тем же пришедшим в землю свою, поведааху кождо своим о бывшем и о лядним огни. «Яко же молния, — рече, — иже на небесех, грецы имуть у себеи пщающе, жгуще нас. И сего ради неодолехом им»». (32, 37)
Память о греческом огне долгое время сохранялась на Руси и запечатлелась в выражении «пройти огонь, воду и медные трубы».
События июня 1043 года — единственные на протяжении долгого периода времени, где скандинавы могли столкнуться с греческим огнём. Но это ещё не всё. В русском флоте на каждый корабль приходилось по три ладьи. Экипаж этих четырёх судов составлял 100 человек — одну из воинских единиц русского войска. Сотня воинов размещалась на корабле, где находился сотник, и трёх ладьях. В поединке приняли участие четыре корабля, так что погибло четыре сотника. В Швеции имеется около 30 рунических памятников, посвящённых погибшим участникам похода Ингвара. Четыре памятника установлены в честь кормчих, возглавлявших четыре судна Ингвара: Хольмстейна, Гуннлейва, Баки и Сэби. (23, 75–78) Перед нами имена четырёх сотников с четырёх погибших кораблей.
В саге говорится о 30 судах, бывших под командованием Ингвара. (23, 78) Исходя из соотношения кораблей и ладей у него было восемь сотен воинов на восьми кораблях и 24 ладьях. В саге численность флотилии в 32 судна была округлена до тридцати. Четыре сотника уцелели и вернулись домой. В саге как раз упоминаются четверо сподвижников Ингвара:
«Четыре человека были назначены ехать с Ингваром: Хьяльмвиг и Соти, Кетиль, которого звали Гардакетиль — он был исландец, — и Вальдимар». (23, 81)
Имена сотников иные. Имя одного из скандиавов было вытеснено именем предводителя похода Владимира Ярославича. После смерти Ингвара отряд разделился:
«Пустились они вперёд, и было у них 12 кораблей. И когда проплыли они некоторое время, река разделилась, и они расстались, потому что ни один не хотел быть под началом другого. Кетиль поплыл дальше прямо и пришёл в Гарду (на Русь. — В. Т.), а Вальдимар поплыл на одном корабле в Миклагард (Константинополь. — В. Т.)». (23, 84)
Воспоминание о побоище в Босфоре было столь неприятным, что скальд благоразумно увёл скандинавов от страшного места. Испытывать позор поражения в византийской ловушке был отряжён один русский Вальдимар. Но из-за этого сказочный отряд лишился сотни воинов, корабля и трех ладей. Поэтому в саге речь стала вестись о 12 судах и трёх сотнях воинов. На самом же деле уцелели четыре полные сотни с четырьмя кораблями и 12 ладьями, к которым присоединились остатки разбитых четырёх сотен на пяти ладьях. Совпадения говорят о том, что отряд Ингвара принял участие в походе Владимира Ярославича. В саге читаем:
«В то время, когда Ингвар умер, прошло от Рождества Христова 1041 год, и было ему 25 лет, когда он умер. Это было спустя девять лет после смерти конунга Олава Святого Харальдссона». (23, 85)
Олав Святой погиб в 1030 году, и, если исходить из даты его смерти, Ингвар погиб в 1039 году. В исландских анналах кончина Ингвара отнесена к 1041 году. (23, 77) Разница с датой похода составляет два и четыре года. Перед нами влияние «эры - 5506 года» и «эры - 5504 года». В скандинавских сказаниях использовались датировки с русскими эрами.
Согласно сагам, Ингвару на момент гибели было 25 лет, так что он был довольно молод. Варвары повелись на коварные предложения византийцев. Это значит, что сценарий военной хитрости писался под них. Храбрый Константин Каваллурий в качестве командующего флотом вызвал на поединок достойного соперника, чтобы в честном бою решить исход сражения и не подвергать опасности остальных. Перспектива обеспечить победу в грандиозной битве за счёт поединка и этим прославить себя в веках вскружила голову варяжскому вождю.
Горело не только облитое греческим огнём судно, но и море вокруг него, и с семи сгоревших ладей вряд ли кто спасся. Из-за подавляющего превосходства в силах на четырёх окруженных византийцами кораблях кто-то попрыгал за борт, кто-то попал в плен. Но так как кроме напавших на корабли дромонов была выставлена ещё одна, дополнительная, линия заграждения, прыгнувшие за борт были либо перебиты, либо пленены.
Пселл в рассказ о буре вставил сюжет с нападением триер на челны. Одни челны были пущены ко дну вместе с командой, другие - продырявлены и полузатопленными доставлены к берегу, очевидно вместе с командой, так как дырявые челны сами по себе ценности не представляли. Согласно Скилице, семь судов были сожжены, три потоплены вместе с экипажем, одно захвачено и очищено от команды. Атталиат говорит о том, что часть судов была сожжена, часть - потоплена вместе с людьми, часть - захвачена с экипажем.
У Пселла в рассказе о буре упоминается морской поединок, поэтому в самом рассказе о поединке речь идёт только о гибели варваров от огня. Былой рассказ он расчленил на две части, чтобы удобнее было соорудить требуемую конструкцию событий.
Как мы знаем по сагам, самые доблестные викинги, видя, что бой проигран, прыгали за борт с полным вооружением, чтобы не попасть в плен к врагу. Один корабль оказался полностью без команды. Значит, это был корабль вождя с самыми отборными воинами. Ингвар предпочёл броситься в море, чтобы избежать плена.
На византийцев массовое самоубийство произвело впечатление, и оно попало в рассказ о битве. Но в конце концов захват корабля приписали доблести Феодорокана, в одиночку справившегося с 40 скандинавами. За ненадобностью в пустом корабле пробили дыру и пустили его ко дну. Остальные три корабля с остатками израненного экипажа привели к берегу.
Византийцы позднее старались сокрыть факты пленения варваров и их жестокой казни, только Атталиат проговорился о захвате в плен части экипажа. Пленников присоединили к пленникам, приведённым из-под Варны, и ослепили.
Опытных кивирреотов должны были поставить на наиболее ответственный и опасный участок — заграждение пролива. Об этом же говорит и их участие в провокации. Судам, находившимся рядом с восточным берегом, легче всего было отсечь поединщиков от русского флота. Бывших мятежников поставили как раз на самый опасный, левый, фланг заграждения — вблизи варваров. Феодорокан командовал одним из дромонов, сжигавших варягов.
Михаил Атталиат не добавляет ничего принципиально нового:
«При этом отправился он и сам с императорским кораблём и напал на противника. Носы судов сияли, извергая «мидийский огонь». Враг был принуждён бежать. Некоторые из его судов были сожжены, другие потоплены вместе с людьми, а третьи захвачены с их экипажем.
Особенно при этом отличился Василий Феодорокан, славный в делах военных. Находясь на ромейском корабле и напав на русское судно, он с оружием вступил на него и, в одиночку ведя бой со всеми бывшими на судне врагами, одних убил, а других принудил броситься в море. Так, выиграв и эту битву, василевс обрёл покой, с удовольствием занявшись гражданскими делами». (18, 187)
На этом битва вроде бы закончилась. Скилица также не знает продолжения, последовавшего за подвигом Феодорокана, и переходит к лживому пересказу варненских событий. Самым информированным оказался очевидец битвы Пселл. Продолжение было:
«В это время последовал второй сигнал, и в море вышло множество триер, а вместе с ними и другие суда, одни позади, другие рядом. Тут уже наши приободрились, а враги в ужасе застыли на месте. Когда триеры пересекли море и оказались у самых челнов, варварский строй рассыпался, цепь разорвалась, некоторые корабли дерзнули остаться на месте, но большая часть их обратилась в бегство…
Разгромив таким способом варваров, царь покинул берег и победителем вернулся во дворец». (24, 96)
Вообще-то это был третий сигнал, так как после второго к двум дромонам подошло подкрепление из трёх дромонов. Экипажи пяти дромонов приободрились, увидев спешащий им на помощь весь строй кораблей. Летописное бегство варягов было отмечено Пселлом.
Русские полководцы ставили варягов на самом трудном участке — в челе войска. В случае поражения русам предстояло прорываться сквозь заграждение и уходить на север. Поэтому самый трудный участок 12 июня был на северном фланге линии русских кораблей, примыкающем к заграждению. Здесь был поставлен варяжский отряд, и в этом же районе разыгралась варяжская трагедия.
В поединке участвовали четыре корабля. Относящиеся к ним 12 ладей ожидали исхода поединка. Экипажи этих ладей должны были первыми броситься товарищам на выручку и попасть под греческий огонь. Так что сгорело семь ладей со 140 воинами.
Из 300 человек экипажа погибших судов обратно не вернулся никто. В саге гибель Ингвара и большей части его воинов приписана некоей «черной смерти», под которой обычно понимают эпидемию. На памятных стелах погибшим участникам похода только в двух случаях говорится о том, что воины были убиты. В большинстве же случаев причина смерти не определена. (23, 85) От оставшихся на месте варягов гибель ушедших на поединок кораблей была сокрыта строем дромонов и стеной пламени. Судьба участников поединка осталась для варягов тайной.
Для войска в 10 000 человек потеря в три сотни была не очень чувствительной. Но для скандинавского отряда это была трагедия, так как он потерял значительную, причём самую знатную и доблестную, часть.
После того как было произведено показательное кровопускание, заграждение было уже не нужно. Византийцам был выгоден уход варваров в распахнутые ворота домой. Покинув поле боя, русы даровали бы победу византийцам, поэтому была произведена психическая атака теперь уже всем византийским флотом.
Вся пятикилометровая линия византийских кораблей стала надвигаться на русский флот, подтягиваясь к группе кивирреотских дромонов, расположенной напротив остатков варяжского отряда. В случае нападения русов им была бы устроена гигантская огненная баня. Дорога домой была свободна, и по ней уже ринулись прочь от страшного места варяги. Но уход означал признание поражения. Владимир Ярославич остался стоять на месте, удержав своим примером основную часть флота.
Если бы побежала значительная часть русского флота, то беспринципный в отношении варваров Пселл не заметил бы остатка и написал бы о полном бегстве. Но даже ему пришлось с досадой признать, что кое-кто из русов остался на месте. Правда, он тут же расквитался с варварами, обрушив на них литературную бурю, довершившую то, что не удалось сделать византийским морякам.
Византийцы, не добившись бегства русов, на бой не решились. Закончился бурный вечер, наступила мирная ночь. Генеральное сражение так и не состоялось. Но победа была нужна неизбалованному военным счастьем императору, и её сотворили преданные ему историки.
Наступившей ночью русский флот, пользуясь окончательным разрывом мирных отношений, отправился в Чёрное море грабить вражеские города и сёла.
Список использованной литературы
1. Акты русскаго на св. Афоне монастыря св. великомученика и целителя Пантелеимона. Киев, 1873.
2. Анна Комнина. Алексиада. М., 1965.
3. Арбман Х. Викинги. СПб., 2003.
4. Боровский Я. Е. Византийские, старославянские и старогрузинские источники о походе русов в VII в. на Царьград // Древности славян и Руси. М., 1988.
5. Вейсман А. Д. Греческо-русский словарь. М., 1991.
6. Грицков В. В. Крещение Руси. М., 2009.
7. Дашков С. Б. Императоры Византии. М., 1996.
8. Дорн Б. А. Каспий. О походах древних русских в Табаристан с дополнительными сведениями о других набегах на прибрежья Каспийского моря // Записки Императорской Академии наук. Т. XXVI. Приложение 1. СПб., 1875.
9. Древнерусские княжеские жития. М., 2001.
10. Карамзин Н. М. История государства Российского. Кн. I. Т. 1–4. М., 1988.
11. Кекавмен. Советы и рассказы Кекавмена: Сочинение византийского полководца XI в. М., 1972.
12. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1991.
13. Куник А. А. Русский источник о походе 1043 г. // Записки Императорской Академии наук. Т. XXVI. Кн. 1. СПб., 1875.
14. Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб., 2005.
15. Лев Диакон. История. М., 1988.
16. Левченко М. В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956.
17. Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX — начало XII в.). СПб., 2000.
18. Литаврин Г. Г. Война Руси против Византии в 1043 году // Исследования по истории славянских и балканских народов. Эпоха средневековья. Киевская Русь и её славянские соседи. М., 1972.
19. Литаврин Г. Г. Еще раз о походе русских на Византию в июле 1043 г. // Византийский временник. № 29. М., 1969.
20. Литаврин Г. Г. Пселл о причинах последнего похода русских на Константинополь в 1043 г. // Византийский временник. № 27. М., 1967.
21. Лиутпранд Кремонский. Антаподосис. Книга об Оттоне. Отчет о посольстве в Константинополь. М., 2006.
22. Львовская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 20. М., 2005.
23. Мельникова Е. А. Экспедиция Ингвара Путешественника на восток и поход русских на Византию в 1043 г. // Скандинавский сборник. Т. 21. Таллин, 1976.
24. Михаил Пселл. Хронография. М., 1978.
25. Никифоровская летопись. Супрасльская летопись. Слуцкая летопись и др. // Полное собрание русских летописей. Т. 35. Летописи белорусско-литовские. М., 1980.
26. Патриаршая, или Никоновская, летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 9. М., 2000.
27. Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968.
28. Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей. СПб., 1992.
29. Радзивиловская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 38. Л., 1989.
30. Рогожский летописец. Тверской сборник // Полное собрание русских летописей. Т. 15. М., 2000.
31. Романовский Б. В. С метром по векам. Л., 1985.
32. Софийская первая летопись старшего извода // Полное собрание русских летописей. Т. 6. Вып. 1. М., 2000.
33. Татищев В. Н. Собрание сочинений. Т. 2–3. М., 1995.
34. Типографская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 24. М., 2000.
35. Успенский Ф. И. История Византийской империи: Период Македонской династии. М., 1997.
