Поколение «нулевых» – первое, для которого адаптация к новым экономическим, социальным и политическим реалиям постсоветской России уже не является актуальной, поскольку сами эти реалии представляют для него естественную среду обитания. В отличие от предшественников, поколения 1990-х, его становление происходит в относительно более благоприятных социальных условиях, при одновременном сужении «горизонта возможностей». Так, экономический подъём в 2000–2008 годах привёл к некоторому росту среднего слоя – по разным оценкам, от четверти до трети городского населения страны, в рамках которого молодёжь до 35 лет преобладает.
Россия, пожалуй, единственная страна на постсоветском пространстве, где социальная, материальная дифференциация приобрела поколенческие черты. Причём на некоторых сегментах рынка труда молодёжь доминирует, что даёт основание подозревать многих работодателей в «молодёжном шовинизме» и даже дискриминации по возрастному признаку. Соответственно, уровень удовлетворённости жизнью, самооценка материального положения россиян до 30 лет превосходят аналогичные показатели респондентов среднего и старшего поколений. В возрастной группе 27–30 лет число тех, кто оценивает своё материальное положение как хорошее и очень хорошее, достигает 21%, а у поколения предпенсионного и пенсионного возраста, соответственно – 11 и 6%. Кризис, вопреки многим прогнозам, не особенно сказался на положении молодёжи, больнее всего ударив по малообеспеченным слоям населения, локализованным главным образом в старших возрастных группах.
Было бы, однако, неправильным считать, что молодое поколение России представляет собой однородный слой благополучных новых буржуа, детей «революции потребления». Скорее наоборот, оно чрезвычайно дифференцированно по самым разным основаниям, в том числе и по доступу к материальным благам, культурным ценностям, возможностям самореализации. Миллионы молодых людей, особенно учащаяся молодёжь, зарабатывают себе на жизнь, что называется, «по-бразильски», то есть перехватывая время от времени случайную, краткосрочную работу, без каких-либо социальных гарантий. Более того, наметилась тенденция, что этот тип заработка у многих продолжается и после окончания учёбы. В каком-то смысле, поколение «нулевых» – самое социально уязвимое. Оно, или значительная его часть, с одной стороны, уже вкусило плоды «потребительской революции» и имеет довольно высокую планку жизненных притязаний, а с другой – у него отсутствует опыт кризисной адаптации, который имелся у его предшественников. Отсюда крайне инфантильная реакция на кризис конца 2000-х, когда значительная часть молодёжи предпочла выжидательную позицию или, как крайний вариант, эмиграцию. Вообще, стремление «жить сегодняшним днём», не строя планов на будущее, – одна из характерных примет времени российского общества последнего десятилетия.
В 1990-е годы возникла масса возможностей, связанных прежде всего с нарождающимся и тогда ещё слабо контролируемым бизнесом. Именно туда устремилась значительная часть молодёжи. Сегодня этих возможностей заметно меньше. Многие ключевые позиции в экономике и политике заняло и ещё долго будет сохранять поколение 1990х, то есть те, кому сейчас 35–45 лет. Отсюда рост внутрипоколенческой конкуренции и нарастание противоречий между идущими друг за другом поколением 1990-х и «нулевых». Если значительную часть первых ситуация в стране устраивает и, по большому счёту, никакая модернизация им не нужна, то 20–25-летние настроены более критично и начинают высказывать своё недовольство в открытых формах. Так, полтора года назад, в момент выхода страны из кризиса, 55% молодёжи в возрасте 18–21 года соглашались с необходимостью перемен в стране, кардинальных реформ в экономике и политике. За стабильность, сохранение статус-кво, реформы эволюционного характера высказались чуть более трети опрошенных, 36%. В следующей возрастной когорте, 22–30 лет, голоса практически разделились – 47 против 45%, а в поколении 31–40 лет, сторонники перемен оказались уже в меньшинстве – 38 против 52%.
Сохраняя присущий своему возрасту оптимизм, молодёжь тем не менее сталкивается с целым рядом проблем и угроз, вызывающих у неё серьёзные опасения. Это прежде всего трудности самореализации – получение хорошего образования, занятость, карьерный рост. Исследования показывают некоторое снижение доли молодых людей, уверенных в том, что в жизни многого можно добиться, опираясь на собственные способности, добросовестность, знания. И наоборот, растёт число тех, кто заведомо избегает труднореализуемых целей. В сознании молодёжи постепенно формируется опасный стереотип, согласно которому материальный достаток, карьерный рост и приверженность моральным (в широком смысле) нормам – вещи в современной России несовместимые. Им в этом плане практически не на кого равняться, поскольку по пальцам одной руки можно перечесть тех представителей молодёжи, которые за последние годы достигли успеха в жизни не только «песнями и плясками», но и своими знаниями, энергией, профессионализмом.
Очень многих беспокоят и проблемы личного характера: страх одиночества, отсутствие близкого человека, друзей.
И поколение 1990-х, и поколение 2000-х, да и более старшие возрастные группы мало интересуются политикой, «идеологически всеядны». Во всяком случае, надежды многих аналитиков на то, что поколение «нулевых» начнёт формировать не только потребительские, но и качественно новые политические, общественные ценности, похоже, не оправдались. Что действительно они считают чрезвычайно важным – это свободу выбора, свободу частной жизни. Где работать, как работать, где жить, куда ездить отдыхать, с кем дружить, о чём говорить, какие фильмы смотреть, участвовать или нет в политической жизни.
Это поколение в равной степени скептически оценивает и опыт реализации коммунистического проекта, и российскую версию капитализма, не имея при этом ничего против рыночной экономики, демократии, политической конкуренции, с одной стороны, а с другой – идеи справедливости и социального равенства. Демократия рассматривается в качестве механизма, который призван обеспечить, во-первых, законность и правопорядок и, во-вторых, реализацию социально-экономических прав. Поскольку политический класс имеет иные приоритеты, лежащие, главным образом, в сфере выборных процедур и политических институтов – в чём сходятся и власть, и оппозиция, то отношение многих россиян, в том числе и молодых, к ценностям демократии можно охарактеризовать как «благожелательный скептицизм».
Несмотря на отдельные всплески активности, общий уровень включённости молодёжи в общественно-политическую жизнь остаётся низким. В то же время в современном обществе массовость участия уже не является основополагающим критерием уровня зрелости и развитости гражданских инициатив.
Возникающие формы низовой самоорганизации, в том числе молодёжные, разнообразные движения «одного требования» потому так успешны, что они компактны, создаются и действуют в логике альтернативной традиционным политическим институтам, крайне тяжеловесным и неповоротливым. Важно и то, что они формируют новую генерацию молодых общественных деятелей, а также предлагают обществу новые темы для обсуждения. Интерес к деятельности молодёжных политических объединений имеется у самых молодых, 17–18-летних россиян, а затем, по мере взросления, снижается. Так, на вопрос «хотели бы Вы стать членом какой-либо политической партии или молодёжной политической организации?» положительно ответили 16% респондентов в возрасте 18 лет, 11% – 21-летних и лишь 5% – 25-летних. Любопытно, что в отношении интереса к происходящим в стране событиям, в том числе и политическим, имеет место обратная зависимость – чем старше респондент, тем интерес выше.
На фоне общей аполитичности молодого поколения выделяются группы активной молодёжи, симпатизирующие или примыкающие к разного рода политическим или политизированным организациям и объединениям. К ним относятся молодые националисты, левые, либералы, представители провластных молодёжных организаций, спортивные фанаты. Причём национализм сегодня привлекает к себе наиболее активное и радикальное меньшинство. Если в начале ХХ века пассионарность была больше характерна для молодых людей левых взглядов, шедших ради своих идей на гибель и неволю, а националисты представляли собой скорее «охранительный» эшелон тогдашней партии власти, то сто лет спустя картина меняется.
Левые идеи особой популярностью в молодёжной среде не пользуются, и напротив, буквально за последние несколько лет в стране сформировался новый идеологический феномен, который условно можно назвать «младонационализмом» и который радикально отличается от традиционного имперского национализма. Для него характерны высокая степень неприятия современного российского государства и его органов, негативное отношение к идеям интернационализма, ориентация на неформальные самоорганизующиеся структуры, преимущественно молодёжные.
Этот тип национализма можно охарактеризовать как «национализм для себя», в отличие от мессианского русского национализма предыдущих эпох, в рамках которого провозглашалась жертвенная роль русских как строителей Третьего Рима или Третьего Интернационала. Их идеологи, например, открыто провозгласили лозунг «Хватит кормить Кавказ». Причём в этом вопросе они фактически смыкаются с частью ультралибералов, для которых идея «Россия без Кавказа» также становится приоритетной. Характерно и то, что современные «новые правые», как правило, не разделяют такие традиционные «добродетели» русского народа, как скромность, бескорыстие, доброта. Это современные, жёсткие люди, ориентированные на защиту собственных интересов, как они их понимают.
В последние годы серьёзную конкуренцию партиям и политикам в борьбе за умы россиян составляет индустрия развлечений и массовой культуры, которая продвигает собственные мировоззрение и модели поведения. Они оказывают в силу своей эмоциональной окрашенности большее влияние на людей, особенно молодых, чем привычные формы, используемые политиками. Суть этих незамысловатых идей: культ молодости, успешности и позитива. Многие партии стали завлекать в свои ряды известных артистов, музыкантов, спортсменов. Но есть симптомы того, что молодёжь – во всяком случае, её думающая часть – начинает уставать от бесконечной «веселухи» и формирует запрос на «серьёзность», на осмысление того, что происходит в окружающей их действительности.
Мы сталкиваемся с двумя разнонаправленными процессами: снижением интереса к большой политике при одновременной политизации значительных сегментов молодёжных субкультур. Всё чаще политические симпатии молодёжи определяются, например, пристрастиями к тому или иному музыкальному направлению, отдельным музыкантам. В первую очередь это относится к самым молодым, которые в наибольшей степени склонны идентифицировать себя с теми или иными музыкальными кумирами.
Апатия, неучастие большинства – это далеко не единственная форма реакции молодёжи на окружающую реальность. Есть группы и слои, хотя и немногочисленные, напротив, склонные к активному радикальному действию. Исследования показывают, что на сегодняшний день главная опасность – стихийный, немотивированный и практически никак идеологически не окрашенный экстремизм. Поэтому очень трудно эмпирически зафиксировать социальную базу радикальных движений.
Значительная часть футбольных фанатов – вполне респектабельные молодые люди. Крайне сложно найти рациональные основания мотивации их действий. Конечно, этнические мотивы присутствуют, однако определяющей всё же является невозможность канализировать накапливающееся недовольство, да и просто энергию молодости в какие-то законные, легитимные формы, заявить о себе.
Радикальные молодёжные объединения особого интереса и симпатии у подавляющего большинства молодёжи не вызывают. Их в той или иной степени готовы поддержать не более 4–5% молодых россиян. Главная опасность такого рода объединений состоит в том, что они собирают нарастающую в обществе агрессию, придают ей некий идейный и политический флёр, а затем выплескивают эту агрессию на улицы российских городов.
Некоторые националистические группировки, объединения футбольных фанатов возродили нравы молодёжных банд 1990-х, разного рода «люберецких», «тамбовских», поменяв лишь объект своей ненависти на «инородцев». А молодёжь этнических диаспор в ответ начинает формировать свои «отряды самообороны». Характерно и то, что жёсткие методы уличной борьбы используют как многие оппозиционные, так и «провластные» молодёжные объединения. Это неизбежно приводит к «ползучей» легитимации насилия как способа политической борьбы.
Аморфная, неструктурированная общественно-политическая среда обуславливает «неформальный» характер подобного рода объединений. В них высока «текучесть кадров», одни и те же люди часто являются активистами разных объединений, а сами эти объединения блокируются друг с другом в самых разных конфигурациях, как это произошло, например, в Москве в декабре 2010 года.
Многим молодым людям сегодня приходится делать нелёгкий выбор, определяя, что для них важнее: играть по правилам, которые определены для них «свыше», либо рассчитывать на себя и свои силы, без особых гарантий на быстрый успех и материальное преуспевание. Большинство, как и следовало ожидать, выбирают первое, но России, для того чтобы стать по-настоящему современной страной, необходимы молодые люди, ориентированные на традиционные ценности российской культуры и государственности.
