Непреклонный патриарх

А. П. Богданов, д. и. н., вед. н. с. Института российской истории РАН

Патриарх Московский и всея Руси Гермоген (старое написание Ермоген, в миру Ермолай, ок. 1530 – 17 февраля 1612) – выдающийся церковный писатель и проповедник времён Смуты. Он твёрдо отстаивал свои убеждения, противостоял религиозной и национальной вражде и явил образец гражданского мужества.

Историки старались представить Гермогена пастырем, лишённым сомнений и колебаний. Однако в условиях Смуты такие свойства государственного и общественного деятеля представляются маловероятными. Современники видели его в разных состояниях: гнева, отчаяния, поиска выхода из сложных политический ситуаций. О нём писали, что он «нравом груб», даже «с царём Василием строптиво, а не благолепно беседовал всегда». Но, с другой стороны, отмечали его милость и непамятозлобие: когда «царь Василий возрыдал и восплакал, он же, богомудрый пастырь, во всём любезно и кротко утешал его».

Патриарх выступал против кровопролития гражданской войны и «всякого злодейства», удерживал «иных молениями, иных запрещениями… не хотящих на покаяние обратиться – тех проклятию предавая, а кающихся истинно – тех любезно приемля и многих от смерти избавляя ходатайством своим».

Гермоген служил приходским священником храма Святого Николы на Гостином дворе в Казани и участвовал в обретении одной из величайших русских святынь – иконы Богородицы Казанской (1579). Позже, уже став митрополитом, Гермоген создал пространную редакцию Сказания о явлении и чудесах этой иконы (1594).

После смерти жены, в возрасте около 60 лет, он постригся в Московском Чудове монастыре (1587). Скромный монах обладал качествами, необходимыми православному пастырю, служащему в среде языческого и мусульманского Востока. Именно поэтому на него возлагали надежды Герман Полев, архимандрит Свияжского монастыря, и Варсонофий, основатель и архимандрит Казанского Спасо-Преображенского монастыря.

Через год после пострига пожилой монах сам стал на место архимандрита Варсонофия, а ещё через год, 13 мая 1589 года, был возведён в сан епископа и поставлен первым митрополитом Казанским и Астраханским.

Гермоген стал лично наставлять новокрещёных, рассыпанных по епархии и не имевших духовной поддержки, и собирать их в Казани. Он потребовал и получил царский указ воеводам переписать всех новокрещёных с семьями, поселить их во главе с добрым дворянином в свободном от тягла предместье Казани, снабдить крестами и иконами. Иноверцам запрещалось иметь в услужении православных: все освобождались и переселялись в города и царские сёла. Это была защитная мера, как и «Послание наказательное всем людям», предупреждавшее священников и прихожан, что митрополит «ведает» и «зрит» нарушения чинности церковной службы.

Девятого января 1592 года Гермоген просил Патриарха Иова установить дни памяти воеводам и воинам, павшим в борьбе с Казанским ханством, а также трём мученикам – нижегородцу и двум татарам, – пострадавшим в Казани за веру. Он добился внесения имён воинов в большой синодик, читаемый в Неделю православия, установил память им 2 октября, а мученикам, жития коих написал, ‒ 24 января.

Митрополитом были открыты нетленные мощи первых казанских святителей Гурия и Варсонофия. Он написал их жития, а также житие Германа Палева. Все трое были причислены к лику святых. В 1596–1597 годах Гермоген создал едва ли не лучшую из всех редакцию Повести о муромских чудотворцах Петре и Февронии.

Годы царствования Бориса Годунова (1598–1605) Гермоген провёл в молчании: его лишили возможности писать и отняли от его митрополии Астраханскую епархию. В 1605 году Лжедмитрий I вызвал Гермогена в Москву и пригласил в Сенат. Однако Казанский митрополит не счёл возможным сделать исключения для Марины Мнишек, которую, согласно составленному им сборнику чинов крещения иноверцев (1598), следовало перед царским венчанием крестить по православному обряду. Опала на Гермогена ограничилась отправкой его назад в епархию.

Василий Шуйский очень нуждался в непререкаемом авторитете Гермогена. Третьего июля 1606 года Гермоген был возведён на патриарший престол. Миропомазанный царь был «воистину свят и праведен», потому, защищая престол, он разослал по стране членов освящённого собора и в ряде мест удержал народ от восстания. Но Иван Болотников, Истома Пашков, Прокофий Ляпунов и другие воеводы Лжедмитрия I уже шли на Москву с ополчением дворян, казаков и простонародья.

Четырнадцатого октября 1606 года Гермоген выступил перед народом и разослал по стране грамоты о прекращении «межусобной брани». Он заявил, что под угрозой находится само общество. Патриарх призвал дворянство защищать свои привилегии и владения, служащих – чины, купцов и промышленников – имущество, потому что всё это будет отнято восставшими. Вняв слову патриарха, дворянские ополчения перешли на сторону Шуйского, горожане и духовенство предпочли расходы на войско полному разорению.

В декабре 1606 года Гермоген послал похвальную грамоту митрополиту Казанскому и Свияжскому Ефрему, которому удалось удержать паству от восстания, отлучив бунтовщиков от Церкви. Призыв Гермогена ко всем, вплоть до иноков, подняться на врагов веры, возымел действие. Шуйский принял на себя командование армией; ядро восставших было осаждено в Туле и сдалось на милость царя. Перед этим Гермоген обращался к повстанцам, заявив, что государь сохранит им жизнь, однако Шуйский не сдержал обещания о помиловании и казнил пленных. Патриарх был потрясён случившимся.

Гермоген продолжал строить церкви и печатать книги, возвёл новое здание типографии и установил в нём печатный станок. Между тем в феврале 1609 года против Шуйского восстала часть московских дворян, бояре разбежались. Приведённый на Лобное место патриарх выступил в защиту царя, видя в нём последнюю надежду на спасение государства.

«Не достаёт мне слов, – писал Гермоген участникам гражданской войны, – болит душа, болит сердце, вся внутренность терзается и все органы мои содрогаются! Плача говорю и с рыданием вопию: Помилуйте, помилуйте братья и дети единородные свои души и своих родителей ушедших и живых, отцов своих и матерей, жён своих, детей, родных и друзей – восстаньте, и образумьтесь, и возвратитесь! Не своё ли Отечество разоряете, которому иноплеменных многие орды дивились – ныне же вами поругаемо и попираемо!»

Весной 1610 года в Москву вступила победоносная армия Михаила Скопина-Шуйского, но молодой полководец был отравлен. Войско его было погублено, поляки, шведы и Лжедмитрий II поделили страну. Семнадцатого июля самые верные воины, не первый год защищавшие столицу, восстали на царя Василия. Гермоген и тогда оставался верным Шуйскому. Он стоял за царя, когда тот был сведён с престола, не признал насильного пострижения его в монахи. Патриарх согласился поддержать временное правительство при условии созыва Собора, чтобы выбрать царя «всею землёю», – и вновь был обманут.

Новое правительство, в которое не был включён Гермоген, решило призвать на престол польского королевича Владислава. Русско-польские войска Лжедмитрия II стояли с одной стороны Москвы, польско-русская армия гетмана Жолкевского – с другой. Бояре утверждали, что не время «ссылаться с городами» о выборе царя, что лучше иноземец королевской крови, чем шайка самозванца. Гермоген мог только потребовать, чтобы Владислав перед венчанием на царство принял православие, и добился исключения из договора возможности прихода короля Сигизмунда III в Москву. Прийти должен был лишь королевич с небольшой свитой, после своего крещения под Смоленском, куда было отправлено посольство. Свою волю Гермоген выразил в посланиях Сигизмунду и Владиславу. Чтобы гарантировать соблюдение требований по защите православия, патриарх отрядил в посольство митрополита Ростовского и Ярославского Филарета (Романова), которому доверял.

Филарет верно исполнял посольский наказ, но московские бояре сумели запугать Гермогена угрозой восстания «черни» и вынудили согласиться ввести польский гарнизон в Кремль. Бояре поддержали Сигизмунда, решившего присвоить московский престол, и даже хотели зарезать запрещавшего это патриарха, но были остановлены поднявшимся по его призыву народом. Гермоген не подписал грамот, повелевавших послам положиться «во всём на королевскую волю», вплоть до сдачи полякам Смоленска. Все, кто не желал ради спасения от Смуты капитулировать перед польским королём, вспомнили, что без царя «патриарх у нас человек начальный» и без него бояре ничего решить не могут.

Гермоген публично требовал, чтобы королевич принял православие и ратники Речи Посполитой покинули русские пределы. В то же время все недовольные сговором бояр с поляками уже с конца 1610 года использовали авторитет патриарха для обоснования легитимности своих позиций. Русские в королевском лагере под Смоленском ссылались на Гермогена, призывая города восстать за православную веру. Москвичи писали в города о наступлении погибели от «предателей христианских», против которых лишь Гермоген стоит «несуменно», а большинство остальных «неявственно стоят».

Нижегородцы, распространяя по городам обе эти грамоты, уверяли, что их 27 января 1611 года прислал патриарх, но признавались вождю рязанцев Прокофию Ляпунову, что, несмотря на все просьбы, Гермоген не дал их посланцам никакого «письма». Позже на повеление Гермогена «за православную веру помереть» ссылались и рязанцы, и нижегородцы с ярославцами, пермичами, костромичами, суздальцами и владимирцами. Получая грамоты друг от друга, ополчения до весны 1611 года, когда они сошлись под Москвой, трактовали призывы Гермогена по своему разумению.

После создания всенародного ополчения у восставших отпала необходимость ссылаться на мифические призывы патриарха. Но изменники-бояре и их польские друзья боялись признать, что против них действует не политическая интрига, а патриотическое народное движение, и поэтому перекладывали вину за начало народных волнений на патриарха, выдумывая всё более неправдоподобные детали его тайных грамот к восставшим.

В действительности же бояре потребовали, чтобы Гермоген запретил ополченцам идти на Москву. В ответ патриарх пригрозил благословить народ на нарушение крестного целования, если Владислав не крестится. Когда всенародное ополчение набрало силу, бояре обвинили Гермогена в рассылке поджигательных грамот. «Я к ним не писывал, – ответил патриарх, – а ныне к ним стану писать!» После чего он был посажен «за крепкий караул». Вскоре Москва была сожжена, на пепелище шли бои. От Гермогена стали требовать грамоты, чтобы ополченцы разошлись, грозили смертью.

«Что вы мне уграживаете, – сказал патриарх, – единого Бога я боюся!» После распада Первого ополчения к заключённому в темнице Гермогену вновь пришли изменники требовать грамоту. Но даже перед смертью патриарх не признал, будто это он возмутил народ. При этом святейший злодеев не боялся и ответил убийцам: «Да будут те благословенны, которые идут на очищение Московского государства, а вы, проклятые московские изменники, будете прокляты!».

Гермоген не способствовал ожесточению национальной и религиозной розни. Он защищал лишь право народа хранить православие и дал участникам ополчения «благословение и разрешение в сём веке и в будущем, что стоите за веру неподвижно». 

Литература и источники

1. Собрание государственных грамот и договоров. М., 1319. Т. 2.

2. Акты Археографической экспедиции. СПб., 1836. Т. 2.

3. Творения святейшего Гермогена... М., 1912.

4. Мансветов Н. Патриарх Гермоген // Духовная беседа. СПб., 1861. Т. 13. № 25, 27, 30, 33–35.

5. Глаголев Д. М. Святейший Патриарх Ермоген // Русский архив. 1902. Кн. 3.

6. Кедров С. Жизнеописание святейшего Гермогена... М., 1912.