Одним из них является царствование императора Иоанна VI Анто­новича, который, несмотря на громкий титул, вряд ли осознавал свое высокое положение и принимал какое-либо участие в управлении го­сударством по той уважительной причине, что к моменту окончания его недолгого правления ему было чуть больше года от роду¹. Тем не менее от его имени издавались указы и манифесты, ему присягали на верность, а реальным правителем государства был, конечно, человек, специально назначенный для такого случая, — регент. За краткое цар­ствование Иоанна Антоновича таких регентов сменилось два. Первым был герцог Эрнст Иоганн Бирон — фаворит императрицы Анны Ио­анновны, назначенный на регентство самой покойной государыней; затем регентшей стала мать императора — принцесса Анна Леополь­довна, которая и была фактически первым лицом государства на про­тяжении большей части номинального царствования Иоанна².

Имена Анны Леопольдовны и тем более ее сына-императора до­статочно мало известны тем, кто не является специалистом в области исторической науки. Одной из причин этого стало сравнительно не­большое количество литературы, посвященной данному историческо­му периоду. Такая ситуация стала закономерным следствием несчаст­ной судьбы принцессы Анны, на короткий миг достигшей вершины (почти вершины!) власти и окончившей свои дни в холмогорской ссылке, где она оказалась в результате очередного дворцового перево­рота, вознесшего на престол дочь императора Петра I Елизавету.

Главной трудностью в изучении правления Анны Леопольдовны является то, что значительная часть документов, точный объем кото­рой нам неизвестен, относящихся к этому периоду, был впоследствии сознательно уничтожен, что создало дополнительные трудности при поиске источниковой базы. Причина этого в том, что, придя к власти с помощью дворцового переворота, Елизавета Петровна, естественно, постаралась поскорее стереть всякую память о своей предшественнице и тем самым устранить любые сомнения в законности своего правле­ния. Подверглись чистке архивы, оставшиеся от предыдущего цар­ствования, судьба многих документов, находившихся в них, неизвест­на, возможно, что при новой императрице они были уничтожены или тихо обратились в прах в каких-либо секретных хранилищах.

Оставшиеся бумаги, на которых стояла подпись Анны Леополь­довны, были названы «Делами с известным титулом». Были изъяты из обращения монеты с изображением младенца — императора. Указ от 31 декабря 1741 г. обязал подданных сдавать такие монеты, обменивая их на равноценные, но отчеканенные уже при новой императрице. Да­лее на протяжении четырех лет несколькими указами курс обмена снижался, и, наконец, по указу 7 июня 1745 г. монеты стали изыматься бесплатно, а тех, кто хранил их, приравняли к преступникам³. Даже книги, на титульном листе которых упоминался свергнутый Иоанн Антонович, было предписано возвращать обратно в типографии для изменения выходных данных⁴. Такая ситуация сохранялась на протя­жении всех последующих царствований XVIII столетия. Хотя обстоя­тельства свержения Иоанна Антоновича в принципе не скрывались, но и афишировать их было не принято, тем более что экс-император был жив еще более двадцати лет и находился в застенках Шлиссельбургской крепости, представляя потенциальную, хотя, думается, и не­сколько преувеличенную опасность для царствовавших тогда особ.

Важную роль в раскрытии предпосылок внутренней политики, проводившейся правительством Анны Леопольдовны, играют труды классических историков С. М. Соловьева и Н. И. Костомарова. После 1917 г. в отечественной историографии утвердился марксистский под­ход, который в качестве основной движущей силы исторических про­цессов выделял экономику, отодвигая на второй план все остальные факторы, в том числе и личностные качества правителей. К последо­вавшей далее эпохе дворцовых переворотов подход историков опреде­лялся высказыванием В. И. Ленина о том, что «...перевороты были до смешного легки, пока речь шла о том, чтобы от одной кучки дворян или феодалов отнять власть и отдать другой»⁵. Естественно, что опре­деляющей для исследователей стала не личность правителя, оказавше­гося у власти в результате очередного переворота, а экономические от­ношения, господствовавшие в данный момент. Анне Леопольдовне в этом смысле «не повезло» больше других: период ее правления был практически обойден исследователями не только по причине своей краткости, но и потому, что оказался в тени предшествовавшего цар­ствования императрицы Анны Иоанновны, ассоциировавшегося с мрачной и кровавой бироновщиной, засильем иностранцев во всех сферах управления страной и предательством национальных интере­сов России. Правление Анны Леопольдовны чаще всего рассматрива­лось вскользь, как логичное продолжение данного периода, и специ­альных работ посвященных ему не создавалось, а сколь либо подробное его описание не появлялось на страницах общих курсов по истории России XVIII столетия.

Из публикаций последних лет следует отметить статью архиман­дрита Августина (Никитина) из серии статей «Иностранки на русском троне», напечатанную в журнале «Наука и религия» за 2001 г. № 7. Она называется «Путь лютеранской принцессы» и посвящена в основном проблемам духовной жизни принцессы Анны Леопольдовны и ее су­пруга. Автор статьи отмечает, что одной из причин неустойчивого по­ложения правительницы был отказ Антона Ульриха принять правосла­вие и, как следствие этого, недовольство протестантским влиянием при дворе и в обществе. Не имея социальной опоры внутри страны, опасаясь гвардии, Анна Леопольдовна усилила полицейский надзор и пыталась удержать власть преследованием оппозиции. Ответом было усилившееся недовольство дворян. И вот 25 ноября 1741 г. в результате дворцового переворота к власти пришла Елизавета Петровна.

Отношения власти и Церкви всегда являлись важной составля­ющей политической жизни России. Восемнадцатое столетие началось с Петровских реформ, поставивших Церковь в подчиненное по отно­шению к государству положение и фактически сделавших ее одним из государственных институтов. В результате реформ Церковь также по­теряла и экономическую самостоятельность, однако продолжала со­хранять авторитет в обществе. Поэтому отношения с Церковью играли важнейшую роль в поддержании стабильности власти и позитивного отношения к ней общества.

Этот аспект был особенно актуален для Брауншвейгской династии, которая по причине своего иностранного происхождения должна была строить свои отношения с Русской Православной Церковью, тщатель­но продумывая каждый шаг. Правительница Анна Леопольдовна пре­красно все осознавала. Подтверждением чего явилось то, что в первые же дни своего прихода к власти ею был издан «Указ о снабжении церк­вей достойными и искусными священниками, об умножении духов­ных школ и училищ, содержании святых храмов и нищепитальных домов»⁶.

Через две недели после свержения Бирона, 31 ноября, на долж­ность обер-прокурора Святейшего Синода был назначен Н. С. Кречетников, который, по словам историка И. К. Смолича, «так и не присту­пил к исполнению своих обязанностей»⁷.

Как известно, при императрице Анне Иоанновне страной управ­ляли иноверцы, не имеющие никакого представления об исторических и социально-психологических особенностях Русского Православия и считавшие многие обряды полуязыческим суеверием. Виною тому были не столько их религиозно-философские взгляды, но и печально известный «Духовный регламент», в котором архиепископ Феофан Прокопович, с одобрения Петра Великого, позволил себе многочис­ленные выпады против церковных обрядов. По-видимому, ближайшие соратники и сподвижники Анны Леопольдовны придерживались та­ких же взглядов. В памятной записке, обращенной к правительнице, барон фон Остерман писал: «Вы никогда не погрешите, когда в делах веры соблагоизволите всех Ваших определений полагать основанием. “Духовный регламент” и пещись об исполнении онаго»⁸.

Церковные дела в ту пору находились в ведении особого круга ор­ганов, во главе которого стоял Синод. Вскоре, после номинального во­царения Иоанна Антоновича и вслед за вступлением его матери в управление государством, деятельность этих органов была направлена именным указом, изданным 13 ноября 1740 г.

Указ, редактированный в Кабинете правительницы, а затем пере­данный в Синод для руководства, носил характер инструкции Синоду с подчиненными ему учреждениями в деле «хранения и распростране­ния» Православия.

Согласно этой инструкции Синод должен был следить за правиль­ностью отправления церковных служб и обрядов, снабжением прихо­дов «достойными и искусными» священниками, «которые б не токмо божественныя заповеди и предания апостольские и соборные знали и ведали, но притом бы были люди добрые, учительные и благочестнаго, трезваго и добродетельного жития, рачительные о спасении душ чело­веческих». Ему также предписывалось заботиться о содержании учи­лищ, школ, богоугодных заведений, а также иметь «попечение о ду­шах, толь многих в государстве нашем обретающихся неверных народов и самых идолопоклонников, дабы они к стаду Спасителя на­шего приобщены и к познанию истинного Бога в благочестивейший наш христианский закон приведены были.»⁹.

Таким образом, этим указом Синоду поручались все духовные и религиозно-нравственные интересы в государстве. Наличие такой ин­струкции давало ему возможность редко обращаться по своим делам к верховной власти и, наоборот, последней касаться программы дей­ствий духовных учреждений. Вмешательство других правительствен­ных органов, в частности Сената, стоявшего на одной иерархической ступени с Синодом, и Кабинета в дела Церкви требовалось лишь в тех случаях, когда интересы духовного ведомства соприкасались с интере­сами общегосударственными. Кроме вопросов законодательных сюда относились вопросы об отпуске денег на содержание лиц духовного ведомства, на церковные строения и т.п.

Данный указ интересен еще и тем, что является реализацией одно­го из советов Остермана, рекомендовавшего Анне Леопольдовне в са­мом начале правления издать подобный манифест по образцу опубли­кованного незадолго до кончины императрицы Анны Иоанновны.

В правление Анны Леопольдовны также всерьез рассматривался проект изменения статуса Синода и назначения на пост его главы не светской, а духовной особы. Такой шаг мог заметно изменить положе­ние Православной Церкви и дать ей значительно большую независи­мость, однако до практической реализации так и не дошло¹⁰.

Великая княгиня в интересах своего сына-императора старалась найти поддержку среди духовенства. Так, у правительницы сложились доверительные отношения с архиепископом Новгородским Амвроси­ем Юшкевичем, председательствовавшим тогда в Синоде, в компетен­цию которого входило прежде всего назначение духовных лиц на места и должности. Деятельность Синода в этом отношении касалась только высших должностей духовного правления и лиц высших иерархиче­ских степеней. Синод назначал синодальных членов, посвящал архи­мандритов в епископы и определял их на вакантные кафедры, назна­чал и посвящал архимандритов в ставропигиальные и первостепенные монастыри, перемещал наместников из одного монастыря в другой.

Но право Синода назначать духовных лиц на высшие места и должности было ограничено настолько, что практически отходило к верховной власти. Синоду было предоставлено лишь право выбирать кандидатов на должности и вносить список этих кандидатов на рас­смотрение правительства. Так, 17 марта 1741 г. из Синода в Кабинет было сообщено о том, что указ его величества, состоявшийся на по­данном от Синода всеподданнейшем доношении от 10 марта того же года, «о произведении из представленных от Синода на праздную то­больскую митрополию кандидатов в митрополиты иеромонаха Арсе­ния (Мациевича), .того ж марта 12 числа получен; и по тому высочай­шему указу означенный иеромонах Арсений во оную тобольскую епархию в митрополиты сего ж марта 13 дня произведен»¹¹.

Вместе с этим Синод заботился об устранении обнаружившегося в рассматриваемое время значительного недостатка священно- и цер­ковнослужителей при православных храмах. Виновником этого явле­ния стало само правительство, издавшее в предыдущее царствование указ о взятии в армейскую службу 7 тыс. человек церковнослужителей и их сыновей, годных к службе, а также тех, кто не присягал на под­данство императрице Анне Иоанновне. Подобные действия были вы­званы тем, что принадлежность к духовному сословию была наслед­ственной и количество кандидатур зачастую значительно превышало число вакантных приходов. Государство решало проблему, периодиче­ски переписывая «лишних» сыновей духовенства в податные сословия. Такое положение продолжало действовать и в 1740 г. Но в результате при многих церквях священнические и причетнические места оста­лись незанятыми, а при некоторых не осталось ни одного члена в при­чте, так что церкви остались без богослужения, а прихожане без удо­влетворения духовных потребностей. В 1740 г. таких церквей было более 600, и заместить вакантные церковные должности было реши­тельно некем¹². Синод прилагал все усилия для решения проблемы и предпринял целый ряд ходатайств в Кабинет о возвращении к церквям их служителей, отданных за небытие у присяги в солдаты. В большин­стве случаев эти ходатайства оставались без желаемых последствий.

В 1741 г. Синод возобновил свои ходатайства, и на этот раз с боль­шим успехом. 4 февраля 1741 г. Кабинет затребовал от Синода сведе­ния о том, «сколько ныне из священнослужителей, то есть из попов и дьяконов, також и из монахов разстрижено и в военную службу опре­делено, и за какую вину и когда и буде есть в Синоде известие, в кото­рых полках они определены»¹³. Уже 12 марта именным указом было повелено указанных в поданном Синодом реестре священнослужите­лей и монахов из полков выключить и отослать в Синод для решения их дальнейшей судьбы. Этот милостивый указ дал право Синоду само­лично, без участия Кабинета, возвращать с воинской службы людей, бывших ранее в духовном сословии. В Синод начали поступать про­шения от разных лиц «о выключении» из военной службы их родствен­ников.

Случалось также, что прихожане выбирали в свой приход священ­нослужителя из числа отданных в солдаты и обращались в Синод с просьбой ходатайствовать об увольнении избранного со службы. Так, например, 11 апреля 1741 г. по прошению священнической жены Си­нод сообщил Сенату о выключении ее сына, отданного в солдаты за небытие у присяги, из военной службы и о присылке его в Синод для произведения в священники на место больного отца. 30 апреля по просьбе вдовы священника об увольнении ее сына, отданного в сол­даты так же за небытие у присяги 1730 и 1731 гг., когда ему было менее 12 лет, Синод прямо требовал от Сената, что «такого из военной служ­бы выключить надлежит». 4 мая по прошению прихожан об определе­нии в священники для их церкви сына дьячка, отданного в солдаты за небытие у присяги, Синод требовал от Сената уволить указанного дьячкова сына из армии и прислать в Синод для производства в свя­щенники согласно желанию просителей¹⁴.

Из многих случаев освобождения ссыльных и возвращения кон­фискованного имущества следует отметить те, которые коснулись судьбы наиболее известных персон, пострадавших в предыдущее цар­ствование.

Благодаря ходатайству архиепископа Амвросия (невозможному в предшествующее царствование) в конце 1740 г. Анной Леопольдовной был издан указ, согласно которому всем духовным лицам, претерпев­шим наказания за содеянные погрешности по служебным делам, их проступки прощались, возвращались их чины, звания и должности. Владыка Амвросий затребовал от Тайной канцелярии список выслан­ных епископов и позаботился об их возвращении.

В самом начале правления Анны Леопольдовны, 15 декабря 1740 г.¹⁵, был подтвержден указ бывшего регента герцога Бирона от 23 октября 1740 г.¹⁶ «О прощении некоторых вин преступникам и взыскании с под­судимых», согласно которому для поминовения покойной императри­цы Анны Иоанновны те, кто совершил проступки или преступления (исключая убийство, воровство, разбой и расхищение государственной казны) и осужден за это на различные виды наказаний, от наказания освобождаются, а те, кто из-за этого отстранен от службы, возвращают­ся к прежним занятиям. Действие этого указа было также распростране­но и на тех, «которые до оного числа впали в разные преступления».

Большое внимание уделялось судьбе репрессированных в предыду­щее царствование. Многих прежних политических преступников осво­бодили из ссылки и заключения, многим возвратили конфискованное у них имущество. 29 декабря 1740 г. Анна Леопольдовна подписала указ начальнику Тайной канцелярии Ушакову: «По кончине блаженныя и вечнодостойныя памяти вселюбезнейшаго нашего деда, его император­ского величества Петра Великого, кого имены и за какие вины по Тай­ной канцелярии поныне куда посланы в ссылку с наказанием или без наказания, вечно или временно, учиня обстоятельный экстракт, подать нам для всемилостивейшего рассмотрения немедленно»¹⁷.

В начале следующего года составленные вследствие этого указа экстракты начали поступать на рассмотрение в Кабинет, а 13 февраля 1741 г. еще одним указом генералу Ушакову было предписано «впредь таковые экстракты… с подписанием собственного мнения, что с ними учинить подавать прямо нам, а не в кабинет»¹⁸. Это распоряжение ука­зывает на то, что правительница, вопреки распространенному мнению о ее полном безразличии к государственным делам, все-таки проявля­ла личную заинтересованность хотя бы в том, что касалось судьбы ре­прессированных. В качестве подтверждения этого можно привести слова неизвестного автора примечаний к запискам Манштейна, пи­савшего, что Анна, чье «сострадательное и милосердое сердце устре­милось к облегчению участи несчастных, пострадавших под грозным деспотизмом Бирона», ежедневно просматривала дела о важнейших ссыльных, предоставив Сенату решать судьбу прочих¹⁹.

В период регентства был издан указ (11 июля 1741 г.), заменявший смертную казнь ссылкой на каторжные работы для преступников неправославной веры, если они заявят о готовности принять крещение²⁰.

Изменилась в правление Анны Леопольдовны и правительствен­ная политика в отношении монастырей и монашествующих. Еще в на­чале XVIII в. Петром I было установлено правило допускать к постри­жению в монахи только вдовых лиц духовного звания и отставных солдат. Прямым следствием этой правительственной меры стало оску­дение и запустение многих обителей. Синод, видя это, в конце 1740 г. предпринял ходатайство перед верховной властью о расширении спо­собов поступления в монастыри. В докладе, поданном Кабинету, гово­рилось о том, что, согласно присланным в Синод ведомостям, во мно­гих обителях «иеромонахов, иеродьяконов и монахов весьма недостаточно, а в некоторых и никого нет, в числе же наличных мно­гие престарелые и увечные и ко употреблению в священнослужение и к прочим монастырским послушаниям совершенно неспособные, и таковое в оном монашеском чине ныне настоит умаление, что в раз­ных монастырях церкви святые, за неимением кого определить к слу­жению стоят без божественного священнослужения», и даже некого определять в настоятели, и учителя в училищах, где «пристойнее и весьма полезнее быть учителям из монашествующих».

Далее Синод просил всемилостивейшего указа о дозволении по­стригать в монахи «из разночинцев от всех служб уволенных, а паче учительных людей, …такожь из крестьян, которые в монастырях к эко­номическим и прочим исправлениям нужно потребны, от помещиков своих уволенных, не обязанных долгами, не бегающим отсюда за во­ровства и от дел»²¹. В ответ на этот доклад 22 декабря 1740 г. последовал указ: «…для снабдения монастырей монахами и школ учителями, по­стригать в монашество из нижеписанных чинов, кои пожелают: 1) из священнаго чина; 2) из церковников служащих; 3) из разночинцов, которые от команд своих вольные паспорты имеют и никакими дела­ми не обязаны; 4) из помещичьих людей и крестьян со свободными отпускными за помещичьею рукою, в которых бы именно написано было, что они отпущены для пострижения; 5) из семинаристов, окон­чивших свое учение, желающих и к тому достойных»²².

При этом постригать было разрешено только такое количество же­лающих, которое было необходимо для монастырских нужд, о чем в Синод следовало подавать ежегодные рапорты.

В дополнение к этому 2 января 1741 г. был издан следующий имен­ной указ о пострижении в монахини: «По состоявшейся минувшаго декабря 22-го дня на поданном нам от онаго Синода всеподданнейшем докладе нашей всемилостивейшей резолюции, велено для снабдения монастырей монахами, и школ учительми постригать в монашество из разных чинов с рассмотрением…, а о пострижении в монахини при том ничего не упомянуто; а понеже некоторыя вдовы и девки просят о пострижении их в монастыри, того ради нашему Синоду всемилости­вейше повелеваем и таковых желающих вдов и девок без излишества постригать с довольным при том рассмотрением.»²³ На основании этих указов в 1741 г. было определено в монастыри на пропитание и пострижено в монашество множество лиц, причем определение следо­вало по особым на каждый раз высочайшим указам или кабинетским распоряжениям. Так, 31 января был дан именной указ Синоду: «Все­милостивейше указали мы, церкви Рождества Пресвятыя Богородицы певчего, малороссиянина Матвея Подольского, по его желанию, опре­делить и постричь в Киево-Печерский монастырь и отвесть ему келью и давать пропитание против прочих монахов»²⁴. 23 июня именным ука­зом, данным Придворной конторе, повелено уволенных от службы придворных служителей, всего 22 человека, отослать в Синод для определения их в монастыри для пропитания «и буде пожелают, для пострижения в монахи»²⁵.

В круг обязанностей Синода, как уже было отмечено выше, входи­ло попечение о распространении просвещения в среде духовенства. Оно заключалось главным образом в том, чтобы Синод прилагал уси­лия к учреждению наибольшего числа духовных школ и изыскивал до­статочные средства на их содержание. К работам Синода в этом на­правлении в правление Анны Леопольдовны относится улучшение положения учителей и школ в Смоленске.

27 января 1741 г. в Сенат поступил отчет из Синода: «...сего генваря 7-го дня по именному его императорского величества указу, за собствен­норучным ея императорского высочества, благоверныя государыни ве­ликой княгини Анны, правительницы всея России, на прошении прео­священного Гедеона, епископа смоленского, подписанием велено: объявленные в оном его преосвященства прошении за определенные Аврамиева монастыря доходы, 133 рубля 13³/₄ копеек, для содержания заведенных в том монастыре школ и учителей отдать и пока о всех мона­стырях штаты будут учинены, тех денег в Коллегию экономии не отсы­лать. И по тому его императорского величества указу, святейший Синод приказали: для надлежащего по содержанию онаго его императорского величества именного указа исполнения, послан к его преосвященству указ. И правительствующий Сенат да благоволит о том ведать; а с по­мянутого прошения и полученного на нем его императорского величе­ства указа копия сообщается при сем, какова и в коллегию экономии, при указе из святейшего Синода послана»²⁶.

В том же 1741 г., 22 мая, Синод обратился в Сенат с требованием об освобождении от военного постоя тех священно- и церковнослужи­тельских домов в Харькове, в которых помещались ученики тамошних славяно-греко-латинских школ, как о том просил в Синоде белгород­ский архиепископ²⁷.

К этому же времени относится проект Синода о перемешении мо­сковской славяно-греко-латинской академии из Заиконоспасского монастыря в Донской. Об этом в июле 1741 г. Синод представил в Ка­бинет сообщение, аргументируя необходимость перевода академии тем, что Заиконоспасский монастырь мало приспособлен для занятий из-за тесноты и ветхости учебных помещений, а также близости шум­ной и людной улицы. В представлении содержалась просьба выделить средства для строительства на новом месте здания училища с церко­вью, библиотекой и залом. На это представление последовал ответ из Кабинета, в котором говорилось о необходимости переноса строитель­ства на следующий летний сезон, а до того Синоду совместно с мо­сковской Синодального правления канцелярией предлагалось соста­вить смету будущего строительства.

Вообще, правительство немало занималось вопросами о построй­ке и обстановке православных церквей и монастырей. В частности, по поданному в 1741 г. прошению игуменьи новгородского Сыркова мо­настыря о выдаче ей, за неимением вотчины, на «починки» в церквах этого монастыря образов, утвари и «прочих ветхостей» денег из казны Кабинет распорядился, «чтоб о том Сенат, снесшись с св. Синодом, рассмотрение учинили и представили в Кабинет со мнением»²⁸.

В том же году, 15 сентября, именным указом правительница по­жаловала на милостыню в Александро-Свирский монастырь 500 руб., дав распоряжение посланному туда с деньгами офицеру осмотреть строения монастыря и доложить, нет ли необходимости в ремонте и благоустройстве. Подобная же милость была оказана Тихвинскому мо­настырю, за что обитель благодарила императора письмом. Известны и другие факты денежных субсидий Анны Леопольдовны монастыр­ским обителям. В этом она, по-видимому, следовала традициям бабушки, благочестивой царицы Прасковьи Федоровны, прославив­шейся в конце XVII — начале XVIII в. своей широкой благо­творительностью по отношению к храмам и обителям, а также к убо­гим и обездоленным.

Таким образом, можно констатировать, что в период регентства Анны Леопольдовны правительство относилось к делам Церкви с должным вниманием, оказывало ей необходимую поддержку. При этом в ряде случаев правительственная политика значительно смягчи­лась по сравнению с политикой предшественников. Таким образом, и в церковной сфере в правление Анны Леопольдовны налицо было смягчение государственной политики и отказ от излишних строгостей, характерных для царствования Анны Иоанновны. Правление Анны Леопольдовны можно без преувеличения назвать милостивым. Осо­бенно это бросается в глаза при сравнении с предыдущим царствова­нием Анны Иоанновны, отмеченным кровавыми казнями и очень су­ровой государственной репрессивной политикой.

Примечания

¹ Император Иоанн Антонович родился 12 августа 1740 г., взошел на престол 17 октября 1740 г., свергнут 25 ноября 1741 г., убит при попытке освобождения из Шлиссельбургской крепости 5 июля 1764 г.

² Э. И. Бирон был регентом с 17 октября 1740 г. по 8 ноября 1740 г. Регентство Анны Леопольдовны продолжалось до окончания царствования Иоанна Антоно­вича (25 ноября 1741 г.).

³ Узденников В. В. Монеты императора Ивана Антоновича // Вопросы истории. 1995. № 7. С. 147.

⁴ Полное собрание законов Российской империи (далее ПСЗ). Собрание 1. СПб., 1830. Т. 11. № 8648.

⁵ Ленин В. И. Доклад на II Всероссийском съезде профсоюзов // Полн. собр. соч. М., 1963. Т. 37. С. 442‒443.

⁶ КурчатниковА. В. 1740 год: хроника. СПб., 1998. С. 147.

⁷ Смолич И. К. История Русской Церкви. 1700‒1917. М., 1998. С. 152.

⁸ Памятники Русской истории, изданные Кашпировым. 3. СПб., 1873. С. 261.

⁹ Там же. С. 262.

¹⁰ Карташов А. В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. 2. С. 559.

¹¹ Внутренний быт Русского государства с 17 октября 1740 года по 25 ноября 1741 года по документам, хранящимся в Московском архиве Министерства юсти­ции. М., 1886. Кн. 2. С. 299.

¹² Там же. С. 315.

¹³ Там же. С. 302.

¹⁴ Там же. С. 303.

¹⁵ ПСЗ. Т. 11. № 8298.

¹⁶ ПСЗ. Т. 11. № 8263.

¹⁷ РГАДА. Ф. 177. Оп. 2. Д. 16. Л. 65.

¹⁸ Там же. Л. 241.

¹⁹ Перевороты и войны. История России и дома Романовых в мемуарах совре­менников XVII—XX вв. М., 1997. С. 460‒461.

²⁰ Смолич И. К. Указ соч . Т. 2. С. 446.

²¹ ПСЗ. Т. 11. № 8303.

²² Там же.

²³ ПСЗ. Т. 11. № 8303, 8309.

²⁴ РГАДА. Ф. 177. Оп. 2. Д. 16. Л. 206.

²⁵ Внутренний быт Русского государства... Кн. 2. С. 322.

²⁶ Там же. С. 314.

²⁷ Там же. С. 315.

²⁸ Там же. С. 66.

^[4] Кандидат исторических наук, истфак МГОУ.

^[5]Кандидат филологических наук, доцент МИИГАиКа.