Вопрос о соотношении этих двух тенденций чрезвычайно интере­сен с точки зрения российской истории XVII в. Были ли они противо­положны или дополняли одна другую? Можно ли рассматривать их как единое целое или большее внимание следует обратить на разли­чия? Эти вопросы неизбежно встают перед исследователем, а в пре­ломлении к изучению роли Нижнего Новгорода в событиях XVII в. без их рассмотрения практически невозможно понять такие глобальные события, как Смута и ее преодоление, раскол Церкви. Почему именно из Нижнего Новгорода пошел мощный импульс движения за восста­новление государственности в начале века и почему через полвека два уроженца Нижегородского уезда — патриарх Никон и протопоп Авва­кум стали символами раскола православия, а нижегородское Заволжье постепенно превратилось в духовный центр старообрядчества? На эти важнейшие вопросы не только местной, но и всей российской истории XVII в., пока не получен полный ответ. Чтобы ответить на них, следует не только изучать сами события, их экономическую и политическую подоплеку, но и попытаться понять внутренний мир человека, уча­ствовавшего в них, а порой — человека, просто жившего в то время.

В этом отношении весьма показательные примеры дает изучение судеб представителей нижегородской служилой корпорации. Афана­сий Петрович Суровцов и Петр Андреевич Глядков были современни­ками, родившимися практически одновременно в конце XVI в., одно­временно вступившими в службу и достигшими достаточно высокого положения в своей корпорации. Примерно одинаковым было и их ма­териальное положение. Судя по сохранившимся сведениям, оба они были людьми незаурядными. Их жизнь может служить иллюстрацией особенностей восприятия мира и своего места в нем служилым чело­веком XVII в.

Афанасий Петрович Суровцов родился в 1585 г. Его отец — Петр Иванович Суровцов упоминается в документах под 1588 г. За ним зна­чится село Егорьевское и 350 четей земли. Согласно поземельным ак­там, в 1593 г. Петр Суровцов еще был жив, а в 1596 г. поместье переда­ется жене с детьми, видимо, после его смерти. Таким образом, наиболее вероятная дата его смерти — 1595‒1596 гг.³

Вдова Федосья осталась с двумя сыновьями и дочерью. Старший сын Иван, скорее всего, был уже взрослым. После его гибели в 1596 г. от рук ногайцев поместье дробится на две части: 100 четей передается другому служилому человеку, а 250 четей остается вдове Федосье на прожиток и 11-летнему сыну Афанасию, когда он к 15 годам «к службе поспеет», чтобы он мог «мать свою вдову Федосью и сестру девку кор­мить и вскормив сестру замуж выдать»⁴.

Согласно десятне 1606/07 гг., к 20 годам городовой служилый чело­век Афанасий Петров сын Суровцов уже имел неплохой земельный оклад в 300 четей и денежное жалованье «с городом» в размере 9 ру­блей. Через год за рану ему добавляют 50 четей земли, а жалованье уве­личивается до 12 рублей⁵.

Примерно одновременно с А. П. Суровцовым в нижегородской служилой корпорации начинает службу и Петр Андреевич Глядков⁶. Впервые он упоминается в десятне 1607 г. На этот момент он имеет земельный оклад в 250 четей, денежное жалованье, положенное ему за службу, определено в 7 рублей (так называемые первые новичные деньги). В реальности государева жалованья была выдана только по­ловина, как и другим новикам этой статьи, — 3,5 рубля. Вероятно, это было связано с недостачей денег в казне, вызванной событиями Сму­ты. Поручителями за Глядкова выступили представители известных нижегородских служилых фамилий — Владимир Жедринский, Яков и Мисюр Соловцовы⁷. Размер оклада, а также имена поручителей могут служить косвенным свидетельством того, что Глядковы были заметны­ми людьми в нижегородском служилом «городе». Подтверждение это­му находим в Платёжницах 1608 и 1613 гг., в которых имеются сведе­ния об отце Петра — Андрее Глядкове. По обоим документам за ним числится пол-чети сохи земли в поместье в деревне Бочеево, с которых он платит государству 13 алтын 5 денег. Это среднее для Нижегород­ского уезда по величине поместье⁸.

Благодаря публикации А. В. Антоновым «сказок» нижегородских дворян о службе в 1606‒1610 гг. известно, что представители служилой корпорации города принимали самое активное участие в борьбе с тушинцами и иными «ворами»⁹.

Среди этих документов имеется и рассказ Афанасия Петровича Суровцова о своей службе. Во время Смуты, когда, по образному вы­ражению Исаака Массы, «Димитрий второй раз восстал из мертвых, и никто не знал, что о том сказать и подумать, но все наполовину пому­тились разумом»¹⁰, А. Суровцов вместе с нижегородским служилым «городом» находился в войске под началом Б. И. Шереметева под Астраханью, выдержал вместе с ним осаду в Чебоксарах, успешно уча­ствовал в боях с тушинцами и поимке пленных. Первая рана была по­лучена им в 1609 г. в боях против отрядов Лисовского при обороне Юрьевца. В числе немногих Афанасию Суровцову удалось уйти жи­вым, когда город был взят и многие ратные люди убиты. Вскоре, под­лечившись и вернувшись в составе пополненного в Нижнем Новгоро­де отряда, он участвует в разгроме «лисовчиков» и освобождении Юрьевца, а затем принимает участие во взятии Касимова. Здесь его ранят второй раз — «пробили левую руку ис пищали насквозь самой локоть»¹¹. Суровцов был отпущен в Нижний Новгород для лечения, но вскоре к городу подошли «многие воровские люди снизу, казаки и че­ремиса», и он в октябре следующего года участвует в успешном бою с ними под Ельней. Здесь он опять получает тяжелую рану: «И на том бою мне отсекли саблею правую руку прочь»¹². Но и после этого, триж­ды раненый, с одной, да и той покалеченной рукой Афанасий Суровцов весной — летом 1610 г. участвует в большом походе на Арзамас. Поход завершился разгромом тушинцев и взятием города.

Почему после такого тяжелого увечья, оставшись без правой руки, он участвует в этом походе? С точки зрения современного человека, подвигнуть на это могли только исключительные обстоятельства или исключительный героизм и патриотизм воина. Но если попытаться рассмотреть эту ситуацию с позиций человека XVII в., то окажется, что она вполне типична для своего времени. Иностранцев поражало, что служилые люди в русском войске находятся в строю до тех пор, пока они живы, даже если сильно покалечены в боях. В случае неявки на службу служилый человек мог лишиться поместья, а значит — и средств существования¹³. Конечно, к чисто экономической причине в немалой степени могли присоединяться и искренние чувства патриотизма, во­инского долга, ответственности.

Документов о службе П. А. Глядкова в Смутное время выявить не удалось. По данным десятни 1618 г. Петру Глядкову был назначен по­местный оклад уже 750 четей и 35 рублей денег. Он, так же как и А. Суровцов, получил жалованье из Костромской чети, правда, в размере чуть большем — 25 рублей¹⁴. Назначение жалованья из чети может слу­жить свидетельством как боевых заслуг, так и высокого положения се­мьи в корпорации. Достаточно быстрое продвижение по социальной лестнице (от городового новика в 1607 г. до дворового служилого чело­века с большим жалованьем из чети в 1618 г.) может указывать либо на определенные заслуги перед государством, либо на то, что у Глядкова имелись высокие покровители, помогавшие ему делать быструю карьеру.

В 1618 г. А. П. Суровцов и П. А. Глядков были в числе окладчиков при раздаче жалованья дворянам и детям боярским¹⁵. Поскольку в число окладчиков выбирались, как правило, люди опытные и уважа­емые, то можно предположить, что оба они к этому времени заняли довольно заметное положение в служилой корпорации Нижнего Новгорода.

После 1618 г. их пути окончательно расходятся, хотя они все еще принадлежат к одной служилой корпорации.

Воинская доблесть Афанасия Суровцова была по достоинству оце­нена. За верную службу законным государям и полученные раны он в 1615 г. был пожалован вотчиной: «И за те службы за нижегородцкое осадное сиденье и за чебоксарское, как мы сидели з боярином с Федо­ром Ивановичем, и за раны дано мне в вотчину ис старова моево по­местья при государе царе и великом князе Михаиле Федоровиче всеа Руси во 123-м году»¹⁶. Размер вотчины, по данным разборной десятни 1622 г., составил 100 четей. По данным этого же документа, земельный оклад Суровцова составил 700 четей, жалованье — 22 рубля из Ко­стромской чети, а сам он был переведен из городовых в более высокий разряд дворовых людей¹⁷. Таким образом, А. Суровцов, судя по доку­ментам, стал в имущественном отношении одним из наиболее обеспе­ченных служилых людей. Вместе с тем следует отметить, что в реаль­ности у него было земли только 67% от оклада (включая вотчину), крестьян — 22 человека и 12 бобылей. С 1622 г. с этого же поместья на­чал служить его старший сын Григорий, который позже должен быть верстан «в отвод». При этом на иждивении А. Суровцова имелась боль­шая семья, в которой еще два сына 13 и 11 лет приближались к возра­сту новиков. Поместье и вотчина, по данным десятни, относились к «середним» по качеству, поэтому с учетом всех обстоятельств стано­вится понятным, что семья вряд ли была действительно богатой. Исто­риками давно замечено, что земельный оклад, скорее, отражал соци­альное положение человека, его место в служилой среде, нежели истинное имущественное положение. Гораздо важнее в имуществен­ном отношении было то, что денежное жалованье А. Суровцов начал получать не «с городом», где оно выплачивалось нерегулярно и не всегда в полном объеме, а «из Костромской чети»¹⁸, что давало опреде­ленную финансовую стабильность. Таким образом, можно говорить о том, что после всех лишений Смуты А. П. Суровцов сумел занять более высокое социальное положение, чем прежде, и существенно укрепить благосостояние семьи.

В связи с пожалованиями вотчинами у А. П. Суровцова и ряда дру­гих нижегородских вотчинников в 1628 г. возникла тяжба с московски­ми жильцами о принадлежности этих вотчин. Московские жильцы заявили, что вотчины были «вылганы» нижегородцами, которые на са­мом деле якобы были изменниками. С нижегородцев были запрошены их показания о службе («сказки»), документы, подтверждающие по­жалования и свидетельские показания. В итоге была доказана правота нижегородских владельцев и все обвинения с них сняты¹⁹. Подтверж­дением того, что такие документы действительно были, является запись в книгах печатных пошлин. Под 6 апреля 1615 г. в них имеется следующая запись: «...жаловальная грамота Афанасия Суровцова дана ему вновь на вотчину, на 100 чети…»²⁰

В 1622 г. по данным разборной десятни, несмотря на физические увечья, А. Суровцов был «собою добр» и вместе со старшим сыном Григорием находился в составе служилого «города»: «...на конех, сам с пищалью, да сын с саадаком». У него подрастают еще трое сыновей, имеется осадный двор в Кремле, 472 чети земли, стабильное жало­ванье, выросшее к 1622 г. до 25 рублей, и 34 человека крестьян и бобылей²¹.

В 1638 г. два средних сына — Иов и Никита, вооруженные уже бо­лее современным оружием — пистолями и карабинами, так же, как когда-то отец, несут государеву службу в полку у воеводы Шеремете­ва²². В писцовой книге 1649 г. имеются сведения о поместье А. Суровцова и о поместье его сына Никиты. Обращает на себя внимание то, что в этом источнике отсутствует упоминание о вотчине А. Суровцова, а говорится только о поместье в деревне Очапное, где за ним числятся 28 крестьянских и бобыльских дворов, а в них 101 человек. К этому времени в селе Егорьевском, где была вотчина А. Суровцова, находят­ся только поместные владения других служилых людей²³. С чем связан факт исчезновения вотчины, документально проследить не удалось. Поскольку Соборное Уложение 1649 г. регламентировало процесс об­мена вотчины на поместье и наоборот, это говорит о том, что такие случаи были и до издания этого документа²⁴. Соответственно можно предположить, что по каким-то причинам А. Суровцов обменял свою вотчину на поместье в деревне Очапное или продал ее.

Это наиболее поздние упоминания об Афанасии Петровиче Суровцове, которому к этому времени исполнилось 64 года. Четвертое поколение Суровцовых — внуки Афанасия Петровича — Фадей Григо­рьев сын, Алексей Иевлев сын и Иван Никитин сын. Переписная кни­га 1678 г. отмечает наличие у них осадных дворов при храмах Преоб­ражения и Архангела Михаила в нижегородском Кремле²⁵.

Жизнь Афанасия Суровцова — характерный образец пути служи­лого человека XVII в., честно выполняющего свои обязанности. А. Суровцов полностью «встроен» в систему, он успешно проходит ступени, позволяющие ему подняться по социальной лестнице. Слова из «сказ­ки» о службе во время Смуты: «А в ызмене я нигде не бывал, тушин­скому, ни колускому, ни псковскому ворам креста не целовывал»²⁶, имеющие по сути формальный характер подтверждения верности за­конному правителю во время Смуты, у Суровцова наполнены весомым содержанием. Жизнь Афанасия Петровича Суровцова и его семьи, из поколения в поколение служащей государству, несомненно, может быть своего рода символом верности долгу и победы порядка над ли­холетьем Смуты. Следует отметить, что в целом это типичная судьба служилого «по отечеству» своего времени, может быть только в чем-то более удачная в смысле достигнутого материального и социального положения в корпорации. Это путь, который в той или иной степени проходили или могли пройти большинство служилых людей, путь вы­полнения своего социального предназначения в обществе — служения законному монарху, честного выполнения своих обязанностей и по­лучения за это заработанного вознаграждения.

Что же касается жизненного пути Петра Андреевича Глядкова, то он складывался совсем по-иному. В десятне 1622 г. сказано, что Петр Глядков находится «в Казани в судьях. Окладчики сказали, что он со­бою добр и молод, а служить не охоч, живет по приказом (выделено мной. — М. Б.), а помесье за ним середнее, на государеве службе быти ему мочно на коне, за ним человек на коне с пищалью, два коня про­стых, поведут люди на меринах, а что помесья в дачах и крестьян, про то не ведают. А будет Петру самому на службе не быть, и с ево помесья мочно взять даточных людей три человека на конех, а мочно ему быт так, что живет по приказом»²⁷. Видимо, уже тогда Глядкова не привле­кала воинская служба, неизбежно связанная с убийствами людей и прочими «атрибутами» воинской профессии. Кроме того, как показы­вает его быстрый социальный рост (в 1622 г. он уже достиг звания вы­борного служилого человека), служба «по приказам» давала ему непло­хие возможности в карьере. Согласно спискам 1630/1631 гг. Глядков «служит в Нижнем Новгороде стрелецким головой, он написан в первой статье и ведет двух человек на конях и человека с простым конем»²⁸.

В дальнейшем судьба П. А. Глядкова делает интересный поворот. Он, еще будучи служилым человеком, становится основателем Оран­ского Богородицкого монастыря, впоследствии одного из самых из­вестных и почитаемых в России. Датой основания обители считается 21 сентября 1635 г. Повесть об истории ее создания (полагают, что ав­тором первоначального текста является сам основатель) подробно рас­сказывает о том, как служилый человек Петр Глядков, имевший трех сыновей — Алексея, Михаила и Ивана и проживавший в своей вотчи­не в деревне Бочеево Березопольского стана Нижегородского уезда, однажды во сне услышал голос: «Иди семо!». Он пошел за этим голо­сом и вдруг увидел себя на какой-то горе и здесь вновь услышал голос, повелевающий ему на этом месте построить храм в честь иконы Вла­димирской Божией Матери. Сон повторялся трижды. Позже, уже ная­ву, Глядков нашел гору, увиденную им во сне, и решил построить здесь храм во имя указанной иконы, список с которой особо почитался Глядковым после избавления от болезни. Авторами списка, известного далее как Оранская икона Божьей Матери, были известный москов­ский изограф Даниил Черный и протопоп московского Успенского собора Кондрат. Икона была написана по заказу П. А. Глядкова с мо­сковского оригинала. В дальнейшем эта икона почиталась и почитает­ся до настоящего времени как чудотворная. Получив благословение на строительство у патриарха Иосафа, Глядков построил храм, а затем и монастырь вокруг него²⁹. Сам Петр Андреевич (в иночестве Павел) только в 1642 г. постригся и ушел в созданный им монастырь. В тече­ние 23 лет он управлял обителью, которая приобрела широкую извест­ность. В 1665 г. П. А. Глядков был убит во время разорения монастыря то ли мордвой, недовольной тем, что монастырь был выстроен на исконных бортных землях, и неоднократно и до этого нападавшей на монастырь, то ли разбойниками. Такова вкратце история жизни П. А. Глядкова.

Икона Богоматери Оранской, почитание которой семьей Глядковых и послужило поводом к созданию монастыря, кроме основного изображения имеет в нижней части девять ростовых изображений свя­тых. Это московские митрополиты Петр, Алексий, Иона, святые князь Михаил Черниговский и его боярин Феодор, благоверный царевич Димитрий Угличский, блаженные Василий, Максим и Иоанн Мос­ковские.

Четверо из этих святых тезоимениты самому Глядкову и его сыно­вьям, поэтому исследователи традиционно связывают выбор святых с желанием иметь изображения покровителей семьи. Более тщательный анализ состава святых на иконе показывает, что вряд ли только этим обстоятельством определялся выбор заказчика иконы.

Петр, Иона, Алексий — русские митрополиты, которые были осо­бо чтимыми московскими святыми и по мнению Церкви «сохранили неповрежденным православие во время всяческих нестроений и бед»³⁰. Их чествование с 1596 г. проводилось в один день — 5 октября. Эти святые были чрезвычайно почитаемы на государственном уровне. Так, приглашая на престол Михаила Романова, представители Земского собора прибыли к нему в Кострому «и били челом и молили, подняв чюдотворные иконы пречистыя Богородицы и великих московских чюдотворцов Петра и Алексия и Ионы…»³¹. Этот подбор святых встре­чается во многих документах, относящихся к важным государствен­ным событиям времен Михаила Федоровича.

Михаил Черниговский и его боярин Феодор, погибшие в Орде, — олицетворение борьбы с монголо-татарами, стойкости в отстаивании православной веры. Их мощи были перенесены в Москву в 1572 г. из опасения, что они достанутся католикам при переходе Чернигова под власть Польши³².

Культ Дмитрия Угличского связан с попыткой укрепления госу­дарственности во времена Смуты. В царствование Василия Шуйского царевича причислили к лику святых, в том числе и во избежание по­явления новых самозванцев. Блаженные Василий (XVI в.), Максим (начало XV в.), Иоанн (конец XVI в.) — известные московские юроди­вые, не боявшиеся говорить правду государям и другим «сильным мира сего». Эти юродивые еще при жизни почитались как простым наро­дом, так и властью. Блаженный Максим говорил знатным: «Божница домашня, а совесть продажна; всяк крестится, да не всяк молится…»³³ Общеизвестно, с каким почтением и опаской относился Иван Гроз­ный к Василию Блаженному, а Борис Годунов — к Иоанну Московско­му, по прозвищу Большой Колпак³⁴. Считалось, что Иоанн пророчески предсказал нашествие поляков: «За беззаконное пьянство и разврат Господь Бог нашлет на Русскую землю иноплеменных... Но их Святая Троица Своею силою прогонит»³⁵.

Таким образом, подбор святых для изображения их на иконе Бого­родицы вряд ли исходил только из семейных интересов. Во всяком случае, рядом с бытовым подходом явно прослеживается намерение иметь для поклонения на иконе святых покровителей православия и Русского государства, а также блаженных, стремившихся убедить власть быть справедливой. В подборе святых можно видеть две равно­значные ветви, олицетворяющие государственность и духовность. В 1629 г., когда была написана икона, фактическое совместное правле­ние Михаила и патриарха Филарета располагало к равнозначному вос­приятию власти мирской и духовной. После падения авторитета вер­ховной власти в Смутное время значение власти мирской и духовной, видимо, стало восприниматься несколько иначе. Немало этому спо­собствовало преодоление Смуты, которая воспринималась современ­никами как наказание Божье за грехи власти и народа. Именно тогда молодой Петр Глядков начал свою службу и видел многие людские страдания, поэтому становится понятным, почему он, с его явным стремлением к духовной стороне жизни, был «до службы не охоч» и почему он в итоге уходит в основанный им монастырь. Не следует так­же забывать, что для человека XVII в. уход в монастырь означал не только служение Богу для обеспечения себе будущего вечного пребы­вания в раю, но и возможность выхода из своего сословия и посвяще­ние себя другого рода занятиям. Говоря современным языком, в таком поступке была некая возможность самовыражения.

Однако при этом П. А. Глядков не уклоняется от службы государ­ству — в 1622 г. он служит «по приказам», в 1638 г. в связи со сложной обстановкой на южных границах из-за активности крымских татар с членов нижегородской служилой корпорации в Москву запрашивают­ся «сказки» о боевой готовности. Как положено, Петр Андреевич Глядков тоже подает «сказку». В ней он описывает, с каким вооружением приедет на службу: «...на коне, ружья: пистол, да сабля, да карабин; че­ловек на коне с простым конем, на простом коне ружья пара пистолей, у человека ружья саадак да сабля, да пистол; да два человека на конях, ружья у них по сабле да по карабину; в кошу человек с пищалью длин­ною да сабля». На документе имеется «рукоприкладство»: «К сей скаске Петр Глядков руку приложил»³⁶. Сопоставляя почерк на обороте сказки и вкладную запись на «Апостоле» — книге, подаренной Оран­скому монастырю П. А. Глядковым в 1640 г., — «...7148-го положил сию книгу Апостал в дом Пречистые Богородицы словенские горы Петр Андреев сын Глядков з детми своими с Ываном да с Олексеем к иные многие книги», можно убедиться, что они идентичны и, следователь­но, написаны одним и тем же человеком³⁷. Это один из редких автогра­фов П. А. Глядкова — служилого человека, оставившего значительный след в истории Русской Церкви. К этому времени П. А. Глядков уже заложил церковь, а затем Оранский монастырь, добившись выделения ему мордовских бортных земель.

Известный историк С. О. Шмидт в статье о монастырской колони­зации писал о том, что фактически основание Оранского монастыря имело одной из главных целей захват мордовских земель семьей Глядковых: «...в 1664 году была выдана соответствующая царская грамота. После получения ее сыновья и другие родственники основателя мо­настыря уже в 1665 году сделали большие вклады в монастырь. Явно начиналось новое переселение крепостных людей Глятковых и новое наступление на мордовские земли»³⁸. Несомненно, не стоит идеализи­ровать образ П. А. Глядкова: монастырская колонизация мордовских земель действительно имела место, но само понимание целей колони­зации могло быть разным — от захвата земель до миссионерских це­лей. Миссионерство, с точки зрения современников П. А. Глядкова, было богоугодно и полезно как государству, так и тем, на кого оно было направлено. В Повести об основании Оранского монастыря мордва, нападавшая на монастырь, называется «чадью неразумной»³⁹, причем «неразумность» их явно следует из язычества. Повесть не обвиняет мордву в нападении, а считает, что оно произошло по наущению дьявола. При объективном рассмотрении личные корыстные цели П. А. Глядкова при создании монастыря крайне сомнительны, так как он с момента основания почти полностью содержит эту обитель, а уже в 1642 г. передает свою вотчину в ее владение. Позже его сыновья также делают значительные вклады в монастырь⁴⁰.

Сравнивая истории жизни Афанасия Суровцова и Петра Глядкова, можно говорить на их примере о двух характерных типах служилого че­ловека XVII в. Оба они принадлежат примерно к одному социальному слою служилых людей нижегородской корпорации; судя по количеству земли и крестьян, оба занимают примерно равное экономическое по­ложение, оба являются свидетелями и участниками событий Смутного времени. Один — типичный воин, верно служивший своему отечеству и монархам, честно отрабатывавший земельные и денежные пожалованья, которые ему предоставляло государство. Другой, начав обычную карьеру служилого «по отечеству», также быстро выдвинулся в верхний слой уездной корпорации. Но, видимо, события Смуты и склонность к мирной, а не военной службе послужили причиной того, что, оставив светскую службу, он уходит из мира в монастырь и полностью посвяща­ет себя службе духовной. Рассмотренные выше обстоятельства этого ухода позволяют сделать вывод о том, что П. Глядков рассматривал ду­ховное служение не только как личное решение и не в отрыве от жизни государства, а, скорее, как другой путь службы ему.

С точки зрения современников, оба они служили одновременно государству и Богу — только один с оружием в руках, а для другого ору­жием стала молитва. Можно говорить о том, что это два пути реали­зации человека XVII в. как личности — путь полного выполнения условий системы и получения от нее заслуженного вознаграждения у А. П. Суровцова и путь реализации себя как духовной личности, по­лезной государству именно в этом качестве, — у П. А. Глядкова.

Примечания

¹ Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. С. 6.

² Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. М., 1998. С. 28.

³ Анпилогов Г. Н. Нижегородские документы XVI века (1588‒1600 гг.): Сб. док. М., 1976. С. 173.

⁴ Там же. С. 173‒175.

⁵ РГАДА. Ф. 210. Оп. 4. Дела десятен. Кн. 9. Л. 8.

⁶ Иногда встречается написание его фамилии как Глятков. См.: Шмидт С. О. К истории монастырской колонизации XVII в. // Вопросы истории религии и ате­изма: Сб. ст. XII. М., 1964. С. 297‒304. Год рождения П. Глядкова может быть уста­новлен только по косвенным данным: согласно преданиям о нем, к моменту гибе­ли в 1665 г. ему было 80 лет, т.е. он был одного возраста с А. Суровцовым.

⁷ РГАДА. Ф. 210. Оп. 4. Дела десятен. Кн. 9. Л. 34 об.

⁸ Нижегородские платёжницы 7116 и 7120 гг. Приготовил к печати С. Веселов­ский. Изд. ИОИДР при Московском университете. М., 1910. С. 15, 167.

⁹ Антонов А. В. Сказки дворян Нижегородского ополчения о службе в 1606­1610 гг. // Русский дипломатарий. Вып. 6. М., 2000.

¹⁰ Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1937. С. 157.

¹¹ Антонов А. В. Указ. соч. С. 224.

¹² Там же.

¹³ Козляков В. Н. Служилый «город» Московского государства XVII века (от Смуты до Соборного уложения). Ярославль, 2000. С. 126, 128.

¹⁴ РГАДА. Ф. 210. Оп. 4. Дела десятен. Кн. 11. Л. 10 об.

¹⁵ Там же. Л. 25, 31 и др.; Кн. 12. Л. 7 об.

¹⁶ Антонов А. В. Указ. соч. С. 224.

¹⁷ РГАДА. Ф. 210. Оп. 4. Дела десятен. Кн. 11. Л. 10 об., 11.

¹⁸ Там же. Кн. 11. Л. 10 об.; Кн. 12. Л. 20.

¹⁹ Антонов А. В. Указ. соч. С. 224.

²⁰ Документы Печатного приказа (1613‒1615 гг.). М., 1994. С. 405.

²¹ РГАДА. Ф. 210. Оп. 4. Дела десятен. Кн. 12. Л. 20, 20 об.; Писцовая и пере­писная книги XVII века по Нижнему Новгороду. СПб., 1896. С. 65.

²² РГАДА. Ф. 210. Московский стол. Д. 129. Л. 625, 674.

²³ РГАДА. Ф. 1209. Поместный приказ. Оп. 1. Л. 486.

²⁴ Соборное уложение 1649 года. М., 1961. Гл. XVI, ст. 5‒7.

²⁵ Писцовая и переписная книги. С. 364.

²⁶ Антонов А. В. Указ. соч. С. 224.

²⁷ РГАДА. Ф. 210. Дела десятен. Кн. 12. Л. 10.

²⁸ Там же. Д. 7. Новг. стол. Л. 3.

²⁹ Повесть о новоявленных чюдесех от образа пресвятыя владычицы нашея бо­городицы и присной девы Марии, нарицаемого владимерского, содеянных а пре­делах во едином от градов великия России, нарицаема Нижняго Новгорода, в пу­стыни близ Ораного поля на Славенской горе. Опубликована: Шмидт С. О. Указ. соч. С. 305‒309.

³⁰ Жития святых изложенные по руководству Четьих-Миней святителя Ди­митрия Ростовского. Октябрь. М., 2008. С. 124.

³¹ Дворцовые разряды. СПб., 1850. Т. I. С. 75‒76.

³² Жития. Сентябрь. С. 394.

³³ Там же. Ноябрь. С. 279.

³⁴ Там же. Август. С. 40.

³⁵ Православный календарь. 16 (3) июля. [Электронный ресурс]: http://bogolub. narod.ru

³⁶ РГАДА. Ф. 210. Московский стол. Д. 129. Л. 784, 784 об.

³⁷ Книга Апостол 1638 г. с вкладной записью П. А. Глядкова сохранилась в со­брании старопечатных книг и рукописей Лаборатории археографических исследо­ваний Уральского государственного университета (г. Екатеринбург). Выражаю большую признательность заведующей лабораторией Ирине Викторовне Починской за предоставленную фотокопию вкладной записи.

³⁸ Шмидт С. О. Указ. соч. С. 300.

³⁹ Повесть о новоявленных чюдесех. С. 306.

⁴⁰ Оранский Богородицкий мужской монастырь // Нижегородская старина. 2006. № 11. [Электронный ресурс]: http://pecherskiy.nne.ru

^[*] Студентка Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лоба­чевского.