Апокрифы в древнерусской литературе были в центре внимания, главным образом, у дореволюционных историков (В. Успенский, И. Я. Порфириев, Н. С. Тихомиров). Особенно много в деле изучения апокрифов было сделано авторами сборника Отделения русского языка и словесности Императорской академии Наук. На страницах этого издания были напечатаны работы Н. С. Тихомирова, В. М. Истрина, И. Я. Порфирьева[ii]. Важное место среди них занимают исследования В. М. Истрина, работы которого были направлены на изучения Повести временных лет[iii]. На наш взгляд именно В. М. Истрин был наиболее близок к верному пониманию смысла апокрифического материала в Повести временных лет[iv].

Большое значение имеют и статьи А. А. Шахматова посвященные анализу Толковой Палеи и Повести Временных лет, где он касался некоторых апокрифических вставок[v]. Очень интересной и важной является попытка ученого проследить возможные пути попадания апокрифического рода литературы на Русь.

Исследователи редко точно определяли апокрифический источник, в основном ограничиваясь выявлением апокрифических вставок. Целью нашего исследования будет попытка точного установления апокрифического источника рассказа ПВЛ о разделе земель сыновьями Ноя по жребию путем непосредственного сопоставления текста. Второй нашей задачей будет исследование пути возможного попадания апокрифического текста в ПВЛ.

Ветхозаветное влияние на ПВЛ огромно. Это легко заметит внимательный читатель. Так, например, Святополк, убивший по рассказу летописи своих братьев, назван в ней «окаянным» и «проклятым». Обратим внимание на корень слова «окаянный», этот корень — «каин». Понятно, что имеется ввиду библейский Каин, убивший своего брата и проклятый Богом. Как и Каин, обреченный скитаться и умереть в пустыне, скончался и летописный Святополк. Примеров подобных этому множество. Иной раз сам летописец сравнивает случившееся событие с историей из Ветхого Завета. Даже в плане стилистических особенностей изложения текста Библия и ПВЛ сходны в некоторых моментах: не раз ПВЛ повторяет текстовой оборот характерный для книги Иисуса Навина, ссылаясь на то, что свидетельства какого либо события можно видеть и «до сего дня»[vi].

Не все сюжеты ПВЛ точно «ложатся» в библейские тексты. Есть рассказы, которые написаны на библейские темы, но не согласуются с каноническим Ветхим Заветом. Один из примеров этому летописный рассказ о Ное, разделившем землю после потопа между своими сыновьями: «По потопе первие сынове Ноеви разделиша землю: Симь, Хамь, Афет. И яся въсток Симови… Хамови же яся полуденьная страна… Афету же яшася полунощныя страны и западныя… <…> Симъ же и Хамъ и Афет, раздъливше землю, жеребъи метавше — не преступати никому в жребии братень. И живяхо каждо въ своеи части»[vii].

В книге Бытия Ветхого Завета мы находим иное изложение событий, гораздо более краткое: «У Евера родилось два сына; имя одному — Фалек, потому что во дни его земля разделена…», дальше в книге Бытия читаем: «Вот племена сынов Ноевых, по родословию их, в народах их. От них распространились народы по земле после потопа»[viii]. В Ветхом Завете упоминание о разделе земли проходит косвенно, без лишних подробностей.

Кроме этого, в ПВЛ в истории «о брани межь братьи Ярославечехь» приводиться прямая параллель с сыновьями Ноя Хамом, Симом и их потомками евреями и хананеями. Снова говорится, что преступить «предела чюжого» и «заповедь отчею» большой грех: «Велик бо есть грех преступати заповедь отца своего: ибо исперва преступиша сынове Хамови на землю Сифову, по 400 лет отмьщение приняша от Бога; от племене бо Сифова суть и евреи, иже избиша Хананейско племя, и восприяша свой жребий и свою землю…[ix]

Возникает вполне понятный вопрос: откуда летописец взял рассказ о жребии и, почему каждый брат должен обязательно жить в своем «жребии»? При этом конечно, исключается, что составитель ПВЛ сам являлся автором приведенного отрывка.

Историки уже давно установили, что летописец пользовался «Хроникой Георгия Амартола», но в ней сообщение о разделе земли еще более коротко, и упоминаний о жребии там нет[x]. Существует мнение, что источником рассказа послужила «Историческая Палея», где, впрочем, тоже не сообщено совершенно ничего нового. А. А. Шахматов и В. М. Истрин убедительно показали, что ПВЛ являлась источником для «Исторической Палии», а не на оборот[xi]. Близкий текст находится в «Летописце Еллинском и Римском»[xii]. В этом источнике имеется упоминание клятвы, которую дали сыновья Ноя разделившие землю: «…якоже рекохом, клятву имъ повелелъ дати отецъ, яко никомуже поступити на братень жребий. Преступающему же клятвенное заповъдание погубити…»[xiii]. Если мы исключим, что автор этого источника сам придумал клятву и жребий, то снова возникает вопрос о том, что послужило основным источником для этого текста, если он не совпадает с библейским рассказом? Логично предположить, что источник для рассказа о разделе земли помещенного в ПВЛ должен быть достаточно содержательным, поскольку при прочтении создается впечатление, что автор «Повести» не считает нужным переписывать его целиком.

Заметим, что еще предшествовавший ПВЛ текст свода 1039 г., в редакции 1073 г. реконструированный А. А. Шахматовым, содержал фразу: «не добро есть преступать предела чюжого»[xiv].

И. Н. Данилевский, детально описавший вопрос о вероятном источнике рассказа ПВЛ, подчеркивая его важность, пришел к выводу: «Чтобы понять мотивы составителя «Повести», избравшего именно такой «сценарий» раздела земли сыновьями Ноя, необходимо было найти непосредственный источник летописного рассказа. Но установить его до сих пор не удается»[xv].

Заинтересовавший нас отрывок, как правило, не был в науке специальным предметом изучения. К этой истории часто относились скорее как к одной из легенд ПВЛ. Весьма показательно выразился изучавший ПВЛ Б. А. Рыбаков: «Отдав дань неизбежным для средневекового историка–монаха библейским легендам, Нестор быстро переходит к обрисовке всего славянского мира…»[xvi]. Замечание сделанное Б. А. Рыбаковым справедливо и понятно в контексте развития науки своего времени, когда важен был смысл текста, а не сам текст, как таковой. Современная отечественная историческая наука, имея свои ценные источниковедческие традиции, обогатилась герменевтическими принципами, западными разработками[xvii]. Сегодня не менее важно сознание автора источника, его представление о своем месте в мире. Потому легенды историков-монахов могут служить предметом пристального изучения.

Заметим, что слово «жребий» прочно вошло в русскую словесность и стало частым «клише» в языке делопроизводственных материалов XVI — XVII вв. В переписных и писцовых книгах Поместного приказа постоянно встречается слово «жеребий». Например, в Писцовой книге Елецкого уезда 1628/30 гг. читаем: «…за недорослями за Куземкой да за Филаткой отца их поместье, жеребий в селе Рождественском…»[xviii]. Из текста любого подобного рода документа ясно, что имеется в виду определенный земельный участок, закрепленный за тем или иным сыном боярским и подлежащий налогообложению. Слово XVII в. «жеребий» есть измененное от «жребий» упоминаемое в древнерусских летописях, и, в частности, в ПВЛ.

Кроме ПВЛ термин «жребий» встречается в иных памятниках древнерусской литературы. Это, например, «Задонщина», где упоминается «симов жребий»[xix], а также «Сказание о князьях Владимирских»: «А мы, божьей милостью наместники своих прародителей и отца своего великого князя Всеволода Ярославича удостоены Богом быть наследниками того же жребия…»[xx].

Вспомним, почему же столько внимания уделяется историками рассматриваемому нами рассказу летописи. Дело в том, что было замечено сходство начального рассказа ПВЛ о разделе земли после потопа с некоторыми дальнейшими сюжетами истории в ПВЛ. Например, раздел земель сыновьями Ярослава, где их количество сокращенно до трех[xxi]. Другой пример — распря 1073 г., где прямо сказано, что Святослав сев в Киеве «преступившее заповедь отню». Далее в летописи идет прямая «ссылка» на книгу Бытия: «А Святослав седе в Киеве, прогнав брата своего, преступив запаведь отчю, паче же Божию. Велик бо есть грех преступати заповедь отца своего: ибо исперва преступиша сынове Хамови на землю Сифову, по 400 летотмьщение приняша от Бога; от племене бо Сифова суть и Евреи, иже избиша Хананейско племя, и восприяша свой жребий и свою землю. И пакы преступи Исав заповедь отца своего, и прия убийство; не добро есть воступати во предел чюжаго»[xxii].Снова летописец отсылает своего потенциального читателя к тому факту, что возмездие ждет всякого, кто «преступит жребий братень».

Теперь попытаемся разобраться, что же могло послужить источником для рассказа о разделе земли сыновьями Ноя в «Повести», откуда взялась уверенность летописца в том, что проклятие неминуемо настигнет того, кто «преступит жеребий братень», и откуда берется сам сюжет раздела земли по жребию.

Рассказ ПВЛ о разделе земли сыновьями Ноя после потопа действительно не находит подтверждения в каноническом Ветхом завете, но существует иной источник, где поразительное совпадение в тексте с рассказом содержащимся в ПВЛ не может не обратить на себя внимание. Этот источник — апокрифический вариант Книги Бытия известный как Книга Юбилеев или Малое Бытие.

В книге Юбилеев читаем следующий рассказ о разделе земли: «А в шестой год этой седьмины родила она (Азурад, жена Ноя — Д. Л.) ему сына, и нарек он ему имя Фалек, ибо в те дни, когда родился он, начали сыновья Ноевы делить землю между собой, и сказали о том Ною… и разделили они землю на три части: для Сима, Хама м Иафета, по наследию каждого… И призвал Ной сыновей своих, и пришли они к нему, они и дети их, и разделил он землю на жребии, которые должны были получить во владение сыновья его. И протянули они руки и вытянули писание из пазухи Ноя, отца своего»[xxiii]. Далее следует самое подробное и обширное описание «жребиев» доставшихся Симу, Хаму и Иафету. Среди земель, которые были разделены братьями, упоминаются: Рафа (Урал), Альпы, Гибралтарский пролив, Фирас (земля этрусков) и так далее. Кстати, и в ПВЛ также следует подробное описание колен сыновей Ноя.

Как мы видим, именно здесь упоминается слово «жребий», которого нет в библейском Ветхом завете. После идет не менее подробное описание земель доставшихся внукам Ноя. В конце IX главы Книги Юбилеев сказано: «Так разделили сыновья Ноевы земли свои между сыновьями своими в присутствии Ноя, отца своего, и связал он их клятвою сулящее проклятие, всякому, кто пожелает взять удел, не выпавший ему по жребию. И сказали они: «Да будет так, да будет так» за себя и за сынов своих навеки, в поколениях их вплоть до дня суда, в который Господь Бог будет судить всех мечом и огнем…»[xxiv]. Рассказ о заключении столь торжественного договора был призван, как предполагают исследователи, оправдать нашествие евреев на Палестину (Ханаан) и их враждебное отношение к местному населению[xxv].

Здесь находит свое объяснение не только появление сцены со жребием в летописных рассказах, но и появление неминуемого проклятия карающего каждого «кто пожелает взять удел, не выпавший ему по жребию». Отсюда понятна и фраза из Летописца Еленского и Римского: «…якоже рекохом, клятву имъ повелелъ дати отецъ, яко никомуже поступити на братень жребий»[xxvi]. Отметим и тот факт, что сыновья Ноя, поклялись за все будущие поколения до Страшного Суда, что проклят будет каждый, кто нарушит эту заповедь, а ведь далекими их потомками были и русские князья в представлении автора ПВЛ.

Книга Юбилеев содержит часто очень любопытные подробности библейской истории, которые перекликаются с русскими летописями. Так, во время перехода Авраама в Ханаан в апокрифе Бог дает ему «повеление», что избранный Богом народ должен обязательно отдавать десятую часть от всего: «от семени, и от масла, и от скота, и от овец». Этот закон, как подчеркивает Малое Бытие, был дан «для поколений навеки»[xxvii]. В Книге Бытия этот момент опущен. Из летописей мы знаем, что татары, подошедшие к русским землям, избранным Богом «на последнее время», потребовали от русских «десятины во всемъ: во князяхъ, и в людях и въ конехъ…»[xxviii]. Для летописца нашествие татар — кара божья, «за грехи наши». Сопротивление татарам — сопротивление воле Бога. Люди, забывшие Бога, неминуемо подвергнутся наказанию свыше. Не случайно татары на страницах летописи требуют десятой части во всем — это доля Бога, в установленном древнем божественном законе. Возможно, просьба татар — символическое напоминание о Боге перед началом его кары.

Это совпадение может быть до известной степени случайным. Упоминание же десятины как части, которая принадлежит Богу, встречается и в Моисеевых книгах канонического Ветхого Завета. Так, в ходе описания ежедневных жертвоприношений говориться: «И десятую часть ефы пшеничной муки…»[xxix]. Но, упоминание десятины в Ветхом Завете косвенно и внимание на ней, как доли Бога, вовсе не акцентируется.

Книга Юбилеев или Малое Бытие, предположительно создана в конце II в.до нашей эры. Этот источник содержит сведения исторического характера, которые «ангел лица господня» поведал Моисею на горе Синай. По сути, это более подробный вариант Книги Бытия, изложенный от лица ангела до истории исхода евреев из Египта. Название книги — «Книга Юбилеев» — связана с хронологическим принципом изложения.

Книга Юбилеев дошла до нас на эфиопском и частично на латинском языках, вероятно, существовала версия написанная на иврите. Целиком этот памятник, как, кстати, и книгу Еноха, сохранила только эфиопская литература.

Однако, по замечанию И. Я. Порфирьева, «Малое Бытие, которое в первые века христианства пользовалось такой известностью, не встречается в древней нашей письменности»[xxx]. И. Я. Порфирьев также предполагал, что апокрифические вставки вовсе не являются доказательством того, что на Руси были известны эти апокрифы целиком. Доказательством этому И. Я. Порфирьев считал то, что вставки из ПВЛ заимствованы из Палеи[xxxi]. Такое мнение вскоре было опровергнуто А. А. Шахматовым[xxxii]. Кроме того, Палея не упоминает о понятии «жребий», и рассказ о разделе земли сыновьями Ноя там совсем иного рода, чем в ПВЛ, что еще раз опровергает предположение сделанное И. Я. Порфирьевым.

Теперь попробуем определить, каким образом этот апокрифический текст мог попасть на Русь. Обратимся к работам А. А. Шахматова. Прежде всего, важен путь, по которому пошел ученый, чтобы доказать, что Толковая Палея основывалась на ПВЛ, а не наоборот. Анализ Речи философа в легенде о крещении Руси привел А. А. Шахматова к предположению, «о знакомстве с Толковой Палией не русского летописца, а составителя того памятника, откуда заимствована в русской летописи эта Речь. Таким памятником был, вероятнее… болгарский сборник, содержавший рассказ о крещении князя Бориса»[xxxiii]. Итак, А. А. Шахматов предположил, что в распоряжении русских летописцев, вероятно, была болгарская Палея, написанная в X в. и содержавшая массу апокрифического материала. Эта, болгарская Палея основывалась в свою очередь на греческой Палии, но вставкам апокрифического характера подверглась в Болгарии[xxxiv].

Таким образом, следуя этим путем, мы можем предположить, что изучаемый нами апокрифический рассказ, основанный на Книге Юбилеев, попал в русскую литературу из какого-либо болгарского источника, в котором содержалось масса апокрифических текстов. В пользу болгарской версии пути попадания апокрифа на Русь говорит и то, что болгарские письменные источники были известны здесь еще в XI в.[xxxv]

Болгарский вариант попадания апокрифического текста на Русь подтверждается исторической обстановкой. В Болгарии, где христианство стало официальной религией с 865 г., нашли приют ученики св. Мефодия. Близость к Византии и знание учениками греческого языка способствовали быстрому распространению христианской византийской литературы в Болгарии. Ученики св. Мефодия стали применять новое письмо, кириллицу. Именно из Болгарии славянские книги поступали в монастыри Киевской Руси[xxxvi]. Одновременно Болгария — страна, где не существовало вековых христианских традиций, создавала хорошую почву для появления и распространения неканонической христианской литературы. Именно в Болгарии, прежде всего, отражались интеллектуальные, духовные брожения, проходившие в Византии. Таким образом, в конце первого тысячелетия Болгария явилась настоящей «кузницей» апокрифических историй.

Наше предположение подтверждается и мнением В. М. Истрина, предположившего попадание из Болгарии текстов на Русь через Моравию. В 1931 г., находясь в эмиграции, В. М. Истрин опубликовал статью, обобщающую свои более ранние работы[xxxvii]. Эта статья явилась ответом на работу Н. К. Никольского «Повесть временных лет, как источник для истории начального периода русской письменности и культуры».[xxxviii] В. М. Истрин вполне убедительно показал, когда и при каких условиях появилась ПВЛ; создание этого памятника проходило под влиянием греческих и болгарских книг[xxxix]. Ученый также доказал, что на Руси в XI в. «вращались произведения моравского происхождения», которые возможно попадали через посредство Болгарии[xl].

Таким образом, апокрифический источник — Малое Бытие, на наш взгляд, мог быть известен на Руси XI — XII вв. Считаем вполне возможным наше предположение: источником рассказа о разделе земли сыновьями Ноя в ПВЛ послужила апокрифическая книга Юбилеев или Малое Бытие. Сопоставление ПВЛ и иных летописных рассказов с апокрифической, ветхозаветной литературой требует дальнейшего изучения.

Нет сомнений, что греческая апокрифическая литература оказывала большое влияние на русскую литературу в XI — XII столетиях, особенно во время написания ПВЛ. Апокрифы раз проникнув, уже часто мелькали в произведениях русской литературы. Например, в «Сказании о Мамаевом побоище», как справедливо отмечают исследователи последних лет, битва на Куликовом поле вовсе не случайно начинается в «осьмой час» 8 сентября 6888 г. от сотворения мира[xli]. Совпадение восьмерок, конечно, не случайно, но это не совсем символ Богородицы, как предполагают современные исследователи[xlii]. Три цифры 8 есть зашифрованное имя Христа — Иисус[xliii]. Так по греческой традиции, в апокрифическом материале, имена многих исторических персонажей прямо не названы, но шифровались при помощи чисел. Как правило, указанное число соответствовало первой букве имени персонажа. Кстати, отсюда идет традиция обозначения чисел с помощью букв, которая частично была заимствована славянами.

Итак, уровень культурного развития Древней Руси был гораздо выше, чем обычно предполагается историками. Можно предположить, что люди эпохи начала нашей истории нуждались в переводе не только обычных библейских книг, но и разнородного апокрифического материала. Древнерусский человек предстает перед нами как пытливый мыслитель, пытающийся осознать свое место в мире, и в истории этого мира.