Однако 11 июля немцы достигли новых успехов, к тому же с другого фланга, с юга, к Прохоровке рвался их 3-й танковый корпус. Всё это делало переход танковой армии к намеченному П. А. Ротмистровым району атаки слишком опасным манёвром, грозившим армии окружением. Кроме того, станция Прохоровка была ключевым звеном снабжения Воронежского фронта, на ней были сосредоточены стратегические запасы военных грузов. Поэтому Н. Ф. Ватутин принял решение использовать армию П. А. Ротмистрова для лобового контрудара под Прохоровкой, на местности, пересечённой оврагами и неудобной для развёртывания и маневрирования большого количества танков.
Немецкое командование с помощью разведки внимательно следило за сосредоточением танковой армии и подготовкой к боевой операции. В результате советские 18-й и 29-й танковые корпуса в районе Прохоровки напоролись на заранее подготовленную немецкую оборону с множеством противотанковых средств: танков, самоходок, противотанковых орудий. Ставшее символом Курской битвы встречное столкновение танков, сходящихся «на пистолетный выстрел», в действительности было массированной советской атакой утром 12 июля и немецкими танковыми контратаками, направленными на предотвращение вторжения в оборону отдельных советских подразделений. В этом бою советские войска понесли большие потери.
Почему же, несмотря на неудачу советских атак 12 июля, немецкое наступление в полосе Воронежского фронта всё-таки потерпело поражение? Чтобы разобраться в этом, необходимо вернуться к моменту создания немецкого плана наступления и советского плана обороны.
Наступление немцы планировали вести силами трёх танковых корпусов: ударной группы из 48-го и 2-го танковых корпусов СС, 4-й танковой армии и вспомогательной 3-й танковой армейской группы «Кемпф», которая должна была прикрывать правый фланг главной ударной группы. В результате 48-й корпус должен был прорваться к реке Псёл на участке к востоку от Обояни. Успех этого наступления имел решающее значение для всей операции. Оба корпуса состояли из сильных дивизий, обладавших большим боевым опытом. Их силы были примерно равны: у 48-го танкового корпуса было несколько больше бронетехники, 2-й танковый корпус СС был лучше оснащён артиллерией.
Немецкое командование за счёт применения новой техники собиралось преодолеть первые две полосы советской обороны за один день. Полосой на военном языке называют глубину обороны дивизии. Начало решающего сражения в районе Прохоровки было запланировано на 7–8 июля. В этом сражении немецкое командование очень рассчитывало на помощь входившей в состав 48-го танкового корпуса 10-й танковой бригады, имевшей на вооружении две сотни «Пантер».
Советское командование колебалось между оборонительной и наступательной стратегией. Командующий Воронежским фронтом Н. Ф. Ватутин считал самым разумным перехватить инициативу у противника, перейдя в наступление. Но вышестоящее руководство решило, что лучше заранее подготовить оборону, истощить наступающие ударные группировки противника, а затем разгромить их контрударами. Уступив инициативу врагу, советское командование тем самым давало ему свободу выбора направления и цели своего главного удара. К тому же, пока удар не был нанесён, противник с помощью разведки мог обнаружить ослабление одного направления в пользу другого и внести коррективы в свои планы. Поэтому Н. Ф. Ватутин примерно поровну распределил силы в полосе трёх армий – 6-й гвардейской, 7-й гвардейской и 40-й – из четырёх, входящих в первый эшелон его фронта.
Многие современные исследователи сражения критикуют это решение командующего фронтом. Однако у советского полководца были на то веские причины. Опыт Первой мировой войны показывал, что хорошо подготовленное наступление значительных сил можно остановить только в глубине обороны с помощью резервов, а дополнительное «уплотнение» первого эшелона приводит лишь к росту потерь. Поэтому Н. Ф. Ватутин не думал, что его дивизии первого эшелона остановят немецкое наступление. Они должны были только дать время использовать главный козырь – сильные танковые резервы в глубине обороны: 1-ю танковую армию и два отдельных танковых корпуса. Кроме того, он мог рассчитывать на дополнительное усиление за счёт Резервного фронта. Помимо танковых резервов Ватутин располагал ещё и 69-й армией, которую он расположил за 6-й и 7-й гвардейскими армиями.
Дивизии первого эшелона были растянуты широким фронтом – в среднем примерно 14 километров на дивизию, на пределе её оборонительных возможностей. Их боевой порядок представлял собой вытянутые цепочкой батальоны без второго эшелона. Баланс в пользу советских дивизий немного сдвигало наличие частей усиления – артиллерийских и танковых полков. С их помощью удалось довести плотность противотанковых орудий до 8 на один километр фронта, а общую плотность артиллерии до 15–20 орудий на километр. Для отражения массированного танкового удара, поддержанного артиллерией и авиацией, такая плотность была совершенно недостаточной. Подчинённые дивизиям первого эшелона танковые полки были практически бесполезны, поскольку были укомплектованы устаревшими к 1943 году американскими танками М3 «Грант».
Сильной стороной советской обороны была отличная инженерная подготовка. Именно она стала первым камнем, о который споткнулось немецкое наступление, с самого начала развивавшееся по-разному в двух ударных корпусах. Если эсэсовский корпус продвинулся к исходу 5-го июля на 10 километров и вышел на подступы ко второй полосе обороны, то 48-й танковый корпус продвинулся всего на 5 километров. Свою роль сыграло отсутствие авиационной поддержки. Видимо, Г. Гот был слишком уверен в пробивной силе бронированного тарана из четырёх сотен танков и самоходок элитной дивизии «Великая Германия». Однако противотанковый ров оказался для них почти непреодолимым препятствием. Обычно такие рвы немецкие танки быстро преодолевали благодаря сопровождающим их сапёрным подразделениям. Но здесь сапёры оказались бессильны: их советские коллеги, удачно использовав особенности ландшафта, устроили запруду и превратили местность вокруг рва в болото. Сделать проход через ров подрывом стенок или завалить его фашинами было просто невозможно. В результате в течение всего светового дня «кулак» из 400 бронеединиц бездействовал под ударами советской авиации и артиллерии.
Советское командование не теряло времени даром. Н. Ф. Ватутин быстро понял, где наносится главный удар. Между основными позициями немецких и советских войск широкая полоса была занята небольшими советскими передовыми отрядами. Немецкое командование не трогало их, чтобы не раскрывать свои планы. Очистка этой полосы была проведена за день до наступления. Командование фронта в день генерального наступления было готово предпринять ответные шаги.
На направление главного удара выдвигались подвижные резервы фронта – четыре танковых и один механизированный корпуса. По своим боевым возможностям каждый из этих корпусов был примерно равен немецкой дивизии. Имея несколько больше танков, советские подвижные соединения уступали немцам по численности пехоты и были значительно хуже обеспечены артиллерией. Кроме того, вооружение советских танков не позволяло эффективно бороться с «Тиграми» и «Пантерами»: почти треть советских танков были лёгкими.
В этих условиях принципиальное значение имел вопрос, как использовать подвижные корпуса фронта в обороне: либо бросить их в контрудар и пере хватить у противника инициативу, либо разместить на выгодных и подготовленных оборонительных рубежах, в так называемых танковых засадах. Что было бы правильнее, сложно сказать даже сейчас.
Н. Ф. Ватутин был сторонником первого варианта. У него был сильный и авторитетный оппонент, генерал М. Е. Катуков, командующий 1-й танковой армией, которому предстояло руководить действиями бронетанковых сил. Он был генерал-практик, опиравшийся больше не на теоретические построения, а на личный боевой опыт. Тактика танковых засад предполагала размещение танков на огневых позициях в окопах или хотя бы за естественными укрытиями, их маскировку и открытие огня с наиболее благоприятной дистанции. Такая тактика обеспечивала танкам большую живучесть и позволяла эффективнее применять оружие. Для этого танковые корпуса следовало использовать как главную силу в обороне второй полосы.
На 6 июля, вопреки мнению М. Е. Катукова, командующий фронтом Н. Ф. Ватутин запланировал контрудар. В дело вмешался Сталин, он поддержал Катукова и в последний момент контрудар отменил. Но некоторые проблемы остались. Ставя задачу армии Катукова и Сталинградскому корпусу выйти на вторую полосу, Ватутин, хотя и распорядился подготовить там прочную оборону, задумывал ее как подготовительное мероприятие к будущему контрудару. Поэтому фланги армии и корпуса были не сомкнуты. Между сёлами Яковлево и Лучки осталось пространство, прикрытое слабой обороной только одного из стрелковых полков. Именно туда выходила главная ударная группировка 2-го танкового корпуса СС. В результате отмены контрудара участок прямо напротив ударной группировки противника оказался самым слабым в нашей обороне. Требовалось срочно сомкнуть фланги 1-й танковой армии и 5-го гвардейского корпуса, но никакой перегруппировки сил проведено не было. Именно за это и следует предъявить главную претензию Н. Ф. Ватутину. Его оправданием может служить только то, что под давлением Главного штаба он был вынужден действовать вопреки своим представлениям об оборонительных операциях и подготовленным планам. К тому же командир 5-го гвардейского Сталинградского корпуса, тоже, видимо, руководствуясь логикой подготовки к контрудару, в район Лучков направил мотострелковую бригаду без автотранспорта, которая к Лучкам так и не вышла, чем ещё сильнее сузила фронт.
Все эти события привели к тому, что 6 июля 2-й танковый корпус СС прорвал вторую полосу советской обороны на самом уязвимом участке. В полном соответствии со своими представлениями о том, как надо применять танковый корпус в обороне, Н. Ф. Ватутин отдал 5-му гвардейскому корпусу приказ идти в контратаку. К этому моменту катастрофа уже произошла: противник прорвал полосу обороны. Возможно, оставшись в обороне, 5-й корпус сумел бы задержать продвижение 2-го танкового корпуса СС на восток, но не более того. Теоретически ликвидировать этот прорыв можно было только контрударом, который привёл бы к временному окружению основных сил корпуса, потерявшего половину своих танков.
Тем не менее, как и в предыдущий день, 48-й немецкий танковый корпус не добился ожидаемого успеха. Хотя ему удалось окружить и разгромить часть сил двух наших стрелковых дивизий первой полосы обороны между клиньями двух немецких корпусов, свою главную задачу – прорыв второй полосы обороны – он не выполнил. Корпус напоролся на танковые засады советской 1-й танковой армии и понёс большие потери в бронетехнике. Особенно пострадала немецкая 10-я танковая бригада, которая перед наступлением была главной ударной силой корпуса. К 7 июля из двухсот танков полка боеспособность сохранили всего 40. А к 10 июля в полку осталось всего 10 боеспособных танков. После этих потерь немецкое командование отказалось от запланированного до начала операции переподчинения полка 2-му танковому корпусу СС для участия в боях под Прохоровкой.
Поскольку в боях 5–6 июля 48-й танковый корпус понёс значительные потери и не мог самостоятельно преодолеть вторую полосу советской обороны, 2-й танковый корпус СС был переориентирован на содействие своему соседу слева. В ходе боёв 7–9 июля при содействии флангового удара эсэсовцев 48-му танковому корпусу удалось преодолеть вторую полосу обороны противника, хотя советские войска сохранили целостность фронта и не допустили выхода немцев на оперативный простор. А после того как 2-й танковый корпус СС перегруппировался на прохоровское направление, 48-й танковый корпус опять оказался не в состоянии прорвать оборону советских войск самостоятельно. У него ещё хватило сил нанести 10–11 июля ряд сильных ударов в полосе обороны 6-го танкового корпуса, но к возобновлению наступления по направлению к реке Псёл он был не способен.
В этой ситуации после боя под Прохоровкой 12 июля 4-я немецкая танковая армия уже не располагала возможностями для широкомасштабного наступления. Она могла только проводить операции с ограниченными целями, такими как срезание выступа между 2-м танковым корпусом СС и 3-м танковым корпусом. Стратегические цели операции «Цитадель» были сорваны. Наступление на северном фасе Курской дуги провалилось и не могло быть возобновлено, так как советские войска на северном фланге орловского выступа прорвали немецкую оборону и над 9-й немецкой армией нависла угроза окружения. В полосе группы армий «Юг» советские войска 17 июля тоже нанесли ряд опасных ударов на реке Миус и в районе Изюма, создав кризисную обстановку. Немцам пришлось отказаться от использования для продолжения наступления последнего резерва группы армий «Юг» 24-го танкового корпуса, который первоначально предполагалось использовать как резерв в операции «Цитадель». Кроме того, 2-й танковый корпус СС пришлось вывести из состава 4-й танковой армии и перебросить на реку Миус, а дивизия «Лейб-штандарт Адольф Гитлер» из состава этого корпуса, оставив другим дивизиям свою тяжёлую технику, вообще быта выведена с фронта, и направлена в Италию на отдых и пополнение.
В целом со стратегической точки зрения Курская битва была проиграна Германией ещё до её начала. Сделав ставку на своё технологическое и тактическое превосходство, немцы преувеличили то и другое. Танк «Пантера», несмотря на свои более высокие характеристики по сравнению с Pz-IV, по меткому выражению Г. Гудериана, «не освобождает командование от использования общепринятых тактических принципов использования танков». Что касается тактических ошибок, то, как показал ход боевых действий, ни одна сторона не обладала на них монополией. Фактически сражение переросло в борьбу на истощение. Немцы ставили перед собой задачу истребления танковых резервов противника. Но потери были с обеих сторон, а производство танков и САУ в Германии было в два раза ниже, чем в СССР. Поэтому, несмотря на локальные тактические успехи, продолжение наступления не имело смысла. Немецкое командование предпочло использовать сохранившие боеспособность соединения на других участках фронта.
