В эпоху Магнуса и Харальда Сурового ярлом Оркнейских островов был Торфин Сигурдсон, дядя Регнвальда по отцу. (41, 431) Снорри ис­пользовал какое-то обширное сказание об оркнейских ярлах. Соратники Олава Святого привлекали пристальное внимание скальдов, но Регнвальд среди оркнейских ярлов не упоминается, а сообщается только о его отъ­езде из дома на службу к Олаву Святому. После возведения Магнуса на престол Регнвальд вернулся в Ладогу вместе с отрядом русской помощи.

Снорри в описании поездки норвежского посольства Регнвальда не упоминает:

«Ранней весной Эйнар Брюхотряс и Кальв, сын Арни, собрались в поход. У них была с собой большая дружина из лучших людей, которых только можно было найти в Трёндалёге. Весной они направились на восток через Кьёль в Ям­таланд, оттуда в Хельсингьяланд и добрались до Швеции. Там они раздобыли корабли и летом отплыли в Гардарики. Осенью они добрались до Альдейгьюборга. Они послали своих людей в Хольмгард к Ярицлейву конунгу и просили пе­редать ему, что они хотят взять с собой Магнуса, сына конунга Олава Свято­го, и отвезти его в Норвегию, а там помочь ему получить отцовское наследство и стать конунгом в стране.

Когда об этом узнал Ярицлейв конунг, он стал советоваться со своей же­ной и другими знатными людьми. Они решили послать гонцов к норвежцам и пригласить их к Ярицлейву конунгу и Магнусу. Им обещали свободный проезд по стране. Когда они добрались до Хольмгарда, то было решено, что норвежцы, которые приехали, станут людьми Магнуса и будут ему служить, и это было скреплено клятвами Кальва и всех тех, кто сражался при Стикластадире против Олава конунга. А Магнус заключил с ними полный мир и поклялся, что он будет им верен, что и они во всём могут на него положиться, если он ста­нет конунгом Норвегии. Он должен был стать приёмным сыном Кальва, сына Арни, а Кальв обязался делать всё, что, по мнению Магнуса, способствовало бы укреплению его власти в Норвегии и сделало бы его правление свободнее...

Магнус, сын Олава, отправился в путь с востока из Хольмгарда в Альдейгьюборг после йоля. Как только сошёл лёд, они снаряжают вместе со своими людьми корабли...

Магнус конунг отправился осенью к восточным пределам страны. Повсюду он был провозглашён конунгом, и весь народ был рад тому, что Магнус стал конунгом. Тою же осенью в ноябрьские иды умер в Англии Кнут Могучий... Тьодольв так говорит о конунге Магнусе:

Путь держа к закату,

Князь, вы грязь топтали

С войском, землю свейскую

За спиной оставив». (41, 377‒378)

Норвежцы отправились в путь ранней весной, но до Ладоги добира­лись не правдоподобно долго и приехали только осенью. Обратно они отправились также ранней весной, но в Норвегию прибыли осенью. В действительности посольство Эйнара Брюхотряса обернулось за осень, но после литературной обработки события оказались растянутыми на целый год.

Войско двигалось по осенней грязи, что соответствует разгару осени. Канут умер осенью предшествующего года, но упоминание времени его кончины после сообщения о вступлении в Норвегию вроде бы говорит о том, что армия вторжения пересекла границу до 12 ноября 1036 года. Магнусу в момент отъезда из Руси было почти 19 лет. Почти 19 лет ему было в октябре, что соответствует времени осенней распутицы. Весной 1036 года произошла междоусобная война Ярослава с Брячиславом, а в сентябре ожидался приезд митрополита Феопемпта. В сентябре Ярослав находился в Киеве, но затем отправился в Новгород. В старших летопи­сях в статье 6544 (1036) года читаем:

«Иде Ярослав к Новугороду и посади сына своего Володимера в Новегороде, епископа постави Жидяту». (34, 65)

После того как ростовский князь Судислав был заключён в тюрьму, его княжество было присоединено к новгородским владениям Владими­ра Ярославича. Это присоединение было превращено летописцами в на­чало его новгородского княжения. Луку Жидяту в епископы рукополо­жил приехавший митрополит Феопемпт. В Новгород Лука уехал по осени 1036 года, так что Ярослав встретил митрополита, а затем прибыл в Нов­город. Здесь он провёл переговоры с норвежцами.

Ярослав по поводу судьбы Магнуса советуется с Ингигерд, а затем с послов, бывших ранее врагами Олава Святого, взяли клятву в верности Магнусу. Ингигерд опасалась измены норвежцев. Действительно, в об­мен на голову Магнуса датчане вполне могли бы предоставить любому желающему пост наместника Норвегии. Норвежцы потребовали гаран­тий своей безопасности в случае прихода к власти Магнуса, и тому также пришлось давать клятву. Гарантом соглашения становился Кальв в каче­стве приёмного отца Магнуса. Кальву отводилась роль второго человека в стране после короля, так как, будучи одно время наместником Норве­гии, он был среди норвежцев самым знатным.

В «Обзоре саг о норвежских конунгах» приведён состав посольства:

«И были хёвдингами в этой поездке ярл Рёгнвальд, Эйнар Брюхотряс, Свейн Бык, Кальв Арнсон. Но их просьба не была услышана, ни приведена в ис­полнение, раньше, чем они клятвенно не пообещали ему страну и свою верность, поскольку княгиня Ингигерд была против этого». (8, 102)

Регнвальд Брусисон присоединился к землякам уже на Руси, но по­ставлен на первое место. В качестве служилого человека и доверенного лица великого князя он считался наиболее пригодным для ведения пере­говоров. Следом идёт Эйнар, не запятнавший свою репутацию участием в битве при Стикластадире. Судя по имени, Свейн Бык был из числа вну­ков Хакона Сигурдсона от одной из его дочерей, назвавшей сына в честь своего брата Свейна Хаконарсона. На дочери Хакона был женат Эйнар, и Свейна Быка следует причислить к его сыновьям. Этот трандхеймец дол­жен был назвать сына в честь шурина в то время, когда тот в качестве шведского ярла правил Трандхеймом, то есть в 1013‒1015 годы.

Свейн Бык рано погиб, и Снорри не знает его. Он сообщает о сыне Эйнара Эйнриди, женатом на Сигрид, дочери Кетиля Телёнка и Гунхильд, сестры Олава Святого. (41, 425) Кетиль Телёнок женился в 1016 году и взрослую дочь заимел не ранее 1035 года. У него были и иные дети от Гунхильд, в частности сын Гутхорм. (41, 432) Эйнар назвал сына в честь своего отца. Эйнриди родился после Свейна Быка и по возрасту был бли­зок Сигрид. Сигрид по матери была двоюродной сестрой короля Магну­са и завидной невестой. Её свадьбу с Эйнриди следует отнести на время правления Магнуса. Эйнар способствовал приходу Магнуса к власти и женил сына на королевской родственнице.

Эйнар взял в поездку своего сына, потому что это было важно для успеха переговоров. Как показывает пример Эйнриди, он старался по­родниться с Магнусом. У Гунхильд была сестра:

«Олав конунг (Олав Тихий. — В. Т.) выдал за него (временщика Скули. — В. Т.) свою родственницу Гудрун, дочь Невстейна. Её мать была Ингирид, дочь конунга Сигурда Свиньи и Асты. Она была сестрою конунга Олава Святого и Харальда конунга (Харальда Сурового. — В. Т.)». (41, 462)

При внимании скальдов к Олаву Святому и его родственникам отсут­ствие упоминаний о свадьбе Ингирид и Невстейна в жизнеописании Олава говорит о том, что Ингирид стала совершеннолетней и вышла за­муж после смерти Олава. Сигурд Свинья скончался осенью 1017 года, и его дети родились не позднее начала 1018 года. Ингирид стала совершен­нолетней не позднее 1036 года.

Сделав ставку на Магнуса и начав с 1035 года помогать прославле­нию Олава Святого, Эйнар вполне мог женить старшего сына на род­ственнице Магнуса. Это разъяснило бы причину включения Свейна Быка в состав посольства. Ингирид была тёткой Магнуса и вполне под­ходила для этой цели. Вполне возможно, что её мужем был Свейн Бык, а более нигде не встречающийся Невстейн — либо был вторым мужем, либо перед нами Свейн под своим вторым именем. Близкое родство Эйнара с Магнусом сделало его самым доверенным сторонником Ингигерд в Норвегии.

Ингигерд отведена роль главного участника переговоров с русской стороны. Кальв замыкает перечень, хотя среди участников посольства был самым знатным. Кальв по матери был двоюродным братом Олава Святого, так что находился с Магнусом в близком родстве.

В «Пряди о Карле Несчастном» появляются новые участники возве­дения Магнуса на престол. В ней описываются приключения норвежца Карла на Руси и его шпионская деятельность в Норвегии. Карл попал на Русь с торговыми целями:

«Нет теперь мира между Свейном Альвивусоном и конунгом Ярицлейвом, потому что конунг Ярицлейв полагал, что норвежцы повели себя недостойно по отношению к святому конунгу Олаву, и некоторое время не было между ними торгового мира...

Человек зовётся Карл, а другой — Бьёрн. Они двое были братьями, незнат­ные по рождению, но, тем не менее, люди отважные. Были они солеварами в пер­вую часть своей жизни и так заработали денег. И так говорилось теперь, что они были богатыми купцами, и было у них много друзей, и были они людьми с сильным характером, и всё же был Карл первым из двух братьев во всём, что бы ни происходило». (13, 144)

Простые, но волевые братья разбогатели на добыче соли и на торгов­ле. Далее описывается их летняя поездка в Германию, Данию, Англию. За­тем Карл решает отправиться на Русь. Из-за отсутствия торгового мира между Норвегией и Русью такая поездка грозила гибелью, и Карл наби­рает добровольцев. На Руси в большом торговом городе местные жите­ли, узнав, что они норвежцы, собирались их убить, но Карлу удалось до­биться передачи их дела на рассмотрение у русского конунга.

По прибытии к Ярославу Карл был схвачен и закован в цепи. Благо­даря заступничеству Магнуса его освободили, а Ярослав предложил вы­бор — уехать в Норвегию, либо перезимовать, а по весне выполнить его поручение. Карл выбрал второе и поступил в дружину Ярослава. Норве­жец пытался выдать себя и своих спутников за англо-датских купцов, но обман разоблачили, и великий князь завербовал его. Весной произошли следующие события:

«И когда наступает весна, случилось однажды, что конунг и Карл беседо­вали вдвоём. Тогда говорит конунг Карлу: „Вот деньги, — говорит он, — кото­рые ты должен взять с собой, и вместе с этим последует некое трудное дело. Ты должен раздать эти деньги лендрманнам в Нореге и всем тем людям, у которых есть какое-нибудь влияние и которые хотят быть друзьями Магну­са, сына Олава. Ты мудрый человек, хотя и незнатного рода".

Отправляется Карл оттуда с востока со своими спутниками, и приходят они в Данмарк. Тогда говорит Карл своим корабельщикам: „Приходит мне на ум, что у нас не было разрешения на эту поездку, когда мы ездили в Аустрвег, и очень вероятно, что конунг поставит нам это в вину. И таков мой совет, что мы расстаёмся здесь, и поезжайте вы каждый своим путём, и отправляйтесь в торговые города Энгланда или в другие, и возвращайтесь каждый сам по себе в Норег. Тогда меньше всего догадаются о нашей поездке, а иначе есть некоторая опасность и для [нашего] имущества, и для [нашей] жизни. А я поеду вглубь страны, к одному моему товарищу, который здесь очень богат, и хочу я, чтобы вы позаботились о моём имуществе"». (13, 146)

Карл приехал на Русь не ранее осени, а по весне был послан для под­купа норвежцев. Ярослав оплатил согласие норвежской знати на возведе­ние на престол Магнуса. Мысль вмешаться в норвежские дела могла ему прийти только после смерти Канута Могучего. Летом 1036 года Карл должен был подкупить знать, а по осени этого года после смерти Свейна на Русь прибыло норвежское посольство просить Магнуса на престол. Всё сходится.

Карл приехал из Англии, где в эту осень умер Канут. Его следует при­знать вестником о смерти короля. Приезд на Русь был вызван не торго­выми целями, а желанием доставить новость. Осенью 1035 года Магнус стал совершеннолетним, и Ингигерд собирала сведения о состоянии дел в скандинавских странах, озабоченная дальнейшей судьбой сына. Карл знал об этом интересе и поспешил сообщить ей о кончине Канута, отъ­езде из Норвегии в Данию Свейна Альвивсона и освобождении норвеж­ского престола.

Карл оказался на Руси не ранее декабря 1035 года. Скальды присочи­нили мотив его заключения в оковы, чтобы представить переход в рус­ские разведчики вынужденным ввиду особых обстоятельств. Шпионить в пользу Ингигерд он начал раньше.

Братья Карли и Гунстейн в 1026 году ездили по поручению Олава Святого на север Руси за мехами. Карли был убит Ториром Собакой, Гунстейн вернулся к Олаву. (41, 283‒287) Карл, скорее всего, приходил­ся родственником Карли, а судя по различию во времени их жизни, — племянником. Отец Карла был доверенным человеком Олава и бывал на Руси.

Покинув Русь, Карл и Бьерн прибыли в Норвегию и провели в Вике переговоры с Эйнаром Брюхотрясом, затем поехали в другие области страны. Бьерн отправился на Русь с отчётом перед Ярославом о сделан­ном, Карл остался. Сведения о подкупе посланниками Магнуса норвеж­цев стали известны Свейну Альвивсону, и его подручным удалось схва­тить Карла и посадить в тюрьму. Оттуда он бежал при помощи Кальва Арнисона, с которым отправился на Русь:

«Затем едут они на восток в Гардарики к конунгу Магнусу, и оказывают конунг Ярицлейв и его люди Карлу самый что ни на есть радушный приём, и рас­сказывает он им всё о своих поездках, и затем рассказывает он конунгу Магну­су о деле Кальва и о том, как тот ему помог...

И вот посылают за Кальвом, и получил уже Карл мир для него. Даёт Кальв тогда клятву, что он не убивал конунга Олава, и пообещал Магнусу с этого времени покровительство и верность во всём, а также [дал обязательство] выполнять всю ту работу, которую Магнус на него возложит...

Теперь следует рассказать о том, что конунг Свейн отправился по суше на юг, как раньше было написано, а трёнды совещаются и принимают та­кое решение, что выбираются лучшие люди [и отправляются] из страны и на восток в Гардарики. Были там во главе Эйнар Брюхотряс и Свейн Бык, и с ними — лучшие люди из Трёндалёга...

Отправились они затем на восток к конунгу Ярицлейву. Кальв Арнасон и Карл тогда [уже] уехали с востока, и Карл получил много хороших даров от конунга Ярицлейва и от Магнуса и много другого почёта. Кальв также обещал поехать навстречу Магнусу, сыну конунга, как только узнает о его поездке, что тот находится на пути с востока». (13, 147)

Разъясняется странное помещение в «Обзоре саг о норвежских ко­нунгах» Кальва на последнее место в перечне послов. Поездок было три. Зимой 1035 года на Русь приезжали Карл и Бьерн, летом следующего года — Кальв и Карл, осенью — Эйнар и Свейн Бык. Рассказы о второй и третьей поездках были соединены, и Кальв оказался в конце перечня, малознатного же Карла вычеркнули. Из-за соединения известий стало казаться, что добираться до Руси и обратно пришлось с лета по осень.

Кальв покинул Русь летом, Эйнар и Магнус — осенью, но скальды описывают их отъезд ранней весной, как только вскрылся лёд. До Ладоги они якобы добирались зимой на повозках. Эти сведения были заимство­ваны из рассказа о возвращении из Руси в 1030 году Олава Святого.

Летом в Норвегии ожидали войну между Трюгви и Свейном. Факти­чески спор за Норвегию вели датские и английские Кнютлинги. Кальв и Эйнар предпочли выждать, кто станет победителем, и не встали под зна­мёна Свейна Альвивсона. Их отъезд ранней весной в Швецию позволял, не ссорясь с датским королём, отсидеться во время бурных событий, но летом Карл застал обоих в Норвегии. После того как Трюгви погиб, они вернулись.

Карл и другие соглядатаи не поехали в Норвегию прямой дорогой — через дружественную Руси Швецию, а отправились в Данию. Далее, судя по совету Карла, их путь лежал в Англию. И только разузнав положение дел в странах, от которых зависела судьба Норвегии, Карл попал на роди­ну уже после гибели Трюгви.

Карл успел подкупить Эйнара, но затем попал в тюрьму и денег лишил­ся. Кальв узнал от пленника о замысле посадить на норвежский трон Маг­нуса и решил присоединиться к заговору. В стране зрело недовольство дат­ским владычеством, а Магнус в отличие от Трюгви не был марионеткой в руках Кнютлингов. Опора Магнуса на русскую помощь позволяла наде­яться на восстановление независимости Норвегии. Сыграло свою роль и желание получить русские деньги. Всё это привело Кальва на Русь.

Далее в пряди подробно описаны переговоры норвежцев с правите­лем Руси:

«Эйнар Брюхотряс и его люди приехали теперь к конунгу Ярицлейву и кня­гине Ингигерд и несли свою весть и послание лучших мужей из Норега и вместе с тем просьбу, чтобы Магнус отправился в Норег и взял там землю и подданных. Конунг принял всё это хорошо и сказал, что нет в Нореге человека, которому он доверял бы больше, чем Эйнару, „и всё же мы беспокоимся [о том], насколько норвежцы верны Магнусу [и не ждёт ли его] такое испытание, какое, к несча­стью, выпало его отцу".

Тогда был с конунгом Ярицлейвом Рёгнвальд Брусасон, и имел он тогда власть, и ведал обороной Гардарики, и был старше всех людей, и всеми очень любим. Он имел также большой почёт от конунга.

Конунг Ярицлейв заводит теперь этот разговор с княгиней и говорит ей, что приехали лучшие мужи из Норега и хотят теперь сделать Магнуса конун­гом в Нореге и поддержать его в борьбе за власть. Она отвечает: „Я была бы рада, если бы Магнус получил имя конунга в Нореге, равно как и другой почёт, но [при том, что] они так жестоко обошлись с его отцом, сомневаюсь я, что они смогут дать ему власть при противодействии Клютнингов и Альви­вы, так что я боюсь, как бы всё же не были им всем ещё много хуже. И долго ещё будем мы об этом разговаривать, прежде чем Магнус уедет отсюда, и о многом твёрдо договоримся, если это случится".

А Эйнар и его люди попросили конунга со своей стороны, чтобы он рассудил их и княгиню, чтобы они могли взять Магнуса с собой, поскольку конунг сам первым начал это дело, и они приехали по его предложению. Эйнар заявил, что это было бы не по-княжески так быстро изменить своё мнение по одному [и тому же] поводу. Рёгнвальд Брусасон поддержал это дело Эйнара и его лю­дей. Так говорится, что долго их просьба не была услышана.

Затем сказал конунг: „Это действительно моё поручение, и я очень хочу, чтобы Магнус, мой воспитанник, получил почёт, и всё же я боюсь злобы Альвивы и могущества Кнута, но [также и] предательства лендрманнов. И хотя они хотят добра, как я надеюсь, так может всё же случиться, что трёнды предадут его, как [и] его отца". Эйнар говорит: „Вам простительно, господин, что Вы боитесь за ваш замысел, но есть необходимость в том, чтобы мальчик получил свои родовые земли и чтобы его почёт стал наибольшим. Но таково же желание всех людей в Нореге — избавиться от этого злого правления и той неволи, в которой они сейчас находятся".

Княгиня говорит: „Мы не будем препятствовать почёту Магнуса [так], чтобы он не получил своих родовых земель по этой причине, но для нас прости­тельно, Эйнар, что мы боимся того, что трёнды сделаются ещё более опас­ными, чем раньше. И по причине [своей] любви к Магнусу я бы никогда с ним не рассталась, если бы не было у него столько всего поставлено на карту. Но ты, Эйнар, — человек знаменитый и известный многими хорошими делами, и тебя не было в стране тогда, когда пал конунг Олав. Есть у тебя также боль­шая сила, и сам ты являешься предводителем всех лендрманнов в Нореге. Если ты хочешь стать попечителем Магнуса и его приёмным отцом, тогда мы рискнём на это, и тем не менее — таким образом, что ты ещё дашь клят­ву верности, и двенадцать человек вместе с тобой, те, которых мы захотим выбрать". Эйнар отвечает: „И хотя некоторым кажется, что это будет трудно сделать — потребовать с нас клятвы в чужой стране, — тем не менее, я полагаю, что дело пойдёт лучше, если мы используем эту возможность. И конечно, это может показаться смехотворным, что мы приплыли из Но­рега для того, чтобы принести клятву двенадцати, и всё же мы хотим пойти на это и вместе с тем пообещать ему [от] всех нас поддержку". И затем дали двенадцать самых выдающихся людей клятву, что они поддержат Магну­са [в его борьбе] за [звание] конунга в Нореге и последуют за ним со всей верно­стью и укрепят его государство во всём». (13, 148‒149)

Для скандинавов правитель Ладоги был вторым после великого князя человеком на Руси. Отсюда преувеличенное значение Регнвальда Брусисона при русском дворе.

Длинные речи Ярослава и Ингигерд были присочинены скальдами позднее. Ингигерд якобы боялась Альвивы и Кнютлингов. Осенью 1036 года Харальд, сын Альвивы, правил Англией. Он не был воинствен­ным и имел прозвище Трусливый. К тому же в это время он был несовер­шеннолетним, и его властная мать, если и была чем озабочена, так только тем, как сохранить его власть над Англией. Спустя несколько лет датчане предпримут попытку свергнуть Харальда.

Составитель речей Ингигерд считал, что события происходили при жизни Канута Могучего, когда в Норвегии жила Альвива, изображав­шаяся скальдами полновластной правительницей при якобы малолетнем Свейне. Бывшая в распоряжении составителя дата переговоров имела «эру +1 года», что привело к её удревлению на год.

Речи Ярослава в целом повторяют слова Ингигерд и также содержат недостоверные сведения. Ярослав опасался Канута Могучего, которого уже не было в живых. В предшествующем сказании Ингигерд играла в переговорах большую роль, но переработчикам текста это показалось чрезмерным, и они расширили участие в переговорах Ярослава, допол­нив его речи подходящими, по их мнению, сведениями, заимствуя мате­риал из речей Ингигерд.

Обострённое беспокойство Ингигерд за судьбу Магнуса после утра­ты сведений о том, что она была его матерью, выглядело странно. Чтобы сгладить эту странность, обеспокоенным сделали и Ярослава.

У осторожного и прагматичного Ярослава хватало забот и на Руси. Душой заговора была властная Ингигерд, пробивавшая дорогу к трону для своего сына. Норвежцы мечтали сбросить датское иго, и Ингигерд воспользовалась этим. Она не скупилась на обещания: звание второго человека в Норвегии и приёмного отца будущего короля получили два наиболее знатных норвежца.

Осеннее посольство возглавил не Кальв, а Эйнар, что можно объяс­нить его родственными связями с Ингигерд. Эйнар был женат на сестре Свейна Хаконарсона, первого мужа Ингигерд, так что они были свой­ственниками.

Во время переговоров с посольством Эйнара на Руси был Харальд Суровый, приехавший из Византии. Он происходил из королевского рода, приходился сводным братом Олаву Святому, участвовал в битве при Стикластадире, был опытным воином и имел богатырский рост. Его приезд следует связать с достигшими византийских варягов известиями о поиске кандидатов на норвежский престол. Послов кандидатура Хараль­да не заинтересовала, а сам Харальд не захотел участвовать в предприя­тии своего племянника и вернулся в Византию.

Удивление скальдов вызвала клятва двенадцати в чужой стране. Быто­вало даже мнение, что такая ситуация смехотворна. С Эйнаром из знат­ных норвежцев был только Свейн Бык. Если бы его сопровождали 12 са­мых знатных норвежцев, то скальды перечислили бы их имена, так как потомки этих послов гордились бы участием их предков в возведении на престол Магнуса. В рассказе Снорри о Кальве говорится о принесении клятвы всеми, кто сражался с Олавом Святым при Стикластадире, хотя из знатных участников битвы на Руси был один лишь Кальв.

По норвежским законам с человека могли снять обвинение в совер­шении преступления на основании принесения клятвы в невиновности. Клятву давал сам обвиняемый и несколько поручителей. Существовали клятвы одного, трёх, шести и двенадцати. Самой действенной была клят­ва двенадцати, которую давали в особо сложных случаях. Сверре Багге дал такую характеристику этому обычаю:

«Редкое использование клятв, таким образом, подтверждает, как кажет­ся, предположение, что произнесение клятвы означало принятие на себя очень большой ответственности. Но именно по причине этого уважения к клятвам было очень трудно требовать их от других людей. С некоторыми допущения­ми мы можем поэтому заключить, что уважение к клятвам — это ближайшая параллель к европейскому кодексу чести. Следует, насколько возможно, избе­гать клятв, но, как только клятва произнесена, трудно избежать позора, если не сдержать её». (8, 107)

Традиция клятв восходит к языческой эпохе, а их обязательность гово­рит о том, что гарантами выступали языческие боги и давались они в свя­щенных местах. Знатоки традиции считали смехотворным произносить клятву двенадцати на Руси вне норвежских святилищ. Клятвы давались позднее уже по прибытии Магнуса в Норвегию в одном из святых мест.

Далее в пряди описывается поездка Магнуса и приводятся строки скальда Арнора в несколько иной редакции, нежели у Снорри:

«Теперь они проводят на востоке лето за этим обсуждением и с этим уезжают они с востока и увозят Магнуса, сына конунга, с собой. Рёгнвальд Брусасон отправился тогда с востока с ними. Они едут теперь с востока зимой, когда подморозило, к морю, и взяли они свои корабли и поплыли за море в Свитьод, и отправились вглубь от побережья в Сигтуну, и сошли там на землю, и отправились по суше в Хельсингьяланд.

Как говорит Арнор: „Теперь собираюсь я рассказать людям о деле отважно­го в бою воина, так как я знаю точно о нём. Люди, замолчите! Щедрому хёвдингу не сравнялось и одиннадцати лет, когда он, отважный друг хордов, снарядил великолепный боевой корабль из Гардов". Здесь [он] указывает на то, что, как можно слышать, Магнусу Олавссону шёл тогда одиннадцатый год, когда он пришёл в страну, и была тогда ранняя зима. И так [он] ещё говорит: „Мо­лодой воин созвал мужей в поход. Смелая дружина воина отправилась в боевом снаряжении на корабли. Отважный конунг повёл заиндевелый корабль с вос­тока из-за моря. Благоприятный ветер привёл [корабль] хёвдинга в Сигтуну".

Теперь стало известно в Нореге о поездке Магнуса с востока, и пришло на­встречу ему большое войско из Норега, и был во главе его Кальв Арнасон и с ним многие другие, кто был раньше против конунга Олава». (13, 148‒149)

Здесь из-за соединения известий о двух посольствах послы живут на Руси всё лето и осень, Магнус же показан 11-летним. Магнус достиг Норвегии ранней зимой, то есть в декабре, что вызывает доверие. Он поехал в столицу Швеции к своему дяде королю Якову. С Магнусом был русский отряд и ладожский князь Регнвальд Брусисон, Яков должен был выделить шведский отряд.

В Норвегии навстречу армии вторжения вышел отряд бондов во главе с Кальвом. Вот с этим-то отрядом и пришли те, кто раньше сражался с Олавом Святым и с которых затем брали клятву. Кальв после переезда Свейна Альвивсона в Данию стал датским наместником Норвегии, поэ­тому посаженный в тюрьму Карл оказался в его власти. После смерти Свейна в Дании к власти пришёл несовершеннолетний Хардакнут. По­мыслы его властной матери были заняты Англией, и датчанам было не до Норвегии. Наступил удобный момент освобождения страны, но Кальв не надеялся удержать власть в своих руках. Он выпустил из тюрьмы Кар­ла и вместе с ним тайно съездил на Русь, где заручился гарантиями отно­сительно своего будущего, в случае если перейдёт на сторону Магнуса. Кальв, как и в 1030 году, возглавил общенорвежское ополчение, но в этот раз изменил датчанам.

На клятве 12 самых знатных норвежцев в верности Магнусу настаи­вала Ингигерд, и они произносили клятву в её присутствии. Это значит, что Ингигерд последовала за сыном в Норвегию. При её беспокойстве за судьбу Магнуса такая поездка выглядит естественно.

Далин описал поездку Магнуса так:

«Амунд-Иаков, весьма тронутый злополучием своего зятя (Олава Свято­го. — В. Т.), приложил тогда всё старание к доставлению сыну его Магнусу нор­вежской короны. Сей в 1033 году, имея от рождения одиннадцать лет, прибыл из Голмгарда в Сигтуну, где Амунд большею частью имел тогда своё пребывание и где также застал свою мачеху, королеву Астрид, которая великое имела по­печение о его делах. Она с согласия брата её повелела собрать сейм в Гег-Руме (Гега-Гуне или Го-Гуне), на котором вместо него говорила, и весьма дружески просила шведов помощи, объявив при этом, что она сама следует в Норвегию за своим пасынком и ничего не упустит из виду, чтобы только возвести его на престол Олова Святого. Шведы были сначала медлительны, поскольку не очень хотели воевать против норвежцев. Но, наконец, Астрид склонила их к тому своим красноречием. Получив знатную армию и войдя с принцем через Гелзингеландию, Гемтеландию и Киелен в Норвегию, она покорила государство это без сопротивления законной его власти около 1034 года. Свен Канутсон, между тем в оном владевший, принуждён был к брату своему бежать в Данию, где он после того скоро умер и тем короля Магнуса оставил при спокойном владении своим государством». (28, 815‒816)

Сестра короля собирает шведов на сейм и уговаривает помочь Магну­су добыть норвежскую корону. Шведам не хочется войны, и они медлят. Прибыв в Швецию в октябре, Магнус попал в Норвегию только в дека­бре. Сбор шведской военной помощи действительно затянулся. Далин отождествлял сестру короля с Астрид, мачехой Магнуса, но эта Астрид была уже мертва. Одноимённая Астрид Свейндотир, супруга Якова, име­ла своих сыновей, уговаривать шведов и пускаться в опасные норвежские приключения из-за дальнего родственника она оснований не имела.

Вторжение в Норвегию произошло в декабре, а покорена она была позднее, уже в следующем году. Далин говорит о 1034 годе, что на три года не соответствует действительности.

Единственной сестрой короля была Ингигерд. В сказаниях она со­крыта под именем Астрид. Подобно мужчинам, выступавшим в походах под викингскими именами, в Швеции Ингигерд скрывалась под именем своей умершей сестры. Кончина Астрид на далёкой Руси была малоиз­вестной, сёстры были похожи, что облегчало переименование и избавля­ло от необходимости разъяснять причины участия Ингигерд в предприя­тии, так как о её внебрачной связи с Олавом Святым мало кто знал. Далин её, а не Магнуса удостаивал чести покорительницы Норвегии.

Сходную картину рисует Снорри:

«Здесь сказано, что Магнус конунг, отправившись с востока из Гардарики, сперва приплыл в Швецию, в Сигтуны. Конунгом в Швеции был тогда Эмунд,

сын Олава. Женой конунга была Астрид, которая прежде была замужем за ко­нунгом Олавом Святым. Она очень сердечно приняла своего пасынка Магнуса и тотчас велела созвать многолюдный тинг в месте, называемом Ханграр. На этом тинге Астрид держала речь и сказала так:

—                   Прибыл к нам сын святого конунга Олава, по имени Магнус. Он наме­рен ныне отправиться в Норвегию и потребовать отцовское наследство. Мой долг — поддержать его в этой поездке, потому что, как известно и шведам, и норвежцам, он — мой пасынок. Я ничего не пожалею из того, чем распола­гаю, для того, чтобы сила его возросла, и дам ему множество людей и денег. Поэтому всякий, кто вознамерился примкнуть к нему, может рассчитывать на мою полнейшую дружественную поддержку. Я объявляю, кроме того, что и сама приму участие в его походе. Из этого все могут видеть, что я окажу ему всяческую помощь.

И так говорила она долго и красноречиво. Но когда она закончила свою речь, то многие возражали ей. Они говорили, что шведам, которые сопровождали Олава конунга, его отца, немного славы прибавил их поход в Норвегию.

—                   И вряд ли с этим конунгом следует рассчитывать на большую удачу, — говорят они, — и по этой причине люди не очень-то хотят участвовать в его походе.

Астрид отвечает:

—                   Тех, кто хотят считаться храбрецами, это не должно страшить. Но если кто-либо потерял своего сородича в походе конунга Олава Святого или сам получил рану, то ему должно хватить мужества для того, чтобы отправиться теперь в Норвегию и отомстить за это.

Словами своими и помощью Астрид добилась того, что множество наро­да примкнуло к ней и последовало за Магнусом в Норвегию». (41, 378‒379)

Магнус был приёмным сыном Ярослава, и Ингигерд перед теми, кто знал, кто она на самом деле, выдавала себя за его приёмную мать. Из Руси она привезла много денег, что развеяло сомнения шведов в успехе пред­приятия. Ингигерд удалось навербовать крупное войско. Исключитель­ная забота мнимой мачехи о Магнусе вызывала удивление, что было от­мечено скальдами. У Сигвата есть такие строки:

«О Магнусе, словно

О родном, радела,

Словом горделивых

Усовестив свеев...

Отчиной могучий

Князь кому ж обязан,

Магнус — многих взял он

Под власть, — как не Астрид?

Помочь кто из мачех

Лучше сей сумеет —

 

Честь глубокомыслой —

Пасынку? — и слава». (41, 379)

Прибытие жены знаменитого Ярослава надолго бы запомнилось шве­дам. Ингигерд скрывала свой приезд, и он остался скальдом неизвест­ным. Затем Снорри напрямую сообщает об участии в возведении Магну­са на престол его матери:

«Астрид, которая прежде была замужем за конунгом Олавом Святым, переехала в Норвегию вместе с Магнусом конунгом, своим пасынком, и жила у него в большом почёте, как и подобало. Затем прибыла ко двору Альвхильд, мать Магнуса конунга. Конунг принял её с большой любовью и оказывал ей всяческие почести. Но, как бывает со многими, достигшими могущества, Альвхильд не довольствовалась этими почестями. Ей не нравилось, что Астрид занимала лучшее место на пиру и получала другие почести. Альвхильд хотелось сидеть рядом с конунгом, а Астрид называла её своей служанкой, как и было пре­жде, когда Астрид была женой конунга Норвегии, и Олав конунг правил стра­ною. Астрид ни под каким видом не желала допустить, чтобы Альвхильд сиде­ла вместе с нею. Невозможно им было жить под одной крышей». (41, 382)

Между мачехой и матерью короля возникло соперничество за поче­сти. Одна из женщин должна была покинуть королевский двор. Далее Снорри приводит строфу скальда Сигвата, из которой ясно, что победа осталась за Альвхильд:

«Нрав смиряй, но Астрид —

Ведь была на это

Божья воля, — Альвхильд,

Поставь над собою». (41, 384)

Проигравшей в придворной борьбе Астрид пришлось удалиться из Норвегии. Здесь произошло удвоение образа Ингигерд. Ингигерд в Швеции выступала в качестве Астрид, а в Норвегии появилась под своим вторым именем Альвхильд. Как Альвхильд она была ранее известна нор­вежцам в качестве супруги Свейна Хаконарсона. Смена имени облегчала вербовку сторонников среди знакомых ей по прежней жизни норвежцев, друзей и родственников первого мужа. Со стороны Магнуса она высту­пала преемницей королевского рода Олава Трюгвасона и Олава Святого, а как вдова Свейна — преемницей родственников мужа — королей Ха­кона Сигурдсона и Эйрика Хаконарсона.

Ссора королев восходит к соперничеству при шведском дворе двух королев — Ингигерд и Астрид Свейндотир. Астрид была шведской ко­ролевой, Ингигерд — русской. Ингигерд распоряжалась в Швеции, как в своей вотчине, — собирала сейм, подкупала знать и набирала войско, что могло вызвать негодование части шведов и сопротивление Астрид, у ко­торой подрастал свой сын, нуждавшийся в королевской короне. В недав­нем прошлом Астрид Свейндотир жила на Руси и в качестве ладожской княгини находилась в подчинении у Ингигерд. В придворных ссорах властная Ингигерд одержала верх над невесткой.

Альвхильд-Ингигерд возвела на трон сына и в описании дальнейших событий не встречается. Вместе с русским отрядом она вернулась к Ярос­лаву. Официально Ингигерд выступала в качестве приёмной матери Маг­нуса, но ходили слухи о том, что она его родная мать. Ко всему добавилась путаница двух Астрид. Все эти противоречивые сведения попытались примирить скальды, создав легенду о ссоре королев.

Снорри так описал начало прославления Олава в качестве святого:

«Летом многие стали говорить о святости Олава конунга. Теперь о конун­ге говорили совсем не так, как раньше. Даже многие из тех, кто раньше ожесто­чённо ратовал против конунга и не желал слышать о нём правды, верили теперь, что он — святой. Люди стали поносить тех, кто всего больше ратовал против конунга. Во многом обвиняли Сигурда епископа. Вражда против него стала так сильна, что он посчитал за лучшее плыть на запад в Англию к Кнуту конунгу. После этого трёнды (жители Трандхейма. — В. Т.) послали людей в Упплёнд, чтобы просить Гримкеля епископа приехать на север в Трандхейм. Когда Олав конунг отправился на восток в Гардарики, он отослал Гримкеля епископа обрат­но в Норвегию. С тех пор тот был в Упплёнде. Когда епископу передали просьбу трёндов, он сразу же собрался в путь. Он охотно согласился ехать, так как верил тому, что говорили о чудесах и святости Олава конунга.

Гримкель епископ поехал к Эйнару Брюхотрясу, тот принял епископа очень радушно. Они беседовали о многом, в том числе и о тех важных событиях, которые произошли в стране. Они во всём пришли к согласию. Затем епископ отправился в Каупанг, и весь народ его приветствовал там. Он стал подробно расспрашивать о том, что рассказывают о чудесах Олава конунга, и получил точные сведения. Потом епископ послал в Стикластадир за Торгильсом и его сыном Гримом и просил их приехать к нему в город. Отец с сыном быстро собрались и отправились в город к епископу. Они рассказали ему о всех чудесах, о которых они знали, и о том, где они похоронили тело конунга. Затем епископ послал за Эйнаром Брюхотрясом, и тот приехал в город. Эйнар и епи­скоп поговорили с конунгом и Альвивой и просили конунга разрешить им вы­копать тело Олава конунга из земли. Конунг дал им разрешение и предоставил епископу свободу действий.

В городе было тогда очень много народа. Епископ и Эйнар отправились вме­сте с другими людьми туда, где было похоронено тело конунга, и велели там копать. Гроб тогда уже сам вышел из земли. Многие стали просить епископа, чтобы похоронить конунга в церкви Клеменса (церкви св. Климента в Нидаросе. — В. Т.). А когда со дня кончины Олава конунга прошло двенадцать ме­сяцев и пять дней, гроб с его святыми останками открыли. Он тогда опять сам почти вышел из земли и был совсем как новый, будто его только что об­стругали. Когда Гримкель епископ подошёл к гробу Олава конунга, из него раз­носилось благоухание. Епископ открыл лицо конунга. Оно совсем не изменилось, и щёки розовели, будто конунг только что уснул. Но те, кто видел Олава ко­нунга, когда он пал, заметили в нём перемену. У него отросли волосы и ногти, почти так же, как если бы он ещё продолжал жить в этом мире и после того, как пал. Свейн конунг и все знатные люди, которые там были, подошли, чтобы посмотреть на тело Олава конунга. Альвива сказала:

—                   Удивительно долго не разлагаются трупы в песке. Если бы он лежал в земле, такого бы не случилось.

Епископ взял ножницы и постриг конунгу волосы на голове и бороде. У него была длинная борода, как это тогда было принято. Потом епископ сказал ко­нунгу и Альвиве:

—                   Вот теперь волосы и борода у него такие, какие были, когда он скончал­ся. Я остриг ровно столько, насколько они отросли.

Альвива говорит:

—                   Я поверю, что эти волосы — святые мощи, только если они не сгорят в огне. Мы ведь часто видели, как хорошо сохраняются волосы у людей, которые пролежали в земле и дольше, чем этот человек.

Епископ велел зажечь огонь в кадиле, освятил его и положил туда ладан. За­тем он положил на огонь волосы Олава конунга. Когда весь ладан сгорел, епископ вынул из огня волосы. Они были невредимы. Епископ показал их конунгу и дру­гим знатным людям. Тогда Альвива сказала, пусть положат волосы в неосвя­щённый огонь. Но Эйнар Брюхотряс велел ей замолчать и стал поносить её. Тогда епископ с согласия конунга и по решению всего народа объявил, что Олав конунг — святой. Затем гроб с телом конунга отнесли в церковь Кле­менса и поставили там над алтарём. Гроб обернули шёлковой тканью, а сверху покрыли дорогими коврами. Вскоре много всяких чудес произошло от мощей Олава конунга». (41, 372‒373)

По относительной хронологии саги, эти события произошли следую­щим летом после гибели Олава и начала правления Свейна, то есть летом 1031 года. Год и пять дней после битвы при Стикластадире ведут нас к 3 августа 1031 года. Так обычно и датируют обретение мощей Олава Святого. (7, 10) Но 3 августа в 1031 году было ничем не примечательным вторником. Мощи по православной традиции переносились по воскре­сеньям. Воскресным 3 августа было в 1035 году. «Провал» даты на четы­ре года можно объяснить влиянием «эры ‒5504 года».

Гримкель обнаружил гроб Олава вышедшим из земли. Мощи перено­сились им два раза. Сначала они были перенесены из Стикластадира в Каупанг, то есть в Нидарос, столицу Трандхейма. Затем по просьбе жите­лей их перенесли в церковь св. Климента, ранее построенную по воле Олава Святого. Во времена Олава Тихого, сына Харальда Сурового, на первом месте погребения Олава Святого в Нидаросе была построена ка­менная церковь Христа. На месте могилы установили алтарь и мощи пе­ренесли во вновь построенную церковь. (41, 466) Мощи переносились несколько раз.

С первого перенесения мощей прошло довольно много времени, так как к моменту второго перенесения гроб почти вышел из земли. Пере­несения были приурочены к ближайшим воскресеньям после 29 июля и разделены по крайней мере годом.

Далин относил прибытие Магнуса в Сигтуну на 1033 год. С реальным приездом расхождение в три года, но Магнус появился в Швеции в октя­бре, и по сентябрьской эре шёл следующий год. В этом случае расхожде­ние насчитывает четыре года. Рассказ о возведении Магнуса на престол имел даты по сентябрьской «эре ‒5504 года».

Перенесение мощей Олава в Нидарос, современный город Транд­хейм, состоялось в присутствии короля Свейна, его матери Альвивы, при скоплении знати и простонародья. Олав Трюгвасон по матери был двою­родным братом Альвивы, Олав Святой — современником, но по род­ству — двоюродным племянником. Свейну Олав Святой приходился троюродным братом. Начавшееся прославление в качестве святого род­ственника короля могло получить одобрение Свейна, но только не при жизни Канута.

Несмотря на королевское звание, Свейн при жизни Канута не был са­мостоятельным правителем. Олав же олицетворял стремление Норвегии к независимости. Обстановка всенародного прославления Олава, пере­бранка Эйнара с Альвивой соответствуют брожению, охватившему Нор­вегию летом 1036 года. Перед этим в стране действовали агенты Трюгви, которому Олав приходился сводным братом, и агенты Ингигерд.

После битвы с Трюгви Свейн должен был привести к покорности мя­тежные провинции. Он находился в Норвегии, когда его люди выследили Карла летом 1036 года и арестовали. В этих условиях король мог пойти на уступки и согласиться с канонизацией Олава, хотя это давало мощный импульс сепаратистским устремлениям норвежцев. Свейн мог надеять­ся, что, став родственником вновь прославленного святого, повысит свой авторитет среди норвежцев.

Перенесение мощей Олава в Нидарос произошло в воскресенье 1 авгу­ста 1036 года, но закрепилась дата перенесения мощей 3 августа 1035 года, произошедшего вскоре после их обретения. Первоначально рассказ о при­ходе Магнуса к власти обнимал три года, и из-за датировок по восточной эре обретение мощей относилось к 1031 году, перенесение в Нидарос — к 1032-му, призвание Магнуса — к 1033-му. Наряду с этим имелась дата его прихода в Норвегию по западноевропейской «эре +1 года» и счита­лось, что он стал королём в конце 1035 года. Скальдам пришлось растяги­вать длительность событий, чтобы соединить разные варианты сказаний.

Гримкель был вызван в Трандхейм наместником этой области Эйнаром и занялся поисками захоронения Олава в июле 1035 года. Спустя не­сколько дней после обретения мощей он перенёс их в Нидарос. Согласие короля он выпрашивал не на первое, а на второе перенесение мощей. Один год Олав был местночтимым святым, и Свейну Альвивсону при­шлось соглашаться с уже сложившейся традицией.

Инициатором прославления Олава был Эйнар. Брожение в Норвегии началось ещё при жизни Канута, и возглавил его человек, близкий к Ингигерд, сын которой был накануне совершеннолетия. Судя по всему, Карл не был первым посланцем из Руси в Норвегию. Подготовка к воз­ведению Магнуса на престол началась годом ранее, и активность Эйнара была связана с просьбами и дарами Ингигерд.

Провозглашение Олава святым подняло престиж его родственников, в том числе и Магнуса. Первым поселением, упомянутым после прибы­тия Магнуса в Норвегию, стал Каупанг-Нидарос, где его хорошо приня­ли. Магнус остановился в городе, связанном с прославлением его отца. Затем он созвал тинг:

«Затем он (Магнус. — В. Т.) приказал созвать Эйратинг. И когда бонды собрались на тинг, Магнус был провозглашён конунгом над всею страной, какой владел прежде Олав конунг, его отец. После этого Магнус конунг набрал себе дружину и назначил лендрманнов. По всем местностям он поставил людей на службы и должности. Той же осенью Магнус конунг созвал ополчение со всего Трандхейма, и собралось к нему много народу, и он отплыл вместе с войском вдоль берега на юг». (41, 380)

Ингигерд использовала недавно провозглашённую святость Олава в пользу Магнуса уже в Швеции. В Нидаросе хранились мощи Олава Свя­того, а на тинге близ города собрались участвовавшие в перенесении мо­щей бонды. Тинг собирался в освящённом традицией месте. Среди его участников были отобраны знатнейшие, которые по настоянию Инги­герд произнесли клятву двенадцати в верности сыну святого Олава. Знать Трандхейма составляла костяк войска бондов при Стикластадире, так что клялись былые противники Олава.

Магнус и его спутники достигли Нидароса в декабре. Конунгом Транд­хейма его могли бы провозгласить вскоре по прибытии, но он стал обще­норвежским королём, что подразумевает предварительное согласие иных областей. По норвежской традиции кандидат в правители объезжал все об­ластные тинги, на которых его провозглашали королём. Провозглашение королём на одном тинге — ближе к шведской традиции, где избрание на упсальском тинге давало королевское достоинство. При близости обычаев северных стран избрание Магнуса королём и произнесение клятвы двенад­цати следует отнести на Сретение, то есть 2 февраля 1037 года.

Ингигерд из осторожности применила шведскую схему избрания ко­роля, вызвав в Нидарос делегатов от всех норвежских областей, а самых знатных из них заставила поклясться.

Странно выглядит осеннее отплытие Магнуса из Нидароса во главе общетрандхеймского ополчения. Он должен был закрепить свою власть над Норвегией до начала лета и предупредить возможное датское или ан­глийское вторжение. У Далина обретение им власти над страной в соот­ветствии с использовавшейся в его источнике осенней «эры ‒5504 года» произошло не ранее осени 1037 года. Весну и лето в Норвегии шло бро­жение, и сторонники Ингигерд уговаривали бондов признать власть Магнуса.

Отплытие в южные области произошло по осени 1037 года, в ходе этой поездки шло назначение областных наместников. Только затем по­ложение Магнуса упрочилось. Ингигерд пришлось оставаться вместе с иноземной военной помощью до весны следующего года, когда при встрече датской и норвежской армии были урегулированы отношения с Данией и подписан датско-норвежский мир.

Датчане дождались совершеннолетия Хардакнута и предъявили пре­тензии на Норвегию. Столкнувшись с решимостью норвежцев, поддер­жанных шведами и русами, они удовольствовались обещанием заполу­чить норвежскую корону после кончины Магнуса. Судьба распорядилась по-иному, и позднее Магнус стал датским королём. Ингигерд и русский отряд смогли вернуться домой только летом 1038 года.