Грекоязычный автор надписи входил в окружение митрополита Феопемпта, который применял весеннюю «эру - 5504 года», господствовавшую в соборе. При её использовании дата граффити попадает в интервал с 1 марта 1043 года по 29 февраля 1044 года.
Характерно название фрески с граффити — «Охота всадников на тарпана». Тарпан — это дикая лошадь. В 1043 году шла русско-греческая война. Название и сюжет фрески соответствуют окружению под Варной русов с погибших кораблей византийской конницей и учинённой ею жестокой расправе.
Известия о жестокостях катафрактов должны были быть получены русами ещё во время их пребывания в Варне. Флот требовал починки после бури, а византийцы не скрывали подобных подвигов в надежде запугать врага. Пока латали ладьи и корабли в Варненской бухте, стала известной трагическая судьба отряда Путяты. Русы вернулись в Киев не ранее октября. Тогда-то и появилось граффити.
Тарпан, то есть дикий конь, привлёк внимание образованного грека из-за своего сходства с диким получеловеком-полуконём - кентавром. Образ античного кентавра восходит к образу всадника. Самыми же знаменитыми всадниками Античности были скифы. Катафракты взяли в кольцо и избивали тавроскифов. Всадники на фреске окружили степного дикаря, который через созвучие «кентавры - скифотавры» порождал образ того же тавроскифа.
Граффити отражает тревожную обстановку, которая царила среди киевских греков после возвращения русов из похода. Мономах, отвергнувший мирные предложения Владимира Ярославича, поставил Византию в состояние войны с Русью. Но Ярослав Мудрый не последовал примеру императора и не подвергнул киевских греков репрессиям.
Гибель воинов в 1043 году не подорвала военное могущество Руси. В полюдье 1043/1044 годов русская армия покорила отпавшие литовские племена, а по весне началось расширение новгородского Детинца. Новгородское строительство следует связать с опасениями Ярослава по поводу нашествий и смут из-за размирья с Византией. Он укрепил свою резервную столицу на средства, полученные в результате грабежа византийских провинций.
Летом 1044 года Ярослав Мудрый отправился в победоносный военный поход на мазовшан, помогая своему польскому зятю Казимиру. Это крупное военное предприятие свидетельствует о том, что гибель около 3000 воинов в византийском походе не помешала его воинственным планам.
В поздних новгородских летописях рассказ о походе Владимира Ярославича на греков предваряет примечательное слово «паки», что означает «повторно». (3, 54) В предшествующем тексте сообщалось о двух походах либо же это могли быть два рассказа об одном и том же походе. В житии св. Владимира Ярославича сообщается о двух его походах: на Царьград и на Корсунь - и о взятой им дани в 80 000 гривен. (22, 203)
В июне 1043 года византийцы от уплаты дани отказались. Дань была получена в результате похода на Херсонес. Размер дани преувеличен на порядок. Но зато 8000 гривен вызывают доверие. Это дань из расчёта по две гривны на 4000 воинов. Поход на Херсонес был менее значительным предприятием, и в нём участвовало меньшее количество воинов, нежели в походе на Константинополь. Видимо, южные летописцы о походе не знали. В походе принимали участие только жители северных русских земель. Три тысячи воинов традиционно выставил Новгород по тысяче с каждого конца. Четвёртую тысячу выставило Ростовское княжество, которое в церковном отношении было объединено с Новгородским.
Ф. А. Эмин со ссылкой на польского хрониста Брунака датировал второй поход Владимира Ярославича в Грецию 1044 годом. (3, 61) Летописец сообщает о том, что Вышата и иные пленники были освобождены «по 3-х же летех миру бывшю». Мир был заключён в 1046 году.
Русско-византийские мирные договоры обычно заключались в сентябре. Период войны с Византией продолжался с июня 1043 по сентябрь 1046 года. В 1044 году русы были заняты польскими делами. Нападение на Херсонес и разорение Крыма произошли позднее — в июне 1045 или 1046 года. Время заключения мира говорит в пользу второй даты. Об этом же свидетельствует уверенность поздних новгородских книжников в том, что строительство новгородского Софийского собора последовало сразу же после победоносного похода Владимир Ярославича на греков. (3, 59) В Новгороде хождение имели эры, имевшие разницу в два года. Соединение новгородских известий могло дать видимость прямой последовательности похода на Херсонес и заложения церкви, если их разделяло не более трёх лет.
Реликты крымского похода сохранились у Матвея Стрыйковского:
«Ярослав, монарх киевский, послал молодого сына своего Владимира и воеводу Вышату с воинством к Царюграду, требуя у кесарей Корсуни и Таврики». (3, 56)
В 1043 году русы претензий на Крым не выдвигали, но спустя три года двинулись на Херсонес. Крымский поход 1046 года был запечатлён в былинах о Глебе Володьевиче. Корсунь в былине назван столицей Маринки, а в сцену с попыткой отравления вплетены мотивы пожара:
«Он хотел-то взять-то у ей золоту чарку в белы руки,
Тут ведь добрый его конь забил в землю правой ногой,
Он сплескал-то у ево стокан в правой руки.
Загорела тут матушка сыра земля,
Загорела тут грива лошадиная». (25, 255)
Плескающая золотая чарка похожа на изрыгающие греческий огонь медные трубы, а горящая конская грива — на объятые пламенем паруса ладей, тем более что конские головы обычно украшали носовую часть русских боевых судов. Русы шли на помощь императрице Феодоре, но под стенами Царьграда столкнулись с изощрённой византийской хитростью, приведшей к гибели варягов. Поэтому кавказский сюжет о коварной Маринке был использован в рассказе о войне с не менее коварными греками. В Крыму новгородцы отомстили за сгоревших под Константинополем, павших и искалеченных под Варной товарищей. Разгром города Маринки описан так:
«Он (Глеб Володьевич. — В. Т.) хватал скоро свою-ту саблю вострую,
Он отсёк-то, отрубил да у ей (Маринки. — В. Т.) голову.
Они вырубили всих со старого до малого,
Не оставили они силы на семена.
Тут они-то обирали у ей всё красно золото,
Они собрали у ей, да всё подобрали.
Уходили на святу-ту Русь, да ишше в Новгород,
Поживать-то они стали всё по-старому,
Всё по-старому стали, всё по-прежному,
Всё по-прежному стали по-хорошему». (25, 255)
Славная победа над крымскими греками стала поводом к заложению Софийского собора. Ограбление же Херсонеса, часть добычи из которого пошла на церковные нужды, обеспечило дорогостоящее каменное строительство.
О покорении Херсонеса свидетельствует появление в Киеве мощей св. Климента и св. Фива. В «Псалтыри Одальрика» имеется приписка о поездке Роже, епископа Шалонского, в составе свадебного посольства 1048–1049 годов французского короля Генриха I в Киев за Анной Ярославной. В Киеве Роже беседовал с Ярославом, названным христианским именем Георгий, о Херсонесе и церкви Климента:
«Затем оный царь Георгий раб сообщил Каталаунскому епископу, что он сам туда отправился и привёз оттуда главы св. Климента и Фива, ученика его, и положил в граде Киеве, где они честно почитаются. Эти главы он показал епископу». (3, 57)
Главой Климента венчали на патриаршество Клима Смолятича в 1147 году. О перенесении мощей Климента и его учеников Владимиром Святым в Киев после захвата Херсонеса говорится в старших летописях. Но столь драгоценные святыни не могли сохраниться в русской столице после её ограбления поляками в 1018 году. Мощи почитаемого католиками римского папы Климента были бы вывезены, тем более что с Болеславом I ушёл архиепископ Анастас Корсунянин, хранитель церковных сокровищ Киева. Забрать из Херсонеса почитаемые мощи русы могли только в качестве военных трофеев позднее польского нашествия. (3, 57)
В. Т. Брюсова собрала известия о крымских военных трофеях, появившихся на Руси в эпоху Ярослава Мудрого:
«При Ярославе в Киеве появляются и иные предметы (гробница Ярослава и другие мраморные саркофаги Софийского собора), по наблюдению ряда специалистов относящиеся к кругу памятников искусства Причерноморья. К тому же времени относится крупная партия икон и предметов церковной утвари Новгорода (многие из них сохранились до наших дней), именуемых «корсунскими древностями»…
В самом деле, каким образом оказались на севере Руси медные, так называемые Корсунские, врата, украшающие вход в Рождественский придел Софийского собора и орнаментованные мотивом процветшего креста? Раскрытая из-под записей икона в местном ряду Софийского собора «Петр и Павел» тоже является первоклассным памятником византийской живописи XI века. В иконостасе новгородской Софии с древнейших времён стоит икона Корсунской богоматери. Греческий подлинник послужил образцом для иконы так называемого «Спас-Мануила», сохранившейся в списке XIVв., с греческой надписью на Евангелии (при Грозном она была привезена в московский Успенский собор). Приведённые примеры (количество их может быть увеличено) свидетельствуют, что в древние времена из Византии в Новгород была привезена крупная партия церковной утвари и икон.
В XVI — XVII вв. в Новгороде было распространено предание, что иконы, медные сосуды и другие предметы были привезены из Корсуня новгородцами как военные трофеи…
Наконец, весьма существенно, что круг памятников иконописи из числа «корсунских древностей» не выводит нас за пределы XI в., следовательно, Владимиром Святославичем они не могли быть привезены». (3, 58–59)
Исследовательница отмечала, что мотив процветшего креста, изображённого на Корсунских воротах собора, характерен как раз для Херсонеса. Он помещён на печатях херсонесского стратига и входил в число городских символов. (3, 58)
Владимир Святой, который жил ранее создания новгородских «корсунских древностей», использовал вывезенные в 992 году из Херсонеса иконы, скульптуры и иные предметы для украшения киевской Десятинной церкви. Русы, добившись заранее оговорённой сдачи города, тут же отплыли в Византию на войну с мятежниками Варды Фоки. После свадьбы с царевной Анной Херсонес остался в зависимости от русов, а доходы с него шли на содержание Анны. Владимир Святой занимался в городе церковным и гражданским строительством. Ограбления и разрушения покорённого Херсонеса не было, хотя город и сильно пострадал во время осады от действия камнемётов. Между тем Павел Аллепский, побывавший в Новгороде в середине XVII века, писал:
«Рассказывают, что правитель этого города, которому издревле дают титул князя, около 700 лет тому назад ходил постоянно войной на страну сербов и греков. А другие говорят, что он был хакан, царь татарский, осаждавший Константинополь с бесчисленным войском. Он ходил в Кафу, которую они называют на своём языке Карсуна, то есть Херсон, как её имя по-гречески, взял и разрушил её и вывез ту дверь и другие вещи вместе с благолепными иконами греческими, кои целы и поныне». (3, 58)
Судя по сроку в 700 лет и упоминанию сербов, в рассказе есть реалии походов Владимира Святого. Но осада Константинополя и взятие Херсонеса соответствуют деяниям Владимира Ярославича. Павел передаёт рассказ, в котором черты походов Владимира Святого и Владимира Ярославича были уже соединены. После взятия города Владимиром Ярославичем Херсонес подвергся грабежам и разрушениям, о чём свидетельствуют выломанные и вывезенные Корсунские ворота. Сигизмунд Герберштейн называет их «медными вратами покорённого города». (3, 58) В Новгороде Корсунские врата считались главными воротами Херсонеса.
«Корсунские древности» имелись не только в Новгороде. Анания Фёдоров в середине XVIII века записал такие суздальские предания:
«Равноапостольный князь Владимир в то время принесе и некоторыя вещи церковныя, взятыя им по крещении из греческаго града Херсоня, во град Суждаль, и остави ту в соборной новоустроенной церкви, из которых вещей и до ныне еще имеются двои входныя в соборную церковь западныя и полуденныя двери (о которых в описных соборной церкви 7117 и 7138-го годов книгах значит), на меди писанныя золотом, на одних праздники господския и богородичны, на других истории из священныя Библии, с подписаниями греческими, и древними российскими…
Оной протопоп (Иван Виноградов. — В. Т.) объявлял, яко бы из суждальской соборной церкви взяты третия входныя церковныя двери корсунские, кои имелись с полунощной страны в царствующий град Москву, в большой Успенский собор, да с теми ж дверми взят из помянутой же суждальской соборной церкви, в показанный Успенский собор, животворящий Крест Господен корсунский, пребогато украшенный камением и жемчугом драгоценным и в том соборе стоит во святом алтаре…
А по описным соборной церкви 7117 году книгам значит бывший в соборной церкви амвон облачальный архиерейский, на котором были изображения различныя праздников господских и богородичных, подобны дверем корсунским, знатно что из Греции же получены бывши». (44, 43-44)
С «корсунскими древностями» в Суздале отождествлялись трое соборных ворот, Крест Господень и архиерейское облачение. Современные искусствоведы, основываясь на дате строительства собора, относят западные и южные ворота суздальского Рождественского собора к произведениям XIII века. Но предания свидетельствуют о том, что какие-то предметы из Херсонеса находились в суздальских храмах.
Владимир Святой столицей княжества сделал Владимир-Залесский и вряд ли стал бы украшать заморскими диковинками рядовой Суздаль. Кроме того, древности эпохи крещения Руси должны были пострадать во время бурных событий суздальского восстания 1023 года, разрушения и перенесения города. Владимир Ярославич в 1046 году владел Ростово-Суздальским княжеством, и в его отряде кроме новгородцев были суздальцы. В Суздале находился великокняжеский женский монастырь с монахинями из знатных семейств. Часть добычи вполне могла пойти на украшение монастыря, а позднее оказаться в соборе.
Обилие вывезенных из Херсонеса ворот говорит о том, что после взятия города с его проездных башен были сняты ворота, чтобы сделать город беззащитным. Беззащитным он оставался до 1059 года, то есть до смерти Ярослава Мудрого. В Херсонесе найдена надпись на камне, свидетельствующая о возобновлении стратигом города Львом Алиатом в 1059 году железных врат претория и других городских ворот. (3, 59)
Ярослав не участвовал в походе на Херсонес, но, согласно приписке из «Псалтыри Одальрика», побывал в нём в качестве полновластного хозяина и вывез городские святыни. Побывал Ярослав в Херсонесе после войны 1046 года летом 1047 или 1048 года, потому что не позднее осени 1048 года он беседовал со французскими послами. Примечательна судьба саркофага Ярослава. Он явно византийского происхождения и входит в число «корсунских древностей». Но маловероятно, чтобы в 1046 году русы столь трогательно позаботились о предстоящих похоронах великого князя, загодя вывезя саркофаг. Нужда в нём возникла не ранее кончины Ингигерд, то есть несколько лет спустя после захвата города. На момент кончины Ингигерд или даже Ярослава город находился во власти русов.
Несмотря на мирный договор 1046 года и последующую женитьбу Всеволода Ярославича на византийской царевне, Ярослав, судя по биографии Илариона и творчеству этого митрополита, проводил жёсткую антивизантийскую политику. Всё говорит о том, что русы держали Херсонес под своим полным контролем до смерти Ярослава и только последовавшее во время правления Изяслава потепление отношений дало херсонесцам возможность постепенного освобождения от русской опеки. Восползовавшись смертью Ярослава, они в первую очередь восстановили городские ворота. Скорее всего, Херсонес со стороны византийцев, вынуждаемых обстоятельствами, был на время жизни византийской жены Всеволода закреплён за русами на правах лённого владения для материального обеспечения царевны. Это позволяло сохранить видимость византийского господства над городом и мириться с временной властью варваров.
В былине о Глебе Володьевиче причиной похода на Херсонес назван захват горожанами трёх новгородских кораблей, наполненных дорогими товарами. Три корабля символизируют эскадру из девяти ладей и трёх кораблей прикрытия с тремя сотнями купцов-воинов на борту. Крымские греки попытались установить торговую блокаду, захватывая русские торговые караваны. Конфликт произошёл в 1045 году, так как в предшествующий год русские моряки были задействованы в ладейном походе на Мазовию. Русы на следующий год ответили нашествием на Крым и взятием Херсонеса.
Контролировавшие Русскую церковь византийские греки по возможности истребили сведения о русском владычестве над Крымом при Ярославе и Изяславе. Чтобы объяснить наличие многочисленных корсунских древностей, были сложены легенды, относящие их появление ко времени Владимира Святого.
В разорванных Константином IX Мономахом соглашениях на русов возлагалась обязанность препятствовать набегам кочевников на византийские владения в Крыму. Теперь сами эти владения были захвачены русами. Прекратился подвоз русских товаров в Константинополь. Следовательно, исчезло сырье, дававшее работу многим мастерским. Северяне перестали поступать на военную службу, тогда как ранее они составляли дворцовую гвардию и наиболее боеспособные части византийских войск. Но, скорее, не это повлияло на взбалмошного императора, мало внимания уделявшего государственным делам.
Константин IX был любвеобилен и души не чаял в Марии Склирене, на чём и держалось могущество рода Склиров при дворе. Но в 1045 году Склирена умерла. Мономах горевал недолго. Пселл:
«Царица Зоя была слишком стара для общения с мужем, а в царе бушевали страсти. И так как его севаста (Мария Склирена. — В. Т.) уже умерла, он, разглагольствуя о любви, парил среди фантазий и странных видений. От природы помешанный на любовных делах, он не умел удовлетворять страсть простым общением, но постоянно приходил в волнение при первых утехах ложа и потому полюбил некую девицу, которая, как я уже говорил раньше, жила у нас как заложница из Алании. Царство это не очень-то важное и значительное и постоянно предоставляет Ромейской державе залоги верности. Девица, дочь тамошнего царя, красотой не отличалась, заботами о себе не была избалована и украшена только двумя прелестями: белоснежной кожей и прекрасными лучистыми глазами. Тем не менее царь сразу пленился ею, забыл думать о других своих пристрастиях, у неё одной проводил время и пылал к ней любовью». (27, 116)
Под воздействием любовных чар аланской царевны влияние русофобствующих Склиров на императора уменьшилось. Аланы были христианским народом, и им приходилось выдерживать натиск кавказских мусульман. Поэтому они находились в военном союзе с христианами русами. Об этом свидетельствуют их совместные походы в Закавказье — в 1032 году и под Дербент — в 1033 году.
Аланская царица была заинтересована в возвращении во дворец русской гвардии, которая могла бы стать её надёжной опорой. Ей этого удалось добиться. Согласно Пселлу, в 1047 году при Мономахе был отряд иноземцев, которые обычно шествуют в царских процессиях. Так замысловато Пселл назвал тавроскифов, составлявших личную охрану императоров. Но для того, чтобы заполучить тавроскифов, Византии пришлось замириться с Русью.
Пселл в рассказе о восстании Льва Торника пишет:
«У самодержца (Константина IXМономаха. — В. Т.) же всё получалось не так как надо. Собрано не было ни наше войско, ни союзническое, если не считать небольшого отряда из иноземцев, который обычно шествует в царских процессиях». (27, 100)
Мономаха охраняли русы дворцовой гвардии. Произошедшее замирение с Русью оказалось для него очень кстати. В Византии находился к тому времени и более крупный русский отряд, который не успел подойти к столице. Пселл назвал его союзническим войском. Это войско всё же приняло участие в подавлении восстания Льва Торника. Литаврин:
«Уже в декабре 1047 года посланное с Руси «по договору» с Константином IX союзное империи русское «северное войско» участвовало в подавлении мятежа Льва Торника. В этом смысле убедительно истолкованы А. П. Кажданом данные риторической речи, произнесённой поэтом и политиком Иоанном Мавроподом на триумфе в честь победы над узурпатором. Иначе говоря, договор 1046/1047 года вступил в это время в силу и русские, отозвавшись на просьбу императора, пришли ему на помощь». (21, 274)
Атталиат датирует бегство Льва Торника из Константинополя в Македонию, где он поднял мятеж, 14 сентября 1047 года. Мятеж закончился ослеплением взятого в плен Торника. Осенью войска под командованием великого этериарха Константина находилось в Армении, где осаждали крепость Хелидоний недалеко от Двина. (27, 282–283) Великим этериархом называли начальника личной императорской гвардии. (33, 347) Хелидоний осаждали гвардейцы-русы. Это и было союзническое войско. В нём было 3000 русов. (3, 56) Всей же подошедшей с востока к столице армией командовал магистр Михаил Исаит. (27, 283)
Византийская армия завоёвывала Армению. Далее Пселл единственным военным успехом Мономаха как раз и назовёт это завоевание:
«Переменчивый душой, порой сам на себя не похожий, Константин хотел прославить своё царствование, и нельзя сказать, что вовсе не достиг цели. Он расширил пределы империи на востоке, присоединил к ней большую часть Армении, изгнал оттуда князей и ввёл их в круг своих подвластных». (27, 126)
Русы под командованием великого этериарха Константина летом 1047 года участвовали в походе на Армению. Так что военного успеха Мономах достиг благодаря замирению с Русью, приславшей войска, которые были брошены на расширение северо-восточных пределов империи.
Пселл, описывая осаду столицы войсками Торника, говорит о том, что мятежники опасались подхода восточных сил:
«После этого Лев немедля двинулся на столицу. Таким образом, македонцы собирались предупредить намерения императора и напасть на него, прежде чем он успеет перебросить против них восточную армию». (27, 100)
Но их отступление он при этом выдаёт за беспричинное бегство:
«Проведя несколько дней в своём лагере, отправились туда, откуда пришли, — большей частью без строя и как беглецы. Если бы десяток-другой всадников ударил им тогда в спину, то и жреца-огненосца не осталось бы в этом рассеявшемся и беспорядочном войске. Но самодержец, хотя и предвидел заранее их бегство, не стал их преследовать. Он ещё не пришёл в себя от страха и упустил удобный момент.
Нам же их уход показался славной победой, и ворвавшийся в лагерь городской люд нашёл там множество припасов, оставшихся от прежних его обитателей, которые не сумели погрузить всё на вьючных животных, ибо, скорее, стремились уйти незаметно, а не отступать с удобствами и богатством». (27, 105)
Пселлу, только что сочинившему славную победу над русами, было неудобно показывать их спасителями перетрусившего Мономаха. Отсюда его желание показать бегство беспричинным и замалчивание роли восточного войска и особенно русов в подавлении мятежа. Между тем иных воинских сил у Мономаха не было. Заодно хронисту удалось обнаружить дар предвидения у любимого императора, хотя чуть ранее он его отрицал.
Предугадать, что случится, когда у стен столицы появится восточная армия, успешно воевавшая в Армении, было несложно. Так что причина бегства мятежников была очевидной. Подошло победоносное войско, и повстанцы спешно отступили. Этот общеизвестный приход, которому ближайший друг Пселла Иоанн Мавропод посвятил хвалебное сочинение, совсем замолчать не удалось. Но хронист говорит о нём явно нехотя и уже после описания захвата всех укреплений, в которых засели мятежники:
«С позором ушёл мятежник от великого города, но с ещё большим позором был отогнан от других крепостей. Тем временем самодержец вызвал восточное войско и, когда оно вскоре явилось, отправил его против западных своих соплеменников и варваров. А они, узнав о приходе восточного войска, даже и не подумали сопротивляться, но тут же, проклиная узурпатора, рассеялись». (27, 105)
Получив вызов императора, русы прекратили осаду Хелидония и двинулись на запад. (27, 282) К столице они прибыли не позднее начала декабря, а к 27 декабря покончили с мятежом, выбив сторонников Торника из всех укреплений.
Македонцы были давними жителями империи и к варварам не причислялись. Первоначально говорилось о составе подошедшего войска, состоявшего из византийцев и варваров-русов.
Составлением хвалебных речей в ту эпоху особенно увлекался Пселл. Сохранилось около 80 его славословий по различным поводам и в отношении разных лиц. Исследователи предполагают, что уцелела только малая часть написанного плодовитым Пселлом. (27, 219) В том, что одна из не дошедших до нашего времени речей была посвящена подавлению восстания Торника, мы можем не сомневаться. Пселл не упустил бы такой возможности угодить императору и изощрёнными намёками прославить себя, тем более что во время восстания он был рядом с Мономахом. Вот эту не дошедшую до нашего времени речь он и использовал позднее в своём сочинении. Но, славословя во время триумфа русов-победителей, позднее Пселл сделал всё для того, чтобы уничтожить память об их роли в подавлении восстания.
Обстоятельства византийской истории подтверждают летописные данные о наступлении мира в 1046 году. Мирный договор был подписан в традиционном для заключения русских договоров сентябре.
