Вице-адмирал А. Д. Бубнов свидетельствовал: уровень знаний императора «соответствовал образованию гвардейского офицера, что, само собой разумеется, было недостаточно для оперативного руководства всей вооружённой силой на войне. Сознавая это, Государь всецело вверил сие руководство генералу Алексееву и никогда не оспаривал его решений и не настаивал на своих идеях, даже тогда, когда эти идеи, как, например, в Босфорском вопросе, были правильнее идей генерала Алексеева». Сам начальник Штаба Верховного главнокомандующего М. В. Алексеев говорил: «С Государем спокойнее… Он прекрасно знает фронт и обладает редкой памятью. С ним мы спелись». А великий князь Андрей Владимирович вспоминал: «Как неузнаваем штаб теперь. Прежде была нервозность, известный страх. Теперь все успокоились. И ежели была бы паника, то Государь одним своим присутствием вносит такое спокойствие, столько уверенности, что паники быть уже не может. Он со всеми говорит, всех обласкает; для каждого у него есть доброе слово. Подбодрились все…».
По свидетельству генерала А. И. Деникина, назначение именно Алексеева начальником Штаба успокоило офицерство. К тому же и солдатская масса «не вникала в технику управления, для неё Царь и раньше был верховным вождём армии, и её смущало несколько лишь одно обстоятельство: издавна в народе укоренилось мнение, что Царь несчастлив…».
Император иВерховный главнокомандующийНиколай II в критический момент сумел успокоить генералов и офицеров и консолидировать руководство вооружёнными силами страны. В результате к концу 1915 года военное положение принципиально улучшилось: отступление прекратилось, германский блицкриг против России был сорван.В стратегическом плане это означало, что война окончательно стала для немцев затяжной, на два фронта. Германия не была к этому готова. По своим экономическим, сырьевым и людским ресурсам она значительно уступала России и её союзникам. Вопрос состоял в том, сколько времени и какая цена потребуются для победы Антанты.
Однако многие наши генералы, офицеры и тем более солдаты не обладали стратегическим – или историческим – мышлением. А война шла, и люди гибли. Ради чего? За задетое самолюбие русской элиты, славянско-православную Сербию и водружение креста над Святой Софией, за Босфор и Дарданеллы? Подавляющее большинство солдат, как и всего народа, было неграмотно. Они даже не представляли, где всё это находится. А если не видно конца тому, что непонятно и очень тяжело, то кто виноват? И виноватым всё более и более осознавался он – император, а вместе с ним и само самодержавие.
Это и предсказывалось критиками приказа от 23 августа 1915 года. Однако не возьми император ответственность на себя, на каких бы рубежах остановили немцев? Как в 1941 году? Парадокс истории в том, что окружи германцы Петроград и подойди к Москве, стало бы не до революций…
Государыня Александра Фёдоровна и старшие дочери Ольга и Татьяна пошли работать медсёстрами в царскосельские лазареты. Откроем только одно письмо мужу: «Сегодня утром мы присутствовали (я, по обыкновению, помогала подавать инструменты; Ольга продевала нитки в иголки) при нашей первой большой ампутации (рука была отнята у самого плеча). Затем мы все занимались перевязками (в нашем маленьком лазарете), а позже очень сложные перевязки в большом лазарете. Мне пришлось перевязывать несчастных с ужасными ранами…».
Политические просьбы и советы Александры Фёдоровны начали встречатьсяв переписке свесны 1915 года. А летом сам император ответил: «Подумай, жёнушка моя, не прийти ли тебе на помощь муженьку, когда он отсутствует?». И императрица стала принимать доклады министров, проявляя особую заинтересованность в назначениях на высокие церковные и гражданские должности. Императрица полагала, что разбирается в людях, и обо всем отчитывалась государю, который принимал окончательные решения. Государь был воспитан как самодержец, которому надлежит брать всю ответственность на себя, а обращение за помощью к супруге было вызвано нарастающим мировоззренческим одиночеством монарха.
Происходившие должностные перемещения получили название «министерской чехарды» – термин крайне правого политика В. М. Пуришкевича. В самом деле, император во время войны сменил четырёх премьер-министров и шесть министров внутренних дел, четырёх военных министров и четырёх министров земледелия, трёх министров иностранных дел и четырёх обер-прокуроров Святейшего синода. И сам признал в сентябре 1916 года: «От всех этих перемен голова идёт кругом. По-моему, они происходят слишком часто. Во всяком случае, это не очень хорошо для внутреннего состояния страны».
Отечественная промышленность сумела материально-технически обеспечить армию к 1917 году, когда готовилось крупное наступление на фронте. Но правительство в Петрограде не было стабильным и последовательным, так как в нём отсутствовал сильный руководитель. Как вспоминал последний царский министр внутренних дел А. Д. Протопопов, «всюду было будто бы начальство, которое распоряжалось, и этого начальства было много, но общей воли, плана, системы не было и быть не могло при общей розни среди исполнительной власти и при отсутствии законодательной работы и действительного контроля за работой министров». Оттого не стоит удивляться оцепенению, беспомощности и слабоволию правительства во время Февральского государственного переворота.
Что касается Г. Е. Распутина, то он воспринимался не только как Божий человек для поистине чудесных исцелений наследника, зафиксированных врачами и свидетелями. Сверх этого, государыня писала мужу в июне 1915 года: «Слушайся нашего Друга, верь ему; старцу дороги интересы России и твои. Бог недаром его послал, только мы должны обращать больше внимания на его слова – они не говорятся на ветер. Как важно для нас иметь не только его молитвы, но и советы». И в другом письме: «Та страна, Государь которой направляется Божьим Человеком, не может погибнуть».
Императрица и отчасти император превратили малограмотного мужика в политическую фигуру. По советам этого крестьянина и при поддержке императрицы было произведено более десяти назначений на высокие правительственные должности, включая не сумевшего удержать государственную власть Протопопова. Почти все рекомендованные не были случайными людьми, и, в конечном счёте, решения принимал не мужик, а сам император. Однако неуместное политическое воздействие происходило, более того – значительно преувеличивалось в повсеместных разговорах и клеветнических сплетнях, что подрывало авторитет императрицы и императора, а вместе с ними и русского православного самодержавия.
В царской России было намного больше свободы слова, чем в демократических Франции и Великобритании и тем более в Германии и Австро-Венгрии. Российская свобода слова с успехом использовалась деструктивными и пораженческими силами. И это во время войны.
Наконец, в образованной среде идеализировали западные ценности и постепенно склонялись к отказу от традиционно русских, которые олицетворял царь. В результате такие настроения распространились среди офицеров и генералов. Бывший товарищ обер-прокурора Синода Н. Д. Жевахов вспоминал об окружении императора в самой Ставке: «Государь не только одинок и не имеет духовной поддержки, но и в опасности, ибо окружён людьми чуждых убеждений и настроений, хитрыми и неискренними. На этом гладком фоне, полированном внешней субординацией, где всё, казалось, трепетало при имени Царя, всё склонялось, раболепствовало и пресмыкалось, шла закулисная, ожесточённая борьба, ещё более ужасная, чем на передовых позициях фронта… Там была борьба с немцами, здесь – борьба между "старым" и "новым", между вековыми традициями поколений, созданными религией, и новыми веяниями, рождёнными теорией социализма…».
России требовался государственный муж масштаба Столыпина и одновременно усмиритель бунта, подобный Петру Великому. Император и Верховный главнокомандующий не стал таковым, не смог предотвратить или утопить в крови «красную смуту». Господь наделил императора качествами, благодаря которым он стал святым.
