На ранних этапах государственности разделение власти и общества было менее заметным, чем в других регионах Европы или азиатского мира. У всех славянских племён – от балтийских до поляков и чехов – источники фиксируют обычай общих собраний. Вече у восточных славян было характерно не только для Пскова и Новгорода, где оно сохранилось до постмонгольской эпохи, но и для всех русских княжеств, за исключением, пожалуй, лишь последнего по времени основания – Московского. Одним из самых старинных было право народного собрания выбирать правителя, которым и воспользовались 1150 лет назад, призвав на княжение Рюрика.

Городское самоуправление было даже более реальным, чем в Западной Европе. Французский историк Фернан Бродель отмечал специфику крупных городов Киевской Руси: «Первые русские города были "открытыми" городами, в этом походя на города античности. Они не были закрытыми сообществами, предоставлявшими привилегии только своим гражданам, какими являлись города средневекового Запада» (2, с. 504–505).

Но при этом, в отличие от Западной Европы, в России вектор движения был направлен на всё большее подчинение общества государству. Это происходило в силу трёх факторов: географии и климата, геополитического положения, воздействия извне.

В английском языке слово «власть» происходит от «силы» (power), в китайском – от слова «весы», в русском – от «владения», «собственности». Крайняя слабость индивидуального хозяйства в условиях холодной и неплодородной Восточно-Европейской равнины предопределила низкую эффективность экономики, которая компенсировалась большой ролью крестьянской общины. В Западной Европе община довольно рано стала распадаться, появилось разнообразие форм индивидуального хозяйства и государственного управления.

Король продолжал владеть землей, но на практике она становилась наследственной собственностью феодала, который был связан клятвой верности своему повелителю, пока тот защищал его. Крестьянство было прикреплено к земле и служило суверену, который, в свою очередь, служил королю. Сложная система соглашений, пожалований, договоров создавала взаимозависимость между крепостным и его господином, даже между рабом и высокопоставленным придворным, включая самого короля. Существовали разнообразные автономные группы: монастыри, монашеские ордена, гильдии, относительно самостоятельная аристократия, небольшой, но значимый торговый класс. В сдерживании абсолютной власти большую роль играл конфликт королей и пап, светской и церковной власти. Большинство институтов и факторов в нашей стране не действовали или действовали намного слабее.

Академик Леонид Милов справедливо замечал: «Эволюция господствующего класса древнерусского общества – это трансформация "слуг народа" в кооперацию господ над народом, процесс необычайно медленный, занимавший огромный многовековой период». В силу этого и феодализм на Руси зародился как подчинение земледельцев-общинников прежде всего государству (5, с. 434).

«Государство не выросло из общества, не было оно ему и навязано сверху, – тонко подметил американский историк Ричард Пайпс. – Оно скорее росло рядом с обществом и заглатывало его по кусочку» (6, с. 37).

Частное вотчинное землевладение – база аристократии – в отличие от Западной Европы, «так и не стало в России ведущей формой собственности. В системе "государственного феодализма" верховная собственность на землю оставалась у государства, а крестьяне были "держателями" земли, обязанными именно перед государством: налогами, оброком и натуральными повинностями» (5, с. 558). И эти отношения подчинения не были строго формализованы.

Территория России всегда была исключительно уязвима для завоеваний: её не защищают никакие естественные преграды, кроме рек и зимних холодов. Ни одно государство мира не могло сравниться с ней по количеству соседствующих стран и народов, настроенных не всегда дружески. Россия провела в войнах две трети всего существования. «Интересы созидания, поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно исключительное и подавляющее место в русской истории, – подчеркивал Николай Бердяев. – Почти не оставалось сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на укрепление и защиту государства» (1, с. 25).

Необходимость обеспечивать выживание и обороноспособность большой территории предполагала перераспределение ресурсов от исключительно бедного населения к верхушке. Это приводило к высокой степени централизации власти.

Опыт Византии – самого чётко организованного и структурированного государства своего времени – был важен не только с точки зрения принятия христианства, перенесения к нам её двуглавых орлов и концепции России как Третьего Рима. Важно было восприятие опыта взаимодействия светской и церковной властей, исключавшего их конфликт, а также осознание московскими князьями Василием II и Иваном III своего царского достоинства, не уступающего по легитимности власти ордынского хана.

Сильную верховную власть окончательно утвердил Иван IV, который был официально венчан на престол как самодержавный царь и помазанник Божий. Однако и при нём, и после сохранялись элементы сословного представительства. Российский самодержец управлял страной с опорой на Боярскую думу и Земские соборы, в которых, кстати, западные учёные усматривают прямую аналогию французским генеральным штатам или испанским кортесам. Соборы составлялись из различных сословий: духовенство, дворянство, гильдии московских торговых людей, посадские люди, сотни и чёрные слободы, что означало государственных крестьян. «И хотя Собору было отказано в праве выбора министерства, но он пользовался правом гораздо более важным – правом избрания царя. В этом отношении ему не приходилось завидовать ни английскому парламенту, ни французским генеральным штатам», – был уверен Максим Ковалевский (4, с. 67, 71–72).

Соборы не были отменены законом, их просто перестали созывать. Представительство сошло на нет при Петре I, который начал прорубать окно в Европу и заимствовать её опыт как раз в тот момент, когда в большинстве государств господствовал абсолютизм.

Возрождение представительной власти в России относится к апрелю 1906 года, когда она получила конституцию в виде Основных законов, политические свободы, двухпалатный парламент и стала конституционной монархией. Мало кто знает, что формально последний Земский собор состоялся в 1922 году во Владивостоке и принял решение о восстановлении династии Романовых.

В советскую эпоху общественное представительство формально не отменялось, но по своим прерогативам оно имело больше общего с сословно-представительными органами Московии, чем с западными парламентами. Современный российский парламентаризм берёт начало со времён перестройки Михаила Горбачёва, с Первого съезда народных депутатов СССР, который, кстати, тоже избирался с учётом сословного представительства через установление квот для общественных организаций.

Представление о тьме власти – это прежде всего мнение о необъятности чиновничьей надстройки, о традиции жёсткой властной вертикали, пронизывающей общество до самого низа.

Вопреки распространённому убеждению, чиновничий аппарат страны не был многочисленным. Накануне революции 1917 года по отношению к количеству населения он был вдвое меньше, чем в Германии, и втрое меньше, чем во Франции. И во много раз дешевле обходился казне. Современная Россия тоже в числе аутсайдеров в мире по количеству чиновников, даже с учётом значительного роста чиновничьего аппарата в последние годы. В сфере госуправления на всех уровнях работает 2,5% общего числа занятых, в странах ОЭСР – в среднем 9%. Кстати, в Китае бюрократов почти 3%, в Турции – 4% (9).

Миф о чрезмерной численности российской бюрократии обязан своим появлением другой её реальной и бесспорной особенности: российский госаппарат по большей части был неэффективен и коррумпирован. Особенности российской системы государственной службы традиционно заключались в том, что чиновник присягал не обществу и даже не государству, а монарху, и ни один из них не мог быть привлечён к ответственности без согласия прямого начальника. Ответственность чаще всего заменялась переводом на другую должность, если не считать сталинскую эпоху, когда всё заканчивалось много хуже. Доминировала личная лояльность патронажно-клиентальных связей. Система цивилизованного лоббирования власти по общественным каналам не сложилась и до сих пор.

Немногочисленность бюрократии при столь большой территории, охватывающей 11 часовых поясов, предопределила и слабость, если не отсутствие, реальной вертикали власти. Бюрократия в столице была разбухшей, но на местах наблюдался явный вакуум центральной власти. По сути, она распространялась только до губернских городов. Лишь при Петре Столыпине вертикаль добралась до волости, а до сёл и деревень её дотянул уже Иосиф Сталин, создавший систему партийной и советской власти сверху донизу. После запрета КПСС и распада Советского Союза вертикаль вновь исчезла и, что бы ни говорили, до сих пор не воссоздана. Управленческие сигналы сверху вниз проходят далеко не в полном объёме.

Но как же тогда на протяжении веков управлялась основная часть территории России и основная часть её населения, которая жила в деревнях? Можно ответить – помещиком, который руководил своими крепостными и чинил над ними суд, и в этом будет доля правды. Один из них – Александр Пушкин – самокритично замечал: «Звание помещика есть та же служба. Заниматься управлением трёх тысяч душ, коих всё благосостояние зависит совершенно от нас, важнее, чем командовать взводом или переписывать дипломатические депеши… Небрежение, в котором оставляем мы наших крестьян, непростительно. Чем более мы имеем над ними прав, тем более имеем и обязанностей в их отношении. Мы оставляем их на произвол плута приказчика, который их притесняет, а нас обкрадывает».

Но мы также знаем, что в крепостной зависимости находилось лишь до 40% крестьян, и даже там, где крепостничество существовало, помещика могли не видеть годами или даже вообще никогда. Кто ими управлял: власть тьмы? В России веками существовало сельское самоуправление – мир, в котором не участвовали не только помещик, но даже и приходской священник.

Был и выборный сословный суд для гражданских дел крестьян. Их тяжбы разбирались на основании не писаного, а обычного права, толкователями которого выборные судьи и являлись. Из всех европейских государств одна Россия, вероятно, сохраняла почти до конца XIX века двойную систему гражданского судопроизводства, на основании писаного и обычного права, причём к обычному основная масса населения испытывала куда большее доверие, чем к праву писаному. Вот такая власть тьмы.

Тьма власти предполагает большое государство. Насколько оно велико? В сравнении с Европой и тем более с Азией оно традиционно было небольшим, и только при советской власти стало всеобъемлющим. Сейчас размер государства чаще всего измеряют таким показателем, как доля расходов консолидированного бюджета в ВВП. В 2012 году, по оценкам МВФ, этот показатель составит около 38%, тогда как в странах большой семерки – в среднем 46%. Доля госсектора в ВВП за 1997–2009 годы выросла с 30 до 35%. Но это меньше, чем во Франции или Италии.

Какова же специфика взаимоотношений общества и государства?

Государственность России – это не механизм управления, который основывается на принципе «договора» людей во имя общих дел и идей, для реализации которых граждане отказываются от части своего естественного суверенитета. Государство часто воспринимается как синоним Отечества, становой хребет цивилизации, гарант целостности существования общества, устроитель жизни, в том числе экономической.

В первые послереволюционные годы большевики жили надеждами на близкую мировую революцию и скорое отмирание государства. Однако уже с конца 1920-х годов ситуация стала быстро меняться – пришлось думать о победе социализма «в одной отдельно взятой стране» и борьбе с фашизмом. Крушение советского режима, жёсткая критика «советского тоталитарного государства» не уничтожили и даже не сильно ослабили этатистскую традицию. Востребовано сильное патерналистское государство, обязанное заботиться о людях и контролировать экономику.

Однако отношение к власти, в том числе и верховной, никогда не было однозначным. Восточного преклонения перед ней тоже никогда не было. С государством связывалось слишком много ожиданий, что являлось источником частых и глубоких разочарований. Отношение к любой власти во все времена сочетало в себе безусловное почитание и откровенное недоверие, готовое взорваться бунтом.

В России личность вовсе не растворялась в социуме, как на Востоке. Народу всегда была присуща тяга к индивидуализации, люди сбрасывали тягло и уходили «на волю», в степи и леса.

Василий Ключевский подчёркивал: «История России есть история страны, которая колонизуется» (3, с. 57). При этом экспансия, в отличие от западной, не предполагала вытеснения или уничтожения колонизируемого населения, к его обычаям, навыкам и культурным традициям предпочитали приспосабливаться.

Огромная наша страна была создана не столько государством, сколько обществом, причём без использования большой армии. Задача открытия и присоединения новых земель на востоке была возложена на купцов, казаков, таких промышленников, как Строгановы, чьим наёмником и являлся Ермак Тимофеевич, под знамёна которого собирались лихие и «гулящие» люди. А значительную часть первопоселенцев составляли купцы, скупщики и их челядь.

Но если мы посмотрим на позицию общества в узком смысле, то оно критически относится к государству. Интеллигенция — российский феномен, который возник именно в 1860-е годы, в эпоху «Великих реформ», когда страна вступила на путь модернизации. Многие пытливые умы сочли их недостаточными. Ответом стала не просто жёсткая оппозиция. Именно Россия в 1860–1870-е годы подарила миру терроризм.

Чем русский интеллигент отличался от интеллектуала в западном понимании? Интеллектуал искал пользу, предлагал продукт своего труда и пытался его капитализировать. Интеллигенция искала справедливости и не думала о том, чтобы улучшить, модернизировать государственный строй, — она стремилась его свергнуть. И в этом смысле нельзя не согласиться с Бердяевым: «Все подлинно русские, национальные наши писатели, мыслители, публицисты – все были безгосударственниками, своеобразными анархистами» (1, с. 23).

Интеллигенция и сейчас в жесткой оппозиции государству. И вновь властители дум заявляют, что творец должен быть в оппозиции власти – любой. И это тоже часть нашей традиции.

Оптимальное сочетание интересов государства и общества описывается понятием демократия. В России в условиях авторитарной власти традиции демократии не сложились. Значит ли это, что наша культурная матрица будет препятствовать созданию подлинно демократического общества? Существует ли на самом деле приговор, проклятие культурной традиции?

Уверен, что нет. По большому счёту, демократической традиции нет ни у кого. Всего два с половиной века назад на планете не было ни одного демократического государства. «Современные либеральные демократии, – замечал Фрэнсис Фукуяма, – не возникли из тёмного тумана традиций» (8, с. 242). Афинская демократия продолжалась всего полтора столетия и к тому же оставляла за скобками рабов и женщин. Представительная демократия родилась на кончике пера – Джона Локка, Томаса Гоббса, авторов американского «Федералиста». В начале XIX века в Англии – флагмане демократии - в выборах принимало участие меньше 5% взрослого мужского населения.

Первые всеобщие и прямые выборы на планете прошли именно в России в 1917 году – в Учредительное собрание. В западные страны всеобщее избирательное право пришло лишь на рубеже 1920–1930-х годов с предоставлением права голоса женщинам.

Современный мир становится всё более сложным, сетевым. Он требует от огромного количества людей принятия огромного количества решений, что возможно только в демократических обществах. Сегодня в России работают 250 миллионов мобильных телефонов, около 60 миллионов людей пользуются Интернетом. Это и небывалое расширение горизонтов, и целый набор вызовов для государств. Виртуальные сообщества способны стать эффективным инструментом продвижения идеалов свободы, равноправия, прав человека. Они способны устраивать флэш-мобы, «революции Твиттера», атаковать серверы госструктур, публиковать секретные материалы, документировать коррупцию. Но одновременно плодятся сайты, продвигающие идеологию террора и человеконенавистничества, растет киберпреступность. Совместить решение проблемы общественной и государственной безопасности с соблюдением принципов открытого общества – задача далеко не простая.

Наши общие предки, спустившись с Карпатских гор, заселили великую русскую равнину, освоили самые холодные земли планеты вдоль Северного Ледовитого океана и в Сибири, дошли до Тихого океана, основали Форт-Росс в Калифорнии, разбили самого страшного врага в истории – германский фашизм, проложили человечеству дорогу в космос. Крайне важно с упором на знание прошлого предложить образ будущего. Ведь российская цивилизация должна быть не воспоминанием о прошлом, а мечтой о будущем. Будущем великой цивилизации, способной нести всем идеалы свободы и справедливости, достоинства и чести, учить жить в мире с собой и остальным миром.

Россия не самобытна. Она – неповторима.

Литература и источники

1. Бердяев Н. Падение священного русского царства. Публицистика 1914–1922. М., 2007.

2. Бродель Ф. Грамматика цивилизаций. М., 2008.

3. Ключевский В. Избранное. М., 2010.

4. Ковалевский М. Очерки по истории политических учреждений России. М., 2007.

5. Милов Л. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.

6. Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993.

7. Франклин С., Шапард Дж. Начало Руси. СПб., 2009.

8. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2007.

9. Эрл Дж., Гельбах С. Неверная проблема, ошибочное решение // Ведомости. 17 сентября 2011 г.