Считается, что упорядоченность алфавитов еще в I тыс. до н.э. стала использоваться для передачи чисел. Первая буква наряду со звуко­вым получала и цифровое значение единицы, вторая — двойки и т.д. Это двойное использование, кроме всего прочего, повышало прочность буква­рей. Например, когда в греческом письме для передачи звуков перестали употребляться «стигма», «коппа» и «сампи», они продолжали сохраняться в качестве цифр.

Позднейшие письменности, развившиеся из греческой, латинской и иных древних систем, во многом повторяли закрепленный многовековой традицией порядок следования букв и их функции. Славянские азбуки не были исключением. Они возникли на основе существовавших письмен и сохранили многие их элементы. Наличие в азбуках следов древней подосно­вы помогает в изучении их генезиса.

Важнейшей функцией любой буквы является звуковая. Будем называть прототипом буквы знак генетически предшествующего письма, передающий аналогичный или близкий ей звук. Одной из письменностей, положенных в основание славянской, была греческая. Греческая «альфа», таким образом, будет служить прототипом для славянской «аз», «гамма» — «глаголь», «дельта» — «добро» и т.п.

Кроме основного прототипа, существуют прототипы численные (цифро­вые значения букв) и графические (их начертания). Для многих членов кириллицы соответствующие греческие знаки являются прототипами всех трех видов. Для глаголической «аз» (1) численным прототипом будет «альфа» (1), для «глаголя» (4) — «дельта» (4), т. е. этот прототип не всегда совпадает с основным. Аналогичная ситуация складывается и с графическими прототипами.

Рассмотрим численный ряд глаголицы. (2,54‒55) После «аз» (1) сле­дует «буки» (2). «Буки» эпохи св. Константина не имела звукового анало­га в греческом письме и передавала славянский звук. Ее появление смес­тило на единицу цифровое значение букв «веди» (3), «глаголь» (4), «добро» (5), «есть» (6) относительно их основных прототипов (соответ­ственно «бета», «гамма», «дельта» и «эпсилон»). Подобное сдвижение мы наблюдаем и далее. Численные значения «како» (40), «люди» (50), «мыслете» (60), «наш» (70) на два десятка превышают значения греческих предшественниц.

Небольшие величины цифровых расхождений говорят о том, что хотя создатель азбуки позволял себе вольности в отношении исходного инстру­ментария цифрового отображения, тем не менее находился в достаточно жестких ограничительных рамках.

Глаголическая «шта» (800) следует за «от» (700). Греческой «оме­ге» (800) предшествует «пси» (700), графически близкая «шта». Звук «п» в глаголице обслуживает «покой» (90), восходящая к «пи» (80). «Пси» же для передачи славянской речи большого значения не имела. Судя по графи­ке и цифровым значениям, она была использована для звукосочетания «шт», но при этом поменялась с «омегой» местами.

В древности создание письменности либо внесение в письменность изменений закономерно воспринималось в качестве акта чрезвычайного значения. Авторов закрепившихся нововведений в течение веков чтили как национальных героев. Но многие предлагавшиеся реформы отторгались дей­ствительностью. Например, когда римский император-ученый Клавдий пред­ложил ввести в латиницу новые буквы с благородной целью приблизить написание к произношению, успеха не последовало.

Весьма показательна судьба греческого и еврейского алфавитов. Считается, что раннее греческое письмо состояло из 22 знаков. (3,376) Несмотря на блестящее развитие в греческой культуре филологии, сквозь всю античность и средневековье звуковой ряд алфавита в малой степени изменил свою емкость и стабилизировался на 24 буквах. Еврейский алфавит произошел из 22-буквенного финикийского. После многовекового существо­вания он так и остался 22-буквенным.

Другие, более подвижные письменности могли изменять свою емкость. Как правило, этот гибкий период приурочивался к начальной стадии совер­шенствования вновь созданного письма. При этом приращение шло в основ­ном путем добавления новых букв к окончанию стабильного древнего ядра. Буквы с новым звуковым содержанием вовнутрь знакового ряда попадали почти исключительно на место букв, утративших к этому времени звуковое значение, т.е. не раздвигали алфавитный ряд, а занимали вакансии.

Глубочайший консерватизм алфавитных систем порождает такое явле­ние, как статус буквы, — своего рода буквенную харизму. В освященный традицией буквенный ряд знак с новым звуковым содержанием попадал как правопреемник более древнего. Это происходило независимо от того, свя­заны они были генетически или нет. Новые буквы, не удостоившиеся такого высокого статуса, оказывались в разряде младших, следовали за основным рядом и не были обязательными для всеобщего употребления. Очень часто младшие буквы не получали численного значения. Широкое хождение молодых букв могло привести к вытеснению ими более древних, но захиревших соперниц.

Количество мест в алфавите, обладавших тем или иным буквенным статусом, было ограничено. Их прирост затруднялся стереотипами массово­го сознания и почти всегда удавался лишь авторитетнейшим реформаторам. Это приводило к тому, что потребности, возникавшие при письменной передаче менявшейся во времени живой речи, удовлетворялись не только за счет новых букв, но и за счет вспомогательных средств, не имевших буквенного статуса: лигатур, подстрочных и надстрочных знаков и т.д.

Потеря звукового содержания буквы наносила ущерб ее статусу и часто вела к трагическим последствиям. Изменению же начертания знака не придавалось такого значения, и он мог одновременно бытовать в сущест­венно различных обликах.

Звуковое содержание «пси» было иным, нежели у «шта». Тем не менее греческий знак обеспечил славянский буквенным статусом. Вследствие этого необходимо расширить понятие основного прототипа со звукового содержания до статусного.

Для «цы» (900) численным прототипом является «сампи» (900). Имя «сампи» по звучанию сходно со звуком «ц». Все это позволяет принять рассмотренную греческую букву в качестве прототипа для славянской.

На участке букваря от «рцы» (100) до «цы» (900) численные значения совпадают с соответствующими греческими. Исключение составляют только смежные «от» и «шта». В этом ряду от нашего внимания ускользнул «ук» (400) с численным прототипом «ипсилон» (400). В греческом письме эпохи св. Константина звук «у» передавался сочетанием «омикрона» и «ипсило­на». (5,28) Изображение «ука» являет собой удвоенное начертание буквы «он». Прототип «он» — «омикрон». Если графика «ука» ведет нас к «омик­рону», то его численное значение — к «ипсилону». Налицо преемственность с греческой традицией. Так как буквы, созданной на основе звукового содержания «ипсилона», в древнем ядре глаголицы не существовало, этот знак следует признать основным прототипом для «ука».

«Он» имеет со своим прототипом численное расхождение не в два десятка, как ряд предшествующих букв, а в один. Сокращение разрыва произошло из-за того, что греческая «кси» (60) на данном участке азбуки в качестве прототипа использована не была. Между «покоем» и «рцы» аналогичное выпадение «коппы» (90) обеспечило числовое соответствие «рцы» и «ро».

От буквы «дервь» (30) до буквы «червь» (1000) в параллельном ряду греческого алфавита остались незадействованными «кси» (60) и «коппа» (90). Но на славянском участке мы имеем две буквы без прототипов — «дервь» (30) и «червь» (1000). «Червь» замыкает численный ряд азбуки. Если мы по греческому алфавиту-основе станем подниматься от конца к началу, то первой вакантной окажется «коппа». Далее следует «кси» с численным значением, более близким «дерви», нежели «черви». Ввиду этого предпочтительнее в качестве прототипа «дерви» принять «кси», а «чер­ви» — «коппу».

Вернемся в начальную часть глаголицы. После буквы «аз» в численный ряд вклинилась «буки». Ближайшей вакансией в греческом ряду будет буква под номером 6. Обычно здесь находилась не имеющая звукового содержания «стигма» (6). Но в таких древних алфавитах, как аркадский и беотий­ский, шестое место занимала «дигамма». Как в античности, так и, в некоторых случаях, в средневековье она передавала звук «в».(3,119)

«Буки» — «дигамма», со звуковым значением греческой подосновы, близким соседней «веди» — «бете», — образование довольно сомнительное. Иное дело традиционная обеззвученная «стигма». Кроме того, облик «стигмы» близок начертанию «буки», лишенному «украшений». «Стигму» и следует принять в качестве прототипа второго славянского знака. Числовой сбой, вызванный перестановкой «буки» — «стигмы» ближе к началу азбуки, после шестой пози­ции букваря исчезает.

Прототипы букв «веди», «глаголь», «добро», «есть» больших сомнений не вызывают: «бета», «гамма», дельта» и «эпсилон». На девятом месте в алфавите и в азбуке стоят «тета» и «земля». «Земля» имеет облик, близ­кий написанию «теты». В случае с «буки» была оставлена графика прототи­па, т.к. ее звуковое значение отличалось. Звуковое значение «земли» и «теты» также не совпадает. Мы имеем право зачислить «тету» в прототипы девятой буквы глаголицы.

Седьмыми номерами обладают «дзета» и «живете». В данном случае важно учесть наметившуюся закономерность. Рассмотренные буквы глаголицы не повторяют изображений своих греческих прототипов, если совпадают с ними своими числовыми или звуковыми значениями. В тех же случаях, когда относительно прототипов славянские знаки оказались переставленными на иное место или обрели другое звуковое содержание, облик мог и сохра­ниться, как это было с «буки» и «шта». В написании «живете» и «дзеты» ничего общего нет, так что препятствия для их объединения в генетичес­кую пару не существует.

Между «живете» и «землей» помещена «зело». В алфавите-основе между «дзетой» и «тетой» стоит «ита». Изображения «зело» и «иты» подобны. Но еще большее сходство с графикой «иты» у буквы «ижеи», близкой «ите» по звуковому содержанию.

Численное значение и начертание благоприятствуют выбору в качестве прототипа «зело» греческой «иты». Но в любых алфавитах основной функци­ональный ряд все-таки звуковой. Звуковым аналогом «зело», читающейся как «дз», является уже выбранная в качестве прототипа буквы «живете» «дзета». Получается, что либо один из этих славянских знаков не имеет прототипа в греческом алфавите, либо, что более вероятно, «расщепление» «дзеты» обеспечило буквенным статусом обе буквы.

Родственные по звуковому значению «иже» (10) и «ижеи» (20) стоят рядом на 10-м и 11-м местах. Подобные им в звуковом отношении греческие «ита» (8) и «йота» (10) разделены буквой. «Иже» по написанию и звуково­му значению соответствует «йоте», а «ижеи» — «ите». «Иже» передает краткий звук «и» и предшествует букве «ижеи». В греческом алфавите аналогичные буквы идут в обратном порядке. Следовательно, местоположе­ние славянских знаков отличается от их греческих предшественниц. Это обстоятельство позволяет в качестве прототипа «иже» выбрать «йоту», а ижеи» — «иту».

В средневековом греческом алфавите цифровые значения имели 27 букв, а в глаголице, за счет двойного использования «дзеты», — 28. Это позволило ввести особый знак для 1000. За группой из 28 букв-цифр идут «ша» и 7 гласных. Для удобства двум обозначившимся частям букваря можно дать условные имена «численная азбука» и «азбука дополнительная».

Черноризец Храбр для анализа взял не 27 букв греческого алфавита, а только 24. (4,103) Некоторые определения прототипов букв им были произведены неверно. Следовательно, полученные этим исследователем результаты относительно греческих прототипов славянских букв опирались не на древние свидетельства, а на плоды собственных его изысканий. Это, конечно, несколько снижает их ценность.

Из ошибок Храбра вытекает, что уже ученики солунских братьев имели смутное представление о генезисе глаголицы. В кириллице греческие про­тотипы, посредством численных значений букв, определены более точно. Это может служить доводом в пользу предположения о неизвестности кирил­лицы Храбру.

В письменных системах буквенным статусам была присуща чрезвычай­ная устойчивость. Звуковое содержание также менялось медленно, и в течение столетий этот процесс затрагивал лишь отдельные знаки. Графика же письмен во времени была более подвижной. Кроме этого, одновременно бытовали существенно отличные по облику разновидности одного и того же письма: прописные и строчные буквы, эпиграфическое и рукописное письмо и т.д.

Та или иная младшая письменность, как правило, включала в свой состав статусный ряд предшествующего алфавита-основы с большинством звуковых значений составляющих его букв. Облики знаков при этом нередко были иными. Отказ от апробированной графики букв часто вел к ухудшению их функциональных свойств. Следовательно, причиной изменения служила не забота об удобстве пользования, а желание иметь «собственное» письмо. В этом отношении примером могут служить грузинский и армянский алфавиты.

Древнейшая форма грузинской письменности известна с V в. (3,121) Она получила название «мргловани» (круглое). Из 38 современных букв к мргловани следует отнести 37, имеющих численное значение, т.к. 22-я явно появилась позднее, в результате расщепления знака с численным значением 400.

В мргловани первые 27 букв есть не что иное, как статусный ряд античного греческого алфавита с его численными значениями. Большая их часть сохранила звуковое содержание своих греческих прототипов. Пол­ностью его сменили знаки, восходящие к утратившим звуковое значение либо к имеющим довольно близкие звуковые аналоги в лице иных букв: «кси», «коппе», «омеге» и «пси».

В основу мргловани положено греческое письмо, которое было известно ее создателю. Несмотря на это, явное графическое соответствие с более древним алфавитом являет одна лишь 23-я буква. Одним из источ­ников начертаний грузинских знаков была латиница. Можно указать буквы под порядковыми номерами 16, 29, 31, 32, которые восходят к прописным Q, С, R, S, и 11, 26, 28 — восходящие к строчным b, q, h, и т.д.

Аналогичную картину мы наблюдаем в армянском алфавите, созданном ок. 406 г. Месропом Маштоцем. (3,45) В нем статусный греческий ряд легко прослеживается на протяжении первых 31 буквы и включает 21 гре­ческую до «тау» включительно. Кроме 8-й и 27-й армянской буквы («ди­гамма» и «коппа»), все они сохранили звуковые значения.

Буквы, имеющие прототипы, идут последовательно. При этом они пере­межаются знаками, не восходящими к греческим предшественницам (10, 13, 14, 16, 17, 18 и т.д.). Исключение составляют 12 и 15 знаки («лямбда» и «каппа»), где наблюдается обмен прототипами, и буква, восходящая к «дигамме», занимающая не шестое место, а восьмое. Остаток греческого алфавита-основы, судя по всему, подвергся сильной трансформации и пошел на изготовление как замыкающих армянский букварь знаков, так и букв, предшествующих 31-й позиции.

Месроп также использовал латинскую графику. Своей 12-й букве, восходящей к «лямбде», он придал облик латинской «эль». Начертание S пошло на оформление 31-й буквы и т.д. Примечательно, что, как и в грузинском, 35-я буква Маштоца, восходящая к греческой «фи», также сохранила свое греческое написание.

Греческие, латинские и рунические начертания использованы в гот­ском алфавите, созданном епископом Ульфилой (IV в.).(1,33) И он основан на греческом, хотя ряд букв и претерпел изменения. Ульфила не ставил цели придать своему творению оригинальный вид, что сохранило в большинстве случаев греческое написание.

Для алфавитных письменностей главным было определение фонемного ряда. Выбор же начертаний являлся задачей второстепенной. Многие млад­шие системы письма, как мы уже видели, реализовывали стремление к обособленности с помощью графики разных алфавитов.

Св. Константин, формируя глаголицу, явно стремился придать ей неповторимый облик. Часть графических элементов букв, в особенности «завитушки», следует приписать солунянину и при анализе генезиса азбуки не учитывать.

Большинство знаков глаголицы начертаниями отличаются от своих греческих прототипов. Исключение составляют случаи, в которых произошло изменение звукового содержания или местоположения: «буки», «земля», «шта», «иже», «ижеи».

Довольно прозрачно восхождение облика «зело» к «ите». Один из способов маскировки наглядно виден в случае с буквами «добро» и «люди». Начертание первой восходит к «лямбде», т.е. прототипу «люди», а второй — к «дельте», т.е. прототипу «добро». Мы имеем дело с простейшим приемом кодирования — обменом обликами. Парный обмен изображениями прототипов наблюдается у «мыслете» и «твердо». Начертание «мыслете» восходит к греческой «тау» или латинской «те», а «твердо» напоминает греческую «ми», но в еще большей степени соответствует перевернутой «эм» латиницы.

Есть и более сложная цепочка преобразований. Графика «от» (прото­тип — «омега») восходит к «омикрону». «Он» («омикрон») — к зеркальному отображению «сигмы». «Слово» («сигма») — к «омеге». Существует заимст­вование обликов чужих прототипов: «есть» — «сампи», «живете» — «хи».

Одним из источников глаголической графики служит латинская пись­менность. «Аз» практически идентичен «хи» архаичного алфавита. (3,254) «Веди» близка как строчному греческому «ипсилону», так и в еще большей степени одному из написаний латинской «ве». «Цы» повторяет другое написание «ве». Оригинальный облик «како», видимо, восходит к одной из форм архаичной латинской «ка». Буква «наш» аналогична и латинской «пе», и греческой «ро», а «рцы» — строчной латинской «эн». «Покой» и «ферт» соответствуют архаичным латинским «пе» и «ха». «Червь» — греческому «ипсилону», но в еще большей степени «ипсилону» латинскому, «хер» — строчной латинской «ха».

Заимствование изображений из латиницы подчиняется определенной закономерности. Возьмем 24-буквенный алфавит. (3,255) Исключим из рас­смотрения случаи архаичных латинских начертаний глаголических букв. Запишем номера знаков латиницы, подозреваемых в формировании славянской азбуки, в том порядке, в каком их облики следуют в глаголице. Получим последовательность: 20 («веди» — «у»), 16 («глаголь» — «ку»), 15 («наш» — «пе»), 13 («рцы» — «эн»), 12 («твердо» — «эм»), 8 («хер» — «ха»), 21 («цы» — «ве»), 23 («червь» — «ипсилон»).

Получается что, за исключением букв «цы» и «червь», передающих славянские звуки, графика из латинского алфавита черпалась в направле­нии от конца к началу.

Графика глаголицы свидетельствует о том, что в ее создании участ­вовали по крайней мере три алфавита — греческий, латинский и архаичный латинский.

Список использованной литературы

1. Гухман М.М. Готский язык. М., 1956.
2. Истрин В.А. 1100 лет славянской азбуки. М., 1988.
3. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.
4. Сказания о начале славянской письменности. М., 1981.
5. Хабургаев Г А. Старославянский язык. М., 1974.