Погребение по христианскому обычаю должно было состояться на третий день по кончине. 15 июля в 1017 году было понедельником. Похороны в Десятинной церкви состоялись в среду 17 июля, и смерть Крестителя Руси перестала быть секретом:
«Еже уведавши люди, бес числа снидошася и плакася по нем: бояре аки заступника их земли и убозии кормителя. И возложиша в раку мраморяну, и опрятавше тело его с плачем, блаженаго князя». (13, 58)
Летописец считал, что Святополк 15 июля был в Киеве. Нестор в «Чтении о святых мучениках Борисе и Глебе» высказал иное мнение:
«Таче уведев ока(я)нный сын Святополк и акы радуяся отне смерти, вседе на коня и скоро доиде Кыева града, и седе на столе отца своего. Изволи волею желание сердца своего». (4, 96)
Святополк находился вне Киева, но имел возможность довольно быстро до него добраться. Слова о том, что он предпринял решительные действия для достижения желанной цели, свидетельствуют о насильственном захвате власти. Новый правитель принял энергичные меры по укреплению своего положения:
«Святополк же седе в Киеве по отци своем, созва киане, нача даяти им имение. Они же приимаху, и не бе сердце их с ними, яко братия их беша со Борисом». (13, 58)
Об этом же пишет и Татищев, отмечая всеобщую внешнюю покорность киевлян:
«Паче же кротость и разум Бориса все любили, а к тому дети и братия их все были с Борисом в войске, желали его иметь на престоле; а от Святополка хотя дары брали и ему в очи льстили, но сердце их не было с ним». (16, 70-71)
Киевляне разделились на две партии. Одна поддержала Святополка, что позволило ему занять престол, члены другой подчинились новому правителю против своего желания, оставаясь тайными сторонниками Бориса.
На великокняжеский престол восходили по воскресеньям. Следовательно, Святополк официально стал великим князем в ближайшее по кончине Владимира Святого воскресенье - 21 июля 1017 года. Но положение его было непрочным, так как под командованием Бориса находилась большая армия.
Причиной похода Бориса на юг названа печенежская опасность. У Нестора есть важные уточнения:
«По времени же некоем нача болети благоверный отец има болезнью, ею же умре. Болящу же ему, в страну его придоша ратнии. Слышав же князь, не могы изити противу им, пославый сына своего Бориса, давый ему множество вои…
Блаженый же Борис, яко же рекох, отшол бе с вои на ратныя и не ведяще того всего (кончины отца и вокняжения Святополка. — В. Т.). Ратныи же, яко же услышаша блаженаго Бориса, идуща с вои, бежаша: не дерзнули стати блаженому. Таче дошед, блаженный, умирив грады вся, возвратися вспять». (4, 96)
Печенеги здесь заменены на неких ратников. Кочевники бежали, но пришлось усмирять города. Возвратившись из похода, войско Бориса встало на Альте. На мысу, между рекой Альтой и рекой Трубежем, расположен Переяславль. Мятежные города находились в округе Переяславля.
Получается, что войско было собрано не только для покорения Новгорода. Несмотря на то, что у Святополка удалось отобрать Переяславское княжество, в нём сохранялись его сторонники из числа пограничной стражи. Эти воины, опираясь на дружественных Святополку печенегов, представляли опасность. Дожидаясь ухода основных сил на север, призванные заговорщиками печенеги скапливались близ южной границы. Поход на юг был предпринят для подчинения полумятежной области. Борис справился с этой задачей, но на его беду в Киеве, за время рейда по пограничным крепостям, произошла смена власти.
Погубителями Бориса стали жители Вышгорода. На убийство они пошли по наущению Святополка:
«Святополк же приде нощью к Вышегороду отаи и призва Путшю и вышегородские боярце и рече им: «Прияите ми всем сердцем?» И Рече Путша и вышегородци: «Можем главы свои сложити за тя». Он же рече им: «Не поведаючи никомуже, шедше убийте брата моего Бориса». Они же вскоре обещашася ему створити». (13, 59)
Почему именно к вышгородцам тайно обратился Святополк, разъясняет сохранившееся до новейшего времени изустное сказание:
«Великий Владимир князь владел он всею Россиею. Имел себе он трех сынов: старейшаго Света-Полка, а меньших Бориса-света и Глеба. Великий Владимир князь разделил Россию всю сыновьям на три части: старейшему Свету-Полку великий славен Чернигов-град, благоверным Борису-свету и Глебу великий Воспревышь-град (Вышгород. – В. Т.).
Великий славен Владимир князь, разделя Россию сыновьям своим, пожил в доме, преставился... На своих братьев прогневился (Святополк. — В. Т.), опалился, яко Каин на Авеля, как бы победити Бориса и Глеба. Злоумышление на них помышляет, на совет братьев призывает, во пир честной пировати, отца своего князя помянути. Посланников злой посылает, с посланниками лист написует в тое же в посланную в палату. Благоверные Борис и Глеб со радостью лист принимают, пред матерью стоя прочитали». (8, 303)
Назовём это сказание вышгородской легендой. Резиденцией святых братьев и их матери здесь назван Вышгород. Братья правили в иных городах. Это значит, что в Вышгороде жила Мария Борисовна.
После разоблачения подлога Владимир Святой развёлся с Марией Борисовной, выдававшей себя за царевну Анну, сестру императоров Василия II и Константина VIII. Но отношения их не прервались, так как Глеб родился уже после развода. Мария Борисовна превратилась из супруги в наложницу.
Во время правления Святослава Великого Вышгород был уделом великой княгини Ольги. Летописец сообщает о размещении в нём 300 наложниц Владимира Святого. Вышгород был традиционным местом жительства женщин из великокняжеского семейства. Назначив преемником Бориса, Владимир Святой выделил его матери Ольгин город. Вышгород был причислен к городам, где проживали наложницы Владимира. Число же наложниц было преувеличено.
Бориса окружала армия, и для его устранения Святополку понадобились люди, не вызывавшие у полководца подозрений. Самым близким к Киеву городом, где он мог найти таких людей, был как раз Вышгород, поэтому он направился ночью к вышгородским боярам. Проживание Марии Борисовны в городе объясняет, почему братьев погребли именно здесь. Тело Бориса привезли к его матери, а затем рядом похоронили Глеба.
Имя Путши, предводителя убийц Бориса, созвучно имени руководителя ростовской дружины Путяты, усмирявшего в 993 году новгородское восстание. Путша и Путята, видимо, одно и то же лицо. Борис несколько лет правил Ростовским княжеством, и появление ростовского боярина в окружении его матери вполне возможно. Переезд Путяты-Путши в южные земли говорит о его близости к семейству Бориса. Как раз такие люди и нужны были Святополку, чтобы расправиться с противником.
В старших летописях убийство описано так:
«Послании же приидоша нощью на Олт и подступиша ближи, и слышав блаженаго Бориса, поющее заутреню… И се нападоша на не, яко зверие дивие около шатра, и насунуша копьи, и прободоша, и слугу его, падша на нем, прободоша с ним». (13, 59)
Убийцы подъехали к Переяславлю в ночь и напали на шатёр князя под утро. В житийном повествовании Нестора события переданы более подробно. На обратном пути из похода по мятежным городам Борис получил известие о кончине отца и вокняжении Святополка. Далее сообщается о желании Святополка расправиться с братом:
«Он (Святополк. — В. Т.) же то посла слугы своя погубити, избра мужа неистовыя, посла на блаженаго Бориса, рек им: «Нападше на него нощию, погубите и, и аще кто противится вам, то и тыя погубите с ним»…
И се неции, пришедше к блаженному, возвестиша, яко брат твой хощет тя погубити. Блаженый же не ят веры…
Таче по двою днию пришедше возвестиша ему вся бывшая, и како брат его отбеже святый Глеб…
С ним вои, иже беша ходиле на ратныя, бе бо их акы до 8 тысящ вси же во оружии, — глаголаша ему: «Мы, о владыко, предании ем благым отцем твоим в руце твои, идем или с тобою или едини, и тако того нужею ижденем из града, а тебе же введем, яко же преда нам тебе благы отец твой»...
И целова вся, ти (воинов. — В. Т.) отпусти я, а сам с отрокы пребысть на месте том день тей, бе бо послал с мольбою к брату. Он же, ем отрока, удержа и, бе немилосердей те послал на блаженаго, да и погубят. Видев же блаженый, яко не приде отрок его, встав сам и иде к брату своему. И се идущу ему, возвестиша ему пакы, глаголюще, яко послал есть брат твой погубить тебе, и се уже грядуще близ…
Таче повеле поставити шатор свой, влез вон, молися Богу, с слезами припадая, дондеже не бе силы в нем, и пакы пад на ложи своем, плакася горко, моля Бога. Нощи же сущи, повеле слугам принести свещю, и взем книгы, нача чисти. И се послании беша идуще, рикающе акы зверие диви, поглотити хотяще праведнаго. Слышав же блаженый, яко уже приближишася на не, и повеле прозвитеру отпети заутреню и свято еуангелие чисти, бе бо день неделный. И сам же нача пети…
И они же, акы зверие диви, нападоша на не и внизоша во не сулици (копья. — В. Т.) свои. И се един от престоящих ему слуг паде на нем, они же и того пронизоша, и мнев же блаженаго мертва суща, изыдоша вон. Блаженый же вскочи, в оторопе быв, изиде из шатра… Един от погубитель притек, удари в сердце его, и тако блаженый Борис предаст душю в руце Божии, месяца июля в 24 день». (4, 97–99)
О получении Борисом известия о кончине отца, желании Святополка расправиться с ним и о посылке убийц рассказывается дважды. Нестор свёл два попавших к нему рассказа в один. Борис, находясь в походе, получил известие о смерти Владимира Святого и вернулся в Переяславль. Армия по каким-то причинам не вошла в город, а расположилась в поле около него. Сюда прибыли вышгородские бояре с тайным поручением расправиться с полководцем.
Кончину Бориса источники относят на утро 24 июля. Путь от Киева до Переяславля торговые караваны в то время преодолевали за два дня. Посланники Святополка действительно прибыли через два дня. В путь они отправились утром 22 июля и к вечеру следующего дня добрались до военного лагеря.
Двадцать первого июля Святополк стал великим князем. Его сговор с Путшей мог состояться только после этого. Убедившись, что Борис проиграл в соперничестве за власть, Путша принял сторону победителя. Новый великий князь тайно прибыл в Вышгород в ночь с 21 на 22 июля, а поутру вышгородские бояре отправились в путь.
Вышгородцы приехали вечером 23 июля. До своего нападения на князя они успели переговорить с ним, рассказав о бегстве его брата. Борис отказался последовать примеру Глеба, что говорит о предложении посланников бежать. Бегство Бориса могло спасти ему жизнь и одновременно решало поставленную перед посольством задачу — отстранить этого опасного конкурента Святополка от командования пограничной армией. Другие подробности переговоров сохранились в летописях:
«Святополк же исполнився безакониа, Каинов смысл приим, посылая ко Борису, глаголаше, яко: «С тобою хочю любовь имети и ко отню ти придам». А лстя под ним, како бы его погубить». (13, 59)
Борису, как и киевлянам, были предложены награда и любовь нового правителя в обмен на покорность. Но летописец сравнивает Святополка с Каином, не веря в его искренность. С посольством следовали телеги, хотя для передачи одного лишь известия эти опытные воины быстрее бы добрались верхом. Их сопровождал обоз, в котором находились подарки. Святополк применил ту же тактику, что и в Киеве: щедрой раздачей даров попытался задобрить армию.
В «Сказании о Борисе и Глебе» дополнительно уточняется, что послание было направлено после официального вокняжения Святополка, так что привезли его вышгородцы:
«Святополк же, седя Кыеве по отци, призвав кыяны, много дары им дав, отпусти. Посла же к Борису, глаголя: «Брате, хочю с тобою любовь имети и к отню ти придам». Лестно, а не истину глаголя». (4, 47)
Автор «Сказания», как и летописцы, с недоверием отнёсся к словам Святополка, что неудивительно в свете развернувшихся затем событий. Согласно вышгородской легенде, слова подкреплялись грамотой. В ней предлагалось подчиниться и было обещано увеличить владения. Если отбросить позднейшие домыслы книжников, то перед нами попытка договориться, скреплённая письменными обещаниями. Святополк предлагал мир и увеличение удела в случае признания его великим князем. В качестве посредников при этом были взяты близкие Борису люди. Они выступали в роли поручителей обещаний Святополка.
Вышгородцев изображают убийцами, рыкающими, как дикие звери, и чуть ли не сразу накинувшимися ночной порой на страдальца. Действительно, самое удобное время для убийства полководца в его военном лагере — ночь. Но нападение произошло не ночью, а утром, когда уже отслужили заутреню:
«Рече (св. Борис. — В. Т.) к прозвитеру своему: «Встав, начни заутренюю». Сам же, обув нозе свои и умыв лице свое, начат молитися к Господу Богу.
Послании же приидоша от Святополка на Льто (Альта. — В. Т.) ночь и подступиша близ, и слыша глас блаженааго страстотерпца поюща Псалтырь заутренюю… Таже посем канон. И кончавшю ему утренюю, начат молитися зря к иконе Господни…
И узреста попин его и отрок, иже служааше ему, и видевшша господина своего дряхла и печалию облияна суща…
И абие узре текущих к шатру, блистание оружия и мечное оцещение. И без милости прободено бысть честное и многомилостивое тело святаго и блаженааго Христова страстотерпца Бориса. Насунуша копии ока(я)ннии: Путша, Талец, Елович, Ляшко. Видев же отрок его… Бяше се родом угрин, именем же Георгий». (4, 48–49)
Согласно Татищеву, Святополк отправлял посольство для того, чтобы склонить князя на свою сторону или хотя бы отговорить от вооружённой борьбы за власть:
«Святополк же исполнися беззакония, Каинов смысл прияв, послал с лестию к Борису, глаголя: «Я стобою хочу любовь иметь и не токмо то, что тебе отец определил, но есче к тому придам». Исча сим его в безопасность привесть, доколе изысчет способа, как бы его погубить, ведал бо он, что киевляне Бориса любят». (16, 71)
Посланники должны были действовать по обстановке. Нападавшие вроде бы перебили многих отроков, бывших с князем, но по имени назван только Георгий Угрин. Армия разошлась, и около князя остались только его ближние люди. Эти оставшиеся верными слуги и должны были подвергнуться нападению. Большое количество убитых вызывает сомнение, так как вышгородских бояр было четверо и все они названы по имени.
У Георгия Угрина было ещё двое братьев, и они также находились в этом походе. Моисей Угрин позднее был в числе приближённых Предславы Владимировны и попал в польский плен. Ефрем, конюший Бориса, взял с собой отрубленную голову брата Георгия и ушёл в новгородские пределы, где и скончался, завещав похоронить голову в своей могиле. Ефрем стал новгородским святым (6, примеч. II, 5). Стало быть, далеко не все бывшие при князе люди погибли.
На утренней службе с князем были только поп-пресвитер и отрок Георгий. После окончания службы упоминается один Георгий, который и погиб при нападении. Если бы в это время в шатре был поп, то он оказался бы или среди убитых, или в числе авторитетных свидетелей происшествия, что отметили бы составители сказаний. Но их показания о событиях, последовавших после окончания заутрени, становятся сбивчивыми и противоречивыми. Всё это означает, что поп ушёл и в палатке остался молиться Борис в присутствии Георгия. Оба погибли, и об их кончине можно было судить только по рассказам убийц да по догадкам позднейших писателей.
С Георгием связана одна странность. Убийцы отбросили его голову. Её нашли и отдали Ефрему. Но тела отыскать не удалось. В «Сказании о Борисе и Глебе» читаем:
«Избиша же и отрокы многы. С Георгия же не могущее снятии гривны и отсекше главу, отвергоша и кроме (вовне. — В. Т.). Да тем и послед не могоша познати тела его». (4, 50)
Автор не знал, что голову нашли, и связал с обезглавливанием невозможность опознать тело верного слуги среди множества иных убиенных. Но убит был один Георгий, а в лагере находились двое его родных братьев, которые по одежде и иным приметам опознали бы тело и без головы.
Более точно события изложены в летописи:
«И се нападоша на не, яко звери дивие около шатра, и насунуша копьи и прободоша, и слугу его, падша на нем, прободоша с ним. Бе бо сеи любим Борисом, бе бо отрок сеи родом угрин, а именем Георгии, его же любляше велми Борис, бе бо возложил на него гривну велику злату, в неиже предстояше ему. Избиша же отроки многи Борисовы. Георгиеви же не могущу борзо сняти гривны с шии, отсекоша главу его, и тако сняша гривну, а главу отвергоша прочь. Тем же не обретоша тела его в трупие». (13, 59)
Здесь сохранился реликт первоначального рассказа о том, что тело найдено не было, хотя сам летописец причиной этого также считал расчленение. Первоначальное выражение «Там же не обрели тела его», было переосмыслено так: «Тем же (потому же) не обрели тела его». В Ипатьевской и Лаврентьевской летописях уточнено, что поиск пропавшего тела начался «послеже» — какое-то время спустя после трагедии. (5, 120; 9, 134)
Нестор считал, что раненый копьем князь в оторопи, то есть в полубессознательном от страха и боли состоянии, выбежал из шатра и был добит ударом меча в сердце. Летописец разводит во времени ранение от копья и кончину от меча:
«Бориса же убивше оканнии, ввертеша в шатер, и возложиша на кола (телега. — В. Т.), и повезоша и, еще дыщющю ему. Увидев же се, оканны Святополк, яко еще ему дышюще, посла два варяга прикончати его. Онема же пришедшима и видеша, яко ему жыву сущу, един ею извлек меч и пронзе по сердцю. И тако скончася блажены Борис…
И положиша тело его, привезше отаи к Вышегороду, у церкви святаго Василья. Оканни же убийци приидоша ко Святополку, аки хвалу имуще, безаконици. Суть же имена сим законопреступником: Путша, Талец, Елович, Ляшко». (13, 59)
Дорога из Переяславля в Вышгород шла через Киев. Бориса доставили в столицу живым, и нападение преследовало цель не убийства, а похищения. Дождавшись удобного момента, вышгородцы выкрали князя. Дело не обошлось без схватки, о чём говорит ранение Бориса. На две телеги погрузили пленника и убитого слугу, чтобы сокрыть следы преступления. Заодно забрали и шатёр, запрятав в него пленника. Отрезанную голову слуги выбросили поблизости, и её нашли, туловище схоронили в более укромном месте. Ефрем, в надежде на обретение тела брата, сохранил голову, чтобы когда-нибудь похоронить все части тела вместе.
Похитители достигли Киева и предстали перед Святополком. По приказу великого князя пленник был добит иноземцем-варягом, а затем тайно похоронен в Вышгороде. Но об этом продолжении трагедии мало кто знал, и сложилось убеждение о том, что Борис погиб 24 июля.
В «Сказании о Борисе и Глебе» события изложены сходно с летописью:
«Блаженааго же Бориса обертевше в шатер взложивше на кола, повезоша. И яко быша на бору, начат вскланяти святую главу свою. И се уведев Святополк, послав два варяга и прободоста и мечем в сердце. И тако скончася и весприят неувядаемыи венец. И положиша тело его принесше Вышегороду у церкве святааго Василия в земли погребоша». (4, 50)
Здесь слово «увидев» заменено на созвучное слово «уведав». По этой версии, похитители по дороге в каком-то лесу узнали о том, что пленник жив, и сообщили Святополку. Святополк не виделся с Борисом, а, получив известие, подослал к нему убийц. Тело отвезли в Вышгород и похоронили в земле у церкви святого Василия. Татищев считал, что всё произошло в Вышгороде:
«Бориса же, проколов беззаконнии и ввертевши в шатер, на телеге привезли в Вышгород, еще ему живу бывшу. Уведав же окаянный Святополк о том, послал два варяга, велел прикончить его, которые, пришед и видя его жива, един из них, вынев меч, заколол под сердце». (16, 71)
Татищев привёл сокращённый рассказ, из которого выпал лесной эпизод. Заключительный этап трагедии произошёл в лесном бору. Шахматов подметил наличие древней Борисоглебской церкви в урочище Дорогожичи, расположенном близ Киева, и так обосновал место гибели Бориса:
«Указание на место, где заметили, что Борис ещё жив, является единственною фактическою прибавкой житийного сказания против летописного. Она основана, конечно, на подробности, известной составителю житийного сказания из устного предания. Под «бором», всего вероятнее, разумелся бор около Дорогожича, где начинались также болота, в которых увяз Игорь Ольгович после битвы 13 августа 6654 (1146) года.
Думаю, что я имею основание привести в пользу того, что Борис,по одному из киевских преданий, был убит на Дорогожиче, а не на Альте, ещё следующее обстоятельство. Как увидим ниже, преп. Ефрем Новоторжский был современником Бориса и Глеба. Предание называет его братом Георгия и Моисея, слуг Борисовых. После убиения брата Георгия он удалился в Новгородскую область и устроил здесь, близ нынешнего г. Торжка, прежде всего странноприимный двор на реке Дорогоще (ныне на этом месте Семёновский погост на Дорогоще). Через несколько лет преп. Ефрем выбрал другое ближайшее к г. Торжку место, выстроил церковь в честь св. Бориса и Глеба и при ней устроил монастырь. Правдоподобно думать, что река названа Ефремом Дорогощей в память урочища Дорогожича близ Киева; а это ведёт к заключению, что с Киевским Дорогожичем была связана память о святых Борисе и Глебе.
Итак, имеем основание предполагать, что составитель летописного сказания, до нас дошедшего, должен был согласовать два предания об убиении Бориса: одно из них говорило об убиении на Альте, а другое — на Дорогожиче». (19, 61)
У Борисоглебской церкви на горе над Подолом позднее возник Кирилловский монастырь. Урочище Дорогожичи с бором примыкало к Подолу с севера, и через него шла дорога на Вышгород. Вышгородцы ждали решения Святополка о судьбе пленника на киевской околице. Они проехали столицу и укрылись в густом лесу.
Разнобой в определении места гибели Бориса связан с тем, что основные свидетели к тому времени либо погибли в боях, либо, как варяги, уехали за пределы страны. Нестор, считавший местом гибели лагерь на Альте, писал:
«Честное же тело его вземше, несоша в град, наричаемый Вышегород, еже есть от Кыева, града стольнаго, 15 стадий, и ту положиша тело блаженаго Бориса у церкви святого Василия». (4, 99)
За два дня дороги от Переяславля до Киева похитители должны были разобраться, жив их пленник или нет. Поэтому мнение о том, что всё обнаружилось уже в Вышгороде, после проезда через Киев, следует считать ложной догадкой, основанной на последующем вышгородском захоронении. Если бы посланные от великого князя варяги добили раненого на подъезде к Киеву, то смысла ввозить труп в густонаселённый город, где жило немало сторонников Бориса, не было бы. Его спрятали бы в каком-либо укромном месте, как тело Георгия Угрина, а позднее — Глеба. Захоронение в Вышгороде свидетельствует в пользу того, что убийство произошло по миновании Киева в Дорогожичах и получило огласку.
Выкрасть князя из его собственного военного лагеря было смелым предприятием, и вышгородцы им законно гордились. Из летописи известно, что они удостоились похвалы. Более подробно об этом пишет Татищев:
«Окаяннии же убийцы, Путешины сообсчники, пришед ко Святополку, аки великия хвалы достойны, победу над неприятелем получа, исполненным злодейством его поздравляли и свою храбрость выставляли, за что получили от Святополка дары многие». (16, 71)
К Святополку за наградой пришли одни сообщники Путши. Самого же руководителя предприятия с ними не было. Это значит, что он остался в военном лагере, продолжая склонять воинов на сторону Святополка.
Автор «Сказания о Борисе и Глебе» связывал утреннюю службу с наступлением воскресенья. (4, 48) Но 24 июля в 1017 году было средой. Более того, в предшествующий день была вечерняя служба, не имевшая отношения к воскресным делам:
«Таче бысть вечер и повеле пети вечернюю, а сам влез в шатер свои начат молитву творити вечернюю… По сих леже спати». (4, 48)
В Вышегородской легенде Святополк, отправляя послание, призывает братьев на пир, на поминки по отцу. Поминки справлялись на третий, девятый и сороковой день по кончине. Девятый день по кончине Владимира Святого был 23 июля — в день приезда вышгородцев. Поминальный мотив в легенде восходит к реально происходившим событиям. Борис вечером 23 июля в память об отце устроил пир и отслужил молебен. Заупокойный молебен был повторён на следующее утро.
На поминках, уже после прихода посланников Святополка, воины предложили идти походом на Киев и силой добыть престол Борису. Вряд ли пировавшие военные вожди были единодушны в желании померяться силами с великим князем в присутствии его посланников. У многих в столице были усадьбы и родственники, которые могли пострадать в случае мятежа. Окончательное решение было за князем, и он сделал свой выбор, отказавшись поднять оружие на старшего брата:
«И реша к нему дружина: «Поиди, сяди в Кыеве на столе отни, се бо вси вои в руку твоею суть». Он же им отвещаавше: «Не буди ми взятии рукы на брата своего и еще же и на стареиша мене, его же бых имел, акы отца». Си слышавшее вои разидошася от него, а сам оста т(о)кмо с отрокы своими». (4, 48)
После поминального пира военачальники разошлись по своим палаткам. Решение о походе на Киев из-за отказа князя участвовать в междоусобице не было принято. Согласно Нестору, высказывалось и более решительное предложение - идти на Киев даже без Бориса. В войске шло брожение.
Между Борисом и его киевскими сторонниками по поводу захвата власти шли переговоры и раньше. Татищев:
«Для того, как скоро Владимир умер, послали к Борису с ведомостью, чтоб неумедля с войском шел к Киеву.
Борис, искав печенег и не нашед, зане за Дон ушли, возврасчался и, получа весть о смерти отцовой, вельми опечалился и большую часть войск разпустил. Как он пришел на Ольту, тогда паки киевляне прислали его просить, чтоб шел немедля к Киеву, и войско не разпусчал, и, колико можно, разпусченных собрал, и объявляя ему, что Святополк, преступя завет отцов, Киевом хочет владеть.
Борис, не приав совета верных отцу его и ему, отрекся и сказал: «Не буди мне поднять руку на старейшего брата моего, ибо хотя отец мой умре, то сей будет мне в отца место». Что, услышав, войско его и достальные многи разошлися, и остался на месте том токмо со служители своими». (16, 71)
Здесь вновь идет ссылка на завещание Владимира Святого. Конные гонцы передвигались значительно быстрее, чем торговые караваны. Первое известие о кончине отца Борис должен был получить 16-го, в крайнем случае — 17 июля. В ответ, согласно Нестору, был послан отрок князя, который был задержан Святополком. Это значит, что кончину правителя не удалось удержать в секрете и Святополк появился в Киеве уже через день-другой, организовав перехват поступавших в Киев посланий.
Гонцы из Киева приносили одну за другой отчаянные просьбы поторопиться, но Борис медлил. На поминальном пиру 23 июля он публично отказался бороться за своё право на престол. Фраза «будет мне в отца место» означала признание верховенства Святополка и была обычной формулой подчинения младшего князя старшему. Но это его не спасло.
Наиболее решительные сторонники борьбы со Святополком могли принудить Бориса переменить решение или избрать в качестве вождя иного Владимировича. Путша, заметив утренний уход Бориса в уединённо стоявшую походную церковь-палатку всего с одним слугой, решил не упускать столь счастливый случай. Исчезновение полководца должно было посеять среди его воинов страх и растерянность.
