Рассказ св. Михаила о гибели Никифора был популярен и в Византии. Его использовал автор жития Афанасия Афонского. Житие было переведено на русский, так что сведения о кончине этого императора попадали в нашу письменную традицию посредством разных источников.
В Степенной книге св. Ольга гневно осуждает Цимисхия:
«Оле несытства женолюбия! Оле умышления неподобного! Оле сквернаго рачения! Что глаголаши о Цимисхие, ей же от святыя купели приемник бысть, приемник же тоя и чертогу непщуеши быти и не стыдишися, хотя разорити духовное сочетание? Не довле ли тебе, о царю, немилостивное погубление сродника твоего святого царя Никифора, сообщницу погублению его имея блудорачительную его царицу, суровейшую Феофану, ей же законопреступно примесился еси; не усрамився, ни помилова, ни снабде, иже по плоти сродства, иже о Никифоре цари». (4, 15)
Перед нами кусок какого-то плача по императору, с добавленным мотивом восприемничества при крещении. Назовем его «Плач по Никифору».
Гибель Никифора Фоки стала причиной русско-византийской войны 970 – 971 годов. Нападение на Византию должно было оправдываться местью за убийство боевого товарища великого князя. В «Истории» Льва Диакона Иоанн Цимисхий и Святослав Великий, прежде чем начать боевые действия, обмениваются посланиями. Но Никифор в них не упоминается. Между тем варвар Святослав был удобной фигурой для обличения убийцы. Филиппика св. Ольги — уцелевший на русской почве реликт этих обвинений Святослава.
В «Клиторологии» довольно занудливо перечисляются славословия толпы при воцарении Никифора. Вот их образец:
«Счастливо ты пришел, о Никифор, самодержец ромеев! Счастливо ты пришел, Никифор, властитель величайший ромеев! Счастливо пришел ты, Никифор, одержавший победу над фалангами врагов!». (5, 109)
Если мы сменим мажорную ноту на минорную, то увидим, что по стилю эти славословия близки причитаниям из Степенной книги по Игорю Старому:
«Самодержец всей Русской земли был еси; ныне же мертв... и многи победы на супротивныя показал еси. Ныне же где что? Все мину. Где великое государство самодержства твоего? Где слава и красота мира сего? Где багряница брачная и ризы многоценные? Где злато и сребро, и вина, и меды, и брачна честная, и быстрыи кони, и домове велиции, и имение многая, и дани, и чести бесчисленныя». (4, 10)
К Игорю многое из описанного не подходит. Особенно примечательны брачная багряница и многоцветные ризы. Перед нами священные императорские одежды, в которых венчали на царство. Огромные здания и бесчисленные титулы также не характерны для Руси первой половины X века. «Самодержец» — перевод греческого императорского титула «автократор». В несколько испорченном виде «архикратор» он использован в Иоакимовской летописи как эквивалент титула «великий князь». (13, 110) Перед нами вновь кусок из «Плача по Никифору», приспособленный для русских нужд.
Привлекали внимание русских книжников сюжеты из сказаний о Никифоре Фоке, связанные с женой-изменщицей. Посредством Хроники Манассии они попали в легенды о святых князьях Андрее Боголюбском и Данииле Московском, погубленных неверными супругами. (11, 28-143)
Арсений Рязанский цитирует несохранившуюся песнь Бояна:
«Тому вещей Боян и п(е)рвое припевку смысленый рече:
«Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда Божиа не минути». (2, 19)
А вот цитата из «Плача по Никифору», включенная в плач по Игорю:
«И птицы небесные ко гнездом летят... Сей бо мир преходит, яко же вижу и несть хитрости, еже убежати кому смерти. Егда же како и мене постигнет смерть, и кто будет память мою творить по смерти? Все бо естество человеческое в небытие расходится и забытию предавается». (4, 10)
Общий мотив цитат — неумолимость смерти. Создавая свою знаменитую припевку, Боян отталкивался от содержания «Плача по Никифору». Он использовал и «Слово о Святославе Великом». Возможно, в его руках была еще не распавшийся на куски русский извод «Истории» св. Михаила.
Лев Диакон так описал аскетические привычки Никифора Фоки:
«Он (Никифор. — В. Г.) решил никогда более не отдыхать на своем ложе, а спал на шкуре барса и пурпурном войлоке, расстелив их на полу, укрывал же он свое тело плащом своего дяди монаха Михаила по прозванию Малеин». (5, 46)
Эту цитату следует сравнить с летописным рассказом о нравах Святослава Великого:
«Князю Святославу взрастьшю и взмужавшю, нача совкупляти вои многы и храбры, и легко ходя, аки пардус (барс. — В.Г.), воины многы творяше... ни шатра имяше, но подклад постилаше и седло в головах». (10, 33)
Оба героя спали не на кроватях, а на подстилке. Причем если один спал на шкуре барса, то другой ходил легко, как барс. Сохранилось прозвище Святослава — «Легкий». Нравы двух повелителей сходны.
В первоначальном варианте «Истории» св. Михаила было два главных героя — цивилизованный император Никифор и дикий тавроскиф Святослав, его боевой товарищ. Византиец и варвар, каждый по-своему, олицетворяли идеал правителя-воина. Позднее, под влиянием политической обстановки, к ним был добавлен Иоанн Цимисхий, а затем — Варда Склир.
Язычник Святослав представлял собой неразумную стихию и, подобно Ахиллу, находил упоение в битве. Благочестивый Никифор был мудрым защитником своей державы и православия. В войнах император опирался на русскую военную силу.
