С. М. Исхаков^[21]

Отечественное востоковедение начала ХХ в. практически во всех его областях представлено самыми блистательными именами, среди которых был и В. В. Бартольд. Рядом с ним находилась талантливая на­учная молодежь¹, в том числе Ахмед-Заки Ахметшахович Валиди (Ва­лидов) (в эмиграции — Тоган Ахмед Зеки Велиди). Он родился в 1890 г. в д. Кузяново Стерлитамакского уезда Уфимской губернии, умер в 1970 г. в Стамбуле. До 1917 г. он уже был известным историком, восто­коведом, тюркологом, публицистом, а также активным общественным деятелем, в результате чего стал членом бюро, созданного в Петрограде в феврале 1916 г. при Государственной Думе для разработки вопросов, стоявших перед мусульманской фракцией, из нескольких экспертов-интеллектуалов, представлявших Северный Кавказ, Туркестан, Крым и Поволжье. Встретил Февральскую революцию 1917 г. в Петрограде, стал участником совещания мусульманских общественных деятелей, которое состоялось в Петрограде 15‒17 марта 1917 г., затем был участ­ником 1-го Всероссийского мусульманского съезда (Москва, 1‒11 мая 1917 г.), на котором избран членом Всероссийского мусульманского совета и членом Исполкома Всероссийского мусульманского совета. В 1917 г. непродолжительное время был членом партии эсеров. Был также делегатом Национального парламента мусульман тюрко-татар Европейской России и Сибири (Уфа, ноябрь 1917 — январь 1918 г.), затем стал лидером башкирского движения, под его командованием башкирские войска воевали на стороне атамана А. И. Дутова, затем адмирала А. В. Колчака, а с 1919 г. на стороне советской власти; пред­седатель Башкирского ревкома и член РКП (б) в 1920 г. В июне 1920 г., добровольно оставив пост одного из руководителей Башкирской АССР, отправился в Туркестан, где присоединился к басмаческому движению и стал одним из его лидеров. В 1923 г. отправился в Персию, затем уехал в Афганистан, Индию, Турцию, в декабре 1923 г. приехал во Францию, в начале 1924 г. оказался в Германии. После принятия ту­рецкого гражданства (в 1925 г.) работал в Министерстве просвещения Турции, в 1927‒1932, 1939‒1944, 1948‒1970 гг. преподавал в Стамбуль­ском университете, являлся профессором Боннского университета (1935‒1937), Геттингенского университета (1938‒1939). Научные ис­следования Валидова были посвящены истории и культуре иранских, монгольских и тюркских народов, проблемам национально-освобо­дительных движений на Востоке, археографии, источниковедению, этнографии, методологии исторических исследований. Он оставил бо­лее 400 научных работ, интересные воспоминания, которые были опу­бликованы в 1969 г. в Турции, а затем были переведены и изданы в Мо­скве и Уфе. В них он вскользь упоминает о своем знакомстве с евразийцами, когда жил и работал в Европе.

Н. А. Дмитриев^[23]

Обращаясь сегодня к славянофильству, мы не просто оглядываем­ся назад, но пожинаем своеобразные плоды утраты собственной исто­рической памяти, горькие плоды, ибо мы фактически фиксируем, в который раз, забвение уроков истории. Ведь славянофильство — пер­вое проявление национального философского самосознания. Оно призвано было стать выходом из того состояния идеологического ва­куума, который возник в России после разгрома выступления декаб­ристов.

В известной мере состояние идеологического вакуума мы пережи­ваем и сейчас. Эксперимент по созданию царства свободы людей тру­да, начатый в 1917 г. и основанный на полном отрицании собственных исторических традиций, закончился провалом. Слепое упование на теоретические доктрины, порожденные западноевропейской фило­софской мыслью, при некомпетентности и безкультурии лиц, стояв­ших многие годы во главе государства, обернулось серьезными эконо­мическими и политическими потерями для страны.

Н. В. Котляр^[24]

Несмотря на краткость исторического опыта самоорганизации на Дальнем Востоке России, уместившегося в 42 года, работа благотвори­тельных общественных организаций, гибко отвечающих на нужды и потребности беднейшего населения, создала уникальное для монархи­ческого государства соотношение частной активности и государствен­ной деятельности в такой важной сфере общественной жизни, как со­циальная работа. Дальневосточный опыт создания эффективной общественной системы благотворительной помощи интересен еще и тем, что накапливался в условиях развивающегося российского регио­на, постоянной нехватки финансовых и людских ресурсов, крайней остроты социальных и политических противоречий. Не случайно осо­бый интерес исследователей к сфере частной организованной благо­творительности проявился именно в 1990-х гг. С этого времени публи­куется ряд исследований, посвященных основным направлениям деятельности лечебно-благотворительных общественных организаций Дальнего Востока¹, личному вкладу наиболее известных дальневосточ­ных меценатов, участвующих в деятельности благотворительных обществ². В 2000-х гг. появляются работы, целиком посвященные созда­нию и деятельности дальневосточных благотворительных организаций: Хабаровскому благотворительному обществу³, Амурскому лечебно-благотворительному обществу⁴; «непрофилирующим» направлениям деятельности благотворительных организаций, в частности, Влади­востокского и Южно-Уссурийского благотворительных обществ⁵. В 2000-х гг. опубликованы работы, в которых подробно изучено взаимо­действие на Дальнем Востоке органов городского самоуправления и общественных организаций⁶, приводятся факты участия в благотвори­тельных обществах представителей местного чиновничества⁷, создают­ся классификации направлений благотворительной деятельности⁸ и т.д.

А. В. Гущин^[25]

Крепость сдалась не только умершей, но и наполовину истлевшей.

Л. И. Волченский

Главная цель нашего исследования — постараться, избегая устояв­шихся оценок, взглянуть объективно на оборону крепости Порт-Артур.

Л. Е. Морозова[*]

Знатокам русской истории хорошо известно, что с женитьбой ве­ликого князя Василия II было связано несколько событий, приведших к затяжной усобице внутри разросшейся семьи московских князей. Сначала это была ссора Василия II с боярином Иваном Дмитриевичем Всеволожем, который до этого помог великому князю получить в Орде ярлык на великое княжение Владимирское, потом — скандал на самой свадьбе великого князя, повлекший за собой окончательный разрыв отношений с дядей Юрием Галицким и его сыновьями.

Последствием ссоры и скандала стало свержение Василия II с пре­стола уже в апреле 1433 г. и его изгнание дядей из Москвы. Летом, правда, великий князь вернулся на престол, но ненадолго. В конце марта 1434 г. в столице снова произошли перемены. Василий II опять оказался в изгнании, его место занял все тот же дядя Юрий Галицкий, а после его кончины старший сын Василий Юрьевич. Вернуться в Мо­скву Василий II смог в июле 1434 г. Однако в феврале 1446 г. двоюродные братья Дмитрий Юрьевич Шемяка и Иван Андреевич Можай­ский схватили его, ослепили и вместе с семьей под стражей отправили в Углич. Окончательно укрепиться на отцовском престоле Василию II, прозванному Темным, удалось только в феврале 1447 г., но борьбу с Дмитрием Шемякой пришлось вести до самой гибели соперника в 1453 г.

Е. И. Малето[1]

Проблема сравнительно-исторического исследования крупнейших центров идеологии и культуры средневековья — Рима, Констан­тинополя, Москвы — все чаще становится предметом обсуждений на научных конгрессах, конференциях, круглых столах и составляет одно из перспективных направлений в истории, философии и культурологии¹.

Сегодня, в начале XXI столетия, Россия с помощью истории стре­мится осмыслить свое место в мире, свое отношение к другим культу­рам, свою систему ценностей по отношению к системам ценностей других народов и стран.

Настоящая статья представляет собой попытку исследовать тему на материале малоизученного в исторической литературе комплекса источников — путевых записок русских средневековых путешественников XII-XV вв. о Византии, Палестине, Египте и других заморских землях, или так называемых хождений (по-древнерусски — «хожений»)².

Ю. В. Кудрина[*]

Философы, писатели и ученые, композиторы и художники, тво­рившие в России в конце XIX — начале XX в., в «эпоху мысли и разу­ма», оставили потомкам глубочайшие работы, непревзойденные до сих пор произведения культуры. Среди выдающихся русских мыслите­лей того времени особое место занимает Ф. М. Достоевский, всемирно признанный писатель и пророк-философ.

В 70-х гг. признание Ф. М. Достоевского в самых широких слоях русского общества, в том числе и среди молодежи разной идейной на­правленности, становится всеобщим. Сам писатель в письме К. П. По­бедоносцеву от 24 августа 1879 г. называет свое литературное положе­ние «почти феноменальным», «как человек, пишущий против евро­пейских начал, компрометировавший себя навеки “Бесами”, то есть ретроградством и обскурантизмом, — как этот человек, помимо всех европействующих, их журналов, газет и критиков, — все-таки признан молодежью нашей, вот этою самою расшатанной молодежью, ни гилятиной и проч.? Они объявили уже, что от меня одного ждут искреннего и симпатичного слова и что меня одного считают своим руководящим писателем»¹.

И. В. Лобанова[*]

Выдающийся русский философ В. С. Соловьев еще в юности по­ставил себе цель создать универсальную концепцию мирового и исто­рического процесса. Его учение о Софии и стало, по сути, выражением его представления о мироздании и смысле истории человечества. Со­гласно его концепции, София — это живой и развивающийся орга­низм, вмещающий в себя все творение. Процесс формирования и со­вершенствования этого организма и составляет, по мнению Соловьева, смысл истории. Однако в течение жизни Владимир Соловьев коррек­тировал и дополнял свою историософскую концепцию, и наиболее су­щественные изменения в его мировоззрении были связаны с транс­формацией его суждения о происхождении и сущности мирового зла. При историческом оптимизме Владимира Соловьева, при его вере в человека ему было очень трудно примириться с самим фактом суще­ствования реального злого начала не как нравственной слабости и не­совершенства, а как живой сознательной силы, воздействующей на человека. Исходя из этого он считал возможным победить зло силой одного лишь разума. В юности он заявлял: «Я не верю в черта и не при­знаю существующего зла вечным»¹. На этом и основывалась его уверенность в реальном осуществлении Царства Божия на Земле. В самом деле, если зло не реальная, персонифицированная, обладающая соб­ственной сознательной волей сила, участвующая в историческом про­цессе, то что может помешать светлому будущему человечества? Если зло — это всего лишь отсутствие добра, как благодушно полагал фило­соф в юности, значит, сам исторический процесс, закономерно движу­щийся к умножению и торжеству добра, уничтожит его.

К. М. Гринько[*]

Священномученик архиепископ Фаддей, в миру Иван Васильевич Успенский, канонизированный Архиерейским Собором Русской Пра­вославной Церкви 1997 г., на протяжении всей своей жизни сочетал преподавательскую и административную деятельность с подвигом монаха-аскета, а его книга «Записки по дидактике», опубликованная в 1902 г. в Уфе, стала основой духовной педагогики. В настоящее время творческое наследие владыки актуально не только для церковной шко­лы, но и для системы светского образования в области преподавания духовно-нравственных дисциплин. В данной статье будет рассмотрена педагогическая и просветительская деятельность архиепископа Фаддея в конце XIX — начале XX в. в условиях кризиса духовной школы, факти­ческого отмирания церковно-приходской системы образования.

Становление личности и выбор жизненного пути архиепископа Фаддея (Успенского) пришлись на период духовного кризиса, вклю­чавшего в себя и кризис образования, который характеризовался рели­гиозным индифферентизмом русского общества, отпадением боль­шинства представителей интеллигенции от Церкви. В этот истори­ческий период умы многих людей гораздо больше привлекали учения Ф. Ницше, Л. Н. Толстого, К. Маркса. Волна «этой разнузданной мыс­ли и воли» интеллигенции, иногда являвшейся ею только по названию, все чаще вселяла сомнения в умы простого народа, который «по пре­данию и привычке крепко держался веры»¹.

А. В. Олейников^[*]

В отечественной военно-исторической науке существуют различ­ные цифры потерь русской армии в годы Первой мировой войны.

Н. Н. Головин после проверки и проведения сравнительного анали­за приводил следующие цифры: 1 млн 300 тыс. убитых, 4 млн 200 тыс. раненых (из них умерло от ран свыше 350 тыс.), 2 млн 417 тыс. плен­ных¹. Б. Ц. Урланис называл общее число убитых и умерших — 1 млн 811 тыс. человек². Статистические материалы официальных органов и соответствующие работы определяли количество русских пленных в 2 млн 889 тыс. (с умершими, бежавшими и обмененными)³ и даже в 4 млн 153 тыс. человек⁴. Число убитых, по данным Ставки на 1 сентя­бря 1917 г., составляло 775 тыс. человек⁵. Архивные материалы указы­вали цифру в 1 млн 61 тыс. — в нее входили убитые, умершие от ран и болезней, отравленные газами, пропавшие без вести и уволенные от службы⁶. В то же время называлась цифра в 1 млн 500 тыс. человек⁷, а союзники определяли потери Россией убитыми от 1 млн 700 тыс. до 2 млн 500 тыс. человек.