Подмосковье богато памятниками усадебной архитек­туры XVIII‒XIX веков, — старыми усадебными построй­ками с обширными парками. Особенно широкого разви­тия строительство подмосковных усадеб достигло во вто­рой половине XVIII века, когда в руках отдельных санов­ников и дворян-помещиков сосредоточились обширные земельные владения близ Москвы.

В этот период, а также в первые десятилетия XIX века, было построено заново или перестроено большое число усадебных помещичьих дворов, служебных построек, пар­ковых зданий, образующих вместе с парками и садами целостные архитектурные ансамбли.

Самое ощутительное и красивое, что осталось нам от дворянского быта допожарной Москвы, это «подмосков­ный», — старые барские усадьбы. Во второй половине XVIII века почти все родовитые московские баре заводят себе в окрестностях Москвы роскошные дачи, по богат­ству и великолепию часто превосходящие городские дома, и здесь проводят летнюю половину года.

Таким образом, подмосковная усадьба противопостав­лялась далеким захолустным деревням. Провинциальные поместья служили хозяйственным интересам, подмосков­ные же были приспособлены для господского житья, и в них собственно и развертывается то своеобразное и кра­сивое явление русской жизни, которое мы определяем тер­мином «усадебная культура».

Слово «подмосковная», получившее распространение в конце Екатерининского царствования, нужно понимать немного шире его логического значения. Подмосковные часто были расположены в уездах Московской губернии, а иногда захватывали и соседние с нею губернии.

Жемчужины Подмосковья

В окрестностях Москвы есть много живописных мест. Но особую прелесть их природной красоте придают на­рядные церкви, величественные дворцы, иные памятни­ки архитектуры. Как правило, это остатки усадеб русской знати. Только малое их число дошло до наших дней. Но и то, что сохранилось, представляет собой богатейшее до­стояние.

Дача, то есть клочок земли вокруг загородного дома, явление позднее. Природа вплотную обступала стародав­него горожанина. Поэтому у него не было столь острого желания, как у нас, время от времени сбегать от городс­кой суеты в любую лачугу за границей каменных джунг­лей. За городом жили по мере хозяйственной необходи­мости.

Московский уезд составился из ближайших к столице волостей и из отдельных сел, которые в удельную эпоху давались обыкновенно порознь всем наследникам ве-ликого князя. К этим селам и волостям позднее присоединены были некоторые земли соседних уделов Боровского и Серпуховского. Так как окончательное присоединение этих уделов относится к 1456 году, то после этого времени, надо думать, слагается и Московский уезд, как мы его видим в XVII в.

А. Замосковская половина

1. Стан Бохов. От границ Дмитровского уезда по речке Вязи, по р. Уче и по р. Клязьме, включая слияние этих рек. В пределах нынешнего Московского и Богородского уездов.

Границы Московского княжества 30-х годов XIV в. простирались от Дмитрова на севере до р. Оки на юге, от Можайска на западе до устья р. Дрезны, правого притока р. Клязьмы, на востоке. Территория эта составляет око­ло 21,3 тыс. кв. км, что чуть меньше половины такого государства XIV в., как Чехия.

По строению рельефа все это пространство может быть подразделено на три зоны. Севернее Москвы тянется Клинско-Дмитровская гряда, представляющая собой водораз­дел между бассейнами Верхней Волги и Оки и составляю­щая часть Смоленско-Московский возвышенности. Она имеет плоско-волнистый рельеф, однако северный ее склон крутым уступом падает к Верхне-Волжской низмен­ности.

Великорусская народность образовалась из смешения разных славянских племен, расселившихся в Восточной Европе, между собой и с инородцами, преимущественно финского корня. Наибольшее участие в этом образовании принадлежало тому племени, которое и в Восточной Ев­ропе удержало свое родовое имя или, как выражается древ­нейшая русская летопись, прозвалось своим именем, т. е. словенами. Эти словене расселились в бассейне озера Иль­меня, а отсюда перебрались на Верхнюю Волгу, на прито­ки Оки и здесь смешались с другими славянскими коло­нистами, приходившими с запада, юго-запада и, по всем вероятиям, и с юга; часть их пробралась на север в бас­сейн озер Ладожского, Онежского, рек Онеги и Северной Двины. Везде и всюду эти славянские колонисты оттес­няли или поглощали, ассимилировали прежних насель­ников, преимущественно финнов.

Поздней осенью 1738 года в семье подканцеляриста Федора Казакова, служившего в Старом комиссариате в Москве, родился сын Матвей.

Когда пришла пора, родители отдали Матвея дьячку приходской церкви — учиться грамоте и счету. Дьячок выучил его считать и писать. Большего учитель и сам не знал. Мальчик же был любознательный и смышленый. Часто приставал он то к отцу, то еще к кому-нибудь, с расспросами о слышанном и виденном.

Отец осенью 1750 года тяжело заболел, простудив­шись в непогоду. Через неделю он умер. Дома поплакали, погоревали, но надо было думать, как жить дальше. Мать, Федосья Семеновна, решила послать Матвея к на­чальнику Старого комиссариата, всесильному Михаилу Михайловичу Измайлову и просить у него помощи ради беспорочной службы покойного Федора Казакова.

Василий Иванович Баженов родился 1 марта 1737 года под Москвой, в селе Дольском, близ Малоярославца.

По своему происхождению Баженов принадлежал к служилому дворянству. Его предки когда-то были дьяка­ми в московских приказах — этих своеобразных мини­стерствах Московской Руси. Род Баженовых с годами бед­нел, терял свое общественное положение. Отец Бажено­ва, Иван Федорович, служил уже простым дьячком — пса­ломщиком при церкви сначала под Москвой, а потом его за превосходный голос — бас — перевели в Москву.

Сохранилась запись Федора Каржавина, близкого друга Василия Баженова, подтверждающая скромное про­исхождение великого зодчего:

«...сын он псаломщика Ивана Федоровича Бажено­ва, что у Иоанна Предтечи за золотой решеткой в Кремле».

Среди памятников русского зодчества конца XVIII века неизменно привлекает внимание Владимирс­кая церковь в усадьбе Быково под Москвой. Великолеп­ная архитектура сооружения, а также личность владель­ца усадьбы М. М. Измайлова, бывшего в течение ряда лет начальником Экспедиции Кремлевского строения, с ко­торым были связаны по службе великие московские зод­чие В. И. Баженов и М. Ф. Казаков, заставляли предпо­лагать причастность одного из этих архитекторов к воз­ведению быковской церкви. В дореволюционных издани­ях автором сооружения считался М. Ф. Казаков^[1]. В 20-е годы Н. А. Кожин обнаружил в Музее Старой Москвы пер­воначальный вариант проекта, значительно отличающий­ся от осуществленной постройки^[2]. Сопоставление этого проекта с новооткрытыми постройками, приписываемы­ми Баженову, — церквами в селах Старки-Черкизово и Знаменском, в которых справедливо усматривалось мно­го общего с Быковским сооружением, заставило большин­ство исследователей считать автором церкви в Быкове Ба­женова^[3]. Однако мнение это не было единодушным^[4], и воп­рос об авторстве Быковской церкви оставался открытым.

«Вокруг имени Баженова, — пишет И. Э. Грабарь, — скопилось столько былей и небылиц, что уже одно рас­познавание правды от неправды требует значительных усилий»^[1].

В этом отношении показательна и Владимирская цер­ковь в селе Быкове. Так, одни исследователи приписывают ее Баженову^[2], другие — Казакову^[3]. При этом некоторые из них рассматривают сохранившийся памятник как постро­енный одновременно, со всеми его наслоениями, чем еще больше запутывается атрибуция авторской принадлежнос­ти. На самом же деле церковь в Быкове дошла до нашего времени с большими изменениями первоначального автор­ского замысла, на чем подробнее мы остановимся ниже.