Адам Бременский так описал происхождение супруги шведского ко­роля Олава Скотконунга:

«Олаф, король шведов, был христианином; он женился на Эстрид, сла­вянке из племени ободритов, а та родила ему сына Якова и дочь Инград, ко­торую взял в жёны святой король Герзлеф из Руси». (1, 48)

Ярослав Мудрый признан святым королём, что свидетельствует о его большом авторитете в северных странах. Астрид причислена к славянкам из ободритов — племени западно балтийских славян. Её детьми были Яков и Ингигерд. Эти сведения имели широкое хождение и повторены Цезарем Баронием:

«Тот Олав был христианином и имел жену славянку Эстреду именем, которая родила ему сына Иакова и дочь Ингреду, которую взял замуж король из России Герзлев». (3, 1055)

Описывая битву 1000 года при Свольде, после которой Эйрик Хако­нарсон стал королём Норвегии, Снорри сообщает:

«Свейн, сын Хакона ярла, обручился тогда с Хольмфрид, дочерью Олава, конунга шведов. Когда они делили между собой норвежскую державу — Свейн, конунг датчан, Олав, конунг шведов, и Эйрик ярл, — то Олаву конунгу доста­лось четыре фюлька в Трандхейме, оба Мёра, Раумсдаль и на востоке — Ранрики от Гаут-Эльва до Свинасунда. Эти земли Олав конунг дал Свейну ярлу на тех условиях, на которых раньше конунги данники или ярлы получали их от верховных конунгов... Свейн, сын Хакона, получил сан ярла от Олава Шведско­го. Свейн ярл был красив на редкость». (24, 166‒167)

Свейн Хаконарсон, младший брат норвежского короля Эйрика, женил­ся на дочери шведского короля Олава Скотконунга и стал наместником подчинённых шведами норвежских земель. Хольмфрид — второе имя Ин­гигерд. Снорри относил её свадьбу со Свейном на время около 1000 года.

Во время пребывания на Руси Олав Святой писал посвящённые Ин­гигерд любовные стихотворения. (7, 86) Некоторые из них приведены в «Книге с Плоского острова»:

«Так случилось однажды, когда конунг Олав был в Гардарики, что княгиня Ингигерд отправилась из страны по своим делам. Посмотрел конунг Олав на её отъезд и сказал вису: „Я стоял на холме и смотрел на женщину, как её несла на себе прекрасная лошадь. Прекрасноокая женщина лишила меня моей радо­сти; приветливая, проворная женщина вывела свою лошадь со двора и всякий ярл поражён ошибкой”.

Отцом Ингигерд, супруги Ярослава Мудрого, был правитель Швеции Олав Скотконунг. Снорри Стурлусон так описал семейство Олава:

«У конунга шведов Олава сына Эйрика была раньше наложница по имени Эдла, дочь ярла из Страны Вендов. Она была взята в плен на войне, и поэто­му её называли рабыней конунга. Их детьми были Эмунд, Астрид, Хольмфрид. У них был также сын, который родился в канун дня святого Якоба, и, когда маль­чика крестили, епископ дал ему имя Якоб. Шведам это имя не нравилось, и они говорили, что никогда ещё у шведов не было конунга по имени Якоб». (24, 228)

Матерью Эмунда, Астрид, Хольмфрид и Якова была Эдла — славян­ская наложница, взятая в плен на войне. Ингигерд в числе детей Эдлы не названа, из чего следует, что скальды её матерью считали другую жену Олава.

На сходке шведской знати, недовольной правлением Олава, обсуж­дался возможный кандидат на шведский престол. Фрейвид высказал та­кое мнение:

Опубликованные Державиным тексты представляют собой тайнопись язычников-славян. Их краткость и плохая сохранность не позволяют дать полную картину использованной при этом азбуки. Определенно можно гово­рить только о наличии в ней 19 или 20 букв. Разные графические варианты букв из числа 171 знака гимна и 60 знаков оракула распределятся по аз­буке следующим образом:

Кроме того, на испорченном участке текста гимна помещены загадоч­ные знаки   (16/7) и  (15/8), а в оракуле —  (2/4) и (4/6).

1

В 1812 г. в очередном выпуске «Чтений в Беседе Любителей русского слова» Гаврила Романович Державин (1743‒1816) опубликовал загадочные тексты. (3,5‒7) Сам поэт о них писал следующее:

...недавнее открытие одного славено-рунного стихотворного свитка I века и нескольких произречений V столетия Новгородских жрецов...(3,5)

В сулакадзевской транслитерации стихотворения трижды упоминается имя Боян, в связи с чем за ним закрепилось условное название «Боянов гимн». Произречения получили условное название «оракул». Начертание букв оракула несколько отличалось от букв гимна.

Издатель Державина Грот так описывает обнаружение гимна и оракула: В то время много толков возбуждал известный своими подделками древних рукописей Селакадзев. Державин очень интересовался его коллекциями древностей и, несмотря на заверения Оленина о их под­ложности, выражал желание ознакомиться с ними. Это желание было действительно исполнено им, но гораздо позже, именно в 1810 году. Селакадзев жил в Семеновском полку. Однажды Державин, после бывше­го у него обеда, отправился туда вместе со своими гостями: Шишко­вым, Мордвиновым, Дмитриевым и Олениным; вперед поехали молодые люди Жихарев и Корсаков, чтобы предупредить мнимого антиквара о приезде важных посетителей. Внимание Державина особенно привлекли так называемые новгородские руны: он сделал из них несколько выпи­сок, которые после и включил в свое «Рассуждение о лирической поэ­зии». (10,903)

1. Бамбергский идол

В 1837 году увидела свет статья выдающегося славянского историю Павла Шафарика «Изображение Чернобога в Бамберге». (13,1) Она был; посвящена славянской рунике. Историк писал:

Многие весьма ученые мужи утверждали положительно, что сла­вянам, до принятия ими христианства, вовсе не было известно упот­ребление письмен. На чем основано это мнение? На дикости и грубости славян-язычников, на отсутствии у них гражданственности и образования умственного! По-видимому, мнение такое оправдывалось тем, что из той отдаленной эпохи не осталось надежных, несомни­тельных памятников. Несмотря на то, с вероятностью, даже с досто­верностью можем полагать, что славяне-язычники, подобно кельтам и германцам, знали употребление особенных, именно рунических пись­мен — если не всенародно, не в ежедневных потребностях жизни частной, то по крайней мере в случаях, касающихся предметов рели­гии и законов. В пользу этого мнения говорят положительные извес­тия свидетелей достоверных, каковы: Константинопольская летопись (Chronicon Pashale), Лабушины снемы, Дитмар Мерзебургский, бол­гарский монах Храбр, ибн-Фадлан, Недим и т.д. Особенно же принад­лежат сюда некоторые остатки, сохраненные временем, которые впол­не опровергают мнение противоположное. Малочисленности памятников из времен языческих удивляться нечего: материал, обыкновенно для сего употреблявшийся (дерево), подвержен скорому разрушению. С другой стороны, надобно также вспомнить, что до сих пор в землях славянских мало заботились об отыскании и сохранении подобных ос­татков. (13,227‒228)

В.В. Грицков

В истории появления «Патриарси» имеется много белых пятен. Даже многократно описанные Юрием Миролюбовым обстоятельства его знакомства с памятником вызывают много вопросов. В 1953 году он писал С. Парамоно­ву о том, что впервые увидел дощечки в 1925 году. (5,22) Но вот письмо Ю. Миролюбова С. Ляшевскому от 15.09.1958, где есть такие слова: «Я ведь ими (дощечками. — В.Г.) занимаюсь двадцать три года». (4,162) Из чего явствует, что знакомство состоялось в 1935 году.

Дата, фактически сообщенная Ляшевскому, более достоверна, так как лучше соответствует известному комплексу сведений. Поводом для зна­комства с «Патриарси» стало желание написать «поэму о Святославе Хоробре» — Святославе Великом. Узнав о намерениях приятеля, Изенбек по­казал ему мешок с дощечками. (5,22) «Сказ о Святославе хоробре, князе киевском» был начат в 1935 году, а отнюдь не в 1925. (6,IV)

Миролюбов утверждал, что копирование памятника продолжалось 15 лет. Если брать за основу 1925 год, то окончание работ падает на 1940 год. «Патриарси» имеет значительный объем. Несмотря на размеры, копи­рование не могло занять пятнадцать лет. Очевидно, «копирование» вклю­чало транслитерацию текста, разбиение «сплошняка» на слова и частичное его осмысление, автоматически приводившее к корректировке транслитера­ции. Именно такого рода результаты работ Миролюбова и были обнародова­ны. В письме от 31.07.93 вдова Миролюбова называет для собственно ко­пирования более короткий срок:

...дощечек Изенбека больше нет. Мой муж не нашел их после смерти Изенбека в его квартире, и все поиски были тщетными. К счастью, они были годом раньше переписаны. (8)

 1. Следы копииста

«Ладожский документ» не оригинал, а копия с более раннего памят­ника. Об этом говорит неправильное размещение строк 56‒57 и блоков 12‒19, 20‒23, 36‒39, 54‒61, разброс числа знаков в разных строках, не соответствующий строгой упорядоченности текстовых единиц, разное число строк в равных по емкости текстовых единицах. Кроме того, есть ошибки, которые не обязательно приписывать Сулакадзеву.

Ряд искажений трудно объяснить нуждами сулакадзевского перевода. С более ранним переписчиком можно связать утрату буквосочетания «дом» в строке 44, так как сулакадзевская активность на этом участке была низкой. Слово «удычъ» звучит бессмысленно и в переводе не задействова­но. Следовательно, нужды менять руну «а» на руну «л» (18/54) не было. Сомнения вызывают и другие случаи замены знаков, например 11/9, 9/12, 18/14, 8/19, 5/28, 10/34, 3/36, 14/38, 3/39, 14/42, 5/51, 1/59.

На каждой из сторон «листа» размещено по четыре строки. Исключе­ние составляют пострадавший блок 5‒7, блок без укороченных строк 12‒19, блок 40‒45. Четырехстрочность блока 1‒4, составляющего одну из сторон, говорит о том, что первоначально и блок 12‒19 состоял из 12 строк — при копировании текст был размещен на меньшем числе строк. Таким же образом переписчик поступил с блоком 40‒45. В блоке 5‒7 одна строка была утрачена еще до создания копии.

1. Архив язычников

Большая часть языческого текста написана неким ладожским жрецом. По этой причине назовем памятник «Ладожским документом». Для сущест­венно отличающихся от него сулакадзевских копий оставим устоявшееся название «Боянов гимн».

«Ладожский документ» — сборник посланий двух лиц — коба и госпо­дина. В копиях последовательность строк меняется. Между тем их исход­ный порядок нам не безразличен.

Строки 1‒19 делятся обращением «гну» на два блока, «сшитых» об­щим мотивом — просьбой выслать «дочи». Мотив ковы и ее приготовления точно так же объединяет блоки 1‒11 и 54‒61. При этом если первый заканчивается упоминанием ковы, то второй с такого упоминания начина­ется — некогда блоки граничили. Назовем этот текст «Посланием о дочи».

Из двух обращений к господину в начале послания должно было сто­ять второе, имеющее «стандартную» для начала записки форму. Следова­тельно, первоначально блок 12‒19 предшествовал блоку 1‒11. Содер­жание подтверждает такой порядок. Коб требует дать в жертву Перуну «дочи», затем укоряет в неповиновении и грозит небесными карами. После фразы «послушай коба» следуют ласковые уговоры, вновь угроза Перуновым гневом, а за многозначительным «сладим», соблазнительные посулы. Роль подарка играет чудодейственная карпатская кова. Действие ковы зависело от Перуна, а его благоволение — от выполнения просьбы о «дочи».

 1. Общие замечания

Обе дошедшие до нашего времени редакции «Боянова гимна» вышли из-под пера Сулакадзева. Ему же принадлежат и сопутствующие текстам транслитерация и перевод. Сулакадзев от копии к копии меняет состав рун, иногда произвольно присваивает знакам их звуковые значения, при переводе не всегда опирается на текст, допускает и иные вольности.

В ходе реконструкции текста многократно производилась замена об­лика знаков, перестановка их на иные места, вносились изменения в раз­бивку текста на слова и т.п. Таким образом, применялись все те же при­емы, которые были в арсенале Сулакадзева. Такая методология расшифров­ки особого доверия вызвать не может. Используя подобные подходы можно «восстановить» текст, придав ему любое наперед заданное содержание. Действительно, реконструкция КР 1993 года и реконструкция того же участка в составе ПР 1995 года существенно разнятся.

Для анализа достоверности разных участков полученной реконструк­ции важен учет сулакадзевской манеры обращения с текстом. Например, чем ниже частота встречаемости графемы в роли той или иной сулакад­зевской буквы, тем вероятнее ее искусственное происхождение и принад­лежность к сулакадзевскому слою.

В отношении наиболее употребительных знаков возникает другая проблема. Сулакадзев не обращал особого внимания на то, какой конкрет­но графемой он записывал букву. Если он считал, что ряд разных графем передает один и тот же звук, он мог выбрать из них любую. Так как не­которые графемы он озвучивал неправильно, при создании копий происхо­дило случайное, то есть не вызванное потребностями сулакадзевского пе­ревода, искажение текста.